— Что делать с Воробьевой? — задал Ерохин провокационный вопрос.
— Закрывай это тухлое дело — в суд оно не годится все равно. Там статья сто семьдесят один точка один: производство, приобретение, хранение, перевозка или сбыт немаркированных товаров и продукции, да?
— Так точно, шеф!
— Все равно до крупного размера не дотягивает, мелочь пузатая. Подари женщине радость, Ерохин!
Плотник даже не догадывался, насколько буквально соответствует истине его громкая фраза. Сергей как раз и собирался извлечь максимум возможного из того случая, к возникновению которого он не приложил ни малейшего усилия.
Валентин закрыл глаза, и уснул. Ерохин посмотрел на часы, вышел на цыпочках, замкнул кабинет, и помчался в школу.
* * *
Они сидели с ней на той самой лавочке, на которой Ерохин ждал Оксанку в первый раз. Влюбленный следователь красочно описывал, как ценой неимоверных усилий, прозорливости на грани гениальности, хитрости и ловкости удалось спустить почти безнадежное дело Ирины Николаевны Воробьевой на тормозах. Наивный Ерохин. Ему надо было бы меньше врать. Оксана не была глупой девочкой. Чем больше следователь добавлял подробностей борьбы, тем меньше она им верила. И когда почти запыхавшийся следователь закончил свое красивое вранье, она окончательно убедилась в его лживости.
— Сережа, пойдем домой.
— Пойдем, дорогая!
— Пока еще не дорогая.
— Да ладно, чё ты…
До поворота они дошли молча. Сергей снова первым сломал молчание.
— Оксана! Давай встретимся сегодня вечером. Я тебя в кафе свожу, мороженым угощу.
Оксана молчала. За то время, что ее провожал из школы этот парень, только чудом можно объяснить, что его не заметил Сашка. Конечно, она на всякий случай сочинила себе оправдание: дескать, это следователь, по делу матери — приперся с допросом. Но это был единственный аргумент, и второй раз он уже не сработал бы. Отправиться с Ерохиным в кафе — это уже полное разоблачение. В таком маленьком поселке найдутся люди, не пройдут мимо, и Сашка все узнает. Сергей ей нравился, он был симпатичным, но Сашка ей нравился больше.
Обдумывая в своей красивой головке возможные варианты, Оксана не ответила на вопрос, и тогда Ерохин повторил его снова. Наступила решительная минута: Оксана собралась с духом.
— Сережа! Извини, я не могу пойти с тобой в кафе, и вообще, не надо меня больше провожать.
— Почему ??!
— Сережа! У меня есть парень, я знакома с ним довольно давно, и он мне нравится больше.
Ерохин остановился, как будто с разбега его ткнули в стену. Шум машин, люди, улица, работа и проблемы — все внезапно ушло куда-то далеко-далеко, в другую реальность. Его лицо приняло глупое выражение. Со стороны было смешно, но Оксана, решительно смотревшая ему в глаза, не засмеялась. На мгновение ей стало жалко его; как будто она даже почувствовала его боль. Она сама захотела заплакать.
Они стояли посреди улицы, привлекая заинтригованные взгляды прохожих, которых было как будто даже и слишком много для этого места и в этот час.
Ерохин медленно приходил в себя. Оксана не была первой девушкой в его жизни, конечно нет. Он встречался со многими. Но до сих пор либо он сам бросал их, либо расставались полюбовно, надоев друг другу; но никто никогда не бросал его самого. Да еще в тот момент, когда он меньше всего этого ожидал.
Самая притягательная вещь — та, которой ты не можешь обладать. Обычное увлечение на глазах превращалось в страсть. Он чувствовал себя так, как будто из его груди вырвали кусок сердца. Было трудно дышать.
Но ему было немало лет, он был следователем, и просто мужественным человеком — Сергей справился со своими нервами. Лицо разглаживалось, и он даже смог улыбнуться.
— И кто же этот счастливый соперник?
Оксана не хотела отвечать, но подумала, что Ерохин, не дай Бог, следить начнет, и предпочла честно ответить:
— Саша Куценко — охранник на птицефабрике. Он мой сосед.
В запальчивости Сергей хотел было даже спросить: не было ли между ними уже кое-чего, но вовремя одумался. На такой вопрос вместо ответа скорее можно схлопотать пощечину, а это было бы вообще ни в какие ворота. Поэтому он не стал скандалить, а тихо попросил проводить ее до дома в последний раз. На такую просьбу отказать было невозможно. Они медленно отправились на Дачную.
— Оксана! Скажи честно. Ты зачем тогда мне позволила себя из школы провожать?
Он хотел добавить: «Из-за матери, да?», но промолчал; подумал: «А хочу ли я знать ответ?».
— Знаешь, Сережа, во-первых, это не запрещено; а во-вторых…
— Говори уж.
— Во-вторых, не было храбрости отказать.
— Почему?
— Вот такая я трусиха!
— А сегодня храбрость появилась?
— Да нет… Просто… А впрочем, да! Сегодня появилась.
Ерохин и сам не заметил, как они подошли к калитке. Оксана обернулась, еще раз обожгла его взглядом, грустно улыбнулась уголками губ:
— Извини, Сережа! Прощай!
И ушла в дом.
Ерохин захотел сесть, огляделся в поисках лавки, но не нашел. Стоять ему надоело, и он медленно, уже не глядя на часы, побрел в райотдел.
В голове, как в кухонном комбайне, все мысли перемешались в кучу. Что делать? Что делать? Но сдаваться он не собирался; теперь уже не собирался. Вспыхивали и гасли безумные планы, из которых постоянно прорывался настойчивее других один: собрать толпу и переломать ноги этому Куценко; да так, чтобы навсегда отбить охоту водиться с красивыми девчонками. Но столкновения с реальным анализом план не выдерживал. Дело в том, что Ерохин не был местным уроженцем. В Новопетровск он попал после окончания Высшей следственной школы, по распределению. И набрать толпу желающих отлупить коренного жителя было довольно проблематично; именно для него. Он не знал, кто такой этот таинственный Куценко. Да это не беда, сейчас же и узнает в паспортном столе.
После этой мысли Ерохин как будто очнулся. Появился блеск в глазах, окреп шаг, он впервые за последний час взглянул на свои «командирские», и помчался галопом.
Через два часа Ерохин знал о сопернике все, что только можно было узнать в паспортном столе. Он даже переписал данные в свою замызганную записную книжку, пока, правда, не предполагая, как их можно будет использовать. На отдельной странице Сергей сделал выписки по данным военкомата. Запомнилось одно: парень совсем недавно вернулся из Чечни. «Это означает, что психика у него того, этого. А значит, может в любой момент сорваться. А вот как бы ему помочь в этом благородном деле?».
— И никуда ты, девочка, не денешься! Будешь ты моя! — пропел страстным голосом молодой и коварный следователь.
Плотник поднял голову:
— Чего распелся, Монсерат Кабалье? Давай план готовь по борьбе с зеленым алкоголем; завтра на планерке шеф потребует. А ты тут Шаляпина из себя корчишь!
Ерохин улыбнулся шефу. Он снова овладел своим настроением, своими мыслями, и чувствовал, что вся борьба со счастливым соперником еще впереди.
Глава 16
Весна 1997 года была ранняя, теплая и дружная. К середине марта полностью стаял снег, а к концу месяца почки, обманутые теплом, набухли, ветер весело гонял по улицам пыль, а крыжовник стоял уже совсем — совсем зеленый.
Саша предстояла вскоре первая полнокровная сессия, к которой он тщательно готовился, и времени на вечерние прогулки с любимой оставалось совсем мало. Впрочем, теперь это уже и не играло решающей роли. Как-то так незаметно получилась, что Оксанка стала своей уже и в Сашином доме. Она постоянно моталась туда — сюда, благо, что существовала внутренняя калитка между двумя дворами, весело щебетала, и была вполне довольна жизнью. Отец зимой не работал, но за осень он накопил деньжат на арбузах; и хозяева пообещали взять его на работу весной. Непьющий, старательный, трудолюбивый — он вполне устраивал работодателей, и в отличие от многих приезжих — засунул свой городской гонор куда подальше. Мать так и торговала пирожками на рынке: не пропадать же свидетельству. Дохода особого не было, но все-таки.
Нельзя сказать, что будущие возможные сваты стали друзьями, (не считать же за дружбу добрососедские отношения?), но, тем не менее, Оксанкиным визитам никто не препятствовал, так что установился устраивающий всех статус кво.
Всплывали порой у Оксанки в голове дурные, нехорошие мысли про Сергея Ерохина. Такие нехорошие, что даже передергивала плечами, хмурилась и кусала губы. Странно и обидно ей казалось, что как-то слишком просто и спокойно оставил ее молодой следователь. А ей-то казалось, что он проявляет неподдельный интерес. Или только казалось? Оксана передергивала плечами, и старалась выбросить это все из головы. Червоточина медленно затягивалась. Ерохин уплывал в туман. Оставалось пройти двор, зайти в дом, улыбнуться, и весело сказать любимому: «Привет!».
Ирина Николаевна с мужем по ночам много думали, ворочались, но постепенно склонялись к одному простому выводу: дочка несовершеннолетняя, конечно, но неплохо было бы все же выдать ее замуж в этом году. Учить Оксану было абсолютно не на что. Выдать ее замуж — это избавиться от половины головной боли. Сашка казался им достойной кандидатурой: спокойный, работящий, сообразительный — деньги не на баловство потратил, а на образование — проплатил за все пять лет вперед. Основательный парень. Втайне, боясь признаться в этом самим себе, они надеялись, что Куценки и Оксанке дадут какое-нибудь образование. Кто их знает? Родит Ксюха маленького, дед с бабкой ради внука на многое готовы пойти. Вдруг получится?
Сашкины родители тоже ворочались, тоже не спали. Дело-то, похоже, к свадьбе идет! Где жить будут? У них в доме места хватает, конечно, но как молодым с родителями жить — это и им знакомо. А квартиру снимать дорого. Невестка — вчерашняя школьница: ни профессии, ни образования. Родители, чего греха таить, у нее бедные. Все расходы на Куценков лягут. А там и внуки обрушатся. И радость, что ни говори, и забота немаленькая. Да, сон не шел.
И Сашка не спал. Часто снился ему мост, машина горящая, и винтовка в руках. Но не та, не СВД, а сегодняшняя — ВСК — 94. И стреляет он почему-то мимо; мишеней живых много, орут, бегут, стреляют — а он целится тщательно, правильно. Стреляет — мимо. И просыпается в холодном поту. После этого слышал, как шептались родители. И удивлялся: им-то чего не спится?
Плохо спал Сергей Ерохин. Во сне он воровал, увозил, похищал Оксану в разных вариантах. Один раз приснилось, что застрелил из табельного эту мразь — Александра Куценко. Проснулся — расстроился, что не правда. Сидел, курил. Но ничего не делал. Ждал чего-то. Предчувствие было какое-то. Будет на его улице праздник. Все равно будет!
И был среди многих не спавших, или спавших плохо, с кошмарами, в Новопетровске еще один человек. В эти весенние ночи ворочался с боку на бок начальник расчетно-финансовой службы птицефабрики «Новопетровская» Копейкин Геннадий Григорьевич.
Были у него на то свои, совсем не шуточные, причины.
Глава 17
Геннадий Григорьевич бесшумно приоткрыл дверь в приемную генерального директора. За столом подняла изящную головку секретарша: молодая девица с осветленными волосами, голубыми глазками и большим чувственным ртом. Глядя на ее губы, финансист невольно прищелкивал и улыбался своим внутренним фривольным мыслишкам. Вот и сейчас он прищелкнул и просочился в кабинет.
— Владимир Иванович принимает?
— Здравствуйте, любезный Геннадий Григорьевич! Конечно принимает. Можно сказать, что он вас даже ждет.
— Почему? — испугался Копейкин.
— Да шучу я, шучу! Успокойтесь. Просто у него никого нет. Я сейчас позвоню.
Секретарша нажала кнопочки на телефоне, не поднимая трубки, услышала голос шефа и спросила:
— Здесь Копейкин. Пропустить?
Она кивнула Геннадию Григорьевичу; тот улыбнулся ей снова, глядя на чудные губки; но тут же принял серьезное выражение, и открыл дверь в кабинет шефа.
Вообще-то дверей было две, и Копейкин закрутился в тамбуре, закрывая одну и тут же распахивая вторую. Он всегда чувствовал себя неловко в эти минуты. Ему казалось, что это все похоже на клоунаду, что Владимир Иванович специально придумал эту унизительную процедуру, и от этого заранее расстраивался.
Кабинет был солнечным, обит светлым деревом и весь соответствовал значительности руководства такого предприятия. У самого Копейкина был не кабинет, а кабинетик. Довольно темный и тесный, отчего Геннадий Григорьевич называл его не иначе как «моя конура».
— Владимир Иванович, вот подпишите, пожалуйста… Еще…Еще….И последняя… Спасибо!
— У вас все, Геннадий Григорьевич?
— Сегодня как раз нет, есть, — он замялся, не мог сразу подобрать слово, — есть странное дело, одно.
— Да, говорите.
— Видите ли, Владимир Иванович.. Вы помните, мы покупали биодобавки у двух московских фирм: «Бионика» и «Биотех»? Добавки в корма.
— Да, помню. А что, они не выполнили условия?
— Да нет, как раз выполнили все. Получено все в полном объеме — все партии. Но дело в другом — мы не можем с ними расплатиться!
— Что за чушь, дорогой Геннадий Григорьевич? У нас что, денег не хватает?
— Хватает, Владимир Иванович, хватает. Но мы не можем им их перечислить. Счета, которые они указывали в договоре, отсутствуют. Я им звонил: по указанным телефонам и адресам таких фирм нет.
— Глупость какая-то! Им деньги не нужны?
— Сам ума не приложу. Все поставили во время, качество…
— Кстати, качество. Сейчас спрошу у главного зоотехника.
Генеральный потянулся к телефону:
— Маша! Найди мне Журихина. Срочно!
Копейкин неудобно сидел на краешке кожаного кресла, но откинуться назад не осмеливался.
Журихин нашелся сразу — он еще не выходил из своего кабинета. На вопрос о биодобавках ответил без раздумий:
— Качество приличное, претензий нет. У них и еще раз можно было бы закупить.
Генеральный директор наморщил лоб. Копейкин молчал, не смел перебить мыслительный процесс. Но, похоже, Владимир Иванович ничего не придумал.
— Хорошо, Геннадий Григорьевич. Подождем, посмотрим. Нам же лучше — платить не надо. Большая сумма была?
— Не так чтобы очень — четыреста пятьдесят миллионов.
Зазвонил телефон, директор снял трубку, послушал; потом глянул на Копейкина и кивнул: мол, вы свободны. Геннадий Григорьевич аккуратно поднялся и тихо закрыл двойные двери. На Машу даже не взглянул: после разговора с шефом тревога не рассеялась, как он почему-то надеялся, а наоборот, сгустилась. Он совсем не разделял беспочвенного оптимизма шефа. Дело казалось ему очень и очень подозрительным. Геннадий Григорьевич, как и все разумные, взрослые люди, в волшебников не верил, а москвичи представлялись ему сейчас именно в таком качестве.
Началось с того, что на фабрику пришли рекламные буклеты, где особенно подкупала одна фраза: «предоплаты не требуется». Таких фирм и фирмочек, которые просили деньги вперед, а потом исчезали в неизвестном направлении, было пруд пруди, а тех, которые наоборот — ничтожно мало. Поэтому главного зоотехника отрядили в столицу лично, он вернулся в восторге, с заранее составленным договором в пределах его компетенции; генеральный утвердил, и вскоре поступили вагоны с заказом. И все бы хорошо, но тут начались странности.
Деньги не смогли перечислить, так как счет контрагента был закрыт. По телефонам отвечали люди, ничего не знающие; а на письма вообще никто не отвечал. Копейкин терялся в догадках. За всю свою долгую бухгалтерскую жизнь он не сталкивался с таким парадоксальным случаем. А неизвестное и незнакомое очень действовало ему на нервы, отчего он и перестал спать по ночам.
«Пусть они объявятся. Господи! Мы заплатим, и больше я костьми лягу, но дела с ними иметь не разрешу. Поганое что-то тут есть: но не знаю пока, что?» — как молитву, как заклинание твердил он сам себе. Все же остальные были спокойны, хотя с момента оплаты товара, указанного в договоре поставки, прошло уже более трех месяцев.
* * *
Птицефабрика «Новопетровская» уже давно перестала быть только птицефабрикой. Это было огромное, рентабельное предприятие. Холдинг — не холдинг, но что-то вроде того.
Еще в девяносто первом году, несмотря на отчаянные протесты главного бухгалтера, которого потом и убрали, фабрика приобрела очень дорогую импортную установку по переработке птицы в конечный продукт. Как оказалось: это, да еще железное руководство, подавившее в зародыше всякие намеки на демократию в производстве, спасло предприятие от судьбы сотен птицефабрик по всей России.
Птицефабрику акционировали, но так ловко, что контрольный пакет почти сразу оказался в нужных руках, поэтому на «Новопетровской» ничего не изменилось внешне, но внутренние показатели изменились кардинально.
Пока остальные птицефабрики воевали с переработчиками, не платившими им за поставки; после чего, в свою очередь, переставали поставлять птицу, а переработчики кинулись искать сырье, вернее, лопухов, на стороне, «Новопетровская» спокойно завоевывала рынок собственной продукцией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20