Для этого, дорогая моя, придется пересмотреть все свои взгляды. И в первую очередь избавиться от иллюзий. Тебя учили, что быть кандидатом наук — это счастье свободной женщины. Наплюй и забудь! Чем раньше поймешь истину: женщина должна жить своим телом, тем будешь сильнее. Не считай тело обузой. Не прячь красоту. Подчеркивай ее, как только можешь. Будешь уметь управлять собой, станешь управлять мужиками. Запомни — они скоты. Чем с ними круче, особенно когда им хочется, тем большего от них добьешься. Научись этим пользоваться. И учти — секс молодит. Не бойся усердия. Ты знаешь, сколько мне? — Мария Матвеевна провела ладонями по пышной груди, по крутым бокам, по своим внушительным бедрам, нисколько не скрывая, что любуется собой, гордится необъятностью своих форм. — Попробуй угадай.По виду директрисе (Лайонелла прекрасно знала слово «бандерша», но все еще не могла соотнести его с реальным лицом, с женщиной, которую видела перед собой) — так вот директрисе по' виду было лет шестьдесят, не меньше. Кожа на шее обвисла, как у ощипанной курицы, сквозь редкие волосы просвечивала белая кожа головы, в глубоких глазницах — синие разводы, все это свидетельствовало далеко не о первой и даже не о второй свежести. Тем не менее Лайонелла сочла неудобным обидеть хозяйку и, немного поколебавшись, произнесла:— Что-нибудь около сорока пяти.Мария Матвеевна радостно расхохоталась.— Мне пятьдесят пять, моя дорогая. — Она еще раз погладила себя по бокам, довольная произведенным эффектом. — А все потому, что живу любовью. Отдаюсь любимому с охотой и радостью. Надеюсь, ты меня понимаешь?Лайонелла не понимала, но кивнула утвердительно.— Женщине просто необходимо чувствовать, что ее х о т я т, желают. Это чувство и есть настоящая любовь. Не та, придуманная, из книжек. Все эти сердечные томления, надежды на свидание и близость — лишь прикрытое приличиями желание. Ты понимаешь?— Да, понимаю. — Лайонелла без сопротивления согласилась, хотя, выскажи ей кто-то из подруг подобное мнение, она бы его опровергла литературными примерами, доказала его неправоту и подтвердила, что любовь — чувство платоническое, светлое, не плотское, а высоко духовное. Опровергать мнение Марии Матвеевны она не рискнула. Их опыт был неравноценен, а истина чаще всего открывается через опыт.— Еще учти, без любви, без сердечного томления нам нельзя. Заведи дружка для души и сердца. И не ищи красавчика. В них редко бывает все, что нужно женщине. Редко. — Мария Матвеевна произнесла это, вздохнув, словно намекала, что и сама обжигалась на красавцах, пытаясь приспособить их в дружки. — Я это поняла и с тех пор не ошибалась. Сейчас у меня есть один. Мордашка круглая. Колхозник и все тут. А я от него просто балдею. Он, когда берется за меня, начинает орать: «Ну, работай, шлюха! Работай!» Меня это просто воспламеняет…Лайонелла смотрела на директрису во все глаза, не понимая, как это постель может быть для женщины не обязанностью, а призванием. ГУЛЯЕВ С кладбища Рыжов отправился на Красноармейскую, где проживала сестра погибшего банкира Ольга Андреевна Порохо-ва. Катрич опять отсутствовал — он поехал в станицу Камышев-скую, на похороны капитана Виктора Денисова. Обещал вернуться после обеда, но вернется ли в срок, гарантии дать не мог.Ольга Андреевна встретила Рыжова сухо, не проявляя даже минимума гостеприимства и радушия. Пришлось потратить немало времени и добрых слов, прежде чем удалось разговорить хмурую, разбитую известием о гибели брата женщину.На вопросы Рыжова Ольга Андреевна отвечала коротко. Говорила отрывисто, раздраженно.— Да, Андрей Андреевич — мой родной брат. Я не знаю, в чем он сделал промах, из-за чего его убили. Это просто невероятно.— Выходит, промахи бывают у каждого.— Андрей — не каждый. Он человек исключительный и все. всегда просчитывал наперед. Никогда не следовал чужим советам. Он любил говорить, что станет богатейшим человеком России, чего бы это ему ни стоило. И вот такой конец…Рыжов внимательно посмотрел на женщину. Ничего примечательного. Впрочем, лет пятнадцать назад она, возможно, была привлекательной. Сейчас лицо ее иссекла сетка мелких морщин, похожих на паутину, а ярко подкрашенные губы только подчеркивали тщетность ее усилий вернуть утерянную свежесть.— Вы его наследница? — спросил Рыжов. — Состояние брата должно перейти вам?Ее лицо вдруг сморщилось еще больше, она заплакала.— Я вас чем-то обидел?— Не вы, — голос ее звучал зло и глухо, — эта сучка! Все она!— Простите, Ольга Андреевна. Если можно, то поподробней. О сучке. Кто она, что произошло?— Мне не очень приятно о ней говорить.— И все же я веду следствие об убийстве…— Я понимаю. Сучка — это шлюха из местного бардака, которую Андрей Андреевич подобрал в навозе.— Кто она?— Калиновская Лайонелла Львовна. Второй раз за день Рыжов услыхал имя холодной красавицы, которую видел на кладбище.— Ваш брат ее любил?— Он был от нее без ума. В полном смысле. Молодая, красивая, развратная. Что может быть более заманчивым для стареющего мужчины? Он при жизни сделал завещание на ее имя.— Андрей Андреевич думал о смерти?— Нет, никогда. Он был здоров и силен. Просто ему хотелось удержать возле себя эту хищную самку, пока ее не переманил к себе кто-то другой. Когда мужчина отдает сердце женщине, ему не жалко своих богатств.— Боюсь, Калиновская их не получит.— Почему?— Проверка показала, что «Рубанок», детище Андрея Андреевича, обанкротился. Дотла.— Не может быть! — Ольга Андреевна вскинула брови, на лице ее застыло изумление. — Андрей Андреевич никогда не говорил о денежных трудностях. Его дела шли в гору. Я не думаю, что у него была причина лгать мне. Эта поездка за границу — разве признак разорения?— Мы постараемся проверить все факты. Кто, по вашему мнению, мог быть к Андрею Андреевичу ближе других? Кроме… кроме его наложницы?— Может, Гуляев? — Ольга Андреевна произнесла фразу и вдруг непроизвольно зажала себе рот рукой.— Кто он?Рыжов сделал вид, будто не заметил смущения собеседницы.— Я так, — сказала она извиняющимся тоном, — скорее всего ввела вас в заблуждение. Вспомнила некстати. Виктор Сергеевич вряд ли в курсе дел брата.— Чего вы испугались? Я веду это дело с единственной целью выйти на след убийц. Добиваюсь, чтобы преступники не ушли от наказания.Порохова сняла очки, отчего ее взгляд сразу сделался подслеповатым, растерянным. Кончиком косынки она вытерла слезу и снова надела очки.— Вы правы. Но Андрею уже не поможешь, и я не хочу втягивать в дело всех его знакомых.— Втягивать вам никого не придется. Мы сами установим всех, кто был близок с вашим братом, опросим их, даже если в список войдет двести, триста человек.— Я упомянула Виктора Сергеевича случайно. И теперь сожалею об этом.— Милая Ольга Андреевна! Успокойтесь. Коль скоро имя вами упомянуто случайно, лучше всего, если мы побеседуем с Виктором Сергеевичем сразу. Вы боитесь нанести ему какой-то вред? Обещаю вам, я постараюсь все сделать максимально деликатно. Если же мне придется искать Гуляева самому, я могу нанести ему куда больше вреда.Ольга Андреевна прижала обе руки к груди, будто прикрываясь от удара. Голос ее звучал умоляюще:— Может, не надо его тревожить?— Надо. Мне важна каждая мелочь, которая может стать зацепкой. Любой самый небольшой шанс.— Я уверена, Виктор ничего не знает. Он очень больной человек.— Что с ним?— У него паралич. Молодой человек, любил туризм. Был в Сибири. Его укусил клещ. Энцефалит… — Ольга Андреевна всплакнула, встала, подошла к комоду, вынула из ящика носовой платок. Вытерла глаза, села на место. — Такой талантливый мальчик и такая горькая судьба…— Кем приходится Андрей Андреевич Виктору Сергеевичу?— Виктор — сын моей двоюродной сестры. После ее смерти Андрей Андреевич принял живое участие в его судьбе.— Вы сказали, что Виктор Сергеевич талантлив. Чем?— Он блестящий математик. Ему пророчили великое будущее. В болезни он увлекся компьютерами. Что-то изробретает… И вот…— Да, болезни нас не милуют, — согласился Рыжов. Теперь желание встретиться с Гуляевым окрепло окончательно. Банковское дело, компьютеры — все это тесно связано между собой. Как? Вспомнился рассказ Сазонова о хакерах. Стоило бы все проверить.Гуляев жил на Темрюкской улице. Длинная и зеленая, она сохраняла следы патриархальной старины. Здесь среди камней мостовой пробивалась на свет щетка зеленой травы. В садах тонули кирпичные и деревянные домики, пережившие бурные годы революций и войн, строек и перестроек.Отправляясь по адресу, Рыжов нашел участкового милиционера — старшего лейтенанта Кирьяна Изотовича Бургундского. Глядя на огромного бронзоволицего детину, на котором форма, казалось, вот-вот треснет по швам, Рыжов подумал о том, какой же это шутник-помещик присобачил своему дворовому мужику вместо фамилии марку известного французского вина. Черт-те что случалось и случается на нашей русской земле, и все приживается, будто так и надо.— Гуляев? — Бургундский даже не задумывался. — Знаю такого. Инвалид.Они вместе прошли к одноэтажному приземистому дому, который стоял в глубине двора. Фасад строения густо обвили стебли винограда. Они образовывали тенистую беседку над входом.На звонок дверь открыл хозяин. Он подъехал к выходу из глубины квартиры на инвалидной коляске с электрическим приводом.— Вы к кому? — Гуляев внимательно посмотрел на Рыжова и сразу побелел лицом, будто его густо припудрили. — Все! — Он поднял вверх обе руки. — Я знал, что этим все кончится! Увы, совладать с собой не мог. Увлечение! Хобби. Ваша взяла, готов нести наказание…Рыжов мало что понял из горячих, произнесенных на едином дыхании слов, но опыт следователя, привыкшего угадывать в недосказанной или случайно вырвавшейся фразе нечто значительное, позволял заподозрить, что Гуляев может оказаться не просто свидетелем, а и соучастником преступления. Теперь главное — не дать ему понять, чего от него хотят добиться, не показать, что о нем пока ничего не знают, и выяснить, что знает он сам. Из Гуляева предстояло вытрясти все, что возможно.— Успокойтесь, Виктор Сергеевич. Разговор у нас с вами будет серьезный. Если вы не возражаете, я присяду.— Обыск будет? — спросил Гуляев с подозрением. Видимо, это обстоятельство сильно беспокоило его.— Всему свое время, — неопределенно ответил Рыжов. — Сперва мы побеседуем. Может быть, ничего не придется искать. Верно?— Бесспорно.Начинать следствие с блуждания в потемках Рыжову приходилось не раз и не два. Типичная ситуация чаще всего выглядит так: есть преступление, есть жертва, однако неизвестны мотивы преступления и нет явных следов злоумышленника. Но всегда в ворохе малозначительных на первый взгляд мелочей следователь обнаруживает нечто, помогающее найти ключ к загадке. На этот раз все выглядело особенно глухо. Нечто преступное произошло в сфере, которая была абсолютно непонятной не только в целом, но и в каждой отдельной детали. Ясно было одно, что сопоставить гибель Порохова с исчезновением капиталов из его банка необходимо в первую очередь. Что-то, видимо, мог знать и Гуляев. В этом Рыжова убеждал испуг инвалида, увидевшего милиционера и следователя на пороге своего дома.Квартира Гуляева была заполнена компьютерами. В аккуратных кассетах лежали дискеты. На нескольких аппаратах светились дисплеи, заполненные цифрами и непонятными символами. Чтобы разобраться в их содержании, уяснить, не скрыт ли за ним чей-то злой умысел и какова его суть, был нужен новый уровень знаний, совершенно другая подготовка, нежели та, которой обладал он, Рыжов.Может быть, впервые в жизни Рыжов не столько с ясностью, сколько с горечью и ужасом обнаружил, как далеко шагнула наука, как быстро она отбросила прочь все, что еще вчера представлялось ему прочным, сделала практически ненужным весь его опыт и накопленные за годы работы знания.Стоя на трупом, разглядывая огнестрельные раны, Рыжов мог о чем-то судить, рассуждать, делать выводы, строить версии, но когда след начинался от компьютеров и нечто подозрительное маячило на дисплеях, он сознавал, что не знает, с какого конца тянуть нитку запутанного клубка.В молодые весенние годы в горах Кавказа любопытство однажды завело Рыжова в таинственную горную пещеру. Не думая о последствиях, он вошел в каменную трубу. Сперва, пока хватало света, который попадал в подземелье через широкий зев провала, Рыжов шел довольно спокойно. Потом коридор круто свернул вбок, и он двинулся дальше, зажигая спички. Все это не выходило за рамки обычного лихачества и молодой безрассудности. Но вот спички кончились, и Рыжов оказался в глубокой темноте. Объяснить, что такое тьма подземелья, человеку, который не попадал туда, очень трудно. Погасла спичка, и мир во всем его многоцветье перестал существовать. Широко открытые глаза не видели ровным счетом ничего. Рыжов слышал, как где-то неподалеку капает вода. Он растерянно пригибался, когда над его головой, шурша крыльями, проносились летучие мыши. Но видеть ничего не видел.Тогда он закрыл глаза, и ничего ровным счетом не изменилось вокруг. Он понял, что значит быть слепым, и холодный страх заполз в душу.Собрав остатки мужества и благоразумия, Рыжов присел на корточки, оперся руками о неровный пол пещеры, повернулся лицом в сторону, откуда пришел, и полез вперед, ощупывая руками каждую неровность. С тех пор он сделал для себя вывод: в любой темноте надо найти опору, которая приведет к свету.— Хорошо, Виктор Сергеевич, — начал он. — Я следователь прокуратуры Рыжов Иван Васильевич. Должен опросить вас по делу об убийстве Порохова Андрея Андреевича и об обстоятельствах исчезновения капиталов «Рубанка». Ваша фамилия, имя, отчество…Обычно такой вопрос вызывает недоумение у людей, с которыми следователь только что неформально беседовал, обращаясь к ним по имени или фамилии. Гуляев воспринял вопрос как обязательную формальность. К такого рода действиям он привык, общаясь с машинами, которые требуют соблюдения определенных правил.— Гуляев. Виктор Сергеевич.— Образование?— Высшее.— Профессия?— Инженер.— Специализация?— Электроника. Программирование. Конструирование. Пользование.— Что окончили?— РИГА.— Уточните.— Рижский институт гражданской авиации — РИГА.— Где работаете?Гуляев растерянно огляделся. Махнул рукой, очертив пределы квартиры. / — Здесь…— Давайте уточним. На кого вы работаете?— Преимущественно на себя.— Оборудование, — Рыжов указал на компьютеры, — принадлежат вам?— Да, все они мои. Конфискуете?— Виктор Сергеевич…— Ах да. Следователи этих вопросов не решают.— Сколько стоит все ваше оборудование? Гуляев задумался, в уме подсчитывая затраты.— Тысяч двадцать. Может, чуть больше.— Долларов? — спросил Рыжов, ясно понимая, что речь идет, конечно, не о рублях. Однако уточнение требовалось.— Нет, что вы. Фунтов стерлингов.— Откуда такие деньги у ин… — Рыжов чуть не сказал «инвалида», но вовремя поправился, — инженера, который работает преимущественно на себя?Впервые за время их беседы Гуляев попробовал уйти от прямого ответа.— Вы же сами знаете. Зачем спрашивать? Рыжов усмехнулся.— По честности ответов проще всего проверить искренность собеседника.— Подследственного?— Вы все время торопитесь, Виктор Сергеевич. Пока мы просто собеседники. Или вам не нравится этот статус?— Он сохранится недолго, верно? Особенно если учесть источники моих финансов…— Все зависит от того, как вы свою аппаратуру использовали. Вы меня понимаете?— Иногда я выполнял заказы Андрея Андреевича. Делал банковские расчеты. Проводил операции. Все законно, разве не так? Андрей Андреевич был хозяином своего банка.— Значит, вы работали на него?— Да. Я обеспечивал банк компьютерными программами… Гуляев вдруг встрепенулся и положил руку на пульт управления коляской.— Вы позволите? Я выключу систему. Мы беседуем, а энергия расходуется.— Нет, сидите на месте. — Рыжов движением руки остановил Гуляева. В словах о расходующейся энергии был немалый смысл, и аргумент звучал довольно убедительно. В то же время в интонации, с которой произносилась просьба, слышалась неуверенность. Таким тоном родителей обычно спрашивают дети, зная, что их действия недозволены и на просьбу последует неизбежный отказ. В то же время сохраняется надежда, что вдруг разрешат. Эта неуверенность Гуляева насторожила Рыжова: самые хитрые уловки преступников на первый взгляд всегда кажутся бесхитростными. Кто знает, что может сделать Гуляев, добравшись до компьютеров? Нажмет нечто, известное только ему, и выбьет разом всю память умных машин или сделает еще черт знает что. Поначалу инженер был напуган, теперь отошел, успокоился и мог найти выход.— Простите, — сказал Рыжов, — я сам позабочусь, чтобы компьютеры выключили. Не будем отвлекаться, хорошо? Гуляев скривил рот в недоброй ухмылке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48