— А чтобы не задумал непотребства…
Два часа психолог выворачивал мозги Шершеневу гипнозом и препаратами.
— Будет держаться нормально? Подельники ничего не заподозрят? — спросил Алексеев.
— Ничего, — заверил Самойченко.
— А он не взбрыкнет?
— Вряд ли. Мы его на три дня накачали. С гарантией.
— Врачи оценивают состояние вице-премьера правительства России Александра Чумаченко как удовлетворительное, не опасное для жизни. Из неофициальных источников стало известно, что у вице-премьера в последнее время наблюдались разногласия как с премьер-министром, так и с Президентом. На заседании правительства Чумаченко выступил за проведение нового курса, состоящего в резком усилении социальной ориентированности экономики. Не это ли послужило причиной сердечного приступа?
— Вот, — произнес генерал-лейтенант Залыгин. — Сердце нежное за народ разболелось.
— Это подтверждение, — кивнул генерал-полковник Логинов.
— Да, подтверждение. Он нашел предлог увильнуть от президентского фуршета.
— Значит, ключевую фигуру мы установили правильно.
— Теперь лишь бы не дали отбой.
— Не дадут. Они разогнались на всех парах. Их пьянит запах быстрой победы. Как у нас с силами?
— Мы вытащили в Москву под разными предлогами около сотни офицеров спецназа, — сказал Залыгин. — Должно хватить на то, чтобы отработать с ФСБ.всю имеющуюся информацию. Заодно проведем мероприятия по чеченским базам террористов, в том числе и на территории Азербайджана, как планировали.
— Не слишком?
— Все спишется после нейтрализации основной угрозы. Мы должны напомнить нашим врагам, что мы еще существуем и что рано нас сбрасывать со счетов.
— Послезавтра у нас и денек будет, — Логинов подошел к шкафу, вытащил две рюмки, налил немножко коньяка. — Ну что, генерал, за успех.
— За нашу победу.
Звякнули хрустальные рюмки.
— Итак, окончательное добро на заключительную акцию получено, — сказал Эдвард Ривкин.
— Я в курсе, — недовольно произнес Уайт.
— Не вижу радости.
— Эдвард, я знаю эту страну не хуже вас, — не хотелось Уайту говорить эти слова, но на этот раз он не сдержался, не помогла его легендарная выдержка. — Здесь есть некая мистика, которая не дает догнуть ее до конца. Ее не удалось уничтожить ни полякам, ни/шведам. Не смогли ее добить и большевики в семнадцатом году. Почему вы думаете, что нам это удастся?
— Никакой мистики, Артур. Пепси-кола, видеомагнитофоны и голливудские грезы сделали то, что не сделал Гитлер со всеми своими ударными бронегруппировками.
— Сделали ли?
— Механизм включен. Никто не в силах его остановить.
— Мы играем с огнем. Сила в этой стране бесполезна. Мы столько лет двигались к мягкому и полному контролю. А вы хотите ускорить события. План удастся, но это еще не значит, что он пойдет на пользу. Сколько раз самые блестящие наши планы в конечном итоге оборачивались против нас.
— Не обернутся. Вы сомневаетесь в том, что добить эту страну — миссия Америки?
— Честно?
— Честно.
— Сомневаюсь. — Уайта уже несла нелегкая вперед, и он решил выговориться.
Ривкин улыбнулся и с любопытством посмотрел на резидента.
— Мы получим мир, полный самых жестоких проблем, раздираемый войнами, с которым мы не будем знать, что делать.
— Артур, вы говорите серьезно? Вы — профессионал высочайшего уровня. Неужели вы всерьез считаете, что такие комариные укусы, как рост международного терроризма, локальные войны, расползающаяся по миру русская преступность и рост исламского фундаментализма, который отныне некому сдерживать, что-то значат по сравнению с главной задачей — уничтожением России? Это уничтожение не просто стратегического противника. Россия — другой тип цивилизации. Инопланетяне. Она опасна для нас, как никто другой, уже самим своим существованием. И Трумэн, и Рейган, и многие другие понимали это прекрасно. И они боролись вовсе не с абстрактным коммунизмом. Они боролись с этим типом мироустройства. Боролись с Империей. Боролись с русскими. С их верой. С их ценностями. Эта нация не имеет перспективы. Они роют себе могилу собственными руками. Мы лишь немного им помогаем.
— Да.
— И, кстати, наши методы куда более гуманны, чем те, на которые рассчитывали наши предшественники. Вспомните план «Тройян».
Уайт помнил план. И готов был в целом согласиться с Ривкиным. В послевоенное время большинством американских политиков владело маниакальное желание разделаться с Советами. Так бы и случилось, если бы русские не надрывали свою экономику и не затягивали пояса, достигая военного паритета.
В 1945 году на японские города Хиросима и Нагасаки обрушился ад ядерной бомбардировки. Тысячи и тысячи мирных жителей в мановение ока превратились в черные тени на стенах разрушенных домов. Никакой необходимости в этой акции не было — Япония уже не представляла опасности, война с ней заканчивалась. Ядерные удары явились демонстрацией мощи перед бывшим союзником и новым противником США — Союзом Советских Социалистических Республик. В том же сорок пятом в разработанной военной доктрине большое внимание уделялось концепции первого удара по России. Первоначально планировалось, что стратегическая авиация забрасывает ядерными бомбами двадцать российских городов. Эти планы с годами корректировались, но суть не менялась — массированная атомная бомбардировка промышленных объектов и городов. В 1948 году по новому плану «Чариотир»
В первые дни войны планировалось сбросить на семьдесят советских городов сто тридцать атомных бомб, из них восемь — на Москву, семь — на Ленинград. Жилые районы, Кремль, архитектурные памятники, купола церквей — все должен был смести ядерный смерч, а в последующие два года планировали взорвать еще двести ядерных бомб на территории СССР. «Первая фаза атомного наступления, — говорилось в директиве, — приведет к гибели двух миллионов семисот тысяч человек и в зависимости от эффективности системы пассивной обороны повлечет за собой еще четыре миллиона жертв».
3 сентября 1949 года бомбардировщик «Б-29» ВВС США , совершавший плановый патрульный полет в северной части Тихого океана, при заборе проб воздуха обнаружил повышенную радиоактивность. Через неделю у разведки США не осталось сомнений — в России испытана атомная бомба. Так окончилась монополия США на самое мощное оружие в истории человечества. В Вашингтоне воцарилась паника. Американцы рассматривали возможность немедленного развязывания войны против русских и установили дату начала боевых действий — 1 января 1950 года. По плану «Тройян» на головы русских должен был свалиться новогодний подарок от дяди Сэма в
Виде трехсот ядерных бомб и двадцати тысяч тонн обычных бомб. Но план все же не выполнили. В своем докладе начальник оперативного управления штаба ВВС Андерсон писал: «ВВС США не способны полностью выполнить все воздушное наступление, задуманное по плану „Тройян“, и обеспечить противовоздушную оборону на территории США». Вопрос о войне на некоторое время отодвинулся, а с испытанием термоядерного оружия СССР в августе 1953 года снят — ведь впереди замаячила угроза тотального взаимного истребления.
Но холодная война только начиналась. Под покровительством США и их союзников перешли созданные еще немцами националистические боевые формирования на Украине и в Прибалтике. Только отгремели взрывы на фронтах и пали гитлеровские твердыни, а катера и самолеты США уже сбрасывали оружие и боеприпасы националистам. Началась массовая заброска диверсантов в страны Варшавского Договора с территории Западной Германии, Турции, Ирана с целью создания подпольных разведывательных агентурных сетей, боевых структур, проведения диверсий и раскачивания потенциального противника изнутри. Самолеты ЦРУ и девятой воздушной армии США с периодичностью рейсовых автобусов совершали полеты и выбрасывали все новые и новые партии парашютистов. Парашютная война длилась с 1949 по 1954 год и закончилась полным провалом. Никаких целей достигнуто не было, большинство агентов или сдавались сами, или их арестовывали. Разделявшаяся высшими политиками США уверенность Гитлера в том, что Россия — колосс на глиняных ногах и она падет, если подогревать ненависть к существующему строю, не оправдалась. В то время советский народ еще не созрел для свержения большевистского режима и для развала своей страны. Американцы стали настраиваться на долгую работу. И тогда по-новому зазвучали слова — психологическая война.
"Психологическая война — чрезвычайно важное оружие для содействия диссидентству и предательству среди советского народа, подорвет его мораль, будет сеять смятение и создавать дезорганизацию в стране. Основная цель — уничтожение поддержки народами СССР и его сателлитов их системы правления», — говорилось в новых директивах США.
Подтверждалась истина — Россию извне не взять. Россию можно взять изнутри. И тому было немало свидетельств в ее истории. Тогда и появился план Даллеса, суть которого в привнесении русским западных ценностей, западной системы взглядов, западного образа жизни.
Одновременно Россия втягивалась в гонку вооружений. Чтобы держать паритет с богатой Америкой, народ выбивался из сил. Лучшие умы, гигантские средства — все шло в оборонку. Постепенно усугублялись политические и экономические недостатки социалистической системы. Афганская война, строительство влетающих в гигантскую копеечку ирригационных сооружений, возведение БАМа, который по расчетам должен был оправдаться через сто лет, непросчитанные экономические и политические авантюры, непомерные военные расходы, неспособность справиться с загубленным еще Хрущевым сельским хозяйством и, наконец, как предвестие судного дня — Чернобыль, — все это ввергло страну в глубочайший кризис. В США в великую депрессию пришел спаситель государства — Рузвельт. Советам в их депрессию достался Горбачев, относившийся к категории интуитивных предателей. Он не состоял на связи с разведками, не был и агентом влияния в общепринятом смысле этого слова. Но по какой-то заложенной внутри программе на интуитивном уровне он принимал решения, в конечном счете приводившие к одному — расшатыванию системы. В эти времена и начал срабатывать план Даллеса. Конечно, в ЦРУ переоценивали свои заслуги в этом деле. Но надо отметить, что бросаемые ими семена наконец дали всходы. Обретшая при Рейгане второе дыхание программа по развалу «империи зла» принесла плоды. Копившаяся неприязнь к системе и к древним партбоссам, стремление к тому, чтобы «жить как на Западе» — все это послужило запалом, взорвавшим народное сознание. Из дебрей партийно-комсомольского аппарата и из научно-исследовательских институтов и лабораторий взрастала новая политическая элита прозападного толка, жадно стремящаяся к власти. Она любой ценой жаждала принять участие в грядущей дележке пирога российской собственности и ради этого была готова раздробить СССР до последнего района. Не дремали и националисты. Они тоже хотели своего — власти и собственности. Настали золотые времена для ЦРУ. Не нужно уже напрягаться — только легонько подталкивай события в нужном направлении.
Уайт стал привыкать к хорошей жизни. Все в последние годы шло слишком хорошо. Система госбезопасности в России приказала долго жить. Работать с агентурой, заниматься вербовкой превращалось в удовольствие. То, что раньше казалось невозможным из-за сильнейшего противодействия КГБ, сегодня делалось просто и естественно. Сегодня в России продавалось все — государственные секреты, оборонные заводы, политики, законы и президентские указы. Невзначай, без особого труда удавалось теперь не просто выуживать секреты, но и прикрывать целые оборонные заводы. Иногда, правда, давали по рукам. Так провалилась элементарная операция — сотрудники Уайта через подставные фирмы организовали скупку контрольного пакета акций московского предприятия, выпускавшего основные электронные блоки для баллистических ракет.
Самые заветные планы, в осуществление которых никто не верил, реализовывались. СССР развалился. Военная промышленность умирала. Националисты растаскивали Россию по частям. Страна становилась зависима от Запада, как больной от — кислородной подушки. И это все идиоты в Вашингтоне ставили на кон. Решили сыграть в рулетку, мерзавцы. Красное-белое — смотри, на какое выпадет. Уайт терпеть не мог азартные игры. Он любил расчет. Умеренность, постепенность и мягкий, но мощный напор — три его основных принципа. Именно так нужно работать в России. А не наскоком. Не рулеткой — чет-нечет. С русскими подобное не проходит.
— Русские обречены, как индейцы, — сказал Ривкин. — И истина проста — таких врагов надо добивать до конца, иначе рано или поздно они вопьются тебе в глотку.
— Мы приобретем только проблемы на свою голову, — невесело протянул Уайт.
— Эх, Артур, придется вам все-таки становиться пастором, — улыбнулся Ривкин.
Уайт и сам уже склонялся к этому.
У него были нехорошие предчувствия. Он не верил в успех «Местного контроля». Даже если операция завершится победой, выигрыш будет временный.
— Итак, моих восемь и твоих одиннадцать человек, — произнес Мусса.
— Да, — сказал Валеев. — С техникой утрясли. Выдвигаемся на двух «Уралах» в семнадцать часов. И еще «Волга» для прикрытия.
— Документы готовы?
— Не подкопаешься.
Валеев положил на стол папку, открыл ее и продемонстрировал несколько бумаг с печатями.
— Это раздай своим бандитам, — он разложил на столе несколько военных билетов и два удостоверения личности офицера. — Теперь вы не обычный сброд. Теперь твои помощники — контрактники и офицеры Российской армии.
— Сопровождается спецгруз. Досмотру не подлежит. — Мусса покачал головой и поцокал языком, бережно разглаживая ладонью документы. — Поддельные?
— Почему? Настоящие. И оповещение пройдет, что движется военный груз.
— Как у тебя все это получается?
— А как получается, что армии по полгода денег не платят? Все отсюда, Мусса.
— Продажный офицер — это конец для страны.
— Ладно, не тебе рассуждать — конец или начало, — отрезал Валеев. — Лучше подумай, как деньги оставшиеся возвращать будешь.
— Еще миллион переведен.
— Я проверил. Твое счастье, что не врешь.
— И твое тоже, — улыбнулся Мусса.
Он прикрыл глаза. Скоро все будет сделано. Никакой жалости в окаменевшем сердце.
— Молись своему Аллаху, Мусса, чтобы послал нам легкий путь. Это наше самое большое дело.
— Да.
— И последнее.
— Почему, Атлет?
— Потому что, получив деньги, я и мои парни отваливаем за кордон. Мы и так перебрали удачу.
— Куда отваливаете?
— Разве мало мест в мире, где требуются специалисты нашей квалификации?
— А я, — Мусса глубоко вздохнул, в глазах его появилась какая-то забытая тоска из далекого детства. — Не перебрал я еще удачу. Моя война будет продолжаться.
— Что ж, «серый волк», это твоя неволя.
Генерал-лейтенант Залыгин посмотрел на часы и произнес:
— Пора бы.
— Привычно опаздывает, — усмехнулся Ильичев.
— Высоко взлетел. Кто бы мог подумать. Зазвучал динамик селектора на столике, послышался голос дежурного офицера.
— Товарищ генерал-полковник, к вам Романенков.
— Пусть проходит.
В кабинет вошел подтянутый, в гражданской одежде, с папкой под мышкой генерал Романенков — начальник Службы безопасности Президента.
Адъютантокая легковесность в нем осталась, к ней прибавилась ленивая снисходительность обитателя Олимпа, человека, целые дни напролет близкого к «САМОМУ». Но сколько Романенков не примерял начальственную маску, он все равно оставался адъютантом, случайно оказавшимся в кресле начальника службы.
Тень коснулась его лица, когда в кабинете он увидел генерала ГРУ. И она сгустилась, когда он посмотрел на лица тех, кто его встречал.
— Садитесь, Алексей Викторович. — Ильичев указал рукой на стул. — Думаю, генерала Залыгина вам представлять не стоит.
— Мы знакомы, — кивнул Романенков.
Романенков протянул руку. Рукопожатие и.о. начальника ФСБ было мягким, вяловатым, и кисть его хрустнула, будто угодила в тиски в руке армейского генерала — Залыгин будто испытывал кости руководителя СБП на прочность.
Романенков сел за стол, положил перед собой папку.
— Я надеялся, что мы обговорим вопросы обеспечения безопасности Президента во время предстоящего визита в Смоленск, — произнес он и покосился на Залыгина, всем видом вопрошая, что он тут делает. — Надеюсь, уделите мне несколько минут.
— Уделим, — кивнул Ильичев. — А Залыгина не стесняйтесь. Наш человек.
Романенков кинул настороженный взгляд на Ильичева, понимая, что происходит нечто непредвиденное, из ряда вон выходящее.
— Что происходит? — немножко нервно воскликнул он.
— Это у вас надо спросить, Алексей Викторович, — Ильичев нажал на кнопку магнитофона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16