А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Карта денег всегда в чести у дам. Эта девятка накрывает интерес Лимона — трефового короля. Оказавшись при даме бубен, девятка обозначает ни больше ни меньше — любовь. Дальше у дамы бубен прямая дорога наверх, в объятия короля треф. Вся перемещенная Ингой пика, блокирующая даму бубен, останется внизу. Мерзавка поднимается, как на лифте. Инга впилась глазами в возникающий треугольник — даму бубен, девятку бубен и короля треф. Любовь, деньги, счастье.
— Нет! — взвыла Инга и снова откинулась на спинку стула, больно ударившись позвоночником. Некоторое время она тихо стонала, скрючившись. Ганс слетел на стол и принялся клевать карту бубновой дамы. Широко взмахнул крыльями и загасил все свечи. Инга встала, схватила на руки разгневанного Ганса и скрылась за шелковой китайской ширмой, загораживающей ее роскошную высокую кровать. Не выпуская из рук петуха, она забралась под одеяло и зарыдала. Мягко ступая по коврам, к кровати подошел Игнатий. Посидев в задумчивости, открыл лапой тумбочку, оказавшуюся внутри холодильником, осторожно лапой выкатил зеленую бутылку с черной этикеткой. Любимое итальянское шампанское Инги — «Президентский запас».
Несколько раз ободряюще мяукнул. Из-под одеяла вынырнула рука с новым перстнем из белого золота. Сверкнув в глаза коту бриллиантом, забрала бутылку. Ганс получил свободу. Он с достоинством прошелся по кровати, свысока поглядел на Игнатия и перелетел на спинку дубового стула. Инга открыла шампанское. Налила в широкий фужер почти полбутылки пенистого белого вина.
Пузырьки весело выпрыгивали и кололи ее склоненное к фужеру перекошенное лицо.
Навстречу брызгам шампанского падали крупные горячие слезы.
Инга прежде никогда не задумывалась о возможности исчезновения Лимона. Относилась к нему спокойно, как к собственности. Нет, как к собственноручно сделанной вещи. Этот грозный безжалостный рэкетир в ее руках был послушным и заботливым любовником. Оставалось сделать несколько усилий, и они навсегда покинут этот безнадежно больной, умирающий город. Там, на зеленом острове, их ждет ослепительно белый дом с висящей над морем террасой. Синее небо накроет их своим куполом, и они навсегда забудут о мучительных конвульсиях, называемых здесь жизнью…
Уверенность вернулась к Инге. Она отбросила одеяло и легко встала с кровати. Перед тем как вернуться к столу, задержалась у зеркала, ища поддержку в его мраке. Долго всматривалась, ничего не видя, кроме своего горестного отражения. И вдруг из мрачного небытия зазеркалья выглянул генерал-фельдмаршал, сенатор граф Яков Вилимович Брюс — чернокнижник и гадатель. Инга натянуто улыбнулась старому знакомому. Старик почитал себя первым чернокнижником России, поэтому был всегда надменен. Правда, иногда давал дельные советы по пасьянсам, в чем демонстрировал величайшее искусство. Но чаще ворчал, сплетничал и на разные лады хаял губителей России. В этот раз он скривил губы в старческой снисходительной улыбке, небрежно двумя пальцами откинул букли пожелтевшего от времени парика и доверительно прошептал:
— При оной фортификации, голубушка, и блефануть не грешно.
Инга впервые искренне обрадовалась Брюсу. Он напоследок махнул кружевным батистовым платком, заговорщически подмигнул и прыгающей походкой удалился. Его расшитый золотом камзол долго виднелся в сумраке вечности.
Инга вернулась за ломберный стол. Лимон продолжал спать как ни в чем не бывало. Она сама зажгла свечи и с удвоенной энергией окунулась в пасьянс. Ее мысли крутились вокруг короля треф. Если к нему приблизится десятка пик — это будет означать брачную постель с бубновой девкой. Инга лихорадочно перекладывает карты. Но бубновая масть королевы яростно защищается. Тут же маячит трефовая десанта, выражающая интерес трефового короля. Абсолютно ясно, что они заодно с бубновой дамой. Подтверждение тому — четверка червей накрывает десятку треф и оказывается рядом с королем. Теперь никакие Ингины старания не позволят пикам приблизиться к королю треф. От гнева Инги его спасает бубна. Он накрывает денежную карту — девятку бубен — и прикрывается бубновой четверкой. В его ногах лежит преданная стерва значит, сотни тысяч долларов, которые Инга уже перевела в мальтийские банки, достанутся другой?
Из глубокой задумчивости ее вывел громкий крик Ганса. Пришло время отбросить пасьянс. Инга оставила раскладку несобранной. Этот пасьянс сведен будет не скоро. Сняла с себя черное с серебряными кистями пончо и подошла к лежащему Лимону. Он проснулся от кукареканья Ганса и щурился, глядя на Ингу.
Она спокойно взяла острый стальной кинжал, лежавший на сервировочном столике, и молча разрезала на себе зеленую комбинацию. Ее полная грудь налилась безумным желанием. Кровь из-под тонкой кожи рвалась на свободу. Инга медленно провела стальным лезвием чуть выше левого соска. Из-под ножа заструились маленькие красные змейки. Она сделала еще несколько надрезов на грудях и между ними.
Потом стала наносить редкие короткие удары по животу, постепенно перемещаясь к ногам. Все ее тело кровоточило, пульсировало, передергивалось от боли. Лимон, поначалу флегматично наблюдавший привычную картину, при виде крови, рисующей на обнаженном теле Инги причудливые узоры, рванулся к ней, нисколько не страшась мечущегося в женских руках клинка. Не раздумывая, Инга вонзила острие ему в плечо. Лимон ударил Ингу наотмашь. Она отлетела к камину и упала в кресло. Но, нащупав на полу чугунные щипцы для углей, снова бросилась на Лимона. На этот раз Лимон увернулся и выкрутил ее руку с щипцами за спину. В ответ она больно лягнула его в пах. Он скорчился и получил удар босой ногой в лицо. Но и у Инги хрустнули косточки ее изысканных пальцев. Взвыв от боли, она запрыгала на одной ноге. Лимон перевел дыхание и двинулся на Ингу. Забыв про боль, она отбежала к камину и швырнула навстречу ему каминные часы из цельного куска малахита. Не попав в цель, они разбились о стену. Инга побежала дальше. Лимон, истекая кровью, бьющей ключом из плеча, бросился за ней, отшвыривая попадающиеся на пути венские стулья, инкрустированные скамеечки, хрустальные светильники и китайские напольные вазы. Последствия ударов его ног разлетались по всей комнате. Инга успела добежать до ломберного стола и вооружиться канделябром.
Изловчившись, она ударила им Лимона по голове. Горящие свечи посыпались на пол.
Визжа от ужаса, Инга заскочила за ширму. Лимон одной рукой отбросил ломберный стол. Горящие светильники упали, и по ковру побежали огненные сполохи. Карты, разложенные Ингой, остались невредимо лежать на сукне, точно приклеенные. Лимон поднял над головой легкую китайскую ширму и принялся лупить ею катающуюся по кровати Ингу.
— Нет! Нет! Нет! — кричала она, раскидывая подушки.
Лимон отбросил ширму. Рванул вниз джинсы. Порвал зиппер. Задрал Ингины ноги ей за голову и повалился всем телом на нее. Кровать трещала под ними, как корабль, попавший в девятибалльный шторм. Из нее неслись истошные крики Инги.
Игнатий с самого начала потасовки забрался по шторе на широкий деревянный карниз и, удобно устроившись на нем, наблюдал сверху за происходящим. Он радовался за хозяйку. Ганс возмущенно кудахтал и взмахами крыльев тушил языки пламени, гуляющие по ковру…
* * *
Федор Иванович Хромой сидел в валенках, телогрейке и шапке-ушанке на своем балконе, дыша морозным бодрящим воздухом. Для разнообразия он рассматривал в оптический прицел катающуюся на льду Патриарших прудов ребятню.
На седьмом десятке жизни почтенный московский уголовный авторитет стал сентиментальным. Отошел от дел. Чтобы не впутаться ненароком в какую-нибудь историю вообще старался не выходить из собственной квартиры. Вместо этого ежедневно в течение часа гулял по балкону — семь шагов от края до края. Места маловато для прогулок, но Федор Иванович умел ценить любое свободное пространство. В некоторых камерах, которые ему в силу специфики деятельности пришлось посетить, и этого зачастую не бывало. После променажа шел в теплую комнату и, сидя перед телевизором, пил чай из самовара с медом и пирогами.
Очень интересовался политикой. Ругался прямо в телевизор. Не матерно, но громко. Разговаривал с телевизором, как с недоделанным собеседником. Жаловался ему на отсутствие порядка и дисциплины. Посмеивался над дикторшами, критиковал их наряды. Так, мирно, изо дня в день, текли короткие зимние сумерки Федора Ивановича. По воскресеньям ходил в божий храм. Молитв не знал, но попа слушал с удовольствием. Потому что считал положительным человеком. Пенсию по старости не получал. И не претендовал. Ему хватало. Все-таки полжизни, хоть и с перерывами, потрудился не зря. Всем стариковским бытом Федора Ивановича заведовала женщина.
То есть периодически женщины менялись — одни умирали, другие выходили замуж.
Федор Иванович никогда не звал их по имени-отчеству, а всегда уважительно — женщина. Недавно возле храма присмотрел новенькую. Богобоязненная, аккуратная, чистая. Готовит не жирно, но с разнообразием. В основном борщ. Потому что хохлушка. Из Казахстана. В комнату к себе Федор Иванович ни одну из них не пускал. Сам убирался. Знал, что где положено, то там и лежит. Раз в месяц зажигал хрустальную люстру, ставил на стол остатки немецкого сервиза, доставал тяжелые, почерневшие от времени серебряные ножи и вилки. Надевал чистую белую рубашку, поверх — атласный стеганый барский халат и ждал девицу от Юрика.
Нельзя сказать, чтобы уж очень в них нуждался. Скорее было безотчетное желание ничего не менять в жизни. Радовался девицам больше глазами и руками. Особенно после того, как узнал про СПИД. С презервативами у него не получалось. Да и без презерватива тоже. Тем не менее девицы уходили довольные. Федор Иванович ценил услуги. Жизнью своей, вернее — ее итогом, он был вполне доволен. Лишь изредка ему казалось, что стоит напоследок тряхнуть стариной и сорвать банк. Уж больно хорошее время наступило для таких дел. Но пуще всего Федор Иванович опасался случайностей, или, как он выражался, «ханыгу-случая», не однажды сыгравшего с ним плохую шутку. Поэтому из чувства самосохранения не выходил попусту на улицу.
Предложение явилось само. В образе перебинтованного Юрика со следами швов на лысине и рукой в гипсе. Федор Иванович досадливо проводил гостя на кухню. Сам остался в валенках и телогрейке, подчеркивая этим, что не расположен к длительному разговору. Юрик сделал вид, будто не заметил намека.
Он был крайне возбужден: глаза бегали, и говорил почему-то шепотом:
— Я к тебе сразу из Склифа… Чуть меня не потеряли. Страшно вспомнить. Какие времена! До чего дожили! Я ведь — человек нормальный. Ты, Хромой, всю жизнь из людей деньги вытряхивал. А я? Всегда сам отдавал. Вспомни — как откинешься, прямиком ко мне. Девочки, условия… Однажды три месяца жил у меня на всем готовом. И на дорогу взял…
— Короче, — оборвал воспоминания Федор Иванович, — говори, какого хрена пожаловал. Я от делишек отошел. Веду жизнь тихую. Деньги от тебя не требуются.
— Совсем? — прищурился Юрик. На его изможденном лице мелькнула привычная льстивая улыбочка.
«Все стареют», — отметил про себя Хромой. Если в молодости услужливые гримасы Юрика вызывали снисхождение, — все-таки бывал нужен! — то теперь ничего, кроме брезгливости.
— Не дави на психику, тут не подают.
— Разве я когда-нибудь просил у тебя денег? — наигранно вздернул Юрик разъеденные экземой брови. — Мне всегда нужна была твоя защита. И только.
С тобой выгодно иметь дело.
— Э-э, вспомнил, махнул рукой хозяин. — Меня давно забыли.
Молодежь нынче дикая. Никаких законов не признает. Послушай меня, брось к черту, ложись на дно и доживай отпущенное с людьми и Богом в мире.
— Не получается. Видно, характер такой. Все ради других стараюсь.
Просят. Как отказать? Но и меня достали. Подчистую. Можно сказать, на улицу выбросили.
— Наехали? — усмехнулся Федор Иванович.
— Еще как! Прямо в квартире бомбу взорвали. Едва жив остался, — вздохнул Юрик. Его воспаленные красные веки не смогли удержать слез. — Ты прав, Федор Иванович, никаких правил не соблюдают. Убить — плевым делом стало. Среди бела дня кинул бомбу, и с приветом. Даже торговаться не стал.
— А ты еще на меня обижался, — довольно проворчал Хромой. — Кто ж тебя обложил?
— Помнишь, месяца два назад сам мне рассказывал, что в Екатеринбурге директор банка вместе с балконом рухнул? Я тогда не поверил.
Думал, врут, как всегда. Так вот; ко мне тот самый Лимон заявился.
— Ого! — от неожиданности Хромой аж присвистнул. — За что ж тебе такая честь? Клюешь ведь по мелочи.
— Теперь никем не брезгуют, — развел руками заплаканный Юрик. — Пришел ко мне под утро, положил лимонку на блюдце и заломил сумму. Я такой отродясь не имел.
— Перепутал, наверное. В нашем деле такое бывает, — подтвердил Федор Иванович. Потом важно снял валенки, телогрейку, бросил на сундук и по-дружески предложил попить чайку. Его заинтересовал поворот событий. Такие новости на хвосте не каждый день к нему залетают.
Юрик размазывал слезы, утвердительно кивая.
— Тогда пошли в комнату. У меня там самовар. Ботинки-то скинь.
Грязь нанесешь.
Юрик, неловко размахивая загипсованной рукой, разулся и поспешил за Хромым.
— Продолжай, — позволил Хромой, усевшись возле урчащего электрического самовара.
— Собственно, история глупая. Есть у меня одна девка. Иногда даю возможность подработать. Поехала она к клиенту, что-то не поделили. Он ее, видать, немного помял. Где она подцепила этого Лимона, понятия не имею.
Приехали ночью ко мне вдвоем. Стали права качать. Я их выпроводил. Откуда же известно, что он — Лимон? Только отошел ко сну, и, представь, дверь в темноте открывается, и Лимон опять тут как тут.
— За деньгами? — Не выдержал Федор Иванович, потирая от удовольствия руки. Так обычно реагируют рыбаки, когда при них рассказывают об удачном улове.
— Да. Выкладывай, говорит, десять тысяч «зеленых».
— Ты соврал, что не имеешь?
— Почему — соврал? — возмутился Юрик.
— Потому что соврал, — уверенно постучал пальцем по столу Федор Иванович.
— Вечно вы не верите, — расстроился Юрик. — И сразу бомбу бросать.
— Серьезный человек. Уважает себя.
— Теперь у меня ни дома, ни денег, — плаксиво заключил Юрик.
Федор Иванович вкусно отхлебывал чай. После некоторых раздумий спросил:
— Чем тебе помочь? Лимона я не знаю. Из новых. Скорее всего — залетный. Нигде не засвечивается. С таким всегда опасно. Вам лучше больше не встречаться.
— Он уверен, что взорвал меня к чертовой бабушке.
— Тем лучше для тебя. А говоришь — не повезло. Езжай в Подмосковье, купи маленький домик и жируй потихоньку. Прошло наше время.
Юрик затрясся от возмущения:
— Вы, Федор Иванович, издеваетесь надо мной? Пока Лимон разгуливает на свободе, у меня поджилки трястись будут. Возникла одна идея.
Юрик многозначительно посмотрел на Хромого. Тот никак не отреагировал.
— Решил я, Федор Иванович, сдать Лимона ментам. Хромой ответил равнодушным молчанием. Отхлебывал чай, барабанил пальцем по столу, чему-то усмехался. Посмотрел в горящие нетерпением глаза старого сутенера:
— Значит, не все твои деньги спалил Лимон. Поторопился.
Юрик не стал отнекиваться. Наклонился через стол к Хромому:
— Помоги. Из последних крох, но отблагодарю.
Хромой отодвинулся.
— Я же объявил тебе, что завязал. Старость, она покоя требует. А покой — отсутствие случайностей. Хватит. Все мои беды от ханыги-случая.
— В нашем возрасте в философию от тоски ударяются. Опасное занятие. Можно того… сковырнуться.
Юрик успокоился. Он знал, что Хромой перед деньгами не устоит.
Поэтому принял более-менее достойный вид, шмыгнул носом, вытер рукой липкие слезы и уверенно сказал:
— Предлагаю три тысячи «зеленых».
Хромой не отреагировал. Юрик повторил:
— Три тысячи.
Хромой три раза ударил пальцем по столу. Вздохнул:
— А ханыга-случай?
— Я же не банк предлагаю брать — пса паршивого ментам сдать.
— За это можно и орден заработать. Посмертно, — заметил Хромой.
Юрик почувствовал, что пора переходить в наступление.
— Хромой, риск нулевой. Лимон наверняка крутит или будет крутить шашни с моей девкой. Наша задача — его отследить и, когда он заявится к ней, дать информацию по телефону.
— Мне на старости лет в шестерках бегать? — Не без раздражения заметил Хромой.
— Не глупи! Я не могу светиться. А ты найдешь способ.
— Найду, — кивнул головой Федор Иванович. — Но за пять Юрик закатил глаза:
— Побойся Бога!
— Я — Бога, а ты — Лимона, — согласился Хромой. — Представляешь, как он обрадуется, узнав, что ты оклемался после его бомбы?
В подтверждение этому он с удовольствием чмокнул губами. Хромой оставался верен себе. Ему только посули, уж он не упустит. Юрик знал, к кому обращался с просьбой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25