Но подлый змей Васуки, наклонившись головой вниз, стал изрыгать в молочное море яд. И, видя это, боги поняли, что море отравлено и эта амброзия лишит их последних сил и приведет на край гибели.И тогда — о чудо! — спустился к богам Шива, красноликий бог бури. А Шива был страшный бог. Трехликий. Шестирукий. И был он очень, очень могуч.И увидев, как из пасти Васуки извергается яд, Шива встал под струю и принял в себя поток отравы. Так Шива пожертвовал собой во имя спасения мира.Но он не умер, Римо. Его жена Парвати, видя, что супруг ее принес себя в жертву, бросилась к нему и, не давая Шиве проглотить яд, обмотала его шею шарфом и затянула так, что Шива выплюнул отраву.— Значит, она задушила его, чтобы он не умер от яда, — уточнил Римо. — Ерунда какая-то.— Шива не умер, — возразил Чиун. — Он исторгнул из себя яд, и Парвати ослабила шарф. Шива остался цел и невредим, если не считать шеи. — Чиун наклонился и двумя руками оттянул водолазку на шее Римо. — Его горло посинело. В точности как твое.— Совпадение, — сказал Римо и резко встал.— И ты будешь упорствовать в своем неверии даже перед лицом неопровержимых доказательств?— У меня не шесть рук, — заметил Римо. — Следовательно, я не Шива.— Если бы здесь оказались те, кого ты одолел в одиночку, они поклялись бы в один голос, что у тебя было не шесть рук, а шестью шесть.В глазах Римо мелькнула тень сомнения. Наконец он произнес:— Но лицо-то у меня все же одно!— А ты забыл, сколько раз Император Смит менял твою внешность для своих тайных целей?— Один раз — когда я вступил в организацию, и то для того, чтобы меня никто не мог узнать, — медленно ответил Римо, загибая пальцы. — Второй чтобы замести следы после нашего очередного задания. И в последний раз когда я заставил его вернуть мне мое старое лицо.Римо с изумлением посмотрел на свои загнутые пальцы.— Ну что? Три! — воскликнул Чиун, воздевая глаза к потолку. — Теперь ты видишь, что предания — это не просто прекрасные песнопения, призванные замаскировать правду, как краска на лице женщины.— Если бы я был бог, я не вернулся бы на землю в облике ньюаркского полицейского, — сердито выпалил Римо. — Уж это-то точно.— Но сейчас ты не ньюаркский полицейский. Ты — нечто большее! Не исключено, что скоро, очень скоро ты сделаешь еще один шаг к реализации своей подлинной судьбы.— Это ничего не меняет.— Вспомни, когда ты был ребенком, разве ты мог себя представить в роли полицейского? — не унимался Чиун. — Дети не в состоянии постичь неизбежность своего взросления. Они не могут видеть дальше своих сиюминутных желаний. И ты, Римо, во многом еще подобен ребенку. Но скоро тебе придется повзрослеть. — Мастер Синанджу склонил голову и грустно добавил: Даже скорее, чем я думал.Римо снова сел у ног Чиуна.— Порой я слышу внутри себя какой-то голос, — признался он. — Чужой голос.— И что этот голос говорит? — оживился Чиун.— Иногда он говорит: «Я Шива! Я сгораю в собственном огне!» Иногда: «Я Шива-Дестроер, Смерть, ниспровергатель миров!»— А дальше? — с надеждой спросил Чиун.— Что — дальше?— Что он говорит дальше?— "Мертвый ночной тигр, воскрешенный Мастером Синанджу", — добавил Римо.Чиун вздохнул с облегчением.— А в тот день ты не мог договорить пророчество до конца.— В какой — тот день?— Ну как же, в день пожара, Римо. О чем мы тут с тобой толкуем?Раньше, когда ты слышал внутренний голос, это только тень Шивы завладевала твоим сознанием, предупреждая тебя, подготавливая и призывая беречь свое тело, ибо оно — оболочка для Дестроера. И еще: у Шивы множество воплощений. Временами он Шива Махедева — Шива Верховный Правитель. В другой раз — Шива Бхаирава — то есть Шива-Дестроер, Шива-Разрушитель. Когда ты слышал голос внутри себя, ты становился Шивой-Римо.— Похоже на песенку пятидесятых годов. Шива-римо, хали-гали!— Не паясничай. Это одна из священных тайн Синанджу. И потом, я всегда верил, что настанет день, и ты станешь Шивой-Римо навсегда и займешь мое место Мастера Синанджу. Но в тот день, когда ты предстал передо мною с почерневшим горлом и перемазанным пеплом лицом — точь-в-точь как Шива, каким его изображают на старинных рисунках, ты поднял голос против меня, Римо. Ты не был Римо. И голос твой был чужим. Ты не был Шивой-Римо. Ты был Шивой Махедевой, и ты меня не узнал. И тебе было наплевать на меня, хотя я и спас тебе жизнь!— Прости меня за те слова, папочка. Но я этого не помню.— Я прощаю тебя, Римо, потому что это и в самом деле был не ты. Но я не на шутку встревожен. Когда Шива будет готов, он завладеет твоей телесной оболочкой. Но я не хочу, чтобы он завладел и твоим разумом!— Если это предначертано судьбой, то что я могу сделать?— Ты должен бороться, Римо! Ты должен отстаивать себя. Ты должен помнить о Синанджу и о своем долге. Главное — ты должен продолжать мое дело!Римо встал и отвернулся к стене.— Я не хочу терять тебя, папочка, — наконец сказал он дрогнувшим голосом.— Стань следующим Мастером Синанджу, и я навсегда останусь с тобой, — печально произнес Чиун. — Это мой завет.— Но я и себя не хочу потерять! Я не хочу становиться никем кроме Римо Уильямса. Того, кто я есть. Это я твердо знаю.— На тебя пал выбор судьбы. Не в наших силах противиться воле космоса, но у тебя, Римо Уильямс, сын мой, есть выбор. И ты должен сделать его быстро! Ибо скоро я могу уйти. А грозный бог индуистов может явиться в любую минуту и затребовать тебя к себе. И тогда ты будешь потерян для нас навсегда! Глава 9 По бившему в нос отвратительному запаху тухлой рыбы полковник Виктор Дитко догадался, что Синанджу совсем близко.— Мы почти на месте! — прокричал он через плечо, поспешно закрывая окно своей «Чайки».На полу перед задним сиденьем прятался под ковриком Сэмми Ки.— Знаю! — отозвался он. — Я тоже чувствую запах.— А что, здесь всегда так пахнет?— Не совсем. Восточный ветер, как правило, несет больше вони.Полковник Дитко кивнул. На протяжении последнего часа они ехали по самому перегруженному в промышленном отношении району, о чем свидетельствовал неприглядный индустриальный пейзаж. Серые заводские трубы изрыгали клубы ядовитого дыма. Повсюду, куда ни глянь, — одни фабрики и рыбзаводы. Один раз им пришлось проехать по грубому металлическому мосту, под которым он заметил медлительную реку. Отходами химического производства вода была окрашена в ярко-розовый цвет. Жилых массивов попадалось мало. Интересно, подумал Дитко, ведь на этих предприятиях рабочих — как пчел в улье, так где же они живут? Может, на территории завода? А скорее — спят прямо в цехах. Это было бы неудивительно, во всяком случае, для полковника Дитко, который был не слишком высокого мнения об азиатах в целом, а о северных корейцах — в особенности.Дитко вел машину по покрытой гравием дороге, по местным масштабам, считавшейся магистралью. Потом она перешла в грязный проселок, по которому в некотором смысле ехать оказалось даже приятнее, поскольку здесь не было таких жутких рытвин.Внезапно впереди открылась голая равнина. Промышленные предприятия куда-то отступили, но, как ни странно, по-прежнему не было видно ни домов, ни хижин, ни каких-либо иных признаков жилья. Раньше по дороге то и дело попадались крестьяне на своих неизменных велосипедах. Теперь и они куда-то подевались. Было такое впечатление, будто земля в этом районе отравлена. От этой жуткой мысли Дитко поежился.Когда кончилась и эта дорога, Дитко остановил машину рядом с грубо сработанным дорожным знаком: на фанере был нарисован какой-то иероглиф, напоминающий решетку.— Похоже, заблудились, — сказал он с сомнением. — Здесь дорога кончается. Дальше ничего нет — одни скалы и какая-то заброшенная деревня.Сэмми Ки вылез из укрытия и после долгого сидения в темноте часто заморгал, хотя свет был довольно тусклым.— Это оно и есть.— Что — оно?— Синанджу.Сэмми Ки настороженно осматривался по сторонам.— Ты серьезно? Но ведь это запретная зона! Где же колючая проволока, охрана?— Их здесь нет.— Нет? А как же они охраняют свою деревню? И сокровища?— Им хватает репутации. О Мастере Синанджу знают все. Никто не смеет и близко сюда подходить.— Страх? Это и есть их ограда?— Старик в селении мне все объяснил, — сказал Сэмми Ки. — Есть стены, через которые можно перелезть, сделать под них подкоп, обойти или даже взорвать. Но если стена существует у вас в сознании, она окажется неизмеримо надежнее любой самой высокой ограды.Полковник Дитко кивнул.— Я высажу тебя здесь.— А вы не могли бы проводить меня до самого поселка? Вдруг меня схватят полицейские?— Я дальше не поеду, но прослежу, как ты доберешься до деревни.Сэмми Ки слез с заднего сиденья и медленно, перебегая от камня к камню, двинулся вперед, пока не вошел в селение и не пропал из виду. В грубой крестьянской одежде и с перекошенным от страха лицом он напоминал обычного деревенского парня. Дитко не сомневался, что арест Сэмми не грозит. Полицейские не осмелятся нарушить неписаный запрет и явиться сюда.Полковник и сам уже чувствовал невидимую стену, как если бы она была воздвигнута из вполне осязаемого кирпича.Первое, что надо было сделать Сэмми Ки, — это отыскать место, где он запрятал видеоаппаратуру. Так, хорошо: плоский камень, служивший ориентиром, на месте. Сэмми голыми, немеющими от холода руками стал раскидывать сырой песок, пока наконец не наткнулся на голубой виниловый пакет.Теперь оставалось лишь вытащить его и развязать.Видеоаппаратура — камера, магнитофон, блок питания и чистые кассеты была не тронута. Сэмми быстро прицепил блок питания на пояс. Его трясло, возможно, оттого, что было еще слишком рано. Ничего, вот солнце поднимется — тогда, может быть, удастся согреться.Сэмми залез на верх скальной гряды, изрядно оцарапавшись и ободравшись о многочисленные шершавые наросты, похожие на глаза вездесущих ящериц.Селение Синанджу было перед ним как на ладони. Он видел дома, в основном дощатые и на деревянных сваях, издали они были похожи на рассыпанные в беспорядке игральные кости. В центре находился грязный пустырь, называемый здесь парадным словом «площадь». На эту площадь выходила великолепная сокровищница Синанджу — единственный дом в деревне с окнами из настоящего стекла и на гранитном фундаменте. И неискушенному глазу было видно, что это старейшее в поселке строение, однако по украшенным лаковой росписью и резьбой стенам никак нельзя было догадаться о тайнах, которые за ними скрывались.Сэмми поднял видеокамеру к плечу, приник к видоискателю и сделал десятисекундную пробную запись. Потом отмотал пленку назад и нажал на воспроизведение. Аппаратура функционировала нормально. Он был готов к работе. На его глазах деревня постепенно оживала. Задымились костры, и вскоре на площади начался общий завтрак. Но что-то сегодня было иначе, чем в прошлый раз. Селяне были одеты не в обычные линялые хлопчатобумажные штаны и рубахи, а в шикарные шелка и меха. Сэмми поискал глазами старика, который в тот раз поведал ему о Синанджу, — хранителя Пульяна. Надо дождаться, пока тот останется один, и тогда спуститься к нему. Старик знает все, что только можно знать о Синанджу. Может быть, Сэмми даже удастся уговорить Пульяна пустить его в сокровищницу.Наконец Пульян появился, однако, что удивительно, он вышел из самой сокровищницы! Изумление Сэмми сменилось настоящим шоком, когда из дома, ко всеобщему ликованию, на причудливых носилках вынесли древнего старца.Рядом горделиво вышагивал высокий человек, не похожий на подобострастных селян. Это был белый, и одет он был на западный манер — в брюки и рубашку с высоким воротом.У Сэмми защемило под ложечкой. Он понял, что в деревню вернулся Мастер Синанджу.Сэмми неловко соскочил с валуна, ударившись копчиком. Было неясно, как теперь быть. Приближаться к сокровищнице в данной ситуации было совершенно немыслимо. Если не сказать — смертельно опасно.Бежать тоже не представлялось возможности. Из замкнутого пространства Синанджу уйти можно было только одной дорогой. К тому же, как и было условлено, его дожидался полковник Дитко.Сэмми пополз к воде. Он сам не понимал, зачем это делает. От страха его мутило, но надо было что-то делать — что угодно, но делать!У воды сидел на корточках мальчик-подросток и что-то стирал. Сэмми подумал, что это, наверное, рыбак полощет сеть, но потом вспомнил, что ему рассказывали о Синанджу. В этом селении никто не рыбачит.Мальчик выпрямился, и Сэмми увидел в руках у него не рыбачью сеть, а великолепные одежды, которые тот пытался застирать. Это был костюм дракона, зеленый с голубым. Маска лежала рядом с валуном.Осмотрев костюм, мальчик убедился, что пятно отошло, и стал натягивать одеяние.И в этот момент Сэмми Ки осенило. В конце концов, чья жизнь ему дороже?Он подкрался к мальчишке и ударил его камнем по затылку. Парень рухнул, как бумажная кукла. Сэмми осторожно стянул с него непрочный костюм из рисовой бумаги и шелка. Он оказался длинным и широким — можно будет укутаться с головы до ног, блока питания видно не будет.Он облачился в шелковые одежды. Теперь его никто не узнает. Повесив на плечо камеру, он осторожно натянул на голову маску дракона.Маска была достаточно большая, так что камера легко поместилась у Сэмми перед носом, и объектив пришелся как раз на открытую пасть. Сэмми взглянул в видоискатель — охват достаточно широк. Случайно в объектив попал раздробленный череп мальчишки.Юноша был мертв. Сэмми не хотел его убивать, но жалеть было слишком поздно. В конце концов, это был простой крестьянский парень. А Сэмми, как-никак, журналист.Он оттащил труп в море и побрел в деревню. Сэмми горел от возбуждения и одновременно холодел от страха.Римо не был голоден, но это не умаляло нанесенного ему оскорбления.Рассевшись на корточках вокруг площади, жители Синанджу, все как один, стучали ложками о миски с дымящимся супом и хватали куски поджаренной на костре свиной туши. В центре на невысоком троне восседал Мастер Синанджу. Он ел рис, а рядом с ним примостился хранитель Пульян.Римо сидел с подветренной стороны. Как Чиун, он не ел ни мяса, ни какой-либо иной пищи, приготовленной на огне. И не пил ничего крепче минеральной воды. Поэтому сейчас запах жареной свинины резко бил ему в нос.Но обида Римо коренилась в другом: его глубоко задевало поведение селян. Ему, следующему Мастеру Синанджу — если верить Чиуну, — будущему защитнику деревни, никто не предложил даже миски риса. Вместо полагающихся почестей с ним обращаются, как с недоразвитым ребенком, которого стыдятся и прячут от гостей на чердаке.Римо был возмущен. Он и раньше не понимал, зачем Чиун продолжает помогать своим ленивым и неблагодарным односельчанам. Те только и делают, что едят и плодятся. И еще жалуются!Римо представить себе не мог, как можно жить в Синанджу постоянно. Или взять в жены узкоглазую широкобедрую селянку.И в то же время альтернативы он пока не видел.— Римо, подойди ко мне! — вдруг позвал Чиун.Завтрак был окончен. Римо пробрался через сидящих на корточках крестьян. Ни один даже с места не двинулся, чтобы дать ему дорогу.— Римо, сын мой, — зашептал Чиун по-английски. — Помоги старику подняться. Только так, чтобы никто не заметил.— Конечно, папочка, — с почтением произнес Римо.Взяв Чиуна под локоть, он осторожно помог ему встать, делая вид, что просто учтиво отодвигает трон. Чиун казался меньше ростом и двигался с трудом, и Римо едва справился с нахлынувшими на него эмоциями.— А теперь встань рядом со мной, — сказал Чиун.Римо повиновался. К нему было обращено множество смуглых лиц. Выражения на них было не больше, чем на печеных яблоках.Мастер Синанджу выпростал руки из широких рукавов черной мантии и воздел вверх, призывая к тишине.— Дети мои! — нараспев заговорил он. — Велика моя радость, ибо я наконец вернулся домой. Но глубока и моя скорбь, ибо дни мои в качестве Мастера сочтены.По толпе пронесся приглушенный шелест. Римо заметил на многих лицах слезы. Интересно, подумалось ему, они жалеют Чиуна или плачут по талону на бесплатный обед, который ускользает из-под самого носа.— Не надо отчаиваться, дети мои, — продолжал Чиун, и голос его окреп. — Ибо я вернулся не с пустыми руками. Я привез с собой золото! Я многократно увеличил наше богатство. Да, оно стало больше, чем когда-либо в истории Синанджу. И все — благодаря Чиуну!Толпу охватило веселье. Некоторые из селян бросились плясать. То тут, то там Римо видел скачущую цаплю или медведя, символизирующего прародителя корейцев Тангуна. Из-за скал выбежал человек в наряде дракона и тоже присоединился к общему веселью, хотя двигался он не так естественно и резво, как остальные.— Знайте, что Мастеру Синанджу много пришлось пережить в стране круглоглазых белых, — возвестил Чиун, и речь его с каждым словом становилась более цветистой, а голос — звонче. — В Америке мне пришлось пойти на службу не к императору — ибо в Америке нет императора, — не к королю и даже не к какому-то жалкому принцу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19