Процедуры принимать здесь же, на нашем этаже…
У меня хватило сил вежливо поблагодарить и откланяться.
Доковылял до палаты. Не отвечая на ехидные выпады бухгалтера, завалился на кровать, уткнулся носом в подушку… Господи, пошли мне сон без сновидений. Авось под влиянием расслабленности опухоль угомонится и перестанет терзать меня.
Не перестала. Наоборот, вцепилась в бедро когтями доброго десятка разъяренных кошек и ну царапать, рвать на части, кусать…
Так и промаялся до обеда…
— Лихо тебе, батя? — посочувствовал Алексей Федорович. — Хошь, кликну сестру, она тебе вколет обезболивающее?
— Обойдусь, — отказался я, с трудом шевеля языком.
— Твоя задница — твои дела… Так говорю, Петро?
— Вроде так, и вроде — наоборот, — Ничего не поняв, глубокомысленно прогудел такелажник. — Короче, вира!
В дверь просительно поскреблись.
— Заходите, мы — при штанах, — схохмил Алексей Фёдорович.
В палату вошла «приятельница» Павла. По информации Гошева — Галина Нефёдова.
— Мальчики, закурить не найдётся?
Бедро мигом успокоилось. Просьба «закурить» шита белыми нитками. Обычно курят на лестничной площадке, а не в палате. Это позволяет себе только бухгалтер.
Посетительница оглядела безногого Гену, брезгливо сморщилась. Перевела взгляд на Трифонова — восторженно улыбнулась. Вот это самец! На Алексея Фёдоровича посмотрела мельком. Даже не на него — на прислонённые к тумбочке костыли.
Интересно, зачем она пришла в мужскую палату: попросить сигарету или подобрать стоящего мужика? Чем её не устраивает Пашка?
Наконец, изучению подвергнут я.
— Здравствуйте, старый знакомый! — «старое» знакомство исчисляется всего несколькими часами. — Вот вы где окопались — среди жадюг! Женщина просит дать закурить, а они смотрят на нее, как на попрошайку… Пойдемте подымим, а?
Отказаться? Сослаться на недомогание, на температуру?… Ни за что! Человек открывается во время общения — старая истина — поэтому отказываться не в моих правилах. Бедро потерпит, ничего с ним не случится…
Медленно поднялся, морщась и про себя кроя черным матом дурацкую слабость. Ничего, разойдусь, разомнусь, покопаюсь заодно во внутренностях подозрительной дамочки…
И вдруг вспомнил: сигарет у меня — ни одной. Наташа старательно прячет их по всем углам квартиры. С таким умением и сноровкой — ни за что не отыщешь… О передаче курева в больницу можно только помечтать…
— Алексей Федорович, одолжи пачку «Пегаса», а? Жена принесет — отдам…
— «Пегас» не курю, в горле от него першит…
— Ну, «Стюардессу», «Столичные», «Родопи» — все равно…
Нефедова презрительно смотрела на нищую братию. Губы шевелились, складывая густо наперченные и пересоленные выражения в наш адрес.
Наконец, бухгалтер решился. Врагов в палате у него и без меня предостаточно, стоит ли портить отношения еще с одним? Запустил руку за матрас и вытащил пачку.
— Курите… на здоровье.
«На здоровье» выдано таким тоном, что обязательно дым пойдет в дыхательное горло, и мы с Нефедовой будем кашлять до конца жизни…
На лестничной площадке людно. Послеобеденное время, окончание процедур, врачи заняты «литературным» творчеством — заполняют истории болезни. Можно отдохнуть, расслабиться4. А какой отдых без перекура?
Галина «отбуксировала» меня в дальний угол, возле лестничного марша, ведущего на верхний этаж. Огляделась, выхватила из рук какого-то старикашки полную консервную банку, сноровисто опростала ее в урну и пристроила на ступеньке.
— Сигареты у меня есть, — проинформировала обманщица, изобразив на рыхлом лице этакое девичье смущение… — Просто решила переговорить с вами по очень важному вопросу…
Теперь она не жеманничала и не кокетничала, говорила деловым тоном. Будто приготовилась к обсуждению взаимовыгодного сотрудничества на почве сбыта залежалых товаров.
— К вашим услугам, — старомодно поклонился я. — Что в моих силах — сделаю…
— Благодарю… Вы — человек пожилой, повидавший жизнь, к кому же мне еще обратиться? Поэтому буду говорить откровенно… Надеюсь, вы не осудите…
— Боже избавь! — ужаснулся я подобной возможности, посылая про себя настырную бабенку… сами понимаете, куда.
— И поможете советом?
— Обязательно, — согласился я, с любопытством ожидая продолжения многозначительной беседы.
— Вы давно знаете Пашеньку?
Пашенька? Одно из двух: либо разбитной гошевский агент зацепил многострадальное дамское сердечко, и оно теперь кровоточит, либо у моей собеседницы имеются более приземленные причины интересоваться парнем.
Это следует выяснить и поэтому не признаваться в том, что знакомство с «Пашенькой» ограничивается несколькими часами.
— Немного знаю, — уклончиво ответил я. — А в чем дело? Пристает?
Нефедова презрительно усмехнулась. Дескать, еще нужно разобраться, кто к кому пристает.
— Я уже говорила: полная откровенность… У нас с Павликом намечаются, как принято выражаться, серьезные отношения. Женщина я одинокая, — Гошев сказал, что замужем! — не обремененная детьми, имею квартиру, кой-какой достаток… Беспокоит меня одно: вдруг у Павлушки не серьезное влечение ко мне, как к женщине, а… Долго объяснять не нужно, опыта вам не занимать. Сразу видно…
Явный прокол с ее стороны! Выдан прозрачный намек на то, что разбитная бабенка догадывается о действительном моем лице. О том, что ее доброжелательный собеседник не только лечится, но и занимается чем-то другим,… Как и его друг Пашка…
Конечно, догадка — не уверенность, но если Галина обладает минимальными способностями аналитика, наше с ней общение становится попросту опасным.
Я удвоил осторожность.
— Действительно, за свою жизнь довелось сталкиваться с разными людьми… В том числе и с проходимцами…
— … с бандитами, рэкетирами, — подхватила Галина, прожигая меня вопрошающим взглядом, — с проститутками, убийцами…
— Вот с проститутками не довелось. Так же, как и с убийцами… До пенсии я работал в школе, тогда там таких не водилось… Так что вы хотели узнать о Павле?
Дама, рассчитывая на продолжение интересной беседы о моей профессии, некоторое время непонимающе смотрела на наивного придурка, думающего ее обмануть… «При чем тут Павел? Договаривались о полной откровенности, а ты темнишь… Раскрывайся, милый, признайся, что ты — сыщик, милиционер, что послан в больницу следить… За кем?… И не вешай, пожалуйста, лапшу на уши, не напускай тумана, все равно не поверю».
Похоже, Нефедова успела забыть, что это она затеяла разговор о Пашке, и теперь пыталась свернуть беседу на другую колею. Все это было так живописно нарисовано на одутловатом лице немолодой женщины, что я с трудом сдержал улыбку.
Конечно, она пыталась выдоить, выжать из меня информацию, заставить признаться, даже покаяться.
Да и кто поверит в существование между Галиной и Павлом каких-то серьезных отношений, когда она лет на десять старше потенциального своего женишка… Вот в то, что шустрый парнишка вознамерился порезвиться с женщиной не слишком строгих правил — охотно верю… А «серьезные отношения» — чистый блеф.
— Ах да, — спохватилась Нефедова, — я действительно зарапортовалась… Желательно узнать, где Пашенька работает, с кем живет? Кто папаша, мамаша? Есть ли смысл сходиться с ним порядочной женщине?… А ваша профессия — ваша проблема…
Убедившись в том, что расколоть меня ей не удастся, она занялась Павлом. Авось, пожилой наивняк проговорится…
Где работает Пашка, с кем живет?… Ответов на эти хитрые вопросы мадам не получит. Пусть ей объяснит это Пашка — ему видней, что и как. Точно так же, как и о перспективе многообещающего знакомства…
Ничего толкового из вертлявой дамочки я так и не выкачал. Кроме одного. По неизвестным пока причинам мы с Пашей попали в поле ее зрения. Типа двух букашек, положенных под окуляр микроскопа. И еще одно: вряд ли Галина действует по собственной инициативе — зачем ей это? Скорее всего нами интересуется ее «хозяин»…
А вдруг этот самый «хозяин» и есть искомый вор в законе?
Сыграть в поддавки? Стоит ли рисковать? Гораздо лучше изобразить этакую девичью невинность. Она, эта невинность, либо оттолкнет собеседницу, либо — что намного вероятней! — заставит пойти на более тесный контакт. Без сказочек о желательности «серьезных отношений» с привлекательным парнем…
— Мне кажется, вы обратились не по адресу, — жестко проговорил я, настолько жестко, что запершило в горле. Тем более, что в напускную жесткость я добавил солидную дозу обиды. За кого, дескать, вы меня принимаете? Советую, мол, все ваши вопросы задать Павлу. Он ответит, обязательно ответит, могу дать гарантию… — Что же касается меня, то вы нанесли мне незаслуженную обиду. Ни с бандитами, ни с рэкетирами, тем более с проститутками я не общался, и общаться не намерен… Прошу иметь это в виду на будущее… Если нам доведется вместе перекуривать…
Короче, отделал дамочку «под орех», но без грубого единого слова.
Повернулся и заковылял прочь. В коридоре не удержался и оглянулся. Нефедова стояла, приоткрыв рот и вытаращив глаза. Классическая гримаса недоумка… Интересно, что она скажет пославшему ее вору в законе, которого, похоже, прикрывает? Если, конечно, Нефедова работает на него.
10
В больнице минуты растягиваются до уровня часов, часы так же плавно переходят в сутки, постоянная боль и неуверенность в завтрашнем дне способствуют лениво текущему времени.
Делать нечего, читать надоело, беседовать с соседями тошно, да и не о чем. Где, что и почему болит — лучше не вспоминать.
Однако нигде так не откровенничают, как в больничных палатах. Будто пытаются разговорами заглушить боль и тревогу за свое будущее. А она, эта вечная тревога, дает знать о себе и в большом и в малом. Обедаешь — не последний ли в жизни этот обед? Куришь — доведется ли еще разок побаловаться ароматным дымком?
В больнице люди, волей или неволей, всегда и во всем прислушиваются к своему организму. Не повысилось ли, не дай Бог, давление? Не подскочила ли температура? Ровно бьется сердце или — с перебоями?
Чуткий организм немедленно реагирует на излишнюю заботу. То внезапно заболит спина — почки разыгрались. То заколет в сердце. То становится трудно дышать. Не забыть сказать врачу о тревожных симптомах!
Короче говоря, лечение дома — одно, в больнице — совсем другое. Не зря мудрая моя мать ни за что не хотела ложиться в стационар и отца не пускала…
Меня спасало от мыслей о болезнях — настоящих и мнимых — стремление поскорей «раскрыть» сопалатников, выявить их внутреннее содержание, подстеречь момент, когда они невзначай раскроются.
Но постоянное напряжение приводило к головным болям. Приходилось выпрашивать у дежурных сестер анальгин. Расслабляться ни в коем случае нельзя — каждое произнесенное в палате слово, каждый взгляд могли иметь второй, третий смысл…
Фарид лечился от язв на ногах. Петро — от болей в спине. Серега — тоже от каких-то болей.
Пока что операция грозила Алексею Федоровичу. У остальных, исключая меня и Фарида, она, если и состоится, то в далеком 6удущем.
Судя по немногословным указаниям лечащего врача. Фариду, по-моему, хирургия вообще не угрожает. Язвы ножом не лечат.
Ходить парню трудно, но он делает вид, что все это чепуха, недостойная настоящего мужчины! Когда Гену вызывают на перевязки или в ординаторскую, или он захочет в туалет, Фарид внешне легко с неизменной улыбкой на пухлых розовых губах поднимает безногого, переносит на каталку и торжественно везет по коридорному «проспекту».
Еще и шутит при этом:
— Персональный дядька у тебя! Как у царевича-королевича, да?
А в глазах, спрятанная за напускным весельем, колышется боль…
— Нельзя же ему поднимать тяжести? — однажды возмутился я, когда Фарид повез Гену в туалет. — Где сестры, санитарки?
Алексей Федорович по обыкновению презрительно плюнул мимо специально подставленной плевательницы.
— Наивен ты, батя, не по возрасту. Будто ощипанный петух, мечтающий закукарекать… Сколь платят санитаркам, ведомо?… То-то и оно. Выносить утки и судна с дерьмом, возить калек-идиотов туда-сюда, высаживать, с унитаза снимать — кому хочется задарма?
Предположим, я наивен. Сам знаю — живу старыми обычаями, заполненными человеколюбием и презрением к деньгам… Но Гена — представитель нового поколения, культурный человек — он-то должен понимать несуразность такого положения! Почему не протестует, не требует от администрации больницы предоставления инвалиду положенных по закону услуг?
Слава Богу, бухгалтер не слышит моего возмущения, не фыркает презрительно. У любого человека имеется самолюбие — у одного больше, у другого меньше. Наживать болезненные синяки на своём, не собираюсь.
Кроме того, по сердцу больно царапнула фраза о калеках — идиотах. Надо бы промолчать, дать возможность куряке выговориться до конца. Не стерпел.
— Почему вы считаете Гену идиотом? Лично мне кажется, что он — умный, толковый парень, придавленный своим несчастьем…
— Когда кажется, креститься нужно, — назидательно покачал корявым пальцем Алексей Федорович. Будто ввернул в сознание недоумка длинный болт с сорванной резьбой. — Умный, говоришь, толковый? Беда с вами, с интеллигентами, чистая беда… Правильно толкую, Петро, или ошибаюсь?
— Давай вира, приятель, — подбодрил единомышленника сосед. — Авось, научишь житухе…
Бухгалтер сел, свесив бледные ноги, пристроил за спиной подушку. Закурил невесть какую по счету сигарету. Короче, приготовился к длительному, нравоучительному разговору с бестолковым «интеллигентом».
— Знаешь ли ты, батя, по какой такой причине любимый твой Геночка остался без ходуль?
— Откуда мне знать, — пожал я плечами, отчаянно ругая себя за то, что не выспросил этого у Гошева.
— Вот и помалкивай, коли в неведении находишься… А я вот знаю — интересуюсь людскими судьбами… История простая и паршивая. Словно обкаканная пеленка. До того вонючая, что плюнуть хочется…
Он со вкусом затянулся дымом, поднял голову и выпустил к потолку гирлянду клубков. Артист! Не просто рассказывает — рисует картину. То светлыми, жалостливыми, то черными, траурными красками. Вдалбливает в собеседников свои взгляды на жизнь. Радуется, когда это ему удается, мрачнеет и хамит, когда слушатели остаются при своем мнении.
— … В институте, где наш Гена вкалывал дни и ночи за гроши, были объявлены соревнования по бегу на дальние дистанции. Кто кого догонит, кто кого перегонит — точь-в-точь, как в жизни… Трасса была обозначена вдоль железной дороги. Наметил ее еще больший идиот, чем наш калека… Бежит, значит, Гена, кандидат каких-то там наук, ног под собой не чует. Мечтает о том, как возведут его на постамент, будто памятник какой, ленточку с дерьмовой медалькой на шею повесят. Могут и премию отвалить… на кило докторской колбаски…
Бухгалтер передохнул, отпил из стакана клубничного морса, который невестка специально для больного изготовила. Пытливо оглядел палату. Слушают со вниманием или зевают, похрапывают? Если так, разбудит, такими матерками огладит — сутки спать не станешь… Но все слушали внимательно. Петро от усердия распахнул губастый рот. Серега Трифонов, мой молчаливый сосед, и тот заинтересовался — отложил потрепанный журнал и смотрит на кровать Гены.
Обо мне и говорить нечего — каждое слово ловлю, как дети ловят кузнечиков. Зажмут в кулачок и с наслаждением вслушиваются в тревожную трескотню.
Алексей Федорович удовлетворенно фыркнул, вытер ладонью рот и продолжил.
— Вдруг видит бегун хреновый: старушенция дряхлая лезет на рельсы. А из-за поворота летит электричка, гудит во все горло… Старушенция-то глухая, сама себя не слышит, что ей какая-то электричка? Забыл наш кандидат о медальке и о премии, бросился к бабке, оттолкнул ее под откос, а сам не успел. Ножки ему — чик-чик… Ну, скажи на милость, разве он не идиот? Ему жить да жить, открывать в своей лаборатории разные омы да амперы, а он вместо старой развалины лег на рельсы… Идиот, точно идиот. И не спорь, батя, все одно не переспоришь…
В одном куряка прав — переспорить его никому не под силу. Как увидит, что логика оппонента сильней его логики, начинает грызть удила, сдабривать свои доводы матерными приправами, черными оскорблениями. Вплоть до угрожающего размахивания больничным костылем…
Поэтому я предпочел помолчать. Черт с ним, пусть думает, что Гена — идиот. А по-моему — настоящий герой, Человек с большой буквы. Не чета тому же куряке. Уверен, жить всем нам было бы намного легче, если бы среди нас было больше таких, как Гена… Впрочем, это — лирика. А мне она сейчас — до лампочки. Ибо лирика эта лишь помешает вычислить болящего вора в законе и отправить его в тюремный лазарет…
— … отсекло Гене его конечности под самые… кругленькие, — продолжал философствовать Новиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17