Вцепился — не оторвешь. Наученный многодневным общением с курякой, начальник отделения невежливо показывает ему обтянутую белым халатом спину.
Я насторожился. Интересно, что он сейчас скажет «такелажнику»? Ведь Гошев обязательно нацелил его на определенное отношение к подозреваемому…
— У вас дело идет на лад, но скорой выписки не обещаю. Опасаюсь рецидивов. Поэтому не торопитесь, соблюдайте все наши рекомендации…
Фарида начальник отделения обходит. Верный признак — с Мариам что-то произошло. Парень провожает врача тоскующим взглядом, но поворачивается к Гене с улыбкой на пухлых губах. Страдающей и радостной одновременно.
— Домой поедешь, да! С женой увидишься, с друзьями… Хорошо, очень хорошо! Хочешь, покатаю?
Гена согласно тянет руки. Фарид подхватывает его под мышки, приподнимает, придерживая ногой каталку. На лбу выступает пот, глаза щурятся, но губы по-прежнему раздвигаются в улыбке.
— Как же ты станешь жить без своего «дядьки», а? Покидаешь меня, царевич-королевич…
Алексей Федорович ни гу-гу. Дорого достается ему «привычное молчание, небось, внутренности, особенно, кишечник, корчатся от злости. Но Фарида он побаивается.
Мариам по-прежнему нет.
Иван отправился на персональный осмотр. Ему — через полчасика, мне — минут через сорок… удивительное совпадение. Остановился в дверях палаты и кинул мне предупреждающий взгляд. Будто спасательный круг утопающему.
Я понял и поднялся. Не потому, что боюсь утонуть — переживаю за парня, который отвечает за мою безопасность. Отвечать за других — страшно тяжелая ноша, не всякому она под силу. Поэтому не стоит зря травмировать Ивана.
При выходе из палаты Сидорчук снял свой халат, сменив его на «общественный». Синий.
— Сквозняки разгуливают по коридору, — объяснил он. — Главное для больных — избежать дополнительных болячек…
30
В кабинете начальника отделения, как я и предполагал, нас ожидает Гошев. Докторский халат — нараспашку, руки заложены под ним за спину. Уголок левого глаза нервно подрагивает.
Значит, произошло нечто из ряда вон выходящее. Таким Гошева я не упомню — всегда сдержанный, деловитый, по внешнему виду не разобрать, что его тревожит, что радует. А сейчас…
Неужели — несчастье с Мариам?
Решил не подгонять событий, не расспрашивать, не выпытывать. Николай сам все скажет.
Действительно, сказал. Но совсем не то, что я ожидал услышать.
— Семен Семенович, завтра вы выписываетесь из больницы. Машина заказана. Жена — в курсе.
Голос — приказной, строгий. Будто не я — генерал, а, наоборот, он. Но, кажется, ситуация такая, что акцентировать внимание на недопустимость подобного обращения не стоит.
— Почему такая поспешность? — ограничился я не самым умным вопросом. — Прежде всего, я еще не прошел всех назначенных мне процедур…
— Вас отвезут в госпиталь МВД. Там все согласованно, ожидает отдельная палата со всеми удобствами…
— Но я не желаю покидать это отделение! Привык к врачам, обстановке, нравится палата, чувствую — выздоравливаю… Нет, нет, Николай, ни в госпиталь, ни домой не поеду…
— Простите, но это — приказ начальника управления. Обстановка резко изменилась, существует реальная опасность… Это вы понимаете?
Я от души рассмеялся. Будто услышал свежий остроумный анекдот.
— Эх, ты, Коля-Николай… С кем говоришь? На своем сыщицком веку я столько раз сталкивался с разными опасностями, что тебе в дурном сне не приснится… Короче, выкладывай твою ситуацию, товарищ капитан. В отношении моей выписки решим позже.
Гошев остановился посредине кабинета. Опустил руки. Не зная, куда их деть, засунул в карманы брюк. Кажется, он немного отошел. Похоже, успокоился. Жесткие губы разошлись в скупой улыбке. Приглашающе кивнул на смотровую кушетку, сам устроился напротив, оседлав стул.
Чуть поодаль сел Сидорчук. Лицо серьезное, а глаза смеются. Как тебя, генерал, отделал наш капитан? Он такой: дашь прикусить палец — прощайся с рукой.
— Давайте, товарищ генерал, сначала послушаем наших подопечных…
«Генерал» — сказано подчеркнуто, без издевки и нерешительности — извинением за допущенную бестактность.
Магнитофон зашелестел, зашамкал беззвучно, пережевывая ленту, как беззубый старик корку хлеба… Время, пока «такелажник» и Сидорчук шли по коридору в туалет.
«Вон где оно, святое место!» — послышался голос Ивана. — «Гляди-ка, чисто, будто в сауне…»
Журчание.
«Ну, я свое отработал», — проинформировал Иван. — «Ты сядешь? Учти, ожидать не стану — спина побаливает, на перину просится… Самостоятельно доплетешься?»
«Доплетусь…»
В голосе Петра — плохо спрятанное нетерпение. Дескать, проваливай, балаболка сатанинская, лишний ты тут…
Стукнула дверь… Иван ушел… Несколько минут и — новый стук… Вошедший страдает одышкой, дыхание такое частое, что магнитофон захлебывается.
«Ты, сука драная, почему не приходил?» — гулко спросил Петро. — «Уж не скурвился ли?»
«Твою маляву мент передал только вчера… Откуда раньше я мог знать, где вы находитесь?» — заискивающе ответил одышливый собеседник. Брат Гены.
«Братца навестить не захотел, паскуда! — уже спокойно прогудел „такелажник“. — Подфартило нам, сявка, надо же брат нужного человека оказался в одной палате… Такое даже в сказках не читал… И что написано в ментовской маляве?»
«Рыбаки» сеть закинули… Пронюхали про больничку…»
«Не штормуй… Ишь ты, даже с лица сбледнул… Одного рыбака уже мочканули, навели кранты… Ништяк, переможемся…»
«Где Треф?»
«В другое отделение перевели. Сказали — на долечивание. А ему — все до фени. Замочил мента, будто чифирнул… Сейчас — спокойно».
«Спокойно ли? — заволновался Гении брат. — Дед, который у окна лежит, кто, по-твоему?»
Я поймал, будто птицу в силки, многозначительный взгляд Гошева… Вот она, та опасность, о которой он говорил… Успокоительно улыбнулся. Мало ли в Москве дедов? Кстати, и тех, которые лежат рядом с окном… Сам почувствовал малоубедительность своих возражений, их наивность…
«Старый доходяга. Хавать да храпеть — вот и все его дела…»
«А фамилию деда знаешь?»
«Вербилин… А о чем базар?»
«Генерал милиции Вербилин. Сейчас в отставке. Из-за этого мента десятка два корешей на зонах парятся. Как думаешь, почему заболевшего генерала-доходягу не положили лечиться в госпиталь ментовский?… Наверняка пасет кого-то в палате…»
«Захотелось генералу, вот и лег в больницу. Все болеют: и воры в законе, и просто воры, и шестерки, и менты, и рыбаки… Зачем бы поручили слежку за нами генералу? Что у них, лейтенантов не хватает…Расшлепался! Придержи метлу, сука!» — окончательно завелся «такелажник».
Молчание. Магнитофон трудолюбиво пережевывал пустую пленку. Генин брат, конечно, молчит со страху. Петро все еще пытается вникнуть в суть полученной информации.
Гошев многозначительно смотрит на меня. Сидорчук едва слышно ругается матом.
«Один мужик — шестерка Ухаря — цынканул: Ухарь решил покончить с нашим Костылем. Замочить либо подставить ментам…»
«Что же делать? — растерялся Петро. — Замочить генерала?»
«Тормозни, сявка! Мигом повяжут! Такой шмон в больнице наведут — хоть из окон бросайся… Костыль слиняет — тогда мочканите…»
«Ладно, пусть думает Костыль… Когда в банке шмон?»
«А что?»
«Костыль велел спросить».
«Маловато капусты. Подсобирают — цынкану. Охрана большая, опасно. Трекнет кто — окрестят на червонец…»
«Ништяк. Не штормуй, дружан… Кто-то идет! Усохни!»
Магнитофон замолчал окончательно.
В кабинете — тишина, нарушаемая только прерывистым дыханием Гошева да перестуком механических часов на письменном столе… Тик-так, тик-так — будто капают капли из прохудившегося водопроводного крана.
— Сейчас, надеюсь, все ясно? — нарушил тишину голос Гошева. Излишне спокойный, в котором — просьба перемешана с требованием. — Вы, товарищ генерал, немедленно выписываетесь из больницы. Не завтра и не послезавтра — немедленно!
— Нет, Коля, ни за что! Сам же слышал, что сейчас меня мочить не собираются. Тем более, рядом — Сидорчук. Прикроет. Как, Ваня, прикроешь? — Иван ограничился улыбкой. Какой вопрос, конечно, прикрою. При необходимости — своим телом. — Давай, Николай, по делу. Итак, вор в законе, за которым мы гоняемся, вовсе не «такелажник»: Костыль — бухгалтер Алексей Федорович Новиков…
31
Честно говоря, мысль о том, что вор в законе — куряка, не раз приходила мне в голову, когда я десятки раз перебирал «колоду» претендентов на это «высокое» звание. Откладывал «козырную карту» короля пик, не представляя себе, как авторитет может быть столь глупым. И не только глупым — выпячивать перед сопалатниками садизм и жестокость.
Прозвище «Костыль» окончательно поставило точку под моими сомнениями. Меткая кликуха, никто, кроме Алексея Федоровича, не может ее носить. Все остальные — шестерки, «пехотинцы».
— Похоже, вы правы, — нехотя согласился Гошев. — Будем работать по Костылю…
— И охранять его от Ухаря, — смешливо добавил Сидорчук. — По мне — пусть перегрызут друг другу глотки — нам меньше работы…
— Костыль нужен живой… Как и Ухарь… Ну что ж, задача ясна, остается подогнать к ней все наши планы…
Я поднялся с жесткой кушетки, погладил бедро. Оно нет-нет, да и дает о себе знать. То мелкими покалываниями, то ноющей болью.
— Пошли, Ваня?
— Подождите, Семен Семенович, — остановил меня Николай. — Есть еще одна неприятная новость… Сегодня утром медсестра Мариам попала под грузовик…
Я непроизвольно до предела раскрыл глаза. Голова закружилась, в сердце будто воткнули тупую иглу.
— Как это — под грузовик?
— Подробности не ясны. Работаем. Выскочила из общежития в булочную… И вот…
— Жива?
— Да… Изуродована — смотреть страшно…
— Где же была твоя охрана? Спали, пили водку? — закричал я, потеряв самообладание. — Что стоят твои заверения о полной безопасности?
Гошев опустил глаза. Словно все его заверения вкупе с охраной лежали на полу. Ему было больно и обидно.
А мне каково? Посмотреть в глаза Фариду. Чем оправдаться?
— Грузовик удалось задержать. Водитель — из банды Ухаря. Сразу же признался. Выполнял приказание вора в законе, не посмел отказаться… Семен Семенович, поговорить с Фаридом должны вы. Он вас уважает…
Я так энергично замотал головой, что заболели шейные позвонки. Нет, дорогой Коля, я — тоже больной, мне стрессы противопоказаны по возрасту. И сердце у меня одно — запасного природа не предусмотрела. Так что избавь пенсионера от подобной миссии. Лучше доверь ее тому же Костылю — выполнит с удовольствием.
Гошев понял и покорно наклонил голову.
— От чего же лечится Костыль? — спросил я, пытаясь отвлечься от тягостных мыслей. — Какая хвороба прихватила вора в законе?
— Врач сказал: ревматизм…
— В гнойном отделении?
— Какая больнице разница? Деньги платят немалые, руководство больницы сидит на подсосе, зарплату нечем платить. Захотелось мужику за свои кровные полечиться — положат, ради Бога. Любого человека: преступника, убийцу, насильника, не спрашивая, кто он и чем занимается… Одним словом — рынок.
— Как же ты собираешься брать Костыля? За что? За организацию банды? Это ещё нужно доказать. За грабежи и убийства? Но авторитет сам никого не грабил и не убивал — этим занимались его шестёрки. Само по себе руководство преступным сообществом по закону неподсудно. Убил — да, осудят, ограбил — то же самое, а направлял, руководил — нет!… Правда, слышал, Дума готовится утвердить что-то новое, но еще же не утвердила.
— Возьмем по президентскому Указу, будем держать в изоляторе, сколько положено…
— А потом выпустите? С соответствующими извинениями?
Николай молча пожал плечами. А что он мог еще сказать?
— Зато Трифонова повяжем на полном законном основании. И по его свинячьей морде я врежу тоже по праву, — сжимая кулаки, медленно выговорил Сидорчук, и в его голосе прозвучало столько неподдельной ненависти, что услышь его сейчас Сергей — повесился бы в том самом туалете, где он заточкой убил Павлика…
Помолчали, покурили.
Во все времена сыщики, борясь с преступностью, ходили по черте, разделяющей жизнь и смерть. И днем, и ночью, и во время оперативно-розыскных мероприятий, и в постели с женщиной их подстерегали удар ножа, пуля, петля из тонкого шнурка, набрасываемая сзади на шею. Привыкли к опасностям, сжились с ними, как сживаются с неизбежностью. Смирились. На дотошные вопросы журналистов отвечали коротко: такая работа.
С одним примириться не дано — с гибелью друзей, с издевательствами над их телами. И не только с гибелью — я не знаю ни одного товарища по работе, который не носил бы бандитских отметин в виде шрамов, переломанных ребер, зубных протезов.
И пусть Мариам — не из наших сотрудников, не сыщик и не опер, все равно — больно и обидно.
— Спасибо за новость, — ехидно поблагодарил я Николая сквозь стиснутые зубы. — Надеюсь, вторая «новость» полегче…
И полегче, и посложней…
Перед операцией, которую тщательно готовил капитан Гошев, его вызвали в один из «высоких кабинетов». Сам по себе вызов ничего неприятного не предвещал. Начальство переживает, волнуется. Ведь речь идет не о том, чтобы повязать пяток сопливых рэкетиров или парочку карманников — готовится ликвидация сразу двух преступных группировок, во главе которых стоят воры в законе.
Но то, что услышал Николай, настолько поразило его, что он осмелился переспросить. За что и получил строгое внушение.
Оказывается, основная задача заключается вовсе не в ликвидации банд, а в… недопущении кровавой разборки между ними в больнице. За стенами больничных зданий пусть стреляются, режутся, давятся — полная свобода и демократия. Предстоит окружить место разборки омоновцами и не допустить расползания бойни за пределы отведенного места.
Нечто похожее на бойню, во время которой Гошеву и его людям разрешается кричать «Браво!». Но и этого мало. Высокий руководитель настоятельно порекомендовал перед началом разборки изолировать обоих воров в законе и вывести их… в безопасное место. Где и отпустить на свободу…
«Как это — на свободу? — растерянно снова переспросил Гошев. — Ведь — бандиты, и не рядовые…» Начальство смерило нахального капитана презрительным взглядом. Будто студента, забывшего четыре действия арифметики.
«Вы не по званию болтливы, капитан! Прямо не рядовой сыщик, а ведущий телепередачи „Спокойной ночи, малыши“… В порядке исключения поясняю. Правоохранительные органы обязаны соблюдать законы. Это тоже — закон. Причин для задержания воровских авторитетов, или как они еще называются, на сегодняшний день у нас нет. Представьте неопровержимые доказательства их причастности к убийству, насилию, грабежу — дам соответствующее разрешение…»
«Но Указ Президента…»
«Любые указы и постановления следует выполнять разумно. Короче говоря, у меня нет времени читать вам лекцию…»
— Посоветуйте, Семен Семенович, как мне поступить?
— Можешь назвать мне фамилию того начальника? Он из Министерства?
Гошев молча поднял вверх палец. Дескать, берите выше.
— Из Правительства? Палец поднят еще выше.
— Из администрации Президента?
— Да…
Я заколебался. Любой мой совет может быть воспринят приказанием. Пусть и отставной, но — генерал. Если не приказанием, то, как бы он не повлиял на уже сложившееся у Николая решение.
— Только учти, я сейчас не твой начальник, вообще никто, обычный пенсионер. Могу только сказать, как поступил бы сам… Устроит?
— Вполне… Спасибо…
— Не допустить кровопролития в больнице — грамотное и правильное решение. Поддерживаю. Блокировать обоих лидеров враждующих преступных группировок — тоже правильно… Настораживает полученное тобой приказание: отпустить их на свободу. Лично я арестовал бы их и отправил в следственный изолятор. Конечно, начальство, приняв такое решение, имеет свои резоны. Наверху скапливается информация, которая нам с тобой и не снилась… И все же предложение отпустить воров в законе на свободу звучит несколько странно…
— Значит, тот начальник прав?
— Думаю, что нет. Я бы на твоем месте вообще не допустил бы разборки — ни в больнице, ни за ее пределами. И отправил бы обоих лидеров в изолятор. В строгом соответствии с Указом Президента.
— Но это нарушение…
— Человек, который беседовал с тобой, имел право только на рекомендации. Приказать он может министру, но не его подчиненному… А вообще, Коля, поступай, как знаешь. Я просто высказал свое мнение… Ведь за исход операции ответственность несешь ты и только ты…
32
В палату я плелся, будто из перевязочной после того, как хирург поковырялся в ране. Следом, подстраховывая, так же плелся Сидорчук.
Вообще-то по всем законам конспирации мы должны были идти рядышком, мирно беседуя или пересмеиваясь. Но Иван отлично понимает, что сейчас его подшефному не до бесед и смешков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Я насторожился. Интересно, что он сейчас скажет «такелажнику»? Ведь Гошев обязательно нацелил его на определенное отношение к подозреваемому…
— У вас дело идет на лад, но скорой выписки не обещаю. Опасаюсь рецидивов. Поэтому не торопитесь, соблюдайте все наши рекомендации…
Фарида начальник отделения обходит. Верный признак — с Мариам что-то произошло. Парень провожает врача тоскующим взглядом, но поворачивается к Гене с улыбкой на пухлых губах. Страдающей и радостной одновременно.
— Домой поедешь, да! С женой увидишься, с друзьями… Хорошо, очень хорошо! Хочешь, покатаю?
Гена согласно тянет руки. Фарид подхватывает его под мышки, приподнимает, придерживая ногой каталку. На лбу выступает пот, глаза щурятся, но губы по-прежнему раздвигаются в улыбке.
— Как же ты станешь жить без своего «дядьки», а? Покидаешь меня, царевич-королевич…
Алексей Федорович ни гу-гу. Дорого достается ему «привычное молчание, небось, внутренности, особенно, кишечник, корчатся от злости. Но Фарида он побаивается.
Мариам по-прежнему нет.
Иван отправился на персональный осмотр. Ему — через полчасика, мне — минут через сорок… удивительное совпадение. Остановился в дверях палаты и кинул мне предупреждающий взгляд. Будто спасательный круг утопающему.
Я понял и поднялся. Не потому, что боюсь утонуть — переживаю за парня, который отвечает за мою безопасность. Отвечать за других — страшно тяжелая ноша, не всякому она под силу. Поэтому не стоит зря травмировать Ивана.
При выходе из палаты Сидорчук снял свой халат, сменив его на «общественный». Синий.
— Сквозняки разгуливают по коридору, — объяснил он. — Главное для больных — избежать дополнительных болячек…
30
В кабинете начальника отделения, как я и предполагал, нас ожидает Гошев. Докторский халат — нараспашку, руки заложены под ним за спину. Уголок левого глаза нервно подрагивает.
Значит, произошло нечто из ряда вон выходящее. Таким Гошева я не упомню — всегда сдержанный, деловитый, по внешнему виду не разобрать, что его тревожит, что радует. А сейчас…
Неужели — несчастье с Мариам?
Решил не подгонять событий, не расспрашивать, не выпытывать. Николай сам все скажет.
Действительно, сказал. Но совсем не то, что я ожидал услышать.
— Семен Семенович, завтра вы выписываетесь из больницы. Машина заказана. Жена — в курсе.
Голос — приказной, строгий. Будто не я — генерал, а, наоборот, он. Но, кажется, ситуация такая, что акцентировать внимание на недопустимость подобного обращения не стоит.
— Почему такая поспешность? — ограничился я не самым умным вопросом. — Прежде всего, я еще не прошел всех назначенных мне процедур…
— Вас отвезут в госпиталь МВД. Там все согласованно, ожидает отдельная палата со всеми удобствами…
— Но я не желаю покидать это отделение! Привык к врачам, обстановке, нравится палата, чувствую — выздоравливаю… Нет, нет, Николай, ни в госпиталь, ни домой не поеду…
— Простите, но это — приказ начальника управления. Обстановка резко изменилась, существует реальная опасность… Это вы понимаете?
Я от души рассмеялся. Будто услышал свежий остроумный анекдот.
— Эх, ты, Коля-Николай… С кем говоришь? На своем сыщицком веку я столько раз сталкивался с разными опасностями, что тебе в дурном сне не приснится… Короче, выкладывай твою ситуацию, товарищ капитан. В отношении моей выписки решим позже.
Гошев остановился посредине кабинета. Опустил руки. Не зная, куда их деть, засунул в карманы брюк. Кажется, он немного отошел. Похоже, успокоился. Жесткие губы разошлись в скупой улыбке. Приглашающе кивнул на смотровую кушетку, сам устроился напротив, оседлав стул.
Чуть поодаль сел Сидорчук. Лицо серьезное, а глаза смеются. Как тебя, генерал, отделал наш капитан? Он такой: дашь прикусить палец — прощайся с рукой.
— Давайте, товарищ генерал, сначала послушаем наших подопечных…
«Генерал» — сказано подчеркнуто, без издевки и нерешительности — извинением за допущенную бестактность.
Магнитофон зашелестел, зашамкал беззвучно, пережевывая ленту, как беззубый старик корку хлеба… Время, пока «такелажник» и Сидорчук шли по коридору в туалет.
«Вон где оно, святое место!» — послышался голос Ивана. — «Гляди-ка, чисто, будто в сауне…»
Журчание.
«Ну, я свое отработал», — проинформировал Иван. — «Ты сядешь? Учти, ожидать не стану — спина побаливает, на перину просится… Самостоятельно доплетешься?»
«Доплетусь…»
В голосе Петра — плохо спрятанное нетерпение. Дескать, проваливай, балаболка сатанинская, лишний ты тут…
Стукнула дверь… Иван ушел… Несколько минут и — новый стук… Вошедший страдает одышкой, дыхание такое частое, что магнитофон захлебывается.
«Ты, сука драная, почему не приходил?» — гулко спросил Петро. — «Уж не скурвился ли?»
«Твою маляву мент передал только вчера… Откуда раньше я мог знать, где вы находитесь?» — заискивающе ответил одышливый собеседник. Брат Гены.
«Братца навестить не захотел, паскуда! — уже спокойно прогудел „такелажник“. — Подфартило нам, сявка, надо же брат нужного человека оказался в одной палате… Такое даже в сказках не читал… И что написано в ментовской маляве?»
«Рыбаки» сеть закинули… Пронюхали про больничку…»
«Не штормуй… Ишь ты, даже с лица сбледнул… Одного рыбака уже мочканули, навели кранты… Ништяк, переможемся…»
«Где Треф?»
«В другое отделение перевели. Сказали — на долечивание. А ему — все до фени. Замочил мента, будто чифирнул… Сейчас — спокойно».
«Спокойно ли? — заволновался Гении брат. — Дед, который у окна лежит, кто, по-твоему?»
Я поймал, будто птицу в силки, многозначительный взгляд Гошева… Вот она, та опасность, о которой он говорил… Успокоительно улыбнулся. Мало ли в Москве дедов? Кстати, и тех, которые лежат рядом с окном… Сам почувствовал малоубедительность своих возражений, их наивность…
«Старый доходяга. Хавать да храпеть — вот и все его дела…»
«А фамилию деда знаешь?»
«Вербилин… А о чем базар?»
«Генерал милиции Вербилин. Сейчас в отставке. Из-за этого мента десятка два корешей на зонах парятся. Как думаешь, почему заболевшего генерала-доходягу не положили лечиться в госпиталь ментовский?… Наверняка пасет кого-то в палате…»
«Захотелось генералу, вот и лег в больницу. Все болеют: и воры в законе, и просто воры, и шестерки, и менты, и рыбаки… Зачем бы поручили слежку за нами генералу? Что у них, лейтенантов не хватает…Расшлепался! Придержи метлу, сука!» — окончательно завелся «такелажник».
Молчание. Магнитофон трудолюбиво пережевывал пустую пленку. Генин брат, конечно, молчит со страху. Петро все еще пытается вникнуть в суть полученной информации.
Гошев многозначительно смотрит на меня. Сидорчук едва слышно ругается матом.
«Один мужик — шестерка Ухаря — цынканул: Ухарь решил покончить с нашим Костылем. Замочить либо подставить ментам…»
«Что же делать? — растерялся Петро. — Замочить генерала?»
«Тормозни, сявка! Мигом повяжут! Такой шмон в больнице наведут — хоть из окон бросайся… Костыль слиняет — тогда мочканите…»
«Ладно, пусть думает Костыль… Когда в банке шмон?»
«А что?»
«Костыль велел спросить».
«Маловато капусты. Подсобирают — цынкану. Охрана большая, опасно. Трекнет кто — окрестят на червонец…»
«Ништяк. Не штормуй, дружан… Кто-то идет! Усохни!»
Магнитофон замолчал окончательно.
В кабинете — тишина, нарушаемая только прерывистым дыханием Гошева да перестуком механических часов на письменном столе… Тик-так, тик-так — будто капают капли из прохудившегося водопроводного крана.
— Сейчас, надеюсь, все ясно? — нарушил тишину голос Гошева. Излишне спокойный, в котором — просьба перемешана с требованием. — Вы, товарищ генерал, немедленно выписываетесь из больницы. Не завтра и не послезавтра — немедленно!
— Нет, Коля, ни за что! Сам же слышал, что сейчас меня мочить не собираются. Тем более, рядом — Сидорчук. Прикроет. Как, Ваня, прикроешь? — Иван ограничился улыбкой. Какой вопрос, конечно, прикрою. При необходимости — своим телом. — Давай, Николай, по делу. Итак, вор в законе, за которым мы гоняемся, вовсе не «такелажник»: Костыль — бухгалтер Алексей Федорович Новиков…
31
Честно говоря, мысль о том, что вор в законе — куряка, не раз приходила мне в голову, когда я десятки раз перебирал «колоду» претендентов на это «высокое» звание. Откладывал «козырную карту» короля пик, не представляя себе, как авторитет может быть столь глупым. И не только глупым — выпячивать перед сопалатниками садизм и жестокость.
Прозвище «Костыль» окончательно поставило точку под моими сомнениями. Меткая кликуха, никто, кроме Алексея Федоровича, не может ее носить. Все остальные — шестерки, «пехотинцы».
— Похоже, вы правы, — нехотя согласился Гошев. — Будем работать по Костылю…
— И охранять его от Ухаря, — смешливо добавил Сидорчук. — По мне — пусть перегрызут друг другу глотки — нам меньше работы…
— Костыль нужен живой… Как и Ухарь… Ну что ж, задача ясна, остается подогнать к ней все наши планы…
Я поднялся с жесткой кушетки, погладил бедро. Оно нет-нет, да и дает о себе знать. То мелкими покалываниями, то ноющей болью.
— Пошли, Ваня?
— Подождите, Семен Семенович, — остановил меня Николай. — Есть еще одна неприятная новость… Сегодня утром медсестра Мариам попала под грузовик…
Я непроизвольно до предела раскрыл глаза. Голова закружилась, в сердце будто воткнули тупую иглу.
— Как это — под грузовик?
— Подробности не ясны. Работаем. Выскочила из общежития в булочную… И вот…
— Жива?
— Да… Изуродована — смотреть страшно…
— Где же была твоя охрана? Спали, пили водку? — закричал я, потеряв самообладание. — Что стоят твои заверения о полной безопасности?
Гошев опустил глаза. Словно все его заверения вкупе с охраной лежали на полу. Ему было больно и обидно.
А мне каково? Посмотреть в глаза Фариду. Чем оправдаться?
— Грузовик удалось задержать. Водитель — из банды Ухаря. Сразу же признался. Выполнял приказание вора в законе, не посмел отказаться… Семен Семенович, поговорить с Фаридом должны вы. Он вас уважает…
Я так энергично замотал головой, что заболели шейные позвонки. Нет, дорогой Коля, я — тоже больной, мне стрессы противопоказаны по возрасту. И сердце у меня одно — запасного природа не предусмотрела. Так что избавь пенсионера от подобной миссии. Лучше доверь ее тому же Костылю — выполнит с удовольствием.
Гошев понял и покорно наклонил голову.
— От чего же лечится Костыль? — спросил я, пытаясь отвлечься от тягостных мыслей. — Какая хвороба прихватила вора в законе?
— Врач сказал: ревматизм…
— В гнойном отделении?
— Какая больнице разница? Деньги платят немалые, руководство больницы сидит на подсосе, зарплату нечем платить. Захотелось мужику за свои кровные полечиться — положат, ради Бога. Любого человека: преступника, убийцу, насильника, не спрашивая, кто он и чем занимается… Одним словом — рынок.
— Как же ты собираешься брать Костыля? За что? За организацию банды? Это ещё нужно доказать. За грабежи и убийства? Но авторитет сам никого не грабил и не убивал — этим занимались его шестёрки. Само по себе руководство преступным сообществом по закону неподсудно. Убил — да, осудят, ограбил — то же самое, а направлял, руководил — нет!… Правда, слышал, Дума готовится утвердить что-то новое, но еще же не утвердила.
— Возьмем по президентскому Указу, будем держать в изоляторе, сколько положено…
— А потом выпустите? С соответствующими извинениями?
Николай молча пожал плечами. А что он мог еще сказать?
— Зато Трифонова повяжем на полном законном основании. И по его свинячьей морде я врежу тоже по праву, — сжимая кулаки, медленно выговорил Сидорчук, и в его голосе прозвучало столько неподдельной ненависти, что услышь его сейчас Сергей — повесился бы в том самом туалете, где он заточкой убил Павлика…
Помолчали, покурили.
Во все времена сыщики, борясь с преступностью, ходили по черте, разделяющей жизнь и смерть. И днем, и ночью, и во время оперативно-розыскных мероприятий, и в постели с женщиной их подстерегали удар ножа, пуля, петля из тонкого шнурка, набрасываемая сзади на шею. Привыкли к опасностям, сжились с ними, как сживаются с неизбежностью. Смирились. На дотошные вопросы журналистов отвечали коротко: такая работа.
С одним примириться не дано — с гибелью друзей, с издевательствами над их телами. И не только с гибелью — я не знаю ни одного товарища по работе, который не носил бы бандитских отметин в виде шрамов, переломанных ребер, зубных протезов.
И пусть Мариам — не из наших сотрудников, не сыщик и не опер, все равно — больно и обидно.
— Спасибо за новость, — ехидно поблагодарил я Николая сквозь стиснутые зубы. — Надеюсь, вторая «новость» полегче…
И полегче, и посложней…
Перед операцией, которую тщательно готовил капитан Гошев, его вызвали в один из «высоких кабинетов». Сам по себе вызов ничего неприятного не предвещал. Начальство переживает, волнуется. Ведь речь идет не о том, чтобы повязать пяток сопливых рэкетиров или парочку карманников — готовится ликвидация сразу двух преступных группировок, во главе которых стоят воры в законе.
Но то, что услышал Николай, настолько поразило его, что он осмелился переспросить. За что и получил строгое внушение.
Оказывается, основная задача заключается вовсе не в ликвидации банд, а в… недопущении кровавой разборки между ними в больнице. За стенами больничных зданий пусть стреляются, режутся, давятся — полная свобода и демократия. Предстоит окружить место разборки омоновцами и не допустить расползания бойни за пределы отведенного места.
Нечто похожее на бойню, во время которой Гошеву и его людям разрешается кричать «Браво!». Но и этого мало. Высокий руководитель настоятельно порекомендовал перед началом разборки изолировать обоих воров в законе и вывести их… в безопасное место. Где и отпустить на свободу…
«Как это — на свободу? — растерянно снова переспросил Гошев. — Ведь — бандиты, и не рядовые…» Начальство смерило нахального капитана презрительным взглядом. Будто студента, забывшего четыре действия арифметики.
«Вы не по званию болтливы, капитан! Прямо не рядовой сыщик, а ведущий телепередачи „Спокойной ночи, малыши“… В порядке исключения поясняю. Правоохранительные органы обязаны соблюдать законы. Это тоже — закон. Причин для задержания воровских авторитетов, или как они еще называются, на сегодняшний день у нас нет. Представьте неопровержимые доказательства их причастности к убийству, насилию, грабежу — дам соответствующее разрешение…»
«Но Указ Президента…»
«Любые указы и постановления следует выполнять разумно. Короче говоря, у меня нет времени читать вам лекцию…»
— Посоветуйте, Семен Семенович, как мне поступить?
— Можешь назвать мне фамилию того начальника? Он из Министерства?
Гошев молча поднял вверх палец. Дескать, берите выше.
— Из Правительства? Палец поднят еще выше.
— Из администрации Президента?
— Да…
Я заколебался. Любой мой совет может быть воспринят приказанием. Пусть и отставной, но — генерал. Если не приказанием, то, как бы он не повлиял на уже сложившееся у Николая решение.
— Только учти, я сейчас не твой начальник, вообще никто, обычный пенсионер. Могу только сказать, как поступил бы сам… Устроит?
— Вполне… Спасибо…
— Не допустить кровопролития в больнице — грамотное и правильное решение. Поддерживаю. Блокировать обоих лидеров враждующих преступных группировок — тоже правильно… Настораживает полученное тобой приказание: отпустить их на свободу. Лично я арестовал бы их и отправил в следственный изолятор. Конечно, начальство, приняв такое решение, имеет свои резоны. Наверху скапливается информация, которая нам с тобой и не снилась… И все же предложение отпустить воров в законе на свободу звучит несколько странно…
— Значит, тот начальник прав?
— Думаю, что нет. Я бы на твоем месте вообще не допустил бы разборки — ни в больнице, ни за ее пределами. И отправил бы обоих лидеров в изолятор. В строгом соответствии с Указом Президента.
— Но это нарушение…
— Человек, который беседовал с тобой, имел право только на рекомендации. Приказать он может министру, но не его подчиненному… А вообще, Коля, поступай, как знаешь. Я просто высказал свое мнение… Ведь за исход операции ответственность несешь ты и только ты…
32
В палату я плелся, будто из перевязочной после того, как хирург поковырялся в ране. Следом, подстраховывая, так же плелся Сидорчук.
Вообще-то по всем законам конспирации мы должны были идти рядышком, мирно беседуя или пересмеиваясь. Но Иван отлично понимает, что сейчас его подшефному не до бесед и смешков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17