— Вы слушали сегодня радио? — спросила у Котова бабка Агапова.
— Нет, я его просто не могу слушать.
— И я тоже! — подхватил старик Агапов. — Не могу разобрать, чем радио «Россия» отличается от радио «Свобода». Злорадствуют все, сволочи!
— Стреляют везде, — вздохнула бабка. — Моя бы воля — я бы по Кремлю…
— Нинуля у меня в войну в политотделе работала, — как бы извиняясь, сообщил дед, — воин!
— Вот-вот, — буркнула Нина Васильевна, — мы, старухи, побоевитей вас будем! Вам бы только задницы греть, а воевать норовите других послать. И что я в тебе нашла? Мне вон в тридцать пятом красный донской казак лейтенант Зозулин руку и сердце предлагал! А я, дура, за тебя вышла! Сейчас была бы казачка. Всех внуков бы в горячие точки послала!
— Как вы страшно говорите! — покачала головой Сутолокина. — Ведь их там убить могут…
— А здесь не могут? — осклабилась бабка. — Ты, дочка, видно, плохо газеты читаешь. Преступность вон какая. Был бы товарищ Сталин, так он бы всех этих гадов за трое суток перебил. Прямо к стенке!
Воинственная бабка прицелилась пальцем в широкую спину Колышкина, мирно поглощавшего кашу.
— Нет уж, — сказала Сутолокина, — Сталина я не хочу.
— А ты при нем жила? — ехидно спросила бабка.
— Жила немного, я ведь сорок шестого года рождения…
— Господи! Жила она! Пешком под стол ходила… А я все помню. И до войны, и войну, и после. Было трудно, но мы победили!
— Спасибо, — сказал Котов, — приятного аппетита!
Он встал и вышел. Вослед ему донеслась еще одна бабкина фраза:
— Правда-то глаза колет!
Котову было наплевать. Он отправился на лодочную станцию и взял напрокат лодку. Несколькими мощными гребками он увел ее метров на двадцать от причала, развернулся и, неторопливо работая веслами, поплыл вдоль берега. Возвращались какие-то детские мечты о морских плаваниях, пиратах, необитаемых островах, робинзонах… Котов только усмехнулся своим мыслям.
Лодка скользила по воде, на которой лежала прохладная прозрачная тень прибрежных сосен. Сквозь зыбкую гладь изредка проглядывали водоросли, мелькали стайки мальков, и вода мягко журчала под днищем лодки. Все было мирно, приятно, и не хотелось думать, что есть сейчас такие идиоты, которым нравится палить друг в друга из автоматов, угощать минами и бомбами. Тем не менее бабка напомнила Котову о том, что все это есть. Ему даже стало не по себе. Он вдруг представил, что сейчас откуда-нибудь из-за леса на бреющем полете вынырнет самолет и начнет поливать огнем и бомбами мирные корпуса дома отдыха или людей, загорающих на пляже. Или, например, плывет он себе в лодочке, а какая-нибудь девушка с легким холодком в голубых прибалтийских глазах плавно ведет стволом винтовки с оптическим прицелом, и в перекрестье этого прицела — он, Котов, со всеми его детскими мыслями и благодушным, отпускным настроением…
А руки машинально продолжали работать, хотя Котов уже почти физически ощутил, как тонкий наманикюренный палец девушки-снайпера мягко потянул спусковой крючок и пуля, ввинтившись в воздух, пронеслась над озером и пронзила навылет от виска до виска его совсем еще не седую голову… И все! Нет Котова! Нет руководителя «Агат-Богата», нет программного обеспечения, нет ничего — только кукла из мяса и костей, никчемная и никому не нужная.
Тютюка взвился. «Тарелка» подняла тревогу: объект контроля находился в неуравновешенном состоянии, сущность выбрасывала массу иррациональной информации. Это было опасно, потому что отрицательный потенциал Котова начал резко уменьшаться. Еще чуть-чуть, и все промежуточные результаты предобработки пошли бы насмарку.
Тютюка действовал по инструкции. Он дал длинный импульс на сброс негативных ощущений, и у Владислава разом исчезла дурацкая мысль о прибалтийской снайперше. Котов улыбнулся и начал грести сильнее, разгоняя лодку. Тютюка короткими импульсами вывел его на курс, который привел лодку в уже знакомую бухточку. Стажеру почему-то очень хотелось, чтобы Котов еще раз встретился с Таней.
«Меня как магнитом сюда тянет, — усмехнулся Владислав, обнаружив, что лодка, прошелестев через камыши, въехала в бухточку. — Неужели влюбился?»
На сей раз Таня оказалась одета в легкое белое платьице с пояском и резиновые «вьетнамки». Странно, но от этого она произвела на Котова куда более возбуждающее впечатление, чем прежде, когда была совсем голой.
— Извините меня, — промямлил Котов, хотя всего час назад собирался обойтись с Таней совсем по-иному. — Я вел себя по-хамски.
— Я сама дала к этому повод, — повинилась Таня, — не сердитесь…
— Хотите прокатиться? — пригласил Котов — Честное слово, я буду очень корректен!
— Я вам верю. — Таня встала на нос лодки, а затем легкими шажками перебежала на корму. Котов навалился на весла, лодка выскочила из бухточки на озеро.
— А где ваша подруга? — поинтересовался Владислав.
— У нее дела в городе.
— И вы приехали одна?
— Да. Вы уже спрашивали об этом утром.
— Извините, забыл. У меня после утренней встречи все как-то смешалось в голове. Вам неприятно вспоминать про утро?
— Нет, вы можете удивляться, но мне приятно. Просто я испугалась чего-то. Я не бесстыдница, но и не ханжа. Если быть откровенной, то утром я могла наделать глупостей. Могла, но не наделала.
— А почему вы считаете, что то, что могло произойти, было бы глупостью?
— Потому что это было бы похоже на какой-то животный акт, по инстинкту, без любви, без человеческих чувств.
— Поэтому вы оделись?
— Да, в какой-то степени поэтому. Одно дело ходить голой, когда это не пробуждает сексуальных чувств, другое — когда наверняка знаешь, что к тебе относятся неравнодушно. А вы, наверно, подумали, что я просто очень легкодоступная женщина. Я сама была виновата, мне захотелось поцеловать вас… И вообще… В общем, я с трудом преодолела себя. Извините…
— Вы меня удивляете, — покачал головой Котов, — я даже не знаю, чего от вас ждать…
— Ждать не надо ничего. Когда ждешь чего-то и это не приходит, то разочаровываешься. А если нежданно приходит что-то хорошее, то это всегда — счастье. Вы мне очень нравитесь, Владислав, но я еще не разобралась в своих чувствах. Сколько вы собираетесь здесь пробыть?
— Осталось одиннадцать дней.
— Ну, у нас еще будет время встретиться.
— А стоит ли вообще встречаться? — прищурился Котов. — Я боюсь, что только разочарую вас…
— Больше всех вы разочаруете себя самого, — усмехнулась Таня. — Я понимаю, вы настроены на быстрый курортный роман: раз-два — и в дамки. А вы не боитесь, что потом будете себя упрекать за то, что упустили счастье всей оставшейся жизни?
Котов вспомнил, что представлялся женатым, и спросил:
— А вы хотите выйти за меня замуж?
— В этом нет ничего невозможного, тем более что вы холостой — это я знаю как дважды два.
— Тем не менее я женат.
— Не выдумывайте. Надя Пробкина, у которой от вас дочь, — это всего лишь «помощница по хозяйству», не более. Вы ее не любите, да и спите с ней от случая к случаю.
— Кто вам сказал, что у нее дочка от меня?! — Для самого Котова это было новостью.
— Сама и сказала, ведь она моя двоюродная тетка…
— Вы совсем на нее не похожи, — усомнился Владислав, но крыть было нечем. — Так это она посоветовала вам меня охмурить?
В его голове, привыкшей выстраивать логические схемы, уже возникло объяснение: Пробкина, зная, куда он поехал отдыхать, решила подсунуть ему свою гулену племянницу, а заодно и самой пристроиться, и дочь пристроить…
«Отрицательный потенциал растет, — отметил Тютюка, — подозрительность, враждебность… Это хорошо!»
— Неужели вы думаете, что мы с Иркой специально ждали, когда вы переплывете озеро? — усмехнулась Таня. — Знаете, я все-таки разочаровалась в вас. Вы не рыцарь, а так… обычный мужичонка. Будьте добры высадить меня на то место, откуда увезли.
— Простите… — неуверенно пробормотал Котов. — Я вас обидел…
— Да, обидели, и, по-моему, вы правы: нам незачем встречаться. Я не однодневка. Курортного романа не будет. К берегу, пожалуйста!
— Таня! — вскрикнул Котов, теряя самообладание. — Я дурак! Простите меня!
— Нет, — как можно безжалостнее проговорила девушка, — все. Больше мне с вами не о чем говорить! Вы будете разворачиваться?
— Неужели я вас так отпущу?!
Котов, ощущая в себе смесь любви и ненависти к этому жестокому существу, готов был на крайние меры. Он потянулся к Тане, но получил такую оплеуху, что отлетел обратно на банку.
— Прочь! — рявкнула она, вбивая осиновый кол в самолюбие Котова. — Слизняк, мокрица, дрянь! Не прикасайтесь ко мне! Вы думаете, что я вас умолять буду? Идите вы к черту!
И, ослепительно вспыхнув золотистыми волосами на полуденном солнце, Таня прямо в платье бросилась в воду. Брызги окатили Котова, промочили его майку и шорты. Он оторопело смотрел, как все его надежды и мечты уплывают в прямом и переносном смысле. Татьяна плыла так быстро, как не плавают мировые рекордсменки. Само собой, тут не обходилось без Тютюки.
Лодка, в которой сидел, пригорюнившись, пристыженный и «поставленный на место» Владислав, дрейфовала по глади озера. Котов переживал.
До того момента, пока Таня, проплыв метров пятьсот в рекордном темпе, не исчезла в прибрежных кустах, Котову казалось, что все это поза, каприз, кривляние. Когда она исчезла, Владислав понял: он одной фразой, возможно, погубил свой счастливый брак, своих законных детей, свою старость, наконец, ибо воочию увидел себя одиноким и забытым, никому не нужным. С другой стороны, его обуяла ярость. Бабы нынче пошли взбалмошные, дикие, без чувства юмора! Едва к ним начинаешь относиться по-человечески, как они начинают садиться на шею, изображать из себя бог знает что и вообще выпендриваться.
В ярости он погреб на свой берег, к лодочной станции, решив, что хватит джентльменства. Он убеждал себя, что все бабы — дряни и стервы, которых нужно брать тепленькими, а не вести с ними душеспасительные беседы. Едва привязав лодку и отдав весла заведующему, он широкими шагами двинулся к пляжу, рассчитывая найти там Сутолокину. Здесь он не собирался церемониться и был почти на сто процентов уверен в победе.
Однако Сутолокиной на пляже не оказалось, и Котов решил идти в корпус. За время переходов он несколько успокоился, поэтому, убедившись, что Сутолокина у себя в комнате, решил повременить с генеральным наступлением и зашел к себе, чтобы умыться, ополоснуться под душем, поменять промокшую и уже успевшую пропотеть за два дня майку…
В то время как под душем его страсть медленно остывала и в голову возвращался разум, по коридору почти крадучись шел Заур Бубуев. Он убедился, что его знакомые «по рыночным структурам» Колышкин и Лбов отправились на прогулку со своими кралями, и решил попытать счастья…
ГРЕХОПАДЕНИЕ СУТОЛОКИНОЙ
Александра Кузьминична на пляж не пошла, потому что опять разыгрались какие-то нервные боли во всех мыслимых и немыслимых местах. Позавтракав в присутствии Котова, послушав бабку и деда, она решила полежать, возможно даже поспать, так как ночь, проведенная без сна, все-таки сказывалась. Она действительно заснула и проспала почти все то время, что Котов путешествовал на лодке.
Проснулась Сутолокина от шагов, которые узнала сразу же. Она услышала, как Котов входит в свой номер, начинает мыться в душе. Едва подумав о нем, она тут же ощутила какой-то странный, веселый и бесшабашный настрой, который пропитал все ее существо.
«А вот сейчас встану, войду к нему и скажу, что он мне нужен!» — прокатилась шальная мысль, заставив все тело испытать приятный ознобчик. Сутолокина даже не удивилась собственной смелости: «Господи, да что я, невинная девочка? Все бабы в отпусках гуляют, и мужики делают то же самое… Почему этим шлюшкам из тридцать третьего можно, а мне нельзя?» Оставалось только встать, но что-то мешало. Может быть, какой-то потусторонний, от плюсовиков идущий стыд, а может быть — нежелание покидать свою постель. Сутолокина прикрыла глаза, на секунду забылась, вспоминая сон. За эту секунду или, может статься, чуть больше, она успела пережить все заново, во всех деталях просмаковав тот восхитительный кошмар… Из забытья ее вывел легкий скрип открывшейся, а затем закрывшейся двери и тихий лязг ключа. Все еще находясь под впечатлением воспоминаний, она не сразу поняла, что все это уже происходит наяву. Сутолокина даже не открыла глаз, но услышала шаги. Мягкие, неуверенные. Александра Кузьминична тем не менее была убеждена — пришел Котов! Сердце пустилось в пляс от восторга, она учащенно задышала, не разжимая век, обратила лицо в потолок и, подавляя последние остатки стыда и смущения, прошептала одними губами:
— Пришел… Иди ко мне…
Сутолокина услышала — открыть глаза она по-прежнему не решалась — горячее дыхание мужчины, шорох снимаемой рубахи, легкий стук сброшенных на пол кроссовок, бряцанье пряжки брючного ремня и опять шорох. Визитер явно остался в костюме Адама, не было никаких сомнений в серьезности его намерений. Но Сутолокина даже из любопытства не открыла глаз. Босые ноги прошлепали по полу, легкая простыня, по грудь прикрывавшая Александру Кузьминичну, неожиданно слетела на пол… Когда халат был распахнут, она успела еще подумать, не слишком ли старомодные на ней трусы, но это было уже не существенно: уверенные пальцы зацепились за резинку, и они съехали куда-то к лодыжкам. Матрас скрипнул под удвоившейся тяжестью, что-то мохнатое навалилось на Сутолокину…
Теперь, когда она слышала скрип своей кровати — точно такой же, как тот, что не давал ей спать всю ночь, — он казался ей едва ли не пьесой для виолончели, исполняемой Ростроповичем. Сутолокина заорала от восторга…
Как раз в это время Котов вышел из душа. Сквозь шум воды он не расслышал, разумеется, начальной стадии мероприятия, но восторженный вопль Сутолокиной мимо его ушей не прошел. Сперва он подумал, что дама кричит во сне. Однако уже через несколько секунд до него долетели звуки «скрипичной пьесы» и самодовольное рычание, испускаемое неизвестным мужчиной.
«Вот те на!» Котов даже сел на кровать от удивления. До него начало доходить, что он во второй раз — впрочем, скорее всего, в третий! — остался в дураках.
Тем временем в тридцать втором номере Сутолокина по-прежнему лежала с закрытыми глазами, предоставив себя в безраздельное владение гражданину, которого принимала за Котова. Гражданин этот отнюдь не сбрасывал темпа. Его можно было назвать стахановцем, ударником, долбящим отбойным молотком податливую породу.
Когда Сутолокина заголосила во второй раз, до Котова наконец целиком дошло, что он — полное ничтожество. Мало того, что сегодня дважды упустил Таню, так он еще и прохлопал совсем уж на все готовую бабу. Пока он, дурак, размышлял, стоит ли одерживать легкую победу, явился кто-то шустрый и одержал ее. Котова охватила ярость. Несколько раз он порывался выскочить в коридор, чтобы, вышибив дверь этой девичьей светелки, отдубасить всех, кто там находился. Впрочем, здравый смысл подсказывал, что подобная акция будет выглядеть смешно и нелепо, ибо Сутолокина, в конце концов, не его жена, не его любовница, да и вообще ничего конкретного ему не обещала. Лупить же счастливца, который был более решителен и вовсе не знал о намерениях Котова, было еще глупее.
Наконец Сутолокина открыла глаза и выскользнула из кровати… Вот тут она вынуждена была ахнуть еще раз, но уже не от восторга.
«Боже мой! — застывая от ужаса и стыда, безмолвно взвыла Сутолокина. — Да это же обезьяна какая-то! Срам!»
Возможно, она вцепилась бы в небритую рожу Заура Бубуева, однако необходимость срочно забежать в душ была сильнее. По счастью, в горячей воде недостатка не было, и Сутолокина извела на мытье полфлакона шампуня, а также истерла немало мыла. Она ополаскивалась и под горячей водой, и под холодной, но, когда выходила из душа, ощущала себя выпотрошенной и вываренной в крутом кипятке.
На ее кровати, никуда не торопясь, лежал мохнатый и голый снизу доверху Заур Бубуев, очень довольный собой и жизнью.
— Слушай, как тебя зовут, а? — спросил он с максимальной нежностью, на которую был способен. — Такая женщина! Сколько тебе лет, слушай?
— Вон отсюда! — прошипела Сутолокина. — Немедленно убирайтесь!
— Зачем? — удивился Бубуев. — Не понравилось, да?
— Я сейчас вам голову расшибу! — Сутолокина взялась за спинку стула, но тут же сообразила, насколько глупо все получилось и насколько она сама виновата.
— Зачем голову, слушай? — развел руками Заур. — Я тебя бил, да? Насиловал, да? Сама звала: «Иди ко мне!» Я Валю искал, жену. Она горничная здесь, знаешь? Думал — тут. Дверь открыта, стучать не надо. Захожу — ты лежишь. Хотел идти — а ты говоришь: «Иди ко мне!»
Крыть было нечем. Сутолокина поняла, что вся вина лежит на ней. Желание бить Заура по голове прошло.
— Извините меня, — пробормотала она, — но все же уйдите.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33