— Конечно, после таких-то гонений!
— Гонений? — удивился Пэдуэй.
— Религиозных, — пояснил собеседник. — Долго мы их не потерпим.
— Я думал, готы позволяют всем свободно исповедовать свою веру.
— То-то и оно! И мы, ортодоксы, вынуждены покорно сносить, как на наших глазах всякие ариане, несториане и монофизиты спокойно совершают свои грязные обряды, будто они хозяева в этой стране! Если это не гонения, то как же это, по-твоему, называется?!
— То есть, по-вашему, вы подвергаетесь религиозным преследованиям, потому что еретики им не подвергаются?
— Ну конечно, разве не ясно? Мы не потерпим... Между прочим, чужеземец, а ты-то какой веры придерживаешься?
— Я конгрегационалист, — ответил Пэдуэй. — У меня на родине так зовутся ортодоксы.
— Гм-м-м. Ничего, мы еще сделаем из тебя настоящего католика. Пока ты не из числа несториан...
— Это кто тут смеет чернить несториан? — К столику незаметно вернулся Томасус. — Мы единственные, кто логически верно понимают природу Сына — как человека, в коем Отец...
— Чушь! — рявкнул бровастый. — Бредни доморощенных теологов! Лишь наши взгляды истинны, ибо двойственная природа Сына многократно подтверждена...
— Все вы безумцы! — вмешался высокий мужчина с песочными волосами, голубыми печальными глазами и гортанным акцентом. — Мы, ариане, люди благоразумные и терпимые. Но если желаете знать истинную природу Сына...
— Ты гот? — перебил бровастый.
— Нет, вандал, ссыльный из Африки. Я вам растолкую. — Светловолосый растопырил пятерню. — Либо Сын был человеком, либо Он был Богом, либо кем-то посредине. Ну, совершенно ясно, что Он не был человеком. Однако Бог только один, значит Он не был и Богом. Следовательно...
Затем события стали развиваться так быстро, что Пэдуэй не мог за ними уследить. Бровастый вскочил и как одержимый что-то нечленораздельно заорал, внятно произнося лишь термин «вонючие еретики». Светловолосый не остался в долгу, и вскоре кричали уже со всех концов помещения:
— Кончай его, варвар!
— Это страна ортодоксов! Кому не нравится, пусть убираются туда, откуда... — ...гнусные выдумки о двойственной природе! Мы, монофизиты...
— Я якобит и запросто уложу любого, кто...
— Вышвырнем отсюда всех еретиков!
В воздухе засвистело, и Пэдуэй едва увернулся от кружки. Когда он осмелился вновь поднять голову, комната превратилась в сплетение рук и ног. Бровастый держал якобита за волосы и молотил ею лицом о стол. Светловолосый ревел боевую песнь вандалов и размахивал деревянной скамьей. Пэдуэй пихнул какого-то ревнителя ортодоксальности; на его месте появился другой и немедленно пихнул Пэдуэя. Потом их захлестнул поток тел.
Пока Мартин, словно рвущийся к поверхности воды ныряльщик, пробивался сквозь толщу вопящей и брыкающейся человеческой плоти, кто-то ухватил его за ногу и попытался откусить полступни. Так как Пэдуэй был в надежных, практически неснашиваемых английских башмаках, нападающий ничего не добился. Тогда он переместил свою атаку на лодыжку Пэдуэя. Мартин взвизгнул от боли и саданул обидчику коленом в лицо.
Еретики оказались в меньшинстве. Ряды их быстро таяли по мере того, как побитых выбрасывали за дверь. Пэдуэй заметил сверкнувшее лезвие и понял, что ему давно пора спать. Будучи человеком нерелигиозным, он меньше всего хотел положить жизнь за единую, двойственную или любую другую природу Бога-сына.
Томасус-сириец укрывался под столом. Когда Пэдуэй попробовал его оттуда вытащить, банкир в ужасе вскричал и ухватился за ножки с такой тоской и отчаянием, словно стол был женщиной, а он сам — моряком, шесть месяцев не видевшим суши.
Светловолосый вандал все еще яростно размахивал скамьей, и Пэдуэй окликнул его. Перекрыть стоявший шум было невозможно, но Мартин выразительно показал на дверь. Через несколько секунд путь был очищен. Все трое вывалились наружу, прорвались сквозь собравшуюся толпу и бросились наутек. Раздавшийся вслед истошный вопль заставил их бежать еще быстрее, пока они не поняли, что это кричит пустившийся вдогонку Аякс.
Наконец они уселись на лавочке в парке на краю Марсова поля, недалеко от Пантеона, где Пэдуэй впервые увидел постимперский Рим. Едва отдышавшись, банкир запричитал:
— Мартинус, почему ты позволил мне пить это адское зелье? О, моя голова! Если бы я не был пьян, разве ввязался бы я в религиозный спор?
— Я советовал тебе не налегать, — напомнил Пэдуэй, — однако...
— Знаю, знаю. Но ты обязан был остановить меня — в крайнем случае силой! Несчастная моя голова! Что скажет жена!.. Видеть больше не желаю твое варварское пойло! Кстати, а где бутылка?
— Потерялась в суматохе. Но мы и так уже все выпили, — Пэдуэй повернулся к вандалу. — Я должен поблагодарить тебя за наше счастливое спасение.
Светловолосый мрачно пожевал ус.
— Пустяки. Религиозные склоки — недостойное занятие для порядочных людей. Позвольте представиться: Фритарик, сын Стайфана. — Он говорил медленно, иногда задумываясь в поисках нужного слова. — Некогда я был человеком достойным, из знатного рода... Теперь же — всего лишь бедный скиталец. Жизнь уготовила мне одни только тяготы и страдания. — В лунном свете блеснула, сползая по щеке, крупная слеза.
— Ты, кажется, вандал?
Фритарик вздохнул, как пылесос.
— До прихода греков мое поместье считалось лучшим в Карфагене! После бегства Гелимера и роспуска армии я попал в Испанию, а в прошлом году пришел сюда.
— Чем же ты занимаешься?
— Увы, сейчас ничем. Еще буквально на днях я был телохранителем у римского патриция. Подумать только, благородный вандал служит телохранителем! Но хозяин вознамерился сделать из меня ортодокса. Этого, — с глубоким достоинством произнес Фритарик, — я допустить не мог. И вот результат. Когда закончатся деньги, не знаю, что со мной будет. Возможно, я покончу с собой. Никто и слезинки не прольет. — Он еще раз тяжело вздохнул и продолжил: — Не нужен случайно хороший, надежный телохранитель?
— Пока нет, — ответил Пэдуэй, — хотя через несколько недель... Ты не мог бы до тех пор повременить с самоубийством?
Фритарик пожал плечами.
— Все зависит от обстоятельств, Я совершенно не умею экономить деньги. Человеку знатного рода они ни к чему. Не знаю, увидите ли вы меня живым... — Он грустно прикрыл глаза рукой.
— О, ради Бога! — воскликнул Томасус. — В Риме занятие можно найти без труда.
— Нет, — трагически молвил Фритарик. — Тебе не понять, друг. Моя честь не идет на уступки. Да и жизнь уготовила мне одни лишь тяготы и страдания. Значит, говоришь, через несколько недель?.. — обратился он к Пэдуэю. Мартин кивнул. — Хорошо, дружище. Скорее всего, к тому времени я буду лежать в могиле, но если нет, то обязательно загляну.

ГЛАВА 3

Через пять дней Пэдуэй не только не исчез бесследно в пучинах альтернативной истории, но и радовался длинному ряду бутылок на полке, а также состоянию своих финансов. Считая пять солидов месячной ренты за дом, шесть солидов, ушедших на аппарат, плату Ганнибалу и собственные расходы, оставалось еще больше тридцати одолженных солидов.
— Почем ты собираешься продавать свой товар? — спросил Томасус.
— Бренди, безусловно, предмет роскоши. Если бы его взял какой-нибудь приличный ресторан, то, на мой взгляд, не грех просить по два солида за бутылку. По крайней мере до тех пор, пока мой секрет не откроют и не появятся конкуренты.
Томасус, бодро потирая руки, расплылся в широкой улыбке.
— Если так пойдут дела, ты уже через неделю сможешь вернуть мне долг вместе с процентами!.. Впрочем, я не тороплю. Похоже, за тобой не пропадет. Есть у меня на примете один ресторан — как раз то, что нужно.
Пэдуэй вообразил себе предстоящий торг с ресторатором и похолодел,
— Как с ним разговаривать? Понятия не имею о ваших римских приемах ведения бизнеса.
— Ничего. Он не откажет — задолжал мне крупную сумму и опаздывает с выплатой процентов. Я вас познакомлю.
Все вышло, как обещал банкир. Владелец ресторана, плешивый толстяк по имени Гай Аттий, сперва, правда, заартачился, но, продегустировав образчик товара, заметно подобрел. Томасусу лишь дважды пришлось спросить Господа, слышит ли Он, прежде чем Аттий согласился на запрошенную цену.
Выходя из ресторана, Пэдуэй сиял от радости, чувствуя приятную тяжесть в карманах.
— Знаешь, — предложил Томасус, — раз в доме завелись деньги, не лишним, пожалуй, будет нанять того вандала.
Поэтому когда Ганнибал Сципио доложил: «Хозяин, у дверей ошивается какой-то смурной долговязый тип, спрашивает тебя», Мартин велел его впустить и, не раздумывая, взял к себе на службу.
Вопрос Пэдуэя, посредством какого оружия он собирается осуществлять свои функции, Фритарика явно смутил. Вандал пожевал ус и наконец молвил:
— У меня был славный меч, но, чтобы избежать голодной смерти, его пришлось заложить. Это все, что стояло между мной и холодной могилой. Впрочем, коли суждено...
— Оставь, пожалуйста, свои могильные разговоры, — оборвал Пэдуэй, — и скажи, сколько тебе надо, чтобы его выкупить.
— Сорок солидов.
— Ого! Он у тебя из золота, что ли?
— Нет, из доброй дамасской стали и рукоятка украшена каменьями. Это все, что сохранилось от моего замечательного поместья в Африке, Ты не представляешь, какое чудесное...
— Ладно, ладно! — вскричал Мартин. — Ради всего святого, прекрати стенать! Вот пять солидов — купи себе оружие. Деньги вычту из твоей зарплаты. А если хочешь набрать на свой драгоценный ножик для сыра — экономь и копи.
Через два часа Фритарик вернулся с подержанным мечом.
— Лучшее, что можно достать за деньги, — объявил он. — Торговец клялся, что это дамасская сталь, но клеймо на клинке — фальшивка, сразу видно. Местная сталь чересчур мягка, однако придется довольствоваться этим. В моем прекрасном поместье в Африке...
Пэдуэй осмотрел оружие — типичный римский меч шестого века, обоюдоострый, напоминающий шотландский палаш, только без замысловатой чашки. Заметил Мартин и то, что Фритарик, сын Стайфана, не утратив скорбного вида, все же будто расправил плечи и обрел уверенную походку. Очевидно, без меча он чувствовал себя словно голым.
— Готовить умеешь? — спросил Пэдуэй.
— Ты нанял телохранителя, а не стряпуху, хозяин. Моя честь...
— Пустяки, старина. Я готовлю себе сам, и моя честь от этого не страдает; просто жаль времени. Ну, отвечай!
Фритарик пожевал ус.
— В общем, да.
— Например?
— Например, бекон.
— Что еще?
— Больше ничего. Доброе мясо с кровью — вот пища воина. Терпеть не могу эту зелень, которую уплетают римляне.
Пэдуэй вздохнул. На такой несбалансированной диете недолго и ноги протянуть...
Томасус нашел ему служанку, которая готовила, стирала и убирала за смехотворно малую плату. Служанку звали Джулия. Родом из провинции, двадцати лет, темноволосая, коренастая и обещавшая со временем чудовищно раздаться вширь, она постоянно носила бесформенный балахон из цельного куска материи и задорно шлепала по дому босыми ногами, сверкая огромными, далеко не чистыми пятками. Порой Джулия выпаливала какую-нибудь шутку на апулийском диалекте, которую Пэдуэй не мог понять, и закатывалась от смеха. Работала она усердно, но Мартину приходилось всему учить ее с азов. Когда он впервые в целях дезинфекции окуривал дом, девушка чуть с ума не сошла от страха и, почуяв едкий запах двуокиси серы, выбежала на улицу, истерически вопя что-то о пришествии Сатаны.
На пятое воскресенье своего пребывания в древнем Риме Пэдуэй позволил себе отдохнуть. Весь месяц он ни днем ни ночью не знал покоя: помогал Ганнибалу, носил корзины с бутылками и, между прочим, торговался с назойливыми рестораторами, чьи клиенты прослышали о замечательном напитке. Когда в экономике царит дефицит, отметил Пэдуэй, не надо заботиться о качестве — был бы товар! Он уже подумывал еще об одном займе у Томасуса — на новый аппарат, только на этот раз сделанный не из отбитых молотками неровных полосок меди, а из пропущенных через прокатные валки листов.
Однако сейчас, смертельно устав от самогонном бизнеса, Мартин страстно мечтал развлечься, то есть посидеть в Ульпиевой библиотеке. Глядя на себя в зеркало, Пэдуэй думал, что внутренне он совсем не изменился: все так же не любит торговаться и орать на прохожих. Но внешне... Никто из былых знакомых теперь бы ею не узнал. Пэдуэй отпустил короткую рыжеватую бородку — отчасти оттого, что никогда в жизни не брился опасной (и тупой!) бритвой; отчасти же оттого, что всегда втайне мечтал о бороде, полагая, что при этом не так выделялся бы его крупный, хотя, безусловно, благородный нос.
Он подобрал себе далматику — византийского стиля длинную тунику с широкими рукавами. Брюки от твидовом костюма придавали ему вид несколько нелепый, но щеголять в модных коротких штанах в преддверии наступающей зимы Мартин не хотел. Наряд завершал плащ из грубой шерсти — попросту большое квадратное одеяло с дырой для головы. Нашлась и старушка, которая связала носки и нижнее белье.
В общем и целом Пэдуэй был весьма доволен собой и благодарил судьбу, сведшую его с Томасусом. Сириец оказывал ему большую помощь.
К библиотеке Мартин подходил с тем же сладостным трепетом в груди, с каким юноша ждет встречи с возлюбленной. И не остался разочарован. Он едва не заплакал от нахлынувших чувств, когда, бросив первый беглый взгляд на полки, увидел «Историю Вавилонии» Бероса, все работы Ливия, «Покорение Британии» Тацита и полный вариант «Истории готов» Кассиодора. Ради знакомства с этими рукописями не один историк двадцатого века с радостью совершил бы убийство. На несколько минут Мартин просто растерялся, застыв подобно пресловутому ослу меж двух стогов сена. Затем с душевными муками все же сделал выбор, посчитав Кассиодора более актуальным. Он вытащил толстенные фолианты и сел за столик.
Это была тяжелая работа — даже для человска, свободно владеющего латынью. Но невероятное многословие и вычурность стиля не беспокоили Пэдуэя — он искал факты.
— Прошу прощения, господин, — неожиданно раздался голос библиотекаря, — высокий варвар с песочными усами — не твой человек?
— Вероятно, — сказал Мартин. — А что?
— Он заснул в Восточном отделе и так громко храпит, что читатели жалуются.
— Я разберусь, — пообещал Пэдуэй и пошел будить Фритарика. — Разве ты не умеешь читать?
— Нет, — безыскусно ответил вандал. — Зачем? В моем замечательном поместье в Африке...
— Да-да, знаю, старина. Но тебе придется либо учиться грамоте, либо храпеть на улице.
Фритарик сделал выбор незамедлительно и, обиженно ворча на восточно-германском диалекте, удалился. У Пэдуэя сложилось впечатление, что его телохранитель весьма невысоко ценит образование.
За столиком Мартина, листая Кассиодора, сидел представительный пожилой итальянец, одетый просто и в то же время очень элегантно.
— Прошу прощения. Я хотел осведомиться, не прочитана ли эта книга.
— О, пожалуйста, мне нужен только первый том.
— Не беспокойся, дорогой друг, должен лишь предупредить тебя: обязательно клади книги на место. Ярость Сциллы, оставленной Язоном без добычи, не идет ни в какое сравнение с гневом высокочтимого библиотекаря... Позволь поинтересоваться, какого ты мнения о трудах нашего славного префекта преторий?
— У него богатый материал, — взвешенно ответил Пэдуэй, — однако слишком пышная манера изложения.
— Что ты имеешь в виду?
— Я предпочитаю менее витиеватый стиль.
— Как!.. Наконец-то среди современных авторов появился писатель, не уступающий великому Ливию, а ты говоришь... — Представительный господин спохватился и понизил голос: — Какая красочная выразительность, какая изысканная риторика!
— В том-то и беда. Взять, к примеру, Полибия или даже Юлия Цезаря...
— Юлий Цезарь! Вот уж кто совершенно не умел писать! Его «Галльскую войну» используют как простейший учебный текст для чужестранцев. Прекрасное пособие для носящего шкуры варвара, который в мрачных дебрях северных лесов преследует резвого кабана или травит взбешенного медведя. Но, мой юный друг, для таких просвещенных людей, как мы... — Он вдруг осекся и продолжил с явным смущением; — Надеюсь, ты понимаешь, что когда я говорил об иноземцах, я не имел в виду лично тебя. Ты человек культурный и образованный, хотя и прибыл из дальних краев — это сразу видно. Не посчастливилось ли тебе родиться в сказочной стране Хинд, известной своими слонами и украшенными жемчугом девушками?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22