Гордон невероятно смелый парень, но он ничуть этим не кичится. Его жена Конни родом из Лондона. Как-то, уже после долголетнего знакомства, она мне призналась, что я с первой же минуты, сам того не подозревая, завоевал ее сердце. А дело в том, что, зайдя в их столовую, я сказал, что удивляюсь, какие у них чистые и блестящие полы – на них прямо есть можно.
– Знаешь ли, – призналась она мне потом, – вот так хозяйничаешь год за годом посреди степи, и никто не замечает, сколько приходится возиться, чтобы содержать кухню и комнаты в чистоте. А тут вдруг приезжает этакий знаменитый профессор из Европы и нахваливает твои полы…
При этом глаза доброй Конни наполнились слезами.
Что мы только не вытворяли с Гордоном Пульманом за рулем нашего полосатого вездехода! Носились со скоростью 50 – 60 километров прямо по степи, по высокой траве. Гордон либо обладает шестым чувством, либо у него особый ангел-хранитель, во всяком случае он никогда не угодит колесом в какую-нибудь нору, отчего обычно сразу ломается ось, и не врежется в термитник.
Вот, к примеру, сейчас он едет рядом с большим страусом-самцом. Эта громадная птица высотой два с половиной метра в беге, шутя и играя, делает трехметровые шаги. Гордон едет именно с такой скоростью, которая позволяет мне со своей фотокамерой «Практисикс» все время оставаться на одном уровне с бегущей птицей и спокойно снимать ее обыкновенным объективом с выдержкой 1/1000 секунды. Михаэль снял с петель дверку и лежит на животе, привязанный веревкой. Он проводит рапидную съемку, с помощью которой потом можно будет тщательно проследить все движения бегущей птицы. Спидометр показывает 50 километров в час, страусу этот бег наперегонки, по-видимому, не составляет особого труда; когда через 22 минуты мы останавливаемся, он продолжает бежать еще два километра, значит, он никоим образом не выбился из сил. У страусов, должно быть, исключительно выносливые сердца.
У них и мужественные сердца. Недавно мы встретили страуса и страусиху с восемью птенцами. Гиена надумала одного из них утащить. Началась дикая суматоха, визг и писк; страус взял на себя охрану потомства, а страусиха смело погналась за гиеной и бежала за ней добрый километр. Через два дня мы опять встретили то же семейство, но на этот раз с ними было уже только шесть птенцов.
В другой раз мы видели, как пара страусов неподвижно стояла посреди голой, выжженной степи, распустив крылья. Оказалось, что они таким способом создавали тень для своих детей. Если вы будете наблюдать за убегающим страусом, может случиться, что он внезапно исчезнет из поля вашего зрения. Если пойти вслед за ним, то можно увидеть, что он сидит где-нибудь, прижавшись к земле и вытянув вдоль нее шею. Отсюда, наверное, произошла сказка о птице страусе, которая прячет голову в песок и думает, что ее не видно. Первыми об этом написали древние арабы, а уж за ними через все века повторяли римские и прочие составители книг. Чаще всего таким образом ложатся на землю молодые страусы. Когда же к ним приближаются, они мгновенно вскакивают и стремглав убегают.
Страусы умеют громко трубить, реветь и даже рычать, как львы. Для этого они набирают полный рот воздуха и с силой проталкивают его в гортань, которая при этом заметно расширяется. Клюв и пищевод наглухо закрываются, так что воздух не может выйти или проникнуть в кишечник. Их голая красная шея раздувается, словно баллон, и они испускают глухой рев, который, по-видимому, для других страусов и страусих должен означать: сюда не ходить – здесь моя резиденция!
Когда страус влюблен, он ведет себя не менее странно, чем мы в аналогичном состоянии. Страус в таких случаях садится на свои длинные ноги, ритмично бьет крыльями, запрокидывает голову назад и трется затылком о собственную спину. Шея и ноги у него в это время бывают ярко-красного цвета. Нам такое поведение самой крупной птицы на Земле кажется весьма комичным, но молоденькие страусихи отлично понимают, что он этим хочет сказать. Они кокетливо убегают, а он семимильными шагами мчится за ними вслед.
У древних египтян страус служил символом справедливости. Они заметили, что только у страусового пера опахала, расположенные по обе стороны стержня, имеют равную ширину. У любой другой птицы перья всегда имеют узкую и широкую сторону, то есть разделены «несправедливо». Уже древние египтяне заметили, что страусовые перья могут служить прекрасным украшением для шлемов, и, до тех пор пока только рыцари средневековья украшали ими свои головные уборы, диких страусов вполне хватало. Но когда в прошлом столетии эти перья вошли в моду у дам, страусы оказались в самом плачевном положении. В Аравии и Персии их давно уже всех истребили; в Северной Африке, севернее Сахары, сегодня можно найти в лучшем случае лишь скорлупу от страусовых яиц, оставшуюся от прежних времен…
Охотились исключительно на самцов, что наиболее пагубно для вида. На страуса-самца ложится очень много обязанностей по продолжению рода. Он настоящий, заботливый отец. Для начала он роет себе ямку в песке и садится в нее. Самки кладут яйца прямо ему под нос, и он закатывает их клювом под себя. «Папаша» насиживает яйца с раннего вечера до позднего утра, так что «мамаше» приходится сидеть на гнезде значительно меньше. Мы и по сегодняшний день не знаем точно, живут ли страусы на воле моногамно или у каждого самца несколько самок. Во всяком случае, когда самцов отстреливают и их становится все меньше, самки чуть ли не дерутся за последних оставшихся в живых. В таких случаях насиживающему самцу кладут под нос столько яиц, что в конце концов перед ним образуется целая гора, которую он не в состоянии прикрыть своим телом. В результате ни один птенец не вылупляется.
Страусы только потому избежали полного истребления, что люди научились разводить их в неволе.
Подобная же судьба постигла и тех животных, мех которых входил когда-либо в моду: шиншиллу, нутрию, черно-бурую лисицу и норку.
Только по наблюдениям на страусовых фермах и еще больше в зоопарках мы знаем теперь, как страусы размножаются. Первая такая ферма была создана в 1838 году в Южной Африке, а поскольку цены на перья все росли, вслед за ней были организованы и другие – в Алжире, Сицилии, Флориде, даже в Ницце на юге Франции.
Добиться размножения страусов в неволе совсем не так трудно, если только предоставить им для этого достаточно места. Ограда должна быть не ниже двух метров, иначе страус с разбегу запросто может ее перескочить. Взбешенного страуса следует серьезно опасаться. Он может ударить человека своей сильной двухпалой ногой прямо в лицо и отшвырнуть на несколько метров. До Первой мировой войны за хорошего производителя платили до 30 тысяч марок. Если в 1840 году из Южной Африки вывозили только тысячу килограммов перьев, то в 1910 году это число выросло до 370 тысяч. Перья у самцов не выдергивают, а аккуратно срезают у самого основания. Перья самок не в ходу, однако, когда у этих птиц вырезают яичники, у них появляется такое же оперение, как у самца.
Страусовое яйцо весит от полутора до двух килограммов, следовательно, столько же, сколько 25 – 36 куриных яиц. Скорлупа такая толстая, что скорее напоминает черепки фарфоровой посуды. Остается только удивляться, как птенцу страуса, вылупляясь, удается самостоятельно раздавить столь твердый футляр.
Не только вывести, но и вырастить маленьких страусят в европейском зоопарке удалось лишь однажды, а именно в Базеле несколько лет назад. Птенцов базельцы вывели так же, как это делается на страусовых фермах, – в инкубаторе, но из вылупившихся 11 страусят в живых остались только два, и то лишь потому, что к ним приставили постоянную служительницу, которая все время занималась с ними и научила их клевать пищу.
Маленькие страусы растут как грибы – каждый день на один сантиметр. Как только страусята начинают твердо стоять на ногах, они сразу же принимаются исполнять те же самые сумасшедшие танцы, что и взрослые страусы: они внезапно срываются с места, бегут без всякой видимой цели, затем начинают кружиться на одном месте, бьют при этом крыльями и под конец садятся на землю. Вид нашего полосатого самолета тоже часто вдохновляет страусов Серенгети на подобные дикие пляски.
Маленькие страусы, которых в Африке часто искусственно выращивают в домашних условиях, настолько привязываются к людям, что следуют за ними как преданные собачонки. Когда семья отправляется купаться, маленький страус бесстрашно плавает между людьми, словно утенок.
Здесь, в Серенгети, страусы приступают к насиживанию в сентябре, а на Рождество уже бегают по степи со своими цыплятками. Надеемся, что нашим 1600 страусам, живущим в Серенгети, никогда не придется пережить того, что выпало на долю страусов Юго-Западной Африки. Незадолго до Первой мировой войны там было решено строжайше охранять этих птиц из-за дороговизны их перьев. Во время войны ни у кого не было особой надобности в них стрелять; а поскольку страусовые перья за это время вышли из моды, то после войны пришли к выводу, что этих птиц расплодилось слишком много, и разрешили их свободный отстрел.
Сейчас же нашлись предприимчивые люди, которые стали их преследовать на автомобилях и отстреливать пачками. После одной только такой прогулки они зачастую возвращались с четырьмя-пятью сотнями страусов, кожа которых шла на изготовление бумажников и дамских сумочек. Сто и даже сто пятьдесят килограммов мяса, которые дает такая птица, никого не интересовали, особенно когда такому страусу было уже около 30 лет. Поэтому их разлагающиеся туши валялись по всей окрестности, а гиенам и грифам не под силу было сразу справиться с такой неожиданной благодатью…
На человеческую любовь и доброжелательность и без того не очень-то можно полагаться. Если же при этом они еще приходят в противоречие с кошельком или дамской модой, то могут легко перейти в свою противоположность. Поэтому-то нам так и хочется, чтобы здесь, в этих просторных саваннах, где люди все равно не могут посеять хлеб, животные жили в полной независимости от нас. Приехав сюда, в Серенгети, наши внуки и внуки африканцев когда-нибудь смогут увидеть, какой была Африка до того, как европейцы навязали ей христианство, работорговлю, пулеметы и автомобили.
Но пока что сегодня утром мы собрались ловить зебр и малевать их в разные цвета. В просторной долине реки Грумети, окаймленной редколесьем, пасутся 50 или 60 зебр и не обращают никакого внимания на наш полосатый вездеход. Прямо посреди лужайки лежит мертвый, еще теплый детеныш жирафа… Никаких следов ранения не видно, непонятно, отчего он мог умереть.
Михаэль направляет машину в сторону шести зебр, пасущихся отдельно. Те настораживаются, поднимают голову, поворачивают к нам свои уши, а затем галопом удирают. Однако догнать их на машине не представляет особого труда.
На крыше вездехода притаился Гордон Пульман с длинной бамбуковой палкой в руках. На конце у нее сделана зарубка, в которой укреплена петля из толстой пеньковой веревки. Михаэль ведет машину так, чтобы зебра бежала все время рядом с радиатором. Я высовываюсь со своей фотокамерой в окошко, и круглый зебриный зад заполняет всю матовую пластинку. Веревка должна попасть под подбородок зебры и затем скользнуть ей на шею. Но нам приходится изрядно попотеть с этим делом, потому что наша машина все время подпрыгивает, скользит и спотыкается в траве, так что мы без конца стукаемся головой об обшивку; ветер колышет петлю, а зебра все время отклоняется вправо. Поворачивать же мы можем только плавно: при резком торможении Гордон слетел бы вперед, под самые колеса. При крутом повороте его может сбросить вбок, а привязать себя он не захотел – это могло бы создать при аварии еще большую опасность.
Наконец петля на голове зебры. Михаэль очень осторожно тормозит, чтобы она не соскочила с шеи. Гордон спрыгивает мы за ним; все хватаемся за веревку, а жеребец, сопротивляясь, тянет нас за собой. Но наконец он останавливается. Тут-то мы его хватаем и мажем краской.
Нам казалось, что окраска зебры в красный или зеленый цвет не представит особой сложности. Судя по головкам наших дам, искусство окраски волос достигло весьма высокого уровня. Но тут нас ждали нежелательные сюрпризы. Оказывается, для того чтобы женские волосы сохранили красный или лиловый цвет, их надо специально парить или травить. Простым полосканием, мытьем или припудриванием никакой долговечности достигнуть невозможно. Мы советовались с самыми опытными специалистами лакокрасочной промышленности, но и они не могли нам подсказать, как «холодным» способом покрасить зебру. Лошадиная шерсть очень короткая, поэтому ни о каких «горячих» операциях не могло быть и речи, даже если бы мы возили с собой парикмахерский салон на колесах…
Таким образом, нам пришлось вернуться все к той же испытанной пикриновой кислоте, которая окрашивает кожу и волосы в ярко-желтый цвет.
Прочнее всего она, кажется, окрасила наши руки и штаны; зебры могут утешаться тем, что не они одни пожелтели. Однако ярко-желтый цвет спустя некоторое время становится грязно-бурым, а после линьки вместо желтых волос вновь вырастают белые. Мы придумали уже кое-что новое, но оно пока еще находится по дороге к нам в Африку. А сегодня нам надо проверить, как остальные зебры будут относиться к такому ярко-желтому родичу. Не станут ли они считать его «прокаженным», избегать или даже кусать? Тогда нет никакого смысла их метить.
Мы отпускаем крашеного жеребца на волю, следуем за ним на почтительном расстоянии и наблюдаем в полевые бинокли, как он присоединяется к своему стаду. Прогонят ли его? Укусят ли? Ничуть не бывало. Зебры ведут себя так, словно он отроду был таким желтым. Прекрасно, это поможет нам в дальнейшем.
Обычно уже после трех – пяти минут бега загнанная зебра начинает задыхаться и вынуждена бежать медленнее. И все же, несмотря на это, со второй, которую мы загоняем, дело что-то не клеится. Она все время ускользает от нас среди деревьев. Хотя стволы и далеко отстоят друг от друга, тем не менее какой-нибудь из них то и дело преграждает нам дорогу. Михаэль никак не может подобраться поближе к беглянке.
Тогда Гордон с Михаэлем решают поменяться местами. Я, между прочим, против того, чтобы мой сын изображал из себя ковбоя на сильно качающейся крыше машины, тем более что свои услуги предлагает и Мгабо. Однако Михаэль настаивает на своем:
– Ты ведь понимаешь, папа, что дела, связанные с какой-либо опасностью, нельзя всегда перекладывать на других.
Ну ладно, я сдаюсь. Теперь мы гоняемся за молодой кобылкой. Она ловчее предыдущего жеребца. Каждый раз, когда петля ложится ей на лоб и съезжает ниже глаз, она сейчас же опускает голову чуть не до земли. Михаэль стучит нам сверху, мы останавливаемся. Оказывается, запуталась веревка, ее привязывают заново. Мы снова быстро догоняем нашу кобылку.
Внезапный толчок заставляет Гордона резко затормозить. Михаэля швырнуло вниз с машины. В мгновение ока я возле него. «Миха!» И тут же вижу рану у него на шее. Кровь. Михаэль почти без сознания. Мы с Пульманом осторожно приподнимаем его и прислоняем спиной к колесу. Я обследую рану. Кровоточит она не слишком сильно, но, по-видимому, очень глубока. Я боюсь, не разорваны ли дыхательное горло или какая-нибудь артерия, что может вызвать внутреннее кровоизлияние.
Михаэль заметно слабеет и бледнеет. Я поднимаю его веко, чтобы проверить, осталась ли слизистая розовой. Это было бы хорошим признаком. Но она стала серовато-белой.
Михаэль теряет сознание. Я быстро укладываю его на спину, но при этом мне приходится задвинуть его частично под машину, потому что там единственное тенистое место. Сейчас полдень, солнце стоит совершенно вертикально над нами. Гордон Пульман тем временем вскрыл пакет «первой помощи», который, к счастью, оказался с нами; обычно он всегда лежит в самолете.
Оказавшись в лежачем положении, Михаэль приходит в себя. Он открывает глаза. Первые его слова:
– Ты не забыл все записать и сфотографировать?
– Молчи, Михаэль, молчи, тебе сейчас нельзя разговаривать! Теперь, задним числом, мне стало ясно, что, собственно, произошло. Зебра опускала голову все ниже и ниже; Михаэль со своей бамбуковой палкой тоже свешивался все ниже с крыши, пока шест при каком-то наклоне машины не уперся в землю. Он вонзился в почву, а поскольку мы продолжали ехать на полной скорости, другой его конец воткнулся Михаэлю в горло.
Удар свалил его с машины. Какое счастье, что он не был привязан, иначе шест наверняка пронзил бы его насквозь!
Но эта рана! Я с ужасом думаю о том, что в ней могло остаться. Грязь, наверняка занозы. Чего доброго, еще окажутся разорванными сухожилия.
Мы укладываем Михаэля в машину и везем к самолету. На это уходит 20 минут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31