Однако спустя некоторое время стали ходить слухи, что чудодейственная вода заставляет европейские ружья вместо пуль стрелять водяными струями или что пули при попадании отскакивают от тела и скатываются по нему в виде капель воды. Даже если таких чудес не произойдет, все равно каждый убитый, попивший перед смертью целебной воды, встанет через три недели целым и невредимым.
Правда, «непробиваемым» новым повстанцам не хватало такого вождя, как Бушири или Мквава. Кроме того, им приходилось изготовлять пули из телеграфной проволоки и стрелять осколками от бутылок. Но, несмотря на это, с 1905 по 1907 год они причиняли колониальной власти немало хлопот.
Это новое огромное восстание вызвало большие опасения в Германии, тем более что только перед этим пришлось подавить мятеж гереро в Юго-Западной Африке. Когда же в довершение всего был убит епископ бенедиктинцев Касьян Шпис, германское правительство выслало в Восточную Африку подкрепление – два легких крейсера, роту морской пехоты и цветных солдат с Меланезийских островов Тихого океана. В разразившейся войне погибло около 100 тысяч человек, в основном из-за голода: урожай был уничтожен, а скот угнан.
После этих больших восстаний в Германии было создано имперское колониальное управление. Его первым министром стал доктор Бернгард Дернбург, директор Дармштадтского банка. Он прежде всего отправился лично ознакомиться с состоянием дел в протекторатах и, после того как объездил их вдоль и поперек, в феврале 1908 года доложил финансовой комиссии рейхстага: «…плантаторы настроены воинственно по отношению ко всем – ко мне самому, к правительству, к местным чиновникам и, конечно уж, к местному населению. Производит крайне неприятное впечатление, когда такое множество белых людей разгуливает с плантаторскими бичами в руках».
Он назначил вместо военной штатскую администрацию, которой, однако, суждено было просуществовать только семь лет.
За полгода до того, как началась Первая мировая война, в Танганьику прибыл немецкий генерал фон Леттов-Форбек. К этому времени он уже успел пройти «огонь и воду и медные трубы» – участвовал в подавлении боксерского восстания в Китае, был ранен во время мятежа гереро в Германской Юго-Западной Африке и командовал колониальными войсками Камеруна. Словом, это был стреляный воробей.
В Танганьике под его началом было всего лишь 250 немецких офицеров и 25 тысяч африканских солдат. Против одного немецкого крейсера «Кенигсберг» в водах Танганьики действовали три английских крейсера. Несмотря на это, немецкому крейсеру удалось дважды в открытом море при помощи вспомогательных судов пополнить свои запасы угля, утопить один английский крейсер и затем отойти в реку Руфиджи, где английские суда не могли его преследовать из-за своей низкой осадки. Пришлось срочно привозить из Англии тяжелые гаубицы, чтобы уничтожить «Кёнигсберг» с берега. Однако вся команда корабля, захватив пушки и боеприпасы, успела сойти на берег и продолжала воевать под командованием Леттов-Форбека. Немецкие вспомогательные суда дважды прорывали береговые заслоны и подвозили оружие и боеприпасы.
Леттов-Форбек со своим небольшим отрядом то нападал на поезда, нарушая движение по железной дороге в Кении и Уганде, то нарушал покой Родезии и Бельгийского Конго. Английские войска перевезенные из Индии, он загонял назад на корабли. Так он продержался до 1916 года.
За это время Германская Юго-Западная Африка сдалась. Оттуда в Танганьику были переброшены многочисленные войска генерала Смэтса, однако почти все его солдаты страдали малярией, так что мало чем могли быть полезны в борьбе против немцев. В ноябре 1917 года Леттов-Форбек вступил со своим маленьким отрядом в португальские владения, где в течение десяти месяцев вел партизанскую войну, затем в сентябре 1918 года внезапно появился вновь на немецкой территории и опять ворвался в Родезию. Сдался он только 25 ноября 1918 года, спустя несколько дней после того, как Германия сложила оружие.
Располагая самыми ограниченными возможностями, он сумел удержать большую часть войск союзников в Восточной Африке, мешая тем самым переброске их на другие фронты.
Местному населению, за право «охранять» которое дрались англичане с немцами, эта война европейцев принесла только горе и бедствия.
В Танганьике, как и во всем мире, тогда свирепствовала инфлюэнца, скосившая 80 тысяч африканцев. В довершение всего в 1924 году не было дождей и по обеим сторонам железнодорожного полотна можно было видеть черепа умерших от жажды, которые напрасно думали хоть здесь найти воду.
Англичане получили от Лиги Наций всю Танганьику до границ королевств ватусси – Руанды и Бурунди, которые были присоединены к Бельгийскому Конго.
Когда Танганьика находилась еще под немецким владычеством, ее население составляло примерно 3 миллиона. Поскольку нам с Михаэлем предстоит подсчет сотен тысяч животных, нам небезынтересно узнать, как в такой полудикой стране проводилась перепись населения без бюро прописки и без «загсов». Оказывается, в 1931 году вождям племен было предписано сдать четыре различных сорта семян. Черные и толстые семена означали мужчин, коричневатые зерна с двумя волосками на конце символизировали женщин, маленькие круглые зернышки – девочек, а маленькие продолговатые – мальчиков. За каждого подданного – зернышко в мешочек. Это довольно удобный метод, но, к сожалению, для зебр и гну он не подходит. При помощи такой «переписи», которая была уже, безусловно, более точной, чем прежние приблизительные оценки, новая администрация выявила уже 5 миллионов африканцев. Их число возрастает ежегодно на два процента.
Части выселенных и экспроприированных немецких поселенцев в 1925 году разрешено было вернуться. Третья империя щедро снабжала их денежными ссудами и займами, так что к 1939 году, когда разразилась Вторая мировая война, в Танганьике уже жили 3205 немцев, владевших 558 фермами; британцев там было ненамного больше – всего 4054 с 499 фермами; из других европейцев там жили еще 893 грека.
Последняя перепись населения показала, что здесь живут 8,6 миллиона африканцев (следовательно, их число за последние 50 лет утроилось), 72 тысячи индийцев, 20 600 европейцев и 19 тысяч арабов. Индийцев в большинстве случаев завезли сюда в качестве кули и вообще дешевой рабочей силы, в частности для постройки дорог. В самых отдаленных местах, где бы не выдержал ни один европеец, они пооткрывали маленькие лавчонки. Большинство индийцев живет сейчас вполне зажиточно. Торговля в основном в их руках.
Один из самых любезных среди них – британский таможенник в Аруше, который каждый раз проверяет наши документы и пожитки. Он неподкупен и корректен и при этом услужлив и добросердечен. Михаэлю и мне за всю нашу жизнь не слишком часто приходилось встречаться с индийцами, так что этот таможенник, безусловно, способствовал тому, что мы теперь всех индийцев представляем себе симпатичными. Каждый человек на чужбине своим поведением может сделать для своей страны либо много хорошего, либо причинить ей немалый вред.

Глава пятая
МЫ СЧИТАЕМ ЖИВОТНЫХ

Каждое утро я теперь бегаю наперегонки с 3 тысячами желто-черно-белых газелей Томсона.
На радиаторе нашего полосатого вездехода сверху укреплена запасная шина. Туда, в середину, я заталкиваю подушку, сажусь на нее и упираюсь ногами в запасные канистры с водой, укрепленные спереди машины, рядом с фарами. Так я сижу крепко, и при резких поворотах или остановках меня не так-то легко сбросить. Наш водитель Мгабо ездит быстро и лихо, однако при этом никогда не попадает в ямы и не допускает, чтобы какая-нибудь колючая ветка полоснула меня по лицу.
Сижу я в одних трусах. Я давно уже не боюсь экваториального солнца, и в Африке зачастую не ношу даже шляпы. Горячий ветер обдает мое тело, я прямо чувствую его волны.
Несколько газелей перестают пастись и мчатся наперегонки с нами. Это заражает других. И вот уже сотни, даже тысячи хотят принять участие в этих гонках; похоже, что состязание доставляет им какое-то удовольствие. Их предельная скорость – 56 километров в час. Если не слишком гнать машину, то они стараются непременно перед самым ее носом перескочить на другую сторону. А стройные большие антилопы импала прямо-таки принципиально считают своим долгом пересечь нам дорогу и при этом подскакивают в воздух сразу всеми четырьмя ногами.
Таким образом, мы ежедневно совершаем двухчасовую поездку от нашего алюминиевого домика до того места, где два механика привинчивают нашей подбитой «Утке» новые «ноги». Бедняги обливаются потом: здесь, в степи, где нет электричества, приходится сотни дырок для шурупов просверливать вручную. Несмотря на то что эти двое уже много лет живут в Африке, им здесь все в диковинку. Это потому, что они жители большого города – Найроби. Каждое утро они с восторгом рассказывают нам, что к самолету совсем близко подходили зебры или что ночью гиены выли прямо возле хижины. Самое большое их желание – увидеть вблизи львов. Это мы можем им устроить: достаточно только отвезти их на машине за два километра отсюда, в степь.
Глиняная сторожка, в которой они спят, в обычное время служит пристанищем для африканских служителей парка во время их обходов. У нее конусообразная соломенная крыша. Два месяца назад двое из этих отважных людей обнаружили перед ее запертой дверью кровавые пятна. Подойдя по следу, они нашли череп какой-то женщины. По-видимому, она была ранена или тяжело больна и искала убежища и защиты в домике. Однако дверь оказалась запертой, и ночью ее разорвали хищные животные. Кто она и откуда, так и не узнали.
Когда мы как-то проезжали вне границ парка в районе Икомы, нас остановил маленький мальчик и попросил о помощи. Мы взяли его в машину, и он указывал нам дорогу. Наконец мы подъехали к просторной хижине. На полу лежал тяжелораненый старик. Он громко стонал. Его родственники подложили под него бычьи шкуры. Хотя тело его и было забинтовано, но кровавая лужа под ним становилась все больше и больше. Он тяжело дышал. Возле его дома стоял африканский фельдшер, который возглавляет что-то вроде маленького госпиталя в этом районе. Он безуспешно старался починить свой пикап. Мы помогли ему поднять домкратом машину, одолжили свой насос, а Мгабо в течение двух часов латал ему шину. Односельчане старика охотно ему «помогали» – они болтали и смеялись, в то время как старик в полутьме хижины хрипел и задыхался. Когда машина была уже наконец на ходу, больной категорически отказался в ней ехать:
«Не надо, дайте мне здесь умереть, в моем доме, среди моих жен!» Мы его понимали.
Старик умер несколько часов спустя на своем ложе из бычьих шкур.
Его близкие рассказали нам, что на него на пашне напал кафрский буйвол и вспорол ему бок. Тут, конечно, что-то не так. По всей вероятности, он браконьерствовал и ранил животное отравленной стрелой; кафрские буйволы ни с того ни с сего не нападают.
Мы знаем кафрских буйволов как достаточно безобидных животных. У нас есть фотографии, где мы сняты прямо посреди стада буйволов. Я считаю, что они ничуть не опаснее наших домашних быков и коров, которые тоже время от времени нападают на людей, ранят их или даже убивают.
Майлс Тернер, лесничий западной половины Серенгети, в прошлом был профессиональным охотником. Я решил у него справиться насчет агрессивности кафрских буйволов. Майлс задумался, подсчитал что-то в уме и ответил:
– Ну, примерно восемьсот или девятьсот буйволов я за свою жизнь уже застрелил.
Подвергался ли он при этом особой опасности?
– Нет. Может быть, только один раз. Буйвол был ранен. Он убегал дважды или трижды, стараясь спрятаться в кустарнике. Но мы опять и опять выгоняли его оттуда. Наконец ему это надоело и он перешел в наступление.
Примерно в двух километрах от нашего лагеря, на горах Банаги, рабочие занимались изготовлением «кирпичей»: слепив из глины четырехугольные блоки, они клали их сушить на солнце. К сожалению, выбранная ими для этой цели площадка оказалась местом постоянной стоянки старого буйвола. Тот и не подумал уступить его ради каких-то там кирпичей, погрузил копыта прямо в мягкую, еще не застывшую массу и упрямо встал под дерево, под которым привык дремать в полуденный зной. В национальном парке стрелять нельзя, так что пришлось терпеливо ждать, пока ему надоест там стоять и он уйдет.
Никогда нельзя предвидеть, что придет в голову такому буйволу. Четырнадцать дней назад мы, приземляясь, пролетели очень низко над домом Майлса и при этом побеспокоили стоящего поблизости буйвола. Тарахтящее в воздухе чудовище настолько вывело его из равновесия, что он начал выделывать дикие прыжки и в гневе бросился в атаку на… куст.
Между домом лесничего и нашей алюминиевой сторожкой ежедневно проходят куда-то четыре буйвола. Один кажется слепым или почти слепым: он следует всем движениям своего молодого спутника и всегда держит голову возле самого его бока.
Другой старый и подслеповатый буйвол уже два месяца как стал угрозой для велосипедистов, проезжающих по дороге из Банаги в И кому. Он почти ежедневно стоит под деревом примерно в 50 метрах от дороги и, как только появляется велосипедист, припускается за ним. Из-за этого к нашим боям стали гораздо реже приезжать гости из Икомы, а те, которые прорываются, рассказывают такие жуткие истории про этого старого кафрского буйвола, что волосы на голове встают дыбом.
Африканские студенты из Высшего инженерного училища в Кампале обычно на четверть года выезжают на практику в национальный парк королевы Елизаветы, чаще всего на строительство дорог. Один из них ехал в субботу домой и вез на багажнике своего приятеля. По дороге они потревожили спящего буйвола, тот разозлился и погнался за ними. Хотя велосипедист изо всех сил жал на педали, тем не менее буйвол его догнал и уже приготовился боднуть. Но в это время сидящий на багажнике студент со страху нахлобучил ему на глаза свою шляпу. Буйвол опешил, отскочил в сторону и убежал.
Когда в стране начинается чума рогатого скота, случается, что больные кафрские буйволы ведут себя совершенно иначе, чем обычно. Тогда они могут и неожиданно напасть; бывали даже случаи, когда они бросались на автомашины. Что касается храбрости, то им ее не занимать. Случается, что буйвол поддевает рогами нападающего льва и пробуравливает хищника насквозь. Растерзанного льва потом при случае могут съесть крокодилы.
Как-то маленькое стадо кафрских буйволов вступило в драку с двумя львами, которые только что убили двух гну и собирались ими позавтракать. Буйволы отогнали львов от добычи и не подпускали их к ней в течение часа; за это время грифы ухитрились почти ничего от нее не оставить.
У кафрских буйволов есть общая черта со слонами: они не оставляют раненых собратьев в беде. Они толкают их мордами, понуждая встать. В отличие от носорогов, бегемотов и жирафов, которых уложить относительно легко, буйволы довольно стойко борются за свою жизнь. Если в них не очень удачно попали, они могут еще долго бегать, прячась где-нибудь в зарослях, и напасть на преследующего их охотника. В этом-то некоторые люди и видят особое «коварство» и «злобность» кафрских буйволов…
Долго провисела наша «крылатая зебра» на блоке под треножником из ошкуренных деревьев. Но вот она опять обрела собственные крепкие «ноги», на которых может мчаться по степи, чтобы затем подняться в небо. Все остальные повреждения тоже исправлены. Мы предлагаем обоим механикам участвовать в нашем пробном полете. В конце концов, ведь это они снова поставили нашу «зебру» на ноги и кому, как не им, лучше знать, можно ли ей довериться. Но они вежливо отказываются. Ведь один из них поклялся никогда больше не садиться в самолет, а второй тоже предпочитает остаться на земле и поехать на автомобиле. Подойдя к машине, я замечаю, что Михаэль не привинтил сиденье для второго пилота. Неужели он намеревается лететь один? Я спрашиваю его об этом. Он отвечает:
– Если что-нибудь случится, хотя бы один из нас должен остаться в живых, иначе мы все затеяли напрасно.
Я вскипаю, между нами начинается своего рода поединок. Михаэль осмеливается еще и дерзить:
– Ты ведь знаешь, что только пилот имеет право решать, брать ли с собой пассажиров или нет.
Ну это уж слишком! Я взбешен. Обычно это случается с отцами, когда сыновья пытаются ими командовать. Но кругом стоят посторонние люди, и я не хочу, чтобы они что-нибудь заметили.
Зато когда Михаэль в своих шортах цвета хаки наклоняется, чтобы поднять и поставить в самолет канистры с водой, я размахиваюсь и изо всех сил отвешиваю ему шлепок по соответствующему месту. Эта неделикатная привычка отвешивать друг другу шлепки, причем в самый неожиданный момент и в самом неподходящем месте, укоренилась у нас с давних пор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31