Пришлось Адриану довольствоваться таким ответом. Пока сэр Огастес принялся листать свои записи и поправлять складки мантии, он стал изучать лица присяжных. Они угрюмо сверлили его пронзительными, беспощадными взглядами. Одни погрузились в транс, другие украдкой посматривали на часы, явно безучастные к тому, что происходило в зале. Казалось, ими владеет одно желание – немедля осудить Адриана, то ли в силу мстительности характера, то ли потому, что им не терпелось поскорее вернуться к своим делам.
– Вызываю своего первого свидетеля, – заговорил вновь сэр Огастес. – Сэр Губерт Дарси.
– Пригласите сэра Губерта Дарси! – крикнул секретарь суда.
Сэр Губерт вошел в зал суда чуть ли не строевым шагом. Со своими пышными бакенбардами сегодня он выглядел еще более грозно, чем на лугу под Монкспеппером. Протопав к скамье подсудимых, сэр Дарси принес положенную клятву с видом человека, почитающего оскорбительным для себя, что его правдивость подвергают сомнению.
– Вы – Губерт Дарси, владелец поместья Бангалор в деревне Монкспеппер? – спросил сэр Огастес.
– Да, – громогласно подтвердил Дарси.
– Сэр Губерт, – обратился к нему судья, – могу ли я просить вас не так громко излагать свои показания? В силу акустических особенностей этого зала полная мощь ваших легких способна вызвать сильнейшие вибрации, которые отдаются даже в моем столе и кресле.
– Отлично, милорд! – гаркнул Дарси.
– Вы – глава Монкспепперского охотничьего общества, верно? – продолжал сэр Огастес.
– Так точно, – отчеканил Дарси. – Уже двадцать лет.
– Вы помните день двадцатого апреля?
– Помню. Еще как.
– Не будете ли вы так любезны изложить своими словами его светлости и присяжным, что именно произошло в тот день?
– Так вот, – пророкотал Дарси, – было чудесное утро, милорд, и в дубраве за Монкспеппером гончие взяли…
– Что взяли? – осведомился судья.
– След, – ответил Дарси.
– Какой след? – поинтересовался судья.
– След лисы.
– Эти сельские занятия, право же, чрезвычайно интересны, – мечтательно произнес судья. – Прошу вас, продолжайте.
– Так вот, преследуя лису, мы пересекли дубраву, затем Монкспепперский тракт привел нас на луг, примыкающий к реке. Должен отметить, что на этот луг можно попасть только через один проход, окаймленный широким густым булфинчем.
– Как вы сказали – булфинчем? – спросил судья.
– Да, – подтвердил Дарси.
– Насколько я понимаю, милорд, – вступил сэр Огастес, чувствуя, что при таких темпах от его свидетеля не скоро добьешься толковых показаний, – свидетель подразумевает густую живую изгородь, какую в тех местах называют булфинч.
– Я думал, что слово булфинч обозначает птицу с красной грудью, а именно снегиря.
– Слово то же самое, но значение здесь другое, – объяснил сэр Огастес.
– Благодарю, – сказал судья.
– Ну так, – продолжал Дарси, – гончие выбежали на луг, и мы последовали за ними. Здесь первым делом мне бросилась в глаза чрезвычайно вульгарного вида, ярко раскрашенная двуколка, какими пользуются цыгане. Внезапно, к моему великому удивлению, из-за деревьев появился слон. Естественно, гончие были испуганы и лошади тоже, до такой степени, что застигнутые врасплох даже такие опытные всадники, как я, были сброшены на землю. Я неудачно приземлился головой вперед, и только мой цилиндр спас меня. Не успел я освободить глаза от этой помехи, как слон подхватил меня, пронес через весь луг и швырнул к ногам обвиняемого, одетого, как я с ужасом увидел, всего лишь в мокрые подштанники.
– Почему это он был в одних подштанниках? – спросил судья, явно захваченный рассказом Дарси.
– Он заявил мне, что купался в реке вместе со слоном, милорд, распугивая лососей.
– Вы получили какие-нибудь увечья вследствие этого столкновения?
– К счастью, милорд, я отделался легкими ушибами.
– Я привлек ваше внимание к этому случаю, милорд, – сообщил сэр Огастес, – лишь затем, чтобы доказать мое утверждение, что обвиняемому было известно, что его слон – опасное животное, поскольку это нападение на людей произошло еще до происшествия в театре «Альгамбра».
– Понятно, – неуверенно отозвался судья.
Сэр Огастес сел, и судья обратил взгляд на погруженного, по видимости, в забытье сэра Магнуса.
– Не могли бы вы на несколько секунд присоединиться к нам и подвергнуть свидетеля перекрестному допросу?
– Слушаюсь, милорд. – Сэр Магнус медленно встал и пристально посмотрел на Дарси. – Вы сказали, что единственный урон, нанесенный вам, составили легкие ушибы?
– Да.
– У вас хорошая лошадь? – прозвучал неожиданный вопрос.
Дарси побагровел.
– Я развожу лучших лошадей в стране, – рявкнул он.
– Но эта лошадь явно не была хорошо объезжена?
– Это отличная лошадь, – отчеканил Дарси. – Но только в цирке лошадей приучают общаться со слонами.
– Стало быть, для вашей лошади было вполне естественно испугаться и сбросить вас на землю?
– Разумеется.
– И выходит, все ваши ушибы были вызваны падением с лошади?
Дарси свирепо уставился на сэра Магнуса.
– Помилуйте, – вкрадчиво молвил тот, – ведь это ваши собственные слова?
– Мне не совсем ясно, в чем суть этого допроса? – жалобно заметил судья.
– Милорд, – сказал сэр Магнус, – я пытаюсь лишь показать вашей светлости и присяжным (тут он метнул в них строгий взгляд, от которого они вздрогнули, как от удара током), что легкие ушибы – я употребляю выражение самого свидетеля – были следствием падения с его лошади, что слон не имеет к ним никакого отношения.
Сэр Огастес встал.
– Милорд, – вступил он, – дело вовсе не в том, что свидетель получил ушибы, упав с лошади. Он не упал бы со своей лошади, если бы ей не угрожал слон.
– Слон что-нибудь сделал с вашей лошадью? – обратился сэр Магнус к Дарси.
– Нет, – неохотно признал Дарси, – он только трубил.
– Трубил, в самом деле? – заинтересовался судья. – По-моему, я никогда еще не слышал, как трубит слон. На что похож этот звук?
– Что-то вроде визга, ваша светлость, – объяснил сэр Магнус. И продолжал, бросив взгляд на присяжных: – Тем не менее, мне кажется, мы установили, что на самом деле данный слон не был повинен в каком-либо уроне, понесенном свидетелем. Вы согласны, ваша светлость?
– Согласен, это совершенно очевидно, – отозвался судья, записывая что-то.
Сэр Огастес метнул злобный взгляд в сэра Магнуса. С его точки зрения, они вовсе ничего не установили, но если судья сказал обратное, не пристало вступать с ним в спор.
– У меня больше нет вопросов, – заключил сэр Магнус, садясь с довольным видом, более того – с видом человека, выигравшего дело.
Перекрестный допрос явно произвел большое впечатление на присяжных.
– Возможно, я захочу в дальнейшем снова вызвать этого свидетеля, – не сдавался сэр Огастес.
– Разумеется, сэр Огастес, – сказал судья и наклонился над своими записями, после чего обратился к сэру Магнусу: – Вы сказали – что-то вроде визга?
– Да, милорд. Скорее даже, это можно сравнить с многократно усиленным звуком, который вы слышите, когда проводите грифелем по доске.
Судья тщательно записал эту информацию из области естествознания.
– Вызываю леди Беренгарию Феннелтри, – снова взял слово обвинитель.
Леди Феннелтри, в темно-пурпурном бархатном платье, с, черной вуалью на соломенной шляпе не вошла, а проплыла в зал, точно победоносный галеон. Принеся клятву, она откинула назад вуаль и милостиво кивнула судье, как бы говоря: «Можете продолжать». Отвечая на вопросы сэра Огастеса, звонким, пронзительным голосом удостоверила свою личность, и ее манеры были настолько величественны, что даже наиболее рассеянные присяжные выпрямились на стульях, приготовившись слушать.
– Леди Феннелтри, – продолжал сэр Огастес, – вы помните вечер двадцать восьмого апреля?
– Этот вечер, – ответила леди Феннелтри ломким голосом, напрашивающимся на сравнение с звуком, какой производят падающие с крыш сосульки, – неизгладимо запечатлен в моей памяти.
– Не могли вы рассказать его светлости и присяжным – почему именно?
Повернувшись к судье и пригвоздив его к креслу гипнотическим взором своих голубых глаз, она молитвенно сложила руки на груди и начала:
– Двадцать восьмого апреля мы отмечали восемнадцатый день рождения моей дочери.
– Это имеет какое-то отношение к настоящему делу? – осведомился судья.
– Мне было предложено, – сурово молвила леди Феннелтри, – изложить все собственными словами.
– Конечно, конечно, – сказал судья, поспешно что-то записывая.
– Мы отмечали восемнадцатый день рождения моей дочери, – повторила леди Феннелтри, – и наметили устроить бал в ее честь. Естественно, пригласили множество людей. По сути дела, – она позволила себе мрачно улыбнуться, – пришли, можно сказать, все видные люди. Я просила моего супруга придумать что-нибудь оригинальное, желательно юмористическое, для развлечения гостей. Он заверил меня, что все готово, но пожелал сохранить в секрете – что именно. Я ездила с дочерью в город за покупками, а когда вернулась, обнаружила в своем доме вот это (она указала надменным жестом на Адриана).
– И его слона? – спросил судья.
– К сожалению, да, – ответила леди Феннелтри.
– Но как же, – продолжал судья с глубоким интересом, – слон мог ходить по лестницам?
– Э-гм, милорд, – живо поднялся на ноги сэр Огастес. – Полагаю, тут следует объяснить, что обвиняемый держал своего слона на конном дворе без ведома леди Феннелтри.
– А, это другое дело, – заметил судья.
И обратил свой взгляд на сэра Магнуса, убежденный, что тот – настоящий специалист по слонам.
– Слоны могут подниматься по лестницам?
– Несомненно, – ответил сэр Магнус.
– Так или иначе, – сказала леди Феннелтри, раздраженная вмешательством судьи, – мой супруг тайно держал слона на конюшне, как заметил сэр Огастес, без моего ведома. Им был задуман смехотворный план, который я, будь мне известно о нем, немедленно отвергла бы. Он и эта тварь Руквисл собирались вырядиться индийцами и привести слона в бальный зал, сидя в паланкине.
Судья наклонился вперед, озадаченно глядя на леди Феннелтри.
– Но я всегда полагал, что паланкин – это такое сооружение, которое слоны носят на спине, – заметил он.
– Ну да, – подтвердила леди Феннелтри.
– Но как же тогда, – жалобно молвил судья, – им удалось затолкать слона в паланкин?
Сэр Огастес опять вскочил на ноги, предчувствуя, что леди Феннелтри начнет что-то язвительно втолковывать судье.
– Милорд, – сказал он, – лорд Феннелтри и обвиняемый надели индийские костюмы, поместили паланкин на спине слона и въехали в паланкине в бальный зал.
Судья стал издавать какие-то тихие судорожные звуки, трясясь всем телом, будто в лихорадке. Прошло несколько секунд, прежде чем в зале поняли, что он смеется. Наконец, все еще трясясь от смеха, он вытер глаза и наклонился вперед.
– Представляю себе, какой вышел палимпсест, – выдавил он из себя через силу.
– Ха-ха, – послушно произнес сэр Огастес. – Чрезвычайно остроумно, милорд.
В зале воцарилась жуткая тишина, пока судья укрощал собственное чувство юмора. Наконец, вытерев глаза носовым платком и высморкавшись, он дал рукой знак леди Феннелтри.
– Прошу вас, мадам, продолжайте.
– Мои гости воздавали должное скромному, но соответствующему случаю приему, который мы подготовили, – сказала леди Феннелтри, – когда двери вдруг распахнулись, и слон, ворвавшись в бальный зал, заскользил через все помещение.
– Заскользил? – переспросил судья.
– Заскользил, – твердо произнесла леди Феннелтри. Судья посмотрел на сэра Огастеса.
– Я не совсем уверен, что правильно понимаю слова свидетельницы.
– Он заскользил, милорд, – подтвердил сэр Огастес. – По паркету.
– Заскользил, – задумчиво повторил судья и перевел взгляд на сэра Магнуса. – Слоны могут скользить?
– На хорошо отполированной поверхности, милорд, и при надлежащем усилии, думаю, и слон может скользить, – сказал сэр Магнус.
– Это было так задумано? – обратился судья к леди Феннелтри.
– Задумано или нет, к делу не относится, – сухо ответила она. – Он заскользил прямо на столы с разными яствами и винами. Мой супруг в его смехотворном наряде находился в паланкине и свалился вместе с ним со слона. Я подошла и спросила его, с какой это стати ему вздумалось приводить слона в мой бальный зал.
– Хороший вопрос, – заметил судья, восхищенный рассудительностью леди Феннелтри. – И что же он ответил?
– Он ответил, – сказала леди Феннелтри с полынной горечью в голосе, – что это сюрприз.
– Что ж, – беспристрастно заключил судья, – ответ вполне правдивый. Ведь это в самом деле был сюрприз, верно?
– С того дня, – ответила леди Феннелтри, – я мысленно подыскивала слово, адекватно описывающее этот случай, и в моем не таком уж скудном запасе английской лексики находила все, что угодно, только не «сюрприз».
– Всецело согласен с вами, – решительно молвил судья. – Ваше мнение полностью совпадает с моим.
– Могу я продолжать? – спросила леди Феннелтри. – Желательно без дальнейших помех?
– Конечно, конечно, – сказал судья. – Ради Бога. И что же было дальше?
Он наклонился над столом, не сводя глаз с леди Феннелтри, точно ребенок, слушающий сказку.
– Яства, само собой, были испорчены. Слон совершенно вышел из подчинения, метался в разные стороны, ища, кого бы сожрать. Я мягко журила супруга за то, что он неразумно привел в такое место дикого зверя, когда последний сперва сорвал с потолка канделябр, которому не было цены, а потом подбежал и схватил меня хоботом.
– Боже мой! – воскликнул судья. – И как же вы поступили?
– Будучи всего лишь женщиной, – ответила леди Феннелтри, и голос ее звучал, словно сигнальная труба, – я лишилась чувств.
– Весьма уместно, – заключил судья. – Должно быть, вы испытали сильное потрясение.
Леди Феннелтри слегка наклонила голову, пытаясь, без особого успеха, принять вид скромной, благонравной девы.
– Придя в себя, – продолжала она, – я обнаружила, что лежу на лососе.
– Сдается мне, – озадаченно молвил судья, – в этом деле фигурирует жуткое количество животных. Вы, сэр Огастес, отдавали себе отчет в том, что в рассматриваемом деле так много животных?
Сэр Огастес на секунду закрыл глаза.
– Да, милорд, – отозвался он затем, – но лосось был мертвый.
– Иначе и быть не могло в бальном зале, – сказал судья. – Разве что там есть фонтан или что-нибудь в этом роде.
– В нашем бальном зале нет никаких фонтанов, – сообщила леди Феннелтри.
– Что я сказал, – торжествующе подхватил судья. – Лосось не мог быть живым.
– Это был холодный лосось, – добавила леди Феннелтри.
– Потому что он был мертвый? – спросил судья. Сэр Огастес снова поднялся на ноги со страдальческим
видом.
– Для угощения гостей, милорд, леди Феннелтри распорядилась подать большого вареного лосося. Слон своими движениями сбросил его со стола, и когда закончил носить хоботом леди Феннелтри, поместил ее бессознательное тело на эту рыбу.
– Потрясающе, – сказал судья. – Не помню другого дела, которое доставило бы мне столько удовольствия. Расскажите еще, леди Феннелтри.
– Придя в себя, я обнаружила, что лежу на лососе. И тут же увидела, как слон хватает сэра Губерта Дарси и с размаха бросает на пол с явным намерением убить его.
Адриан никогда не питал нежных чувств к леди Феннелтри, и откровенная ложь вывела его из себя. Поскольку сэр Магнус явно не собирался что-либо предпринять, он решил сам проявить инициативу.
– Это ложь! – крикнул Адриан, вскакивая на ноги. – Рози в жизни никому не причиняла вреда. Вы – старая мстительная корова!
По залу прокатилась волна одобрения и возбуждения. Леди Феннелтри наградила Адриана презрительным взглядом и обратилась к судье.
– Милорд, – вопросила она медоточивым голосом, – вы обычно позволяете оскорблять свидетелей в вашем суде?
– Обычно – нет, – рассеянно ответил судья. – Но объясните мне, при чем тут эта корова? Право же, в этом деле чересчур много животных.
Сэр Огастес, похожий на Горация, проигрывающего битву на реке Тибр, неуверенно поднялся на ноги.
– По-моему, милорд, свидетельница ясно показала, что слон, о котором здесь говорится, большой, злобный, неуправляемый зверь с присущим диким зверям влечением к убийству.
– Вздор! – закричал Адриан.
– Прошу вас, помолчите, – сказал сэр Магнус, ненадолго пробуждаясь. – Вы только все портите своими буйными воплями. Предоставьте мне управляться с этой старой коровой.
– Полагаю, – продолжал сэр Огастес, учтиво делая вид, что не заметил вспышки Адриана, – мне удалось показать вашей светлости и достойнейшим членам суда присяжных, что человек, на чьем попечении находился упомянутый дикий зверь, то есть Адриан Руквисл, дважды позволил ему бесчинствовать. Поразительно только, и мы должны быть благодарны милосердному провидению, что при этом никто не был убит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23