Его длинные неуклюжие ноги уперлись в землю, губы растянулись в дурацкой улыбке.
– Привет, – осторожно отозвался я.
– Чем ты тут занят?
– С крапивой сражаюсь.
– Ненавижу эту работенку, – заявил Билли. – Обязательно обстрекаюсь, притом в самых неожиданных местах.
– Я тоже, – с чувством ответил я.
Билли беспокойно оглянулся по сторонам.
– Послушай, – произнес он заговорщицким шепотом, – у тебя сигаретки не найдется?
– Найдется. – Я протянул ему сигарету.
Он неумело закурил и принялся отчаянно дымить.
– Только никому не говори, ладно? Мне не разрешают курить.
– Далеко направляешься? – спросил я.
Билли поперхнулся дымом и закашлялся, из глаз его покатились слезы.
– Хорошая сигарета – это здорово, – хрипло вымолвил он.
– Не вижу, чтобы тебе было так уж здорово.
– Что ты, отлично!
– Ну, так куда же ты направляешься? – повторил я.
– Да вот тебя решил проведать, – ответил он, показывая на меня размокшей от слюны сигаретой.
– В самом деле? А зачем же я тебе понадобился?
– Старикан приглашает тебя сегодня вечером на стаканчик.
Я вытаращил глаза от удивления.
– Твой отец приглашает меня на стаканчик? – озадаченно переспросил я. – Ты серьезно?
Одержимый повторным приступом кашля после новой затяжки. Билли только лихорадочно закивал в ответ, тряся рыжей шевелюрой.
– Допустим, но с какой стати он приглашает меня на стаканчик? – продолжал я недоумевать.
– Полагает... – через силу выговорил Билли, – полагает, что ты будешь оказывать на меня благотворное влияние.
– Господи, я не собираюсь ни на кого оказывать благотворное влияние. И вообще, где же тут благотворное влияние, если я дал тебе сигарету, хотя тебе не разрешают курить.
– Никому не говори, – прохрипел Билли. – Секрет. Ну, пока – до половины седьмого.
Продолжая давиться и кашлять, он скрылся в кустах на своем ржавом велосипеде.
Итак, в шесть часов вечера я натянул свои единственные приличные брюки, повязал галстук, надел пиджак и явился в апартаменты семейства Билов, которые занимали часть здания дирекции. Хотя другие работники зоопарка заверили меня, что под грубой внешностью капитана Била скрывается золотое сердце, мне все же было страшновато: как-никак, он директор, в я самая мелкая сошка.
Дверь открыла миссис Бил, очаровательная женщина, излучающая нерушимое спокойствие.
– Входите, входите, – сказала она, ласково улыбаясь – Вы разрешите называть вас просто Джерри? Билли вас только так называет. Проходите... капитан в гостиной.
Она проводила меня в уютную просторную комнату. В углу, в огромном кресле, почти совершенно скрытое вечерней газетой, было простерто могучее тело капитана Била. Под глухой рокот, предвещавший вулканическое извержение, газета шуршала и шелестела, вздымаясь и опадая в лад капитанскому дыханию.
– Боже мой, – сказала миссис Бил. – Извините, он заснул. Вильям! Вильям! Джерри Даррел пришел.
Раздался шум, как от столкновения нескольких товарных поездов, и капитан могучим левиафаном вынырнул из-под газеты.
Он крякнул, поправил очки и воззрился на меня.
– Даррел? Ах, Даррел! Рад познакомиться. Я хотел сказать, рад вас видеть.
Капитан поднялся на ноги, сбрасывая на пол газетные листы, словно могучий дуб осеннюю листву.
– Глэдис! – рявкнул он. – Дай же парню что-нибудь выпить. Что он, так и будет стоять?
Миссис Бил никак не реагировала на его команду.
– Да вы садитесь, – предложила она мне с улыбкой. – Что вам налить?
В первые послевоенные годы спиртное еще ценилось на вес золота, и, хотя я мечтал о чем-нибудь вроде виски с содовой для храбрости, мне было ясно, что говорить об этом вслух нетактично.
– Стакан пива, если можно, – сказал я.
Пока миссис Бил ходила за пивом, капитан добрел до камина и принялся энергично шуровать кочергой, надеясь оживить пламя. На каменную плиту вывалилось несколько тлеющих головешек, и камин окончательно потух. Капитан с досадой отбросил кочергу.
– Глэдис! – проревел он. – Камин потух!
– А ты оставь его в покое, милый, – отозвалась миссис Бил. – Он у тебя всегда тухнет.
Капитан снова плюхнулся в кресло, и пружины протестующе взвизгнули.
– И дрянь же, черт возьми, это нынешнее пиво, верно, Даррел? – заметил он, глядя на стакан, который принесла мне миссис Бил.
– Не сквернословь, милый, – сказала она.
– Адская дрянь, – с вызовом повторил капитан, сверля меня взглядом. – Вы согласны, Даррел?
– Право, не знаю, я ведь до войны не пил пива, – ответил я.
– Ни крошки хмеля, – продолжал капитан. – Точно вам говорю, ни крошки.
В эту минуту, вихляясь в суставах, будто жираф, в комнату ворвался Билли.
– Привет, – сказал он мне, дурашливо улыбаясь. – Ты уже здесь?
– Где ты пропадал? – рявкнул капитан.
– Гулял с Молли, – ответил Билли, размахивая руками. – Тра-ля-ля, тра-ля-ля, это моя новая возлюбленная.
– Ха! – удовлетворенно хмыкнул капитан. – Стало быть, с девчонками крутишь? Молодец! А вы, Даррел, тоже дамский угодник?
– Наверно, – осторожно ответил я, не совсем уверенный, как капитан Бил представляет себе дамского угодника.
Убедившись, что миссис Бил вышла из комнаты, капитан наклонился вперед.
– Я и сам вовсю ухлестывал за дамами, – пророкотал он заговорщицким шепотом. – Пока не встретил Глэдис, разумеется. Черт!.. После Западного побережья человеку нужна достойная подруга!
– И долго вы пробыли в Африке? – спросил я.
– Двадцать пять лет... четверть века. Черные меня любили, – простодушно похвастался он. – Конечно, я с ними по справедливости обращался, и они это ценили. Дядей Билли называли.
В этом месте Билли по какой-то одному ему известной причине разразился истерическим хихиканьем.
– Дядя Билли! – захлебывался он. – Надо же, называть тебя "дядя Билли"!
– Ну и что? – прорычал капитан. – Выражение преданности. Они меня уважали, так-то.
– А мне можно пива? – спросил Билли.
– Только один стакан, – отрезал капитан. – Ты еще молод пить. Скажите ему, что он молод пить, Даррел. Молод пить, курить и распутничать.
Билли состроил гримасу, подмигнул мне и вышел из гостиной за пивом.
– Ну, и как вы ладите с зебрами? – вдруг рявкнул капитан Бил так зычно, что я едва не выронил стакан.
– Гм... ну, я, конечно, видел зебр, но вообще-то я ведь в львятнике работаю.
– Ax так, – сказал капитан. – Ну да, вас ведь туда назначили? Ясно, и как же вы ладите со львами?
– По-моему, хорошо лажу, – осторожно ответил я.
– Ладно. – Капитан посчитал, что эта тема исчерпана. – Вы любите кэрри?
– Гм... да-да, люблю.
– Острый кэрри? – допытывался капитан Бил, сверля меня подозрительным взглядом.
– Да. Моя мать готовит очень острый кэрри.
– Ладно, – удовлетворенно произнес капитан. – Приходите к нам обедать... в четверг. Я сам приготовлю кэрри. Никогда не доверяю это Глэдис... не умеет делать острый кэрри... преснятина. А надо, чтобы пот прошибал.
– Я вам очень признателен, сэр.
– Глэдис! – взревел, капитан Бил так, что стены задрожали. – Даррел придет к нам обедать в четверг Я приготовлю кэрри.
– Очень хорошо, милый, – сказала миссис Бил, возвращаясь в гостиную. – Приходите часам к семи, Джерри.
– Я вам очень признателен, – повторил я.
– Отлично. – Капитан поднялся на ноги. – Итак, в четверг – ясно?
Мне было ясно, что пора уходить.
– Что ж, ладно, большое спасибо за пиво, сэр.
– На здоровье, – пробурчал капитан, – на здоровье. Только поосторожнее с этими зебрами, учтите, от них ведь всяких гадостей можно ждать. Всего доброго.
4
МАНЕРЫ МЕДВЕДЯ
Но медведица в ответ зубы скалит, когти кажет
Киплинг Женский пол
С точки зрения публики подлинными звездами секции были белые медведи Бэбс и Сэм.
– После белых медведей, – говорил Джеси посетителям, – остальное можно и не смотреть.
Публика не прочь поужасаться действительной или мнимой свирепости львов и тигров, но быстро теряет к ним интерес. А вот на белых медведей люди могли смотреть без конца, потому что те их смешили. Львов и тигров надо наблюдать подолгу, чтобы подметить что-нибудь интересное в их частной жизни, а у кого же из посетителей есть время терпеливо следить за спящими животными в надежде увидеть проявление примитивных страстей или еще какое-нибудь диво. То ли дело белые медведи: они, как говорится, никогда не покидали сцену, и публика могла часами простаивать около их вольера. Сэм либо стоял в углу, плавно покачиваясь, либо лежал на бетонном полу, распластавшись на животе совсем по-собачьи и пренебрежительно взирая на людей. Его супруга Бэбс ныряла в бассейн за хлебом и печеньем или просовывала длинную морду между прутьями ограды и разевала пасть, чтобы угощение бросали прямо в рот.
Разница между Сэмом и Бэбс бросалась в глаза с первого взгляда. Сэм – косматый тяжеловес с огромным отвислым задом; его супруга – гладкая и стройная. У Сэма – широченная голова, маленькие аккуратные уши и характерный для старых белых медведей "римский" нос, образованный мясистым валиком на морде выше ноздрей. Этот валик придавал бы Сэму коварный вид, если бы маленькие глаза в глубине шерсти не лучились добродушием. У Бэбс голова длинная и узкая; казалось, гибкую шею медведицы венчает большущая сосулька. Ее морда вполне заслуживала названия коварной, а неприятный желтый отлив белков вызывал в памяти помятое лицо немолодой женщины наутро после бурной вечеринки. Сэм, как и подобало его возрасту, вел образ жизни степенный и размеренный, расхаживая по вольеру с видом благосклонного и рассеянного старца. Он старался не делать лишнего шага, по большей части просто спал на солнце. В отличие от него Бэбс не знала покоя: то бесцельно кружит по вольеру, то жмется к прутьям, стараясь зацепить лапой оброненные ее почитателями куски печенья или соблазнительные клочки бумаги, то плещется в зеленой воде бассейна.
В часы кормления Бэбс подходила к прутьям и широко разевала усеянную кривыми желтыми зубами длинную пасть, чтобы Джеси мог бросать ей мясо в рот. Сэм никогда не допускал такого неприличия, он осторожно брал мясо удивительно цепкими губами, потом ронял его на цемент и внимательно изучал. Если мясо было жирным, он наступал на него широкой лапой, аккуратно отдирал шуршащий жир передними зубами и съедал, щелкая челюстями и громко чмокая. Бэбс во время кормления устраивала подлинные водяные феерии, однако Сэм никогда к ней не присоединялся. Медведица обожала выступать перед благодарной публикой, смех и крики которой поощряли ее на новые и новые трюки; Сэму было абсолютно все равно, есть зрители или нет.
Бэбс независимо от погоды полдня проводила в бассейне, шумно резвилась и бултыхалась в зеленой булькающей воде. Иногда она по нескольку минут лежала на спине, пристально рассматривая свои лапы. Смысл этой странной повадки остался для меня загадкой. Но чаще медведица плавала по-собачьи, загребая всеми четырьмя ногами: доплывет до конца бассейна – поворачивается на спину и с силой отталкивается от стенки задними ногами, так что вокруг шеи и плеч возникает белый бурунчик. Сэм, как я уже говорил, никого и ничего не замечал (за исключением разве что ведра с кормом); Бэбс для вдохновения была необходима публика, в такие часы она не выходила из бассейна, услаждая галерку игривыми ужимками примадонны из третьеразрядной пантомимы. Бросаясь за хлебными корками, она шлепала брюхом по воде с такой силой, что брызги летели на возмущенного Сэма, и ему приходилось перебираться на более безопасное место.
Как ни странно, Сэм явно не любил воду. Если в бассейн бросали корм, он не нырял за ним, а старался выловить лапой, стоя у бортика. Не поймает – вовсе уйдет. Правда, дважды я видел, как он спускался в бассейн, чтобы поиграть с супругой, и это было зрелище, достойное внимания. В одиночку Бэбс исполняла свои номера без юмора, с напряженным, сосредоточенным видом, будто взялась за малопочтенное дело, которое, однако, надлежит любой ценой довести до конца. Веселой я видел ее только в тех случаях, когда Сэм присоединялся к ней; ее морда сразу становилась милой и добродушной. Сидя по пояс в воде, Сэм обнимал и легонько покусывал супругу, и глаза его излучали снисходительную доброту. А Бэбс, глядишь, до того разойдется, что кусает его довольно чувствительно, и тогда он приводит ее в чувство увесистой оплеухой. Или примутся топить друг друга: захватят пастью загривок партнера и погружаются, увлекая его за собой. Массивные белые седалища качаются на поверхности воды, точно гигантские подушки для булавок, а внизу, в зеленой толще, идет развеселая возня, супруги лихо тузят и кусают друг друга. Наиграются – внезапно выныривают, отдуваясь и фыркая, в каскадах стекающей с их шуб воды.
Бэбс совсем по-детски увлекалась игрушками, которые ей давали. Все что угодно годилось: старая покрышка, колода, пучок травы или кость, – но вообще-то она предпочитала предметы, с которыми было удобно играть в воде и которые не слишком быстро тонули. Однажды утром, закончив уборку, я нечаянно оставил в вольере ведро и спохватился, когда мы уже выпустили медведей из клеток и было поздно что-либо предпринимать. Мы все же попытались загнать их обратно, но из этого ничего не вышло.
Сэм проверил ведро и, убедившись, что оно пустое, отошел в сторону. Зато Бэбс, беспокойная натура, очевидно, восприняла ведро как дар небес, посланный ей, чтобы внести разнообразие в серые будни заточения, и принялась гонять его лапищей по буграм, явно наслаждаясь душераздирающим скрипом железа о цемент. В конце концов ведро с грохотом скатилось в бассейн и поплыло по воде дужкой кверху. Стоя у бортика, Бэбс сделала попытку поймать его лапой, но не дотянулась. Тогда медведица прыгнула в бассейн, вызвав миниатюрное цунами. Волна захлестнула ведро, и оно кануло в зеленую толщу. Нимало не обескураженная этим, Бэбс нырнула следом и принялась обыскивать дно. Через минуту-другую она вынырнула с висящим на лапе ведром – ни дать ни взять доярка с подойником. Не желая больше рисковать, Бэбс легла на спину, примостила трофей себе на брюхо и принялась ласково его поглаживать. Время от времени она подносила ведро к носу, чтобы смачно фыркнуть в его гулкое металлическое нутро.
Но вот медведица забыла про осторожность, и снова ведро с веселым бульканьем пошло ко дну. Бэбс нырнула за ним, а когда вынырнула, ведро сидело на ее голове, словно шляпа, с дужкой в роли охватывающей подбородок ленты. Джо хохотал так, что с ним чуть истерика не случилась. Правда, затем мы изрядно поволновались, потому что ведро никак не хотело сниматься. Справившись с ним наконец, медведица решила его проучить. Взяла дужку зубами, вынесла ведро из воды, опустила на цемент и с видом исследователя, производящего увлекательный эксперимент, нажала лапой на железо. Казалось бы, чуть-чуть нажала, но от этого незамысловатого акта дно ведра вздулось пузырем, а бока сплющились, точно побывали под гидравлическим прессом. Исчерпав таким образом возможности новой игрушки, Бэбс утратила к ней интерес и побрела к бассейну, чтобы немного поплавать.
Время от времени у Бэбс между пальцами передней лапы появлялись фурункулы – неприятная штука, так как они прорывались не сразу и причиняли ей изрядную боль. С изборожденным страдальческими складками лицом Джо стоял, опираясь на отжим, и глядел, как медведица хромает по своей площадке.
– Ах ты, бедолага, – участливо приговаривал он. – Бедняжка ты моя.
Нам оставалось только смотреть, как она страдает и мечется по вольеру. На второй день фурункул прорывался сам, пачкая желтым гноем белую шерсть. Пока в распухшей лапе пульсировала боль, Бэбс не входила в бассейн, но, как только нарыв лопался, бросалась в воду, не дожидаясь, когда выйдет весь гной.
Но однажды нарыв не прорвался, как обычно, на второй день; лапа и на третье утро была похожа на подушку, и мы заметили, что опухоль распространяется вверх. Дело приняло серьезный оборот, и нам пришлось вмешаться. Заманив медведицу в клетку, мы сунули ей кусок мяса, в котором были спрятаны искрошенные таблетки, затем вскипятили в Приюте ведрo воды и развели дезинфицирующее средство. У нас было задумано распарить лапу, чтобы фурункул лопнул, однако Бэбс отнюдь не рвалась участвовать в этом научном опыте. Клетка была достаточно длинная: зайдем с одного конца – медведица поспешно ковыляет в другой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19