В итоге у него собралось восемнадцать особей; это были все сохранившиеся на земле милу. В идеальных условиях Вобурна популяция постепенно росла, и, когда я работал в Уипснейде, она насчитывала уже около пятисот голов. Пришла пора, заключил герцог, рассредоточить стадо – очень уж рискованно было держать всех милу в одном месте. Достаточно эпидемии ящура, чтобы окончательно истребить оленей Давида. Для начала герцог подарил пару животных Уипснейду, чтобы и там можно было разводить милу.
Как раз когда я работал в секции медведей, стало известно, что герцог решил снабдить оленями Давида и другие зоопарки, а Уипснейд получит вторую пару. На нас была возложена задача вывозить из Вобурна новорожденных телят и выкармливать до такого возраста, когда их можно будет отправлять на новое местожительство. Такой сложный способ был продиктован чрезвычайной нервозностью милу. От испуга – а они пугались всего на свете, превосходя в этом смысле всех известных мне животных, – они были способны на глупейшие поступки, скажем, принимались бодать каменную стену, пытаясь пробиться сквозь нее. Если же мы будем выкармливать телят, есть надежда, что, привыкнув к людям, они не будут пугаться необычных звуков и предметов так, как пугаются при отлове молодые милу.
У меня захватило дух, когда я услышал, что мне вместе с одним парнем по имени Билл доверено помогать в этом деле Филу Бейтсу. Для оленят приготовили два просторных стойла, а поскольку их полагалось кормить и ночью, и рано утром, мы с Биллом должны были по очереди ночевать в сарайчике в лесу около стойл, чтобы круглые сутки быть под рукой у Фила.
И вот настал великий день, мы сели в грузовик в поехали в Вобурн.
Вобурнский парк был одним из самых прекрасных, какие я когда-либо видел. Разумеется, это было еще до того, как карусели и полчища экскурсантов превратили его в своего рода цирк с тремя аренами. Могучие деревья, вдвое красивее от того, что стояли порознь, волнистый зеленый покров и неторопливые стада оленей создавали незабываемую картину которая вызвала бы завистливые слезы у самого Эдварда Лэнсье. Оленята – большеглазые, встревоженные – лежали каждый в своем мешке, только головы торчали наружу. Эта мера предосторожности была необходима, чтобы им не вздумалось встать в грузовике и попытаться совершить побег с риском поломать ноги. Разместив малышей на толстой подстилке, мы обложили их со всех сторон охапками соломы. После этого мы с Биллом заняли место в задней части кузова, возвышаясь над лесом маленьких головенок, и грузовик покатил в Уипснейд с умеренной скоростью пятьдесят километров в час. Мы не сводили глаз с оленят, следя за тем, как они переносят путешествие. Когда машина тронулась, два-три малыша начали брыкаться и дергаться в мешках, но они быстро успокоились, и в конце пути многие оленята уже спали с видом пресыщенных странствиями железнодорожных пассажиров.
Мы отнесли их в стойла и разрезали мешковину. С типичной для всех оленят невыразимо трогательной угловатостью они поднялись на непослушные ноги и сделали несколько неуверенных шагов. Только теперь до них дошло, что чего-то не хватает, и малыши заходили по кругу, издавая совсем по-козлиному неожиданно долгое хриплое "бэ-э-э". Мы с Биллом быстро подоили специально доставленных в зоопарк коз, наполнили теплым, пенистым молоком бутылочки, добавили необходимые витамины и рыбий жир и, держа по бутылочке в каждой руке, вернулись в конюшню.
Детеныши милу такие же бестолковые, как любые другие младенцы, и во время первого кормления козье молоко попадало куда угодно – в наши карманы, отвороты брюк, даже в глаза и уши – только не в желудки оленят. Они довольно скоро разобрали, что молоко поступает из соски, однако координация рта и мозга оставляла желать лучшего, и все время приходилось быть начеку, потому что оленята мусолили соску до тех пор, пока конец ее не высовывался изо рта сбоку, после чего сжимали челюсти, брызгая молоком прямо нам в глаза. Впрочем, на второй день они наладились сосать правильно и стали воспринимать нас с Филом и Биллом как некую комбинированную мать. Всего на нашем попечении находилось восемь оленят, и мы разместили их по четыре на стойло, но, по мере того как они росли, кормить их становилось все труднее, потому что в часы кормления оленята при виде нас буквально выходили из себя. Оглушительно блея, они бросались нам навстречу, едва открывалась дверь стойла. Несколько раз оленята сбивали с ног меня и Билла. Упал – скорей откатывайся в сторону, потому что малыши безжалостно топтали нас, а копытца у них были не только очень длинные, но и весьма острые.
Пожалуй, именно в это время я вдруг по-настоящему уразумел суть определения "редкие животные". До сих пор, когда кто-нибудь говорил о редких животных, я считал, что речь идет о числе особей, представленных в музеях или зоопарках; мне не приходило в голову, что подразумевается малочисленность вообще. Должно быть, это потому, что люди были склонны делать из слова "редкий" как бы знак отличия, которым животные обязаны гордиться. Но, познакомившись вплотную с оленями Давида, я неожиданно для себя открыл, что очень многие животные стали редкостью совсем в другом смысле. Я начал изучать этот вопрос, и накопилось изрядное досье. Тогда я не подозревал, что создаю весьма несовершенную любительскую версию "Красной книги", выпускаемой ныне Международным союзом охраны природы. Результаты потрясли меня, мои записи пестрели данными вроде: "общее число уцелевших индийских носорогов-250, суматранских носорогов-150, борнеоских носорогов – 20, мировая популяция бескрылого пастушка – 72 пары, аравийского орикса, истребленного винтовками и пулеметами, осталось не больше 30 голов" – и так далее. Казалось, список можно продолжать до бесконечности. Тут-то мне и стало ясно, в чем заключается подлинная задача зоопарка – ведь наряду с охраной животных в их среде обитания совершенно необходимо создавать рассредоточенные возможно шире по свету плодовитые колонии. Именно тогда я сказал себе: если когда-нибудь у меня появится свой зоопарк, он прежде всего будет служить убежищем и питомником для истребляемых животных.
В часы дежурства у оленят я немало размышлял об этом. Ночью, когда при свете фонаря малыши, поблескивая влажными глазищами, жадно сосали из бутылочек теплое молоко, я говорил себе, что с любой точки зрения у этих созданий столько же прав на существование, сколько у меня. Вставать в пять утра, чтобы кормить их, не было для меня наказанием. Шагаешь к стойлу между могучими стволами – в первых, бледных лучах утреннего солнца дубравы золотятся, словно хвост квезала, листья переливаются тончайшей пленкой росы, и птичий хор звучит в твоих ушах великим благодарственным молебном в зеленом храме природы. Откроешь дверь в стойло – любящие питомцы сбивают тебя с ног, приветствуют блеянием, тычутся носами, облизывают длинными, влажными, горячими языками. И как ни тяжело было на сердце от мысли об опасном положении множества видов, я чувствовал, что, помогая разводить милу, делаю что-то конкретное, пусть даже это капля в море.
Несомненно, самыми занятными животными в нашей секции были белохвостые гну. Вообще внешний вид представителей этого рода производит неправдоподобное впечатление, а белохвостые особенно напоминают какого-нибудь мифического зверя со средневекового герба. Тяжелая голова, широкая морда, изогнутые вниз причудливым крючком острые рога, из-под которых антилопа смотрит каким-то близоруким взглядом. Морда украшена белой бородкой, и еще клок шерсти торчит ниже глаз. На горле, лбу и зашейке – густая белая грива, сплошная чаща косматых прядей. Но главное украшение гну – длинный, пышный, шелковистый белый хвост, которым они взмахивают так же изящно, как восточная танцовщица своим платком. Добавьте к необычной внешности (как будто эта антилопа собрана из частей разных животных) столь же необычные движения и причудливые позы, которые гну принимают по любому поводу. Невозможно было без смеха смотреть, как эти нелепые твари, фыркая, выделывают вольты и курбеты с развевающимся над спиной белым хвостом.
Движения гну были настолько сложными, что им не сразу подберешь определение. Больше всего хочется сравнить их с острым приступом пляски святого Витта. Какие-то па я уподобил бы народным танцам, не будь они такими буйными. Те народные танцы, которые доводилось видеть мне, исполнялись пожилыми эстетками в бисере и бусах, и это было нисколько не похоже на лихой антилопий джиттербаг. Пожалуй, было в плясках гну что-то от балета (если взять наиболее динамичные и потогонные версии), но все-таки даже самая наисовременнейшая балерина сочла бы их движения чересчур экстравагантными.
Что ни говори, этот танец (или этот припадок) – увлекательное зрелище. Вот поднимается занавес: сбившись в кучу, антилопы хмуро созерцают вас сквозь чащобу спутанных прядей. Одна из них берет на себя руководство и подает сигнал к началу пляски поразительно громким фырканьем, которое можно перевести как "а теперь, девочки, все вместе". Стройные ноги гну делают несколько мелких шажков – и опять вся группа замирает, только ноги и хвосты подрагивают почти в унисон. Новый сигнал – и тут внезапно труппой овладевает неистовство. Забыты согласованность и точность, которые услаждают ваш взгляд в балете. Стуча блестящими копытами, антилопы срываются с места – хвост и голова мотаются как попало, брыкающие ноги изгибаются под самыми нелепыми и анатомически невозможными углами. Руководительница фыркает, как заведенная, но никто не слушает ее команд. И вдруг антилопы останавливаются и осуждающе смотрят на вас из-под рогов, потрясенные до глубины души вашим неприличным хохотом.
Между прочим, из-за этих плясок, а также из-за своего ненасытного любопытства гну очутились на грани полного вымирания. Когда началась колонизация Южной Африки, там бродили тысячные стада белохвостых гну. Голландские поселенцы нещадно уничтожали их: во-первых, вяленое мясо антилоп избавляло от необходимости резать ценный домашний скот, во-вторых, колонизаторы исходили из того, что, чем скорее они расправятся с гну, тем больше пастбищ освободится для коров и овец. Вскоре одна из наиболее многочисленных африканских антилоп стала одной из самых редких. Очаровательное любопытство этих животных побуждало их оставаться на месте и глазеть на стреляющих по ним охотников. Не менее пагубной оказалась для гну и их страсть к танцам. Соберутся вокруг ощетинившихся ружьями фургонов, и ну кружить и гарцевать, являя собой идеальную мишень. Теперь белохвостого гну лишь с большой натяжкой можно относить к диким животным. Осталось каких-нибудь две тысячи особей в небольших парках и при частных фермах да еще около сотни голов в разных зоопарках мира.
Глядя на вздыбленных гну на наших зеленых полянах, я думал о том, насколько скучнее стала Африка без этих веселых, бесшабашных плясунов вельда. Похоже, прогресс цивилизации повсеместно глушит исконную радость и утверждает банальность, весело гарцующих созданий сменяет нудно жующая жвачку утилитарная корова...
Наряду с белохвостыми был у нас один экземпляр полосатого (или голубого) гну, примерно такого же сложения, только покрупнее; шерсть рыжевато-коричневая, расписанная шоколадными полосами, грива и хвост черные. Эта антилопа была, пожалуй, еще более бесноватой, ее лихие антраша казались еще экстравагантнее, и вырывающиеся из недр грудной клетки рокочущие, низкие сигналы тревоги напоминали пулеметную очередь. Удивительно нервное животное: того и гляди от испуга сломает ногу или причинит себе еще какое-нибудь увечье. И мы с Гарри не на шутку встревожились, услышав, что нашего Полосатика надлежит взять и отвезти в Лондонский зоопарк, где его ждет супруга.
– Что, Гарри, придется нам помаяться? – спросил я.
– Боюсь, что придется, старик, – ответил Гарри, помешивая грибы на скворчащей сковороде.
– Куда мы его поместим? – продолжал я. – У нас ведь нет ничего подходящего?
– У нас нет, – подтвердил Гарри. – Они пришлют клетку на своем грузовике в четверг. Загоним его в клетку, и они отвезут его.
Все звучало очень просто в изложении Гарри. Настал четверг, и прибыл грузовик с высокой узкой клеткой, в которую нам предстояло каким-то образом водворить чрезвычайно нервного, пылкого и подвижного гну. Утром Полосатик погулял в загоне, потом я заманил его овсом в двойное стойло, в одном из просторных отсеков которого он и был теперь надежно заточен. Прежде всего надо было спустить тяжелую клетку с грузовика, установить ее перед стойлом и поднять задвижку. На это понадобилось немало времени, и, естественно, не обошлось без шума, который вызвал резкий протест у Полосатика. Он урчал, фыркал, дыбился и неоднократно пытался разнести копытами стойло. Поставив клетку как надо, мы удалились на полчаса, чтобы обсудить дальнейшие действия и дать Полосатику немного поостыть.
– Теперь слушай, старик, – говорил Гарри, – дальше делаем так. Я забираюсь на клетку сверху и поднимаю задвижку, но с поднятой задвижкой я не смогу увидеть, когда он войдет в клетку, так что ты уж скажи мне, когда отпускать, понял? Затем ты берешь лестницу, заходишь с ней в соседний отсек, берешь вот это полешко, перегибаешься через перегородку и, когда он подойдет к выходу, ткнешь его полешком в зад – только один раз, запомни, этого будет достаточно, чтобы он ринулся в клетку. И как только он в нее забежит, ты мне кричишь, и я отпускаю задвижку, понял?
– Послушать тебя, так это проще пареной репы, – заметил я не без горечи.
– Будем надеяться, – ухмыльнулся Гарри.
Мы вернулись к стойлу, где Полосатик урчал все так же сердито, я втащил лестницу в соседний отсек, вооружился полешком, поднялся и заглянул через перегородку. Полосатик с ужасом воззрился на человека, который задумал подло напасть на него с тыла. Косматая борода и взъерошенная грива придавали ему такой вид, словно он только что встал с постели и не успел очухаться. Гарцуя и кружась в стойле, он раздувал ноздри, фыркал, вращал глазами, и кривые черные рога его поблескивали как ножи.
– Ты готов, старик? – крикнул снаружи Гарри.
Я перенес полешко через перегородку и проверил ногами надежность опоры.
– Есть! – ответил я. – Поехали.
Задвижка медленно поднялась, и Полосатик, который продолжал таращиться на меня, словно старая дева, обнаружившая под своей кроватью незнакомого мужчину, развернулся к выходу. Он фыркал, как вулкан, и беспокойно переступал с ноги на ногу. Пользуясь тем, что он отвлекся, я обхватил полешко покрепче левой рукой, поднял его торчком и положил на верхний конец ладонь правой руки. Более неудачного способа нельзя было придумать.
– Сейчас я погоню его, Гарри! – крикнул я.
– Давай, старик, – отозвался Гарри.
Я стал осторожно опускать полешко к подрагивающему толстому заду Полосатика. Едва оно коснулось лоснящейся кожи, последовала такая реакция, словно я поднес спичку прямо к запалу динамитного патрона.
Все смешалось. Ощутив прикосновение. Полосатик тотчас подскочил вверх и лихо взбрыкнул всеми четырьмя ногами. Одно копыто задело полено, так что оно взлетело вверх, подобно ракете, и ударилось о потолок. Казалось, моя правая рука попала под копер для забивки свай. Невыносимая боль заставила меня выпустить полено. Судорожно дергаясь, чтобы не свалиться вперед через перегородку, я чувствовал, как лестница качается под моими ногами. В ту же минуту Полосатик, издав особенно мощное фырканье, наклонил голову и ворвался в клетку.
– Задвигай, Гарри, задвигай! – отчаянно крикнул я; одновременно лестница выскочила у меня из-под ног, и я грохнулся в стойло.
Задвижка скользнула вниз, Полосатик очутился в плену. Но успокаиваться было рано: ворвавшись в клетку, он с ходу боднул противоположную стенку, и клетка закачалась, как судно, попавшее в ураган. Щепки летели во все стороны, по мере того как Полосатик продолжал обрабатывать стенки рогами. Наши помощники заметались в поисках молотка и гвоздей, чтобы не дать узнику вырваться на волю. Сидя на угрожающе качающейся клетке, Гарри с тревогой смотрел на меня.
– Ты цел, старик? – с беспокойством осведомился он.
С некоторым усилием я поднялся на ноги; рука болела так, будто на нее наступил слон, и заметно опухла.
– Я-то цел, да, боюсь, кисть сломана, – ответил я.
Так оно и было: в больнице рентген показал, что сломаны три косточки плюсны. Учитывая силу, с которой они были зажаты в деревянном сандвиче, хорошо еще, что их не раздавило вдребезги. Мне дали болеутоляющее, от которого боль нисколько не умерилась, и врач сказал, чтобы я воздержался от работы два дня, пока кости станут на место.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19