О ней стало известно чехословацкому руководству, хотя и использовался окружной телеграфный путь. Кем же и как охранялся золотой эшелон? О том, как он потом из Иркутска в Казань возвращался, написано много, в том числе о чекисте А. А. Косухине. Об эшелоне Колчака в этом плане — ничего. Исходно можно было предполагать, что коль скоро достоянием России Колчак чрезвычайно дорожил, прежде всего специально из-за него эвакуировался в последний момент и двигался вместе с отступающей армией, то и охрану к эшелону должен был поставить надежную и во главе нее поставить офицера, лично ему известного. Так оно и было. Начальником команды охраны был назначен офицер не высокого чина, но в высших военных кругах известный и проверенный — поручик М. К. Ермохин. Екатеринбуржец Ермохин был участником 1-й мировой войны, добровольцем антибольшевистских формирований генерала князя В. В. Голицына, его 7-й Уральской горных стрелков дивизии. Военными деятелями он вскоре используется в комендантской службе Екатеринбурга, затем генерал-лейтенант М. К. Дитерихсом был привлечен к охране места поиска и раскопок захоронения останков царской семьи. С назначением Дитерихса Главкомом фронта Ермохин был назначен начальником отряда по охране его лично и штаба. Сопровождал генерала и при поездках его с фронта в Ставку, в резиденцию Колчака, который имел возможность его узнать. После ссоры Дитерихса с Колча-ком, назначении им Главкомом фронта другого генерала — К. В. Сахарова, использовавшего свою третью охрану, команда М. К. Ермохина получила новое, специальное поручение. Колчак сам встретился с Ермохиным, разъяснил задачи и особенности предстоящих действий в пути следования эшелона в составе поездов Верховного правителя.
Команда поручика М. К. Ермохина на всем пути следования успешно охраняла поезд, вплоть до Нижнеудинска, где Колчак фактически был взят чехословацким командованием под неглас-ный арест, а русская охрана заменялась. Ермохин со своими солдатами и офицерами отказывал-ся сдать эшелон чехословацкой команде, тем более — разоружиться, и только тогда, когда получил личный приказ Верховного, охрану все же сдал, подчинился. Но оружие команда не сдала и некоторое время продолжала выполнять охранные функции, только во внешнем кольце. Внутреннюю, непосредственную охрану стали нести чехословаки, и сразу же начались крупные хищения золота. В дальнейшем ермохинцы разделили участь терпящей поражение армии. Сам он некоторое время служил в войсках атамана Г. М. Семенова, затем эмигрировал в Маньчжу-рию. Жил с семьей в нужде, что свидетельствовало о его и его команды непричастности к кражам золота, вопреки заявлениям чехословаков о том, что они начались еще до них.
Эшелон прибыл в Иркутск днем 15 января. Колчак и его сподвижники, офицеры, которых в вагон набилось очень много, с тревогой рассуждали о том, куда и под чьей охраной их повезут далее: в Харбин или во Владивосток? А дороги дальше Иркутска вагонам Колчака и Пепеляева уже не было. Все заведомо и определенно было решено. Не известить Колчака, не сделать ему через кого-то даже намека на то, что союзники не помышляют о его спасении, — это и есть не что иное, как акт предательства. Что бы потом ни говорил Жанен, а совершено было именно предательство. Знай о предрешенности вопроса о выдаче его повстанцам, Колчак сам предпринял бы более действенные шаги к организации освобождения и побега.
Приведем отрывки из воспоминаний начальника штаба Верховного правителя и Главноко-мандующего генерал-лейтенанта М. И. Занкевича, составленных по свежим впечатлениям, еще в 1920 г., об обстоятельствах готовившегося предательства А. В. Колчака союзным командовани-ем во главе с генералом М. Жаненом и чехословацким руководством. Во время двухнедельного «стояния» поездов Колчака в Нижнеудинске «…чехами, — писал Занкевич, — была получена новая инструкция из Иркутска из штаба союзных войск, а именно: если адмирал желает, он может быть вывезен союзниками под охраной чехов в одном вагоне, вывоз же всего адмиральского поезда не считается возможным.
Относительно поезда с золотым запасом должны были последовать какие-то дополни-тельные указания…
Адмирал глубоко верил в преданность солдат конвоя. Я не разделял этой веры… На другой день все солдаты, за исключением нескольких человек, перешли в город к большевикам. Измена конвоя нанесла огромный моральный удар адмиралу, он как-то весь поседел за одну ночь…
Когда мы остались одни, адмирал с горечью сказал: «Все меня бросили». После долгого молчания он прибавил: «Делать нечего, надо ехать». Потом он сказал: «Продадут меня эти союзнички»… я самым настойчивым образом советую ему этой же или ближайшей ночью переодеться в солдатское платье и… скрыться в одном из проходивших чешских эшелонов… Адмирал задумался и после долгого и тяжелого молчания сказал: «Нет, не хочу я быть обязанным спасением этим чехам»…
Вагон с адмиралом был прицеплен к эшелону 1-го батальона 6-го чешского полка…
Перед самым отходом поезда в Иркутск, начальник чешского эшелона, к которому был прицеплен вагон адмирала (майор Кровак), сообщил мне следующие, полученные им из штаба союзных войск, инструкции:
1. Вагон с адмиралом находится под охраной союзных держав.
2. На этом вагоне будут подняты флаги Англии, Северо-Американских Соединенных Штатов, Франции, Японии и Чехо-Словакии.
3. Чехи имеют поручение конвоировать вагон адмирала до Иркутска.
4. В Иркутске адмирал будет передан Высшему Союзному Командованию (т. е. генералу Жанену).
Действительно, битком набитый людьми вагон с адмиралом вскоре изукрасился флагами перечисленных наций и, в таком виде, в хвосте чешского эшелона, двинулся в Иркутск…
Было уже почти темно…, когда поезд пришел на ст. Иркутск. Начальник эшелона почти бегом направился к Сыравану. Спустя некоторое время он вернулся и с видимым волнением сообщил мне, что адмирала решено передать Иркутскому революционному правительству. Сдача назначена на 7 часов вечера…».
Итак, вагонц стояли в Иркутске. Поздно вечером, около 9 часов, А. В. Колчаку и В. Н. Пепеляеву объявили, что они арестованы Политцентром. Конвой во главе с заместителем командующего войсками Политцентра капитаном А. Г. Нестеровым сопроводил Колчака, Пепеляева, некоторых офицеров в губернскую тюрьму. Колчака поместили в камеру № 5. Она оказалась его последним пристанищем на этом свете. Камера холодная. Хотя Анна Васильевна незадолго до отъезда из Омска утеплила ему шинель, но все равно было холодно. Он был простужен. Общие условия содержания адмирала были пакостными…
О. Гришина-Алмазова, вдова генерала А. Н. Гришина-Алмазова, также заключенная в губернскую тюрьму, в дальнейшем освобожденная и эмигрировавшая, писала: «Адмирал был помещен в нижнем этаже, в одиночной камере № 56*…(номер камеры назван неточно; она имела № 5-й.)
Одиночный корпус в три этажа помещался в отдельном дворе, в котором было 64 камеры. Камеры были невелики: 8 шагов в длину, 4 — в ширину. У одной стены железная кровать. У другой — железный столик и неподвижный табурет. На стене полка для посуды. В углу выносное ведро, таз и кувшин для умывания. В двери камеры было прорезано окошко для передачи пищи. Над ним небольшое стеклянное отверстие — волчок. Колчак очень волновался. Он мало ел, почти не спал и, нервно кашляя, быстро шагал по камере, измученный ежедневными томительными допросами и подавленный безмерностью катастрофы, ответственность за которую он не хотел перелагать на других…
Свет гас в 8 часов. Из коридоров, освещенных огарками свечей, доносилась лишь брань красноармейцев, суливших расстрелы и казни».
21 января Политцентр вынужден был передать власть коммунистам, созданному ими Военно-революционному комитету во главе с А. А. Ширямовым.
Еще до ареста А. В. Колчака. 7 января, Политцентром была создана Чрезвычайная следстве-нная комиссия под председательством меньшевика К. А. Попова, которого затем ревком заменил большевиком, председателем Иркутской губчека С. Г. Чудновским. Следственная комиссия готовилась к обстоятельному допросу А. В. Колчака и приступила к нему 21 января. Последний допрос состоялся 6 февраля, когда вопрос о расстреле был уже решен. По поведению допраши-ваемых, общей обстановке Колчак чувствовал, что будет расстрелян. Ведь он давно уже ленин-ским руководством был объявлен вне закона. Однако Александр Васильевич надеялся, что все же будут соблюдены формальности: будет суд и казнь состоится по его приговору.
В январе А. В Колчак был объявлен «врагом народа». В какой момент, кем? Правительствен-ного документа на этот счет никогда опубликовано не было. Возможно, само оно такового не принимало, его руководство давало лишь распоряжение в том или ином виде. Или «врагом народа» Колчак был объявлен местной властью, по своей инициативе.
Имеется такой документ, как «Телеграмма Сибирского ревкома и Реввоенсовета 5 армии всем ревкомам и штабам в Восточной Сибири об аресте Колчака» от 18 января 1920 г. Текст ее гласит: «Чита, Верхнеудинск, Иркутск. «Именем Революционной Советской России Сибирский революционный комитет и Реввоенсовет 5 армии объявляет изменника и предателя рабоче-крестьянской России Колчака врагом народа и вне закона, приказывают вам остановить его поезд, арестовать весь штаб, взять Колчака живого или мертвого. Перед исполнением этого приказа не останавливайтесь ни перед чем, если не можете захватить силой, разрушьте железнодорожный путь, широко распубликуйте приказ. Каждый гражданин Советской России обязан все силы употребить для задержания Колчака и в случае его бегства обязан его убить.
Председатель Сибревкома Смирнов Реввоенсовет 5 Грюнштейн (Врид) командарма 5 Устичев».
Из документа видно, что сибирское руководство на 18 января еще не знало об официальном аресте Колчака Политцентром в Иркутске за 3 дня до того. 21 января с передачей им власти большевистскому губревкому Колчак официально стал уже его арестантом. Вероятно, в тот же день (20 января) или на следующий И. Н. Смирнову стало известно, что Колчак находится в тюрьме. По крайней мере из документа от 23 января это видно. И. Н. Бурсак (Б. Блатлиндер), вступавший в должность коменданта Иркутска, называет время переговоров его со Смирновым даже «17 или 18 января». Здесь, конечно, издержки памяти. Переговоры могли состояться не ранее 20 января. Но нас больше интересует поставленный выше вопрос: кто и когда объявил Колчака «врагом народа» и «вне закона», о чем сказано в телеграмме Сибревкома и РВС-5. В ней речь идет о принятии такого постановления центральной властью вообще. В постановлении же Иркутского Военревкома о расстреле А. В. Колчака и В. Н. Пепеляева в мотивировке этого акта сказано о принятии такового «Советом Народных Комиссаров» республики. Текст постановления не приводился ни в этом, ни в других случаях и им. Мотивировка могла быть дана на основе той телеграммы и информации из последующих переговоров и от высылавшегося через линию фронта непосредственного представителя Сибревкома. Обращает на себя внимание адресное указание на высший орган, принявший постановление, — Совнарком. Скорей всего так оно и могло быть. Решить вопрос мог этот орган, если не официально, коллективно, то лично его председатель, вождь В. И. Ленин. Но опять же документа или упоминания о принятии такого решения в Москве не обнаружено, по-видимому, и не будет обнаружено, ибо бытовала практика принятия и отдачи Лениным лично самых кардинальных распоряжений на места, причем сугубо конспиративно, тайных. Что касается даты принятия в Москве решения (в том или ином виде) об объявлении А. В. Колчака вне закона, то она вырисовывается достаточно отчетливо: 20-го же января или днем двумя ранее. Сдается, что так произошло и на сей раз. Сибревкомом и РВС-5-й, тем более Иркутский ревком постановления не имели, а действовали лишь на основе шифрован-ных телеграфных распоряжений. Сибревком и Реввоенсовет-5 получили распоряжение лишь в таком виде, и не они сами его выработали. В высшей степени маловероятно, что Смирнов решился на такое самостоятельно. Тем более, что в его телеграмме на места речь идет не только о «задержании», но недвусмысленно и об убийстве Колчака. Сам по себе этот факт, логически связанный с последующими, причем совместными, действиями центральной и местной власти тому подтверждение. Как видим, дело изначально ставилось на неправовые рельсы, и при оценке личности Колчака, как политического противника, и как военнопленного.
Для А. В. Колчака допрос имел особое значение. Он давал показания охотно, стремясь оставить для истории, потомства и собственные биографические данные, и сведения о тех крупнейших событиях, в которых ему довелось непосредственно участвовать. Но вот начавшийся без особой торопливости, по определенному плану ход допроса был свергнут. С участием С. Г. Чудновского он вылился не в вопросительную, а чисто обвинительную форму с прерыванием обвиняемого на полуслове. Следствие уже не интересовали свидетельства виднейшего сына России об эпохе, ибо поступил приказ о его немедленном расстреле.
Долго, даже в зарубежной исторической и мемуарной литературе, считалось, что решение о расстреле А. В. Колчака было вынужденным и принято на месте — иркутскими коммунистичес-кими руководителями. Эта версия шла от мемуаристов, организовавших и производивших казнь. Для культивирования этой версии было использовано такое основание: приближение отступаю-щих войск белых к Иркутску и предъявление их командующим С. Н. Войцеховским ряда требо-ваний, в том числе — об освобождении и передаче А. В. Колчака представителям союзников для отправки за рубеж. Таковое действительно поступило Колчак узнал о нем от Тимиревой. Анна Васильевна, беспредельно любящая Александра Васильевича и преданная ему, добровольно дала себя арестовать, чтоб разделить судьбу дорогого человека, быть близ него. В тюрьме они пытались обмениваться через солдат охраны записками. Иногда это удавалось. Узнав о приближении к Иркутску каппелевцев, их требовании, Тимирева переслала Колчаку записку с сообщением об этом. Он ее получил. И ответил, заметив, что из ультиматума Войцеховского «скорее… ничего не выйдет или же будет ускорение неизбежного конца»*.
* Оставшаяся на всю свою долгую и тяжкую жизнь верной удивительно светлой любви, А. В. Книпер-Тимирева в 1970 г. писала:
«Полвека не могу принять -
Ничем нельзя помочь -
И все уходишь ты опять
В ту роковую ночь.
Но если я еще жива
Наперекор судьбе,
То только как любовь твоя
И память о тебе».
Каппелевцы, их командование, находясь в отчаянном положении, в сущности, скорее всего, блефовали, Они вряд ли имели реальные шансы штурмом захватить Иркутск, тем более потом вырваться из него. В их рядах насчитывалось не более 6-7 тыс. человек, многие из которых были больны. Силы же красных повстанцев в это время в самом Иркутске были примерно такими же, а в его районе в целом — много больше. К концу января повстанческо-партизанские отряды, сведенные в Восточно-Сибирскую советскую армию, насчитывали до 16 тыс. бойцов. К тому же чехословаки уже вовсю «подыгрывали» красным. По пятам белых устремились части 5-й армии красных. Игра генерала С. Н. Войцеховского была проигрышной. На штурм Иркутска он так и не решился и через Глазково, занятое чехословаками, ринулся к Байкалу. Ни командование 5-й армии, ни Иркутский ревком, ни подчинявшееся ему командование повстанцев всерьез ультима-тум не восприняли. Ультиматум их не испугал. Напротив, командующий повстанческой армией Д. Е. Зверев требовал от С. Н. Войцеховского сдачи оружия и пр. Реальных шансов на освобож-дение Колчака у каппелевцев не было.
Как уже отмечалось в историографическом разделе биографии, Колчак физически был уничтожен по заблаговременно поступившему зашифрованному указанию не из Иркутска и при таких обстоятельствах. Приведем о его гибели наиболее достоверные данные по первоисточникам.
Упоминавшаяся О. Гришина-Алмазова, по ее словам, получившая сведения о предстоящей казни А. В. Колчака и В. Н. Пепеляева еще 5 февраля, рассказывала, как в ночь на 7 февраля в тюрьму прибыли «тепло одетые красноармейцы» и «среди них начальник гарнизона, ужасный Бурсак». Сначала вывели Пепеляева, сидевшего на втором этаже, затем, как она наблюдала через волчок, сорвав с него шляпной булавкой бумажку на клее, — Колчака. «Толпа двинулась к выходу, — отмечала она. — Среди кольца солдат шел адмирал, страшно бледный, но совершен-но спокойный. Вся тюрьма билась в темных логовищах камер от ужаса, отчаяния и беспомощ-ности». В эту морозную, тихую ночь А. В. Колчака и В. Н. Пепеляева под руководством председателя губчека С. Г. Чудновского, начальника гарнизона и одновременно коменданта города И.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Команда поручика М. К. Ермохина на всем пути следования успешно охраняла поезд, вплоть до Нижнеудинска, где Колчак фактически был взят чехословацким командованием под неглас-ный арест, а русская охрана заменялась. Ермохин со своими солдатами и офицерами отказывал-ся сдать эшелон чехословацкой команде, тем более — разоружиться, и только тогда, когда получил личный приказ Верховного, охрану все же сдал, подчинился. Но оружие команда не сдала и некоторое время продолжала выполнять охранные функции, только во внешнем кольце. Внутреннюю, непосредственную охрану стали нести чехословаки, и сразу же начались крупные хищения золота. В дальнейшем ермохинцы разделили участь терпящей поражение армии. Сам он некоторое время служил в войсках атамана Г. М. Семенова, затем эмигрировал в Маньчжу-рию. Жил с семьей в нужде, что свидетельствовало о его и его команды непричастности к кражам золота, вопреки заявлениям чехословаков о том, что они начались еще до них.
Эшелон прибыл в Иркутск днем 15 января. Колчак и его сподвижники, офицеры, которых в вагон набилось очень много, с тревогой рассуждали о том, куда и под чьей охраной их повезут далее: в Харбин или во Владивосток? А дороги дальше Иркутска вагонам Колчака и Пепеляева уже не было. Все заведомо и определенно было решено. Не известить Колчака, не сделать ему через кого-то даже намека на то, что союзники не помышляют о его спасении, — это и есть не что иное, как акт предательства. Что бы потом ни говорил Жанен, а совершено было именно предательство. Знай о предрешенности вопроса о выдаче его повстанцам, Колчак сам предпринял бы более действенные шаги к организации освобождения и побега.
Приведем отрывки из воспоминаний начальника штаба Верховного правителя и Главноко-мандующего генерал-лейтенанта М. И. Занкевича, составленных по свежим впечатлениям, еще в 1920 г., об обстоятельствах готовившегося предательства А. В. Колчака союзным командовани-ем во главе с генералом М. Жаненом и чехословацким руководством. Во время двухнедельного «стояния» поездов Колчака в Нижнеудинске «…чехами, — писал Занкевич, — была получена новая инструкция из Иркутска из штаба союзных войск, а именно: если адмирал желает, он может быть вывезен союзниками под охраной чехов в одном вагоне, вывоз же всего адмиральского поезда не считается возможным.
Относительно поезда с золотым запасом должны были последовать какие-то дополни-тельные указания…
Адмирал глубоко верил в преданность солдат конвоя. Я не разделял этой веры… На другой день все солдаты, за исключением нескольких человек, перешли в город к большевикам. Измена конвоя нанесла огромный моральный удар адмиралу, он как-то весь поседел за одну ночь…
Когда мы остались одни, адмирал с горечью сказал: «Все меня бросили». После долгого молчания он прибавил: «Делать нечего, надо ехать». Потом он сказал: «Продадут меня эти союзнички»… я самым настойчивым образом советую ему этой же или ближайшей ночью переодеться в солдатское платье и… скрыться в одном из проходивших чешских эшелонов… Адмирал задумался и после долгого и тяжелого молчания сказал: «Нет, не хочу я быть обязанным спасением этим чехам»…
Вагон с адмиралом был прицеплен к эшелону 1-го батальона 6-го чешского полка…
Перед самым отходом поезда в Иркутск, начальник чешского эшелона, к которому был прицеплен вагон адмирала (майор Кровак), сообщил мне следующие, полученные им из штаба союзных войск, инструкции:
1. Вагон с адмиралом находится под охраной союзных держав.
2. На этом вагоне будут подняты флаги Англии, Северо-Американских Соединенных Штатов, Франции, Японии и Чехо-Словакии.
3. Чехи имеют поручение конвоировать вагон адмирала до Иркутска.
4. В Иркутске адмирал будет передан Высшему Союзному Командованию (т. е. генералу Жанену).
Действительно, битком набитый людьми вагон с адмиралом вскоре изукрасился флагами перечисленных наций и, в таком виде, в хвосте чешского эшелона, двинулся в Иркутск…
Было уже почти темно…, когда поезд пришел на ст. Иркутск. Начальник эшелона почти бегом направился к Сыравану. Спустя некоторое время он вернулся и с видимым волнением сообщил мне, что адмирала решено передать Иркутскому революционному правительству. Сдача назначена на 7 часов вечера…».
Итак, вагонц стояли в Иркутске. Поздно вечером, около 9 часов, А. В. Колчаку и В. Н. Пепеляеву объявили, что они арестованы Политцентром. Конвой во главе с заместителем командующего войсками Политцентра капитаном А. Г. Нестеровым сопроводил Колчака, Пепеляева, некоторых офицеров в губернскую тюрьму. Колчака поместили в камеру № 5. Она оказалась его последним пристанищем на этом свете. Камера холодная. Хотя Анна Васильевна незадолго до отъезда из Омска утеплила ему шинель, но все равно было холодно. Он был простужен. Общие условия содержания адмирала были пакостными…
О. Гришина-Алмазова, вдова генерала А. Н. Гришина-Алмазова, также заключенная в губернскую тюрьму, в дальнейшем освобожденная и эмигрировавшая, писала: «Адмирал был помещен в нижнем этаже, в одиночной камере № 56*…(номер камеры назван неточно; она имела № 5-й.)
Одиночный корпус в три этажа помещался в отдельном дворе, в котором было 64 камеры. Камеры были невелики: 8 шагов в длину, 4 — в ширину. У одной стены железная кровать. У другой — железный столик и неподвижный табурет. На стене полка для посуды. В углу выносное ведро, таз и кувшин для умывания. В двери камеры было прорезано окошко для передачи пищи. Над ним небольшое стеклянное отверстие — волчок. Колчак очень волновался. Он мало ел, почти не спал и, нервно кашляя, быстро шагал по камере, измученный ежедневными томительными допросами и подавленный безмерностью катастрофы, ответственность за которую он не хотел перелагать на других…
Свет гас в 8 часов. Из коридоров, освещенных огарками свечей, доносилась лишь брань красноармейцев, суливших расстрелы и казни».
21 января Политцентр вынужден был передать власть коммунистам, созданному ими Военно-революционному комитету во главе с А. А. Ширямовым.
Еще до ареста А. В. Колчака. 7 января, Политцентром была создана Чрезвычайная следстве-нная комиссия под председательством меньшевика К. А. Попова, которого затем ревком заменил большевиком, председателем Иркутской губчека С. Г. Чудновским. Следственная комиссия готовилась к обстоятельному допросу А. В. Колчака и приступила к нему 21 января. Последний допрос состоялся 6 февраля, когда вопрос о расстреле был уже решен. По поведению допраши-ваемых, общей обстановке Колчак чувствовал, что будет расстрелян. Ведь он давно уже ленин-ским руководством был объявлен вне закона. Однако Александр Васильевич надеялся, что все же будут соблюдены формальности: будет суд и казнь состоится по его приговору.
В январе А. В Колчак был объявлен «врагом народа». В какой момент, кем? Правительствен-ного документа на этот счет никогда опубликовано не было. Возможно, само оно такового не принимало, его руководство давало лишь распоряжение в том или ином виде. Или «врагом народа» Колчак был объявлен местной властью, по своей инициативе.
Имеется такой документ, как «Телеграмма Сибирского ревкома и Реввоенсовета 5 армии всем ревкомам и штабам в Восточной Сибири об аресте Колчака» от 18 января 1920 г. Текст ее гласит: «Чита, Верхнеудинск, Иркутск. «Именем Революционной Советской России Сибирский революционный комитет и Реввоенсовет 5 армии объявляет изменника и предателя рабоче-крестьянской России Колчака врагом народа и вне закона, приказывают вам остановить его поезд, арестовать весь штаб, взять Колчака живого или мертвого. Перед исполнением этого приказа не останавливайтесь ни перед чем, если не можете захватить силой, разрушьте железнодорожный путь, широко распубликуйте приказ. Каждый гражданин Советской России обязан все силы употребить для задержания Колчака и в случае его бегства обязан его убить.
Председатель Сибревкома Смирнов Реввоенсовет 5 Грюнштейн (Врид) командарма 5 Устичев».
Из документа видно, что сибирское руководство на 18 января еще не знало об официальном аресте Колчака Политцентром в Иркутске за 3 дня до того. 21 января с передачей им власти большевистскому губревкому Колчак официально стал уже его арестантом. Вероятно, в тот же день (20 января) или на следующий И. Н. Смирнову стало известно, что Колчак находится в тюрьме. По крайней мере из документа от 23 января это видно. И. Н. Бурсак (Б. Блатлиндер), вступавший в должность коменданта Иркутска, называет время переговоров его со Смирновым даже «17 или 18 января». Здесь, конечно, издержки памяти. Переговоры могли состояться не ранее 20 января. Но нас больше интересует поставленный выше вопрос: кто и когда объявил Колчака «врагом народа» и «вне закона», о чем сказано в телеграмме Сибревкома и РВС-5. В ней речь идет о принятии такого постановления центральной властью вообще. В постановлении же Иркутского Военревкома о расстреле А. В. Колчака и В. Н. Пепеляева в мотивировке этого акта сказано о принятии такового «Советом Народных Комиссаров» республики. Текст постановления не приводился ни в этом, ни в других случаях и им. Мотивировка могла быть дана на основе той телеграммы и информации из последующих переговоров и от высылавшегося через линию фронта непосредственного представителя Сибревкома. Обращает на себя внимание адресное указание на высший орган, принявший постановление, — Совнарком. Скорей всего так оно и могло быть. Решить вопрос мог этот орган, если не официально, коллективно, то лично его председатель, вождь В. И. Ленин. Но опять же документа или упоминания о принятии такого решения в Москве не обнаружено, по-видимому, и не будет обнаружено, ибо бытовала практика принятия и отдачи Лениным лично самых кардинальных распоряжений на места, причем сугубо конспиративно, тайных. Что касается даты принятия в Москве решения (в том или ином виде) об объявлении А. В. Колчака вне закона, то она вырисовывается достаточно отчетливо: 20-го же января или днем двумя ранее. Сдается, что так произошло и на сей раз. Сибревкомом и РВС-5-й, тем более Иркутский ревком постановления не имели, а действовали лишь на основе шифрован-ных телеграфных распоряжений. Сибревком и Реввоенсовет-5 получили распоряжение лишь в таком виде, и не они сами его выработали. В высшей степени маловероятно, что Смирнов решился на такое самостоятельно. Тем более, что в его телеграмме на места речь идет не только о «задержании», но недвусмысленно и об убийстве Колчака. Сам по себе этот факт, логически связанный с последующими, причем совместными, действиями центральной и местной власти тому подтверждение. Как видим, дело изначально ставилось на неправовые рельсы, и при оценке личности Колчака, как политического противника, и как военнопленного.
Для А. В. Колчака допрос имел особое значение. Он давал показания охотно, стремясь оставить для истории, потомства и собственные биографические данные, и сведения о тех крупнейших событиях, в которых ему довелось непосредственно участвовать. Но вот начавшийся без особой торопливости, по определенному плану ход допроса был свергнут. С участием С. Г. Чудновского он вылился не в вопросительную, а чисто обвинительную форму с прерыванием обвиняемого на полуслове. Следствие уже не интересовали свидетельства виднейшего сына России об эпохе, ибо поступил приказ о его немедленном расстреле.
Долго, даже в зарубежной исторической и мемуарной литературе, считалось, что решение о расстреле А. В. Колчака было вынужденным и принято на месте — иркутскими коммунистичес-кими руководителями. Эта версия шла от мемуаристов, организовавших и производивших казнь. Для культивирования этой версии было использовано такое основание: приближение отступаю-щих войск белых к Иркутску и предъявление их командующим С. Н. Войцеховским ряда требо-ваний, в том числе — об освобождении и передаче А. В. Колчака представителям союзников для отправки за рубеж. Таковое действительно поступило Колчак узнал о нем от Тимиревой. Анна Васильевна, беспредельно любящая Александра Васильевича и преданная ему, добровольно дала себя арестовать, чтоб разделить судьбу дорогого человека, быть близ него. В тюрьме они пытались обмениваться через солдат охраны записками. Иногда это удавалось. Узнав о приближении к Иркутску каппелевцев, их требовании, Тимирева переслала Колчаку записку с сообщением об этом. Он ее получил. И ответил, заметив, что из ультиматума Войцеховского «скорее… ничего не выйдет или же будет ускорение неизбежного конца»*.
* Оставшаяся на всю свою долгую и тяжкую жизнь верной удивительно светлой любви, А. В. Книпер-Тимирева в 1970 г. писала:
«Полвека не могу принять -
Ничем нельзя помочь -
И все уходишь ты опять
В ту роковую ночь.
Но если я еще жива
Наперекор судьбе,
То только как любовь твоя
И память о тебе».
Каппелевцы, их командование, находясь в отчаянном положении, в сущности, скорее всего, блефовали, Они вряд ли имели реальные шансы штурмом захватить Иркутск, тем более потом вырваться из него. В их рядах насчитывалось не более 6-7 тыс. человек, многие из которых были больны. Силы же красных повстанцев в это время в самом Иркутске были примерно такими же, а в его районе в целом — много больше. К концу января повстанческо-партизанские отряды, сведенные в Восточно-Сибирскую советскую армию, насчитывали до 16 тыс. бойцов. К тому же чехословаки уже вовсю «подыгрывали» красным. По пятам белых устремились части 5-й армии красных. Игра генерала С. Н. Войцеховского была проигрышной. На штурм Иркутска он так и не решился и через Глазково, занятое чехословаками, ринулся к Байкалу. Ни командование 5-й армии, ни Иркутский ревком, ни подчинявшееся ему командование повстанцев всерьез ультима-тум не восприняли. Ультиматум их не испугал. Напротив, командующий повстанческой армией Д. Е. Зверев требовал от С. Н. Войцеховского сдачи оружия и пр. Реальных шансов на освобож-дение Колчака у каппелевцев не было.
Как уже отмечалось в историографическом разделе биографии, Колчак физически был уничтожен по заблаговременно поступившему зашифрованному указанию не из Иркутска и при таких обстоятельствах. Приведем о его гибели наиболее достоверные данные по первоисточникам.
Упоминавшаяся О. Гришина-Алмазова, по ее словам, получившая сведения о предстоящей казни А. В. Колчака и В. Н. Пепеляева еще 5 февраля, рассказывала, как в ночь на 7 февраля в тюрьму прибыли «тепло одетые красноармейцы» и «среди них начальник гарнизона, ужасный Бурсак». Сначала вывели Пепеляева, сидевшего на втором этаже, затем, как она наблюдала через волчок, сорвав с него шляпной булавкой бумажку на клее, — Колчака. «Толпа двинулась к выходу, — отмечала она. — Среди кольца солдат шел адмирал, страшно бледный, но совершен-но спокойный. Вся тюрьма билась в темных логовищах камер от ужаса, отчаяния и беспомощ-ности». В эту морозную, тихую ночь А. В. Колчака и В. Н. Пепеляева под руководством председателя губчека С. Г. Чудновского, начальника гарнизона и одновременно коменданта города И.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28