По поручению Колчака генерал Дитерихс доставил эти вещи во Владивосток, а там их погрузили на английский крейсер «Кент».
В армии после крупных неудач на Урале вызревала оппозиция (и уже не «гайдовская», чисто военно-карьерная), а собственно политическая, главным образом в лице командующего 1-й Сибирской армии (до того — корпусом) генерал-лейтенанта А. Н. Пепеляева. В момент реорга-низации фронта, образования указанной армии и его нового назначения 21 июля, Пепеляев направил письмо Гайде, уезжавшему в Сибирь, надо полагать, в расчете на ознакомление с его содержанием Верховного правителя. Пепеляев указывал на тяжелое положение армии, ее разложение, иссякающую поддержку ее населением. Он предлагал ряд мер по выходу из создав-шейся ситуации, в центре которых было торжественное объявление «о созыве Учредительного собрания». В последующих разговорах с Главнокомандующим фронтом М. К. Дитерихсом, другими генералами Пепеляев выдвигал требование созыва уже теперь земского собора и т. д. Сначала тайно, а потом и явно генерал блокировался со старшим братом, министром внутренних дел В. Н. Пепеляевым. Колчаку обо всем этом стало известно, хотя само письмо Гайде, возможно, так в его руки и не попало.
28 июля А. В. Колчак направил А. Н. Пепеляеву письмо по поводу его позиций, содержания разговора с генералом М. К. Дитерихсом, состоявшегося между ними в Тюмени. Колчак соглашался с фактом разложения армии, выражая вместе с тем надежду на ее оздоровление, он по-прежнему выражал идею созыва Национального Учредительного собрания, но полагал, что для его избрания время не созрело, в том числе и по причине ухудшения положения и в войсках, и в целом в регионе и стране. «Я считаю немедленный созыв Учредительного собрания помимо фактической невозможности „немедленно“ это сделать, гибелью всей огромной и успешной в общем борьбы с большевизмом. Это будет победа эсеровщины, того разлагающего фактора государственности, который в лице Керенского и К° естественно довел страну до большевизма». И далее он указывал на соучастие эсеров в разрушении существующего режима, угрозу большевизма. Его установка заключалась в консолидации сил, в сохранении совершаемых армией успехов. Колчак считал, что «какой-то „земской собор“… в настоящих условиях» к таковым не приведет. Он требовал от командующего армией подчинения и активных действий. И если в июле Колчак отвергает предложения А. Н. Пепеляева, осенью он к ним возвращается. Он лихорадочно размышляет над государственно-политическими мерами, которые бы позволили смягчить недовольство его политикой слева, сбить накал революционного движения, найти поддержку у эсеров и меньшевиков.
Именно в это время и в составе правительства, и особенно вне его, выдвигались требования созвать, не дожидаясь Учредительного собрания, представительное учреждение, демократизиру-ющее существующий режим, вызывающее доверие как можно больших слоев населения, в том числе его низов. Резко спланировал влево лидер кадетов В. Н. Пепеляев, задававший тон в правительстве. Колчак пошел навстречу этому течению и уже в пути следования поезда 16 ноября издал указ о выборах до 1 января 1920 г. «Государственного земского совещания». Вначале предполагалось наделить этот орган парламентского типа ограниченными функциями, несколько позднее было решено придать ему законодательные права. Но указ запоздал. Будь он издан и реализован ранее, положительный результат и в чрезвычайной военной обстановке мог бы быть.
Колчак предпринял шаги и по реорганизации правительственного и собственного аппарата власти. 22 ноября председателем Совета министров он назначил В. Н. Пепеляева. Состав Совета министров претерпел изменения. В частности, военным министром стал генерал от артиллерии М. В. Ханжин. Накануне, 21 ноября, Колчак организовал Верховное совещание при Верховном правителе. Главной задачей нового органа была координация действий фронта и тыла. Но эта крупная реорганизация управления оказалась тоже и запоздалой, и неэффективной (поскольку в состав Верховного совещания включались некоторые министры, требовалось присутствие их или их заместителей, и правительство как бы раздваивалось, что не сулило его консолидации и улучшения работы вообще). Надежды на чисто военный успех тоже оказались призрачными.
А. В. Колчак выехал из Омска 12 ноября, за два дня до его падения. Его поезда были обозна-чены буквами А, В, С, Д, Е. Помимо них шел еще блиндированный поезд. Сам Верховный правитель ехал в поезде В; а в А, С, Д, Е находились его генштаб, канцелярия и охрана. Обстано-вка в пути следования была крайне напряженной. Предугадать, что она окажется именно такой, было невозможно.
До последнего момента не начинали эвакуацию и чехословаки, занимавшие под личный состав и огромное количество разного имущества массу эшелонов на пространстве в тысячи километров от Омска до Иркутска.
Примерно в 20 тысячах вагонов (по одному на двух челословаков) с соответствующим количеством паровозов находилось и военное имущество корпуса, и великое множество ценностей, награбленных или приобретенных путем спекуляций и прочих нечистых методов. Это было золото, серебро (многие тонны), деньги, машины, оборудование предприятий, ценное сырье, включая цветные металлы, сахар и прочее. Везли всё: граммофоны, швейные машины, предметы женских украшений, породистых лошадей, экипажи, даже собрание книг Пермского университета.
Увезено было богатств на сотни миллионов золотых рублей. (В Праге потом легионеры корпуса открыли крупнейший банк — легиобанк. Деньги пускались в дело, часть доходов шла на безбедную жизнь офицеров и солдат, находившихся прежде в России.)
Тлевший длительное время конфликт между правительством Колчака, командованием его армии и чехословацким политическим и военным руководством, за спиной которого стояли М. Жанен, союзники, вылился в серьезнейшее враждебное столкновение. Оно послужило одной из главных причин последовавшей трагической развязки. Жанен, оправдываясь, потом заявит, что не мог же он пожертвовать чехословацким войском ради одного Колчака. Жертвой во многом оказались и войска Колчака, и огромная масса беженцев, спасавшихся от красных…
Да, чехословаки оказались в двусмысленном и трудном положении. Фронт они покинули давно, еще до нового года. Но волею союзных правительств их удерживали в России. На фронт вернуть их так и не смогли, а использовали лишь при охране железной дороги, где они, кстати сказать, и «оперились» так основательно — завладели подвижным составом. В условиях поражений армии Колчака и быстрого продвижения Красной армии перед ними было два выбора: либо выступить на стороне белых, либо пойти на компромисс с красными и повстанцами с целью самосохранения и последующей эвакуации на родину. Руководством корпуса было принято решение в пользу компромисса с красными.
На железнодорожной магистрали чехословаки, по-прежнему сохранявшие отмобилизо-ванное, боевое состояние, представляли большую силу. Национальный совет при корпусе предпринимает демонстративные шаги к отмежеванию от правительства А. В. Колчака и его самого. 13 ноября советом был принят и опубликован меморандум, в котором говорилось о «невыносимом состоянии» корпуса, необходимости «свободного возвращения на родину», делались выпады в адрес русских военных органов, обвинения в «произволе», «беззаконии» и пр.
Разгневанный А. В. Колчак потребовал прекращения сношений с подписавшими меморан-дум Б. Павлу и В. Гирсой. Однако чехословацкие лидеры своей позиции не изменили. Когда поезда Верховного правителя продвинулись в район Новониколаевска, уперлись в эшелоны чехословаков и Колчак потребовал его пропустить, то получил отказ. И ничего не смог поделать, простоял в Новониколаевске до 4 декабря. А. В. Колчак принял решение, оставив войска, быстрее проследовать в Иркутск, к правительству. Но это решение реализовать не удалось. Верховный правитель фактически превратился в заложника чехословаков, будучи оторванным и от правительства, и от армии.
Армия продолжала терпеть поражения, и уже не столько от красноармейских частей, сколько от повстанцев и партизан. Восстания возникали одно за другим, и в них вовлекались распропагандированные большевиками и левыми социалистическими группами деморализо-ванные солдаты погибающей армии. Крупнейшие удары по армии Колчака были нанесены в районе Новониколаевска и в Красноярске, после чего она по существу распалась. Жалкие ее остатки, не имея возможности отступать по железной дороге, занятой чехослова-ками, двигались к Иркутску в лютые зимние морозы по бездорожью. Это было уже не войско. Казалось, солдаты и офицеры обезумеют от обморожений, тифа, недоедания, голода, безысходности, превратятся в неуправляемое стадо. Но после замены К. В. Сахарова (был арестован братьями В. Н. и А. Н. Пепеляевыми, и Колчак согласился на его смещение) на посту главнокомандующего в начале декабря 1919 г. В.О. Каппелем положение в войсках изменилось. Этот 36-летний генерал-лейтенант, отличавшийся многократно, но не выделенный особо, долгое время остававшийся командиром корпуса, проявил себя блестяще. Он смог в тягчайших условиях сплотить разлагающиеся войска (2-й и 3-й армий, командующие С. Н. Войцеховский и К. В. Сахаров; остатки 1-й из состава фронта вышли), подчинить их своей воле и вывести их к Иркутску, обойдя уже потерянный Красноярск. Потом эти войска прорвались на восток, где еще долго оказывали сопротивление большевикам. Сам В. О. Каппель во время похода заболел и умер 26 января на разъезде Утаи, близ Иркутска*. Его дело завершил генерал-лейтенант С. Н. Войцеховский.
* Колчак намеревался присвоить Каппелю звание полного генерала — генерала от инфантерии, но не успел.
В Нижнеудинске, за Красноярском, поезда Верховного правителя (уже только два — его собственный и с золотом) 27 декабря на две недели были задержаны чехами. Здесь Колчака догнал со своим вагоном председатель Совета министров В.Н. Пепеляев. Под видом охраны от нападения чехословаки фактически взяли поезда Верховного под контроль, а его под негласный арест. Колчаку была вручена телеграмма генерала М. Жанена с требованием оставаться на месте до выяснения обстановки. А обстановка оказалась более чем сложная и запутанная.
21 декабря вспыхнуло восстание в Черемхово, на пути к Иркутску, а спустя 3 дня — и в предместье самого этого города — Глазкове. В самом Иркутске к восстанию готовились как большевики, так и эсеры, и меньшевики. Во главе первых стояли Сибирский областной и Иркутский губернский подпольные комитеты РКП(б) и Революционный военный штаб, а во главе вторых — Политический центр, сформированный 12 ноября в Иркутске из представителей Всесибирского краевого комитета партии эсеров, Бюро сибирских организаций РСДРП (меньше-виков) и др. Политцентр, председателем которого был член Учредительного собрания эсер Ф. Ф. Федорович, ставил целью свержение власти Колчака, недопущение победы коммунистов и создание в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке «буферного» демократического государст-ва. Союзники, их миссии в Сибири, в сущности, переориентировались, отвернулись от Колчака и возлагали надежды уже на соцпартии, Политцентр. Коммунисты, имея контакты с Политцент-ром, позволили ему проявить инициативу и начать восстание. Начатое 24 декабря солдатами в Глазкове, оно
27 декабря распространилось на город. 5 января 1920 г. была провозглашена власть Политцентра. Его члены преувеличивали свои возможности удержания власти. Коммунисты выжидали благоприятный момент с тем, чтобы устранить Политцентр и перехватить власть.
Предпринятые А. В. Колчаком и членами его правительства усилия по привлечению сёменовцев и японцев для подавления побеждавшего в Иркутске восстания успеха не имели. Части Семенова так и не смогли прорваться в город. В это время шли большие «игры», в которых были задействованы и Совет министров Колчака, и чехословацкое руководство, и генерал Жанен, координировавший все дело, и Политцентр, и большевистское руководство с его организациями на пути от Нижнеудинска к Иркутску. Коммунисты требовали от чехословаков выдачи им Колчака, Пепеляева и золотого запаса взамен предоставления возможности ухода корпуса из Сибири. Потом и Политцентр солидаризировался с этим требованием.
Тем временем шли переговоры между Жаненом, Политцентром и Советом министров о сдаче последним власти Политцентру. Безвластное уже правительство, в котором при отсутствии его главы и заместителя С. Н. Третьякова председательствовал кадет А. А. Червен-Водали, затягивало переговоры, обговаривая некоторые условия, в частности, пропуск войск на восток. Правительство надеялось на успех сёменовцев и активную поддержку японцев. Но после неудачи семеновских частей оно фактически власть сдало. 3 января 1920 г. Совет министров посылает Колчаку в Нижнеудинск телеграмму с требованием об отречении от власти, передачи ее, как Верховному правителю, А. И. Деникину. А. В. Колчак в безысходном положении это требование выполнил, издав 4 января 1920 г. свой последний указ. Вместе с тем он предоставил «всю полноту военной и гражданской власти на всей территории Российской Восточной окраины» атаману Г. М. Семенову.
А. В. Колчак отдавал себе отчет, что он в ближайшее время может погибнуть и, следовате-льно, не сможет продолжить борьбу за освобождение России от деспотии коммунистов. Мозг его сдавливала мысль, что, может быть, следует разделить судьбу гибнущего белого дела в Сибири, уйти из жизни. «За все надо платить», — говаривал он не раз. Но правильно ли это будет, и погибло ли дело? Он и его помощники обдумывали вопрос о спасении, уходе с охраной в Монголию. После того, как выяснилось, что солдаты конвоя перешли на сторону руководимых большевиками нижнеудинских рабочих, а офицеры высказались за то, чтобы скрываться поодиночке, Колчак понял, что он предан и практически спасения нет. Теплилась слабая надежда на представительства союзников, генерала Жанена. Но он нутром, по поведению чехословаков, чувствовал, что предан или будет предан и ими.
Сколь бы А. В. Колчак ни был мужественным, а он был именно таким, он тяжело переживал все происшедшее. М. Жанен, наблюдая состояние А. В. Колчака еще в период эвакуации, отмечал: «Колчак похудел, подурнел, выглядит угрюмо, и весь он, как кажется, находится в состоянии крайнего нервного напряжения. Он спазматически прерывает речь. Слегка вытянув шею, откидывает голову назад и в таком положении застывает, закрыв глаза». Но такие проявления наблюдались, видимо, все же в минуты крайнего нервного напряжения, слабости. В общем же он проявлял завидную в его положении выдержку. Но близкие люди, ехавшая с полдороги с ним А. В. Тимирева (он ее, больную испанкой, перевел из вагона эшелона с золотым запасом к себе) не могли не заметить огромную в нем перемену. Он враз поседел и сильно осунулся. И все же какая-то слабая надежда на спасение, личную безопасность в нем еще теплилась. Он мало верил союзникам, но решил все-таки положиться на них. В Нижнеудинске Александру Васильевичу было заявлено, что он взят под международную охрану. Личная охрана его (остатки конвоя) была удалена и заменена чехословацкой. На деле же новая охрана его уже не «охраняла», а «стерегла». Ему, как и Пепеляеву, был предоставлен только один вагон (2-го класса). Оба вагона были расцвечены союзными флагами. «Золотой эшелон» еще 3 января был передан под чешскую охрану. Вагоны Колчака и Пепеляева прицепили к эшелону одного из чехословацких полков и отправили на Иркутск. В Черемхове, где фактическая власть уже тогда находилась у коммунистов, по их настоянию, в вагон села и их параллельная «охрана» из 8 вооруженных рабочих во главе с командиром партизанского отряда В. И. Буровым.
Значение золотого эшелона никак не исчерпывалось его огромной стоимостной ценностью. Оно непосредственно влияло на формирование политики и реальных шагов самых различных сил. Эшелон стал предметом торга и одним из факторов решения судьбы А. В. Колчака. Многие его сподвижники и современники не без оснований считали, что его заявления еще в Омске, что золото да и награбленные чехословаками огромные ценности являются достоянием России и он не допустит их вывоза за границу явилось главнейшей причиной их предательства, вступления в торг за счет его головы и с эсеровско-меньшевистскими, и с большевистскими представитель-ными органами. И те, и другие довольствовались сдачей им Колчака и части ценностей в виде лишь, можно сказать, «распространенного» золотого эшелона. Колчак, все еще надеявшийся на сохранение антибольшевистского режима хотя бы в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке, ускорил развязку, акт предательства своим телеграфным приказом владивостокским властям о проверке огромного имущества, товаров и ценностей, вывозимых чехами на союзных кораблях на родину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
В армии после крупных неудач на Урале вызревала оппозиция (и уже не «гайдовская», чисто военно-карьерная), а собственно политическая, главным образом в лице командующего 1-й Сибирской армии (до того — корпусом) генерал-лейтенанта А. Н. Пепеляева. В момент реорга-низации фронта, образования указанной армии и его нового назначения 21 июля, Пепеляев направил письмо Гайде, уезжавшему в Сибирь, надо полагать, в расчете на ознакомление с его содержанием Верховного правителя. Пепеляев указывал на тяжелое положение армии, ее разложение, иссякающую поддержку ее населением. Он предлагал ряд мер по выходу из создав-шейся ситуации, в центре которых было торжественное объявление «о созыве Учредительного собрания». В последующих разговорах с Главнокомандующим фронтом М. К. Дитерихсом, другими генералами Пепеляев выдвигал требование созыва уже теперь земского собора и т. д. Сначала тайно, а потом и явно генерал блокировался со старшим братом, министром внутренних дел В. Н. Пепеляевым. Колчаку обо всем этом стало известно, хотя само письмо Гайде, возможно, так в его руки и не попало.
28 июля А. В. Колчак направил А. Н. Пепеляеву письмо по поводу его позиций, содержания разговора с генералом М. К. Дитерихсом, состоявшегося между ними в Тюмени. Колчак соглашался с фактом разложения армии, выражая вместе с тем надежду на ее оздоровление, он по-прежнему выражал идею созыва Национального Учредительного собрания, но полагал, что для его избрания время не созрело, в том числе и по причине ухудшения положения и в войсках, и в целом в регионе и стране. «Я считаю немедленный созыв Учредительного собрания помимо фактической невозможности „немедленно“ это сделать, гибелью всей огромной и успешной в общем борьбы с большевизмом. Это будет победа эсеровщины, того разлагающего фактора государственности, который в лице Керенского и К° естественно довел страну до большевизма». И далее он указывал на соучастие эсеров в разрушении существующего режима, угрозу большевизма. Его установка заключалась в консолидации сил, в сохранении совершаемых армией успехов. Колчак считал, что «какой-то „земской собор“… в настоящих условиях» к таковым не приведет. Он требовал от командующего армией подчинения и активных действий. И если в июле Колчак отвергает предложения А. Н. Пепеляева, осенью он к ним возвращается. Он лихорадочно размышляет над государственно-политическими мерами, которые бы позволили смягчить недовольство его политикой слева, сбить накал революционного движения, найти поддержку у эсеров и меньшевиков.
Именно в это время и в составе правительства, и особенно вне его, выдвигались требования созвать, не дожидаясь Учредительного собрания, представительное учреждение, демократизиру-ющее существующий режим, вызывающее доверие как можно больших слоев населения, в том числе его низов. Резко спланировал влево лидер кадетов В. Н. Пепеляев, задававший тон в правительстве. Колчак пошел навстречу этому течению и уже в пути следования поезда 16 ноября издал указ о выборах до 1 января 1920 г. «Государственного земского совещания». Вначале предполагалось наделить этот орган парламентского типа ограниченными функциями, несколько позднее было решено придать ему законодательные права. Но указ запоздал. Будь он издан и реализован ранее, положительный результат и в чрезвычайной военной обстановке мог бы быть.
Колчак предпринял шаги и по реорганизации правительственного и собственного аппарата власти. 22 ноября председателем Совета министров он назначил В. Н. Пепеляева. Состав Совета министров претерпел изменения. В частности, военным министром стал генерал от артиллерии М. В. Ханжин. Накануне, 21 ноября, Колчак организовал Верховное совещание при Верховном правителе. Главной задачей нового органа была координация действий фронта и тыла. Но эта крупная реорганизация управления оказалась тоже и запоздалой, и неэффективной (поскольку в состав Верховного совещания включались некоторые министры, требовалось присутствие их или их заместителей, и правительство как бы раздваивалось, что не сулило его консолидации и улучшения работы вообще). Надежды на чисто военный успех тоже оказались призрачными.
А. В. Колчак выехал из Омска 12 ноября, за два дня до его падения. Его поезда были обозна-чены буквами А, В, С, Д, Е. Помимо них шел еще блиндированный поезд. Сам Верховный правитель ехал в поезде В; а в А, С, Д, Е находились его генштаб, канцелярия и охрана. Обстано-вка в пути следования была крайне напряженной. Предугадать, что она окажется именно такой, было невозможно.
До последнего момента не начинали эвакуацию и чехословаки, занимавшие под личный состав и огромное количество разного имущества массу эшелонов на пространстве в тысячи километров от Омска до Иркутска.
Примерно в 20 тысячах вагонов (по одному на двух челословаков) с соответствующим количеством паровозов находилось и военное имущество корпуса, и великое множество ценностей, награбленных или приобретенных путем спекуляций и прочих нечистых методов. Это было золото, серебро (многие тонны), деньги, машины, оборудование предприятий, ценное сырье, включая цветные металлы, сахар и прочее. Везли всё: граммофоны, швейные машины, предметы женских украшений, породистых лошадей, экипажи, даже собрание книг Пермского университета.
Увезено было богатств на сотни миллионов золотых рублей. (В Праге потом легионеры корпуса открыли крупнейший банк — легиобанк. Деньги пускались в дело, часть доходов шла на безбедную жизнь офицеров и солдат, находившихся прежде в России.)
Тлевший длительное время конфликт между правительством Колчака, командованием его армии и чехословацким политическим и военным руководством, за спиной которого стояли М. Жанен, союзники, вылился в серьезнейшее враждебное столкновение. Оно послужило одной из главных причин последовавшей трагической развязки. Жанен, оправдываясь, потом заявит, что не мог же он пожертвовать чехословацким войском ради одного Колчака. Жертвой во многом оказались и войска Колчака, и огромная масса беженцев, спасавшихся от красных…
Да, чехословаки оказались в двусмысленном и трудном положении. Фронт они покинули давно, еще до нового года. Но волею союзных правительств их удерживали в России. На фронт вернуть их так и не смогли, а использовали лишь при охране железной дороги, где они, кстати сказать, и «оперились» так основательно — завладели подвижным составом. В условиях поражений армии Колчака и быстрого продвижения Красной армии перед ними было два выбора: либо выступить на стороне белых, либо пойти на компромисс с красными и повстанцами с целью самосохранения и последующей эвакуации на родину. Руководством корпуса было принято решение в пользу компромисса с красными.
На железнодорожной магистрали чехословаки, по-прежнему сохранявшие отмобилизо-ванное, боевое состояние, представляли большую силу. Национальный совет при корпусе предпринимает демонстративные шаги к отмежеванию от правительства А. В. Колчака и его самого. 13 ноября советом был принят и опубликован меморандум, в котором говорилось о «невыносимом состоянии» корпуса, необходимости «свободного возвращения на родину», делались выпады в адрес русских военных органов, обвинения в «произволе», «беззаконии» и пр.
Разгневанный А. В. Колчак потребовал прекращения сношений с подписавшими меморан-дум Б. Павлу и В. Гирсой. Однако чехословацкие лидеры своей позиции не изменили. Когда поезда Верховного правителя продвинулись в район Новониколаевска, уперлись в эшелоны чехословаков и Колчак потребовал его пропустить, то получил отказ. И ничего не смог поделать, простоял в Новониколаевске до 4 декабря. А. В. Колчак принял решение, оставив войска, быстрее проследовать в Иркутск, к правительству. Но это решение реализовать не удалось. Верховный правитель фактически превратился в заложника чехословаков, будучи оторванным и от правительства, и от армии.
Армия продолжала терпеть поражения, и уже не столько от красноармейских частей, сколько от повстанцев и партизан. Восстания возникали одно за другим, и в них вовлекались распропагандированные большевиками и левыми социалистическими группами деморализо-ванные солдаты погибающей армии. Крупнейшие удары по армии Колчака были нанесены в районе Новониколаевска и в Красноярске, после чего она по существу распалась. Жалкие ее остатки, не имея возможности отступать по железной дороге, занятой чехослова-ками, двигались к Иркутску в лютые зимние морозы по бездорожью. Это было уже не войско. Казалось, солдаты и офицеры обезумеют от обморожений, тифа, недоедания, голода, безысходности, превратятся в неуправляемое стадо. Но после замены К. В. Сахарова (был арестован братьями В. Н. и А. Н. Пепеляевыми, и Колчак согласился на его смещение) на посту главнокомандующего в начале декабря 1919 г. В.О. Каппелем положение в войсках изменилось. Этот 36-летний генерал-лейтенант, отличавшийся многократно, но не выделенный особо, долгое время остававшийся командиром корпуса, проявил себя блестяще. Он смог в тягчайших условиях сплотить разлагающиеся войска (2-й и 3-й армий, командующие С. Н. Войцеховский и К. В. Сахаров; остатки 1-й из состава фронта вышли), подчинить их своей воле и вывести их к Иркутску, обойдя уже потерянный Красноярск. Потом эти войска прорвались на восток, где еще долго оказывали сопротивление большевикам. Сам В. О. Каппель во время похода заболел и умер 26 января на разъезде Утаи, близ Иркутска*. Его дело завершил генерал-лейтенант С. Н. Войцеховский.
* Колчак намеревался присвоить Каппелю звание полного генерала — генерала от инфантерии, но не успел.
В Нижнеудинске, за Красноярском, поезда Верховного правителя (уже только два — его собственный и с золотом) 27 декабря на две недели были задержаны чехами. Здесь Колчака догнал со своим вагоном председатель Совета министров В.Н. Пепеляев. Под видом охраны от нападения чехословаки фактически взяли поезда Верховного под контроль, а его под негласный арест. Колчаку была вручена телеграмма генерала М. Жанена с требованием оставаться на месте до выяснения обстановки. А обстановка оказалась более чем сложная и запутанная.
21 декабря вспыхнуло восстание в Черемхово, на пути к Иркутску, а спустя 3 дня — и в предместье самого этого города — Глазкове. В самом Иркутске к восстанию готовились как большевики, так и эсеры, и меньшевики. Во главе первых стояли Сибирский областной и Иркутский губернский подпольные комитеты РКП(б) и Революционный военный штаб, а во главе вторых — Политический центр, сформированный 12 ноября в Иркутске из представителей Всесибирского краевого комитета партии эсеров, Бюро сибирских организаций РСДРП (меньше-виков) и др. Политцентр, председателем которого был член Учредительного собрания эсер Ф. Ф. Федорович, ставил целью свержение власти Колчака, недопущение победы коммунистов и создание в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке «буферного» демократического государст-ва. Союзники, их миссии в Сибири, в сущности, переориентировались, отвернулись от Колчака и возлагали надежды уже на соцпартии, Политцентр. Коммунисты, имея контакты с Политцент-ром, позволили ему проявить инициативу и начать восстание. Начатое 24 декабря солдатами в Глазкове, оно
27 декабря распространилось на город. 5 января 1920 г. была провозглашена власть Политцентра. Его члены преувеличивали свои возможности удержания власти. Коммунисты выжидали благоприятный момент с тем, чтобы устранить Политцентр и перехватить власть.
Предпринятые А. В. Колчаком и членами его правительства усилия по привлечению сёменовцев и японцев для подавления побеждавшего в Иркутске восстания успеха не имели. Части Семенова так и не смогли прорваться в город. В это время шли большие «игры», в которых были задействованы и Совет министров Колчака, и чехословацкое руководство, и генерал Жанен, координировавший все дело, и Политцентр, и большевистское руководство с его организациями на пути от Нижнеудинска к Иркутску. Коммунисты требовали от чехословаков выдачи им Колчака, Пепеляева и золотого запаса взамен предоставления возможности ухода корпуса из Сибири. Потом и Политцентр солидаризировался с этим требованием.
Тем временем шли переговоры между Жаненом, Политцентром и Советом министров о сдаче последним власти Политцентру. Безвластное уже правительство, в котором при отсутствии его главы и заместителя С. Н. Третьякова председательствовал кадет А. А. Червен-Водали, затягивало переговоры, обговаривая некоторые условия, в частности, пропуск войск на восток. Правительство надеялось на успех сёменовцев и активную поддержку японцев. Но после неудачи семеновских частей оно фактически власть сдало. 3 января 1920 г. Совет министров посылает Колчаку в Нижнеудинск телеграмму с требованием об отречении от власти, передачи ее, как Верховному правителю, А. И. Деникину. А. В. Колчак в безысходном положении это требование выполнил, издав 4 января 1920 г. свой последний указ. Вместе с тем он предоставил «всю полноту военной и гражданской власти на всей территории Российской Восточной окраины» атаману Г. М. Семенову.
А. В. Колчак отдавал себе отчет, что он в ближайшее время может погибнуть и, следовате-льно, не сможет продолжить борьбу за освобождение России от деспотии коммунистов. Мозг его сдавливала мысль, что, может быть, следует разделить судьбу гибнущего белого дела в Сибири, уйти из жизни. «За все надо платить», — говаривал он не раз. Но правильно ли это будет, и погибло ли дело? Он и его помощники обдумывали вопрос о спасении, уходе с охраной в Монголию. После того, как выяснилось, что солдаты конвоя перешли на сторону руководимых большевиками нижнеудинских рабочих, а офицеры высказались за то, чтобы скрываться поодиночке, Колчак понял, что он предан и практически спасения нет. Теплилась слабая надежда на представительства союзников, генерала Жанена. Но он нутром, по поведению чехословаков, чувствовал, что предан или будет предан и ими.
Сколь бы А. В. Колчак ни был мужественным, а он был именно таким, он тяжело переживал все происшедшее. М. Жанен, наблюдая состояние А. В. Колчака еще в период эвакуации, отмечал: «Колчак похудел, подурнел, выглядит угрюмо, и весь он, как кажется, находится в состоянии крайнего нервного напряжения. Он спазматически прерывает речь. Слегка вытянув шею, откидывает голову назад и в таком положении застывает, закрыв глаза». Но такие проявления наблюдались, видимо, все же в минуты крайнего нервного напряжения, слабости. В общем же он проявлял завидную в его положении выдержку. Но близкие люди, ехавшая с полдороги с ним А. В. Тимирева (он ее, больную испанкой, перевел из вагона эшелона с золотым запасом к себе) не могли не заметить огромную в нем перемену. Он враз поседел и сильно осунулся. И все же какая-то слабая надежда на спасение, личную безопасность в нем еще теплилась. Он мало верил союзникам, но решил все-таки положиться на них. В Нижнеудинске Александру Васильевичу было заявлено, что он взят под международную охрану. Личная охрана его (остатки конвоя) была удалена и заменена чехословацкой. На деле же новая охрана его уже не «охраняла», а «стерегла». Ему, как и Пепеляеву, был предоставлен только один вагон (2-го класса). Оба вагона были расцвечены союзными флагами. «Золотой эшелон» еще 3 января был передан под чешскую охрану. Вагоны Колчака и Пепеляева прицепили к эшелону одного из чехословацких полков и отправили на Иркутск. В Черемхове, где фактическая власть уже тогда находилась у коммунистов, по их настоянию, в вагон села и их параллельная «охрана» из 8 вооруженных рабочих во главе с командиром партизанского отряда В. И. Буровым.
Значение золотого эшелона никак не исчерпывалось его огромной стоимостной ценностью. Оно непосредственно влияло на формирование политики и реальных шагов самых различных сил. Эшелон стал предметом торга и одним из факторов решения судьбы А. В. Колчака. Многие его сподвижники и современники не без оснований считали, что его заявления еще в Омске, что золото да и награбленные чехословаками огромные ценности являются достоянием России и он не допустит их вывоза за границу явилось главнейшей причиной их предательства, вступления в торг за счет его головы и с эсеровско-меньшевистскими, и с большевистскими представитель-ными органами. И те, и другие довольствовались сдачей им Колчака и части ценностей в виде лишь, можно сказать, «распространенного» золотого эшелона. Колчак, все еще надеявшийся на сохранение антибольшевистского режима хотя бы в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке, ускорил развязку, акт предательства своим телеграфным приказом владивостокским властям о проверке огромного имущества, товаров и ценностей, вывозимых чехами на союзных кораблях на родину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28