Но предложение, в принципе, было принято, и все же кто-то усомнился:— Претенциозно, и потом, неясно какого цвета знамя? Давайте попроще, «Молодежь Белоруссии», скажем, а?На мою ядовитую реплику — редактор был в очередной отлучке, и ответ держал я:— А молодежь какого цвета?Последовало:— Перестаньте дерзить, ишь, распоясались! Вы свободны.Убитый вернулся я к ребятам. Ответственный секретарь, Саша Зинин, подбодрил:— Не горюй, Боб. Ты же секретарь партбюро, кто запрещает тебе обжаловать в вышестоящую инстанцию?Тут же и сочинили письмо на имя секретаря ЦК КПСС М. Суслова. Зная непраздное любопытство бдящих за порядком к письмам в ЦК из республики, переправили письмо в Москву со знакомым пилотом, исключив почтовый ящик. Реакция оказалась неожиданно быстрой. Дня через четыре мне позвонил зам. зав. Отделом пропаганды нашего ЦК:— Завтра выходите с новым заголовком.— Но бюро не утвердило, думаем, ищем варианты...— Какие еще варианты? «Знамя юности»!Письмо сработало, видимо, сверху последовал добрый втык, коль поднялась такая горячка. Я решил покуражиться:— Не успеем. Надо же на бронзе резать, а это за один день не сделаешь, — я был уверен, что мой собеседник в типографском деле профан.Этот человечек, говоривший всегда тихим фальцетом, вдруг заорал в трубку:— Хоть кисточкой рисуйте! Но чтоб завтрашний номер был с новым заголовком!— Не знаю, не знаю… — Я положил трубку и вытащил из стола резанный в бронзе роскошный новый заголовок. — Хлопцы, ко мне! Да здравствует «Знамя юности»!Из партийной копилки ничто не пропадает. В этом я убедился, когда нас поймали на неудачной верстке. На первой полосе оттиснули портрет Хрущева в связи с очередной речью, а на второй клише-плакат вьетнамской женщины, поднявшей над головой винтовку. Если посмотреть газету на просвет, то баба с ружьем, аккурат, попадает на лицо Генсека. Боже мой, как измывались надо мной в отделе ЦК! Газету вертели и так, сяк, и без конца вздымали руки горе, приговаривая:Что у вас за порядки, как может такое получаться и т.д.Я пообещал:— Теперь буду каждый номер изучать на просвет. Поставлю дежурить насквозь смотрящего.Это их еще подзадорило. В конце концов меня отпустили помятого, но живого, отослав к секретарю по пропаганде Тимофею Сазоновичу Горбунову (кличка «Сазанович»). Румяный рождественский дед без бороды, но с седым обручиком вокруг мягкой на вид лысины, долго и тихо, по-отечески внушал мне насчет ответственности и тем же фальцетом сообщил, что мне будет объявлен выговор. Я поблагодарил и собрался уходить. Но он задержал мою руку и со старческой беспомощностью упрекнул:— А то вы все пишете, жалуетесь...Мне захотелось утешить, погладить его по розовой лысинке, но подумал: а вдруг не так поймет?
Двадцатилетие «Сталинской молодежи» мы отмечали уже с новым названием. На юбилейный вечер в ресторан пригласили многих ветеранов, в том числе и бывшего главного редактора Василя Фесько. Почувствовав себя свадебным генералом, Василий Илларионович малость перебрал и поднял паруса любви. Проще сказать — распустил руки. Костя Тиханович, джентльмен из подмосковного Томилина, не привыкший, чтобы чужой петух топтался в его стаде, вырвав из объятий Василя очередную жертву, вознамерился дать ему в ухо. Я перехватил кулак джентльмена и разъяснил, что бить гостей негоже, тем более, когда это главный редактор партийной газеты «Колхозная правда». Василя закружили в хороводе. Протрезвев от встряски, он увлек меня в тихий угол и предложил:— Пойдешь ко мне заместителем?Сочтя это пьяным бредом, я предложил:Отложим разговор на завтра?Он обиделся:— Думаешь, во мне водка говорит? Я давно к тебе присматриваюсь. Пора мне подкрепиться молодым, ты подходишь... Завтра же сватать приду.Сватовство состоялось, я дал согласие. Пора взрослеть, уже дошел до возраста Христа, а все носил комсомольские штанишки. Глава 2. При большой политике Все-таки не минула меня чаша сия! «Колхозная правда» была заурядная общеполитическая газета, того же мышиного цвета, что и остальные. Отличие было одно — в центре внимания ее находилась жизнь села, экономика и технология производства. Хлеб, как известно, — всему голова, и радение о нем — это уже большая политика. Пришлось налечь на специальную литературу и поломать голову, как подать рекомендации, скажем, об искусственном осеменении скота, избегая иллюстраций. Я притащил с собой и художника, джентльмена Костю, который едва не «намылил соску» редактору на балу. Познакомившись ближе, они подружились, и Костя сделал немало, чтобы, выражаясь современным языком, дизайн газеты стал привлекательным. А сделать газету другой, чем прежде, было непросто, ибо мы находились на острие, а Никита Сергеевич был главным специалистом и покровителем деревни. И также главным ее врагом. Я говорю последнее потому, что за годы Советской власти никто не нанес селу такого вреда, как он. Проводя свои реформы, он день за днем убивал деревню.Войдя внутрь деревенской жизни, познакомившись с десятками организаторов сельской жизни, сотнями крестьян, я понял, что земля только на первый взгляд выглядит неживой и безгласой твердью. А на самом деле она живая, как о все, что произрастает на ней и движется как внутри, так и на поверхности; что она требует нравственного отношения, ласки и нежности. Я осознал боль землеробов, которые видели, как по-варварски терзали тело земли на целине, как бездумно кроили,и перекраивали наделы, не считаясь с севооборотами, согласно «рекомендациям», как вытягивали из почвы последние соки, высевая зерно по зерну. И все ради сиюминутной выгоды. А она, матушка-землица, напрягалась изо всех сил, пытаясь прокормить ненасытного человека, и старела, дряхлела, обращаясь в омертвелый и бесплодный прах.Мы в газете вели двойную жизнь. С одной стороны, должны были выполнять заказ хозяина, публикуя дурацкие директивы и черня несогласных с ними. А с другой, — взывать к разуму и бережному велению хозяйства, заботясь о повышении плодородия почвы, сохранении извечного кругооборота жизни в теле земли.Я поражался и поражаюсь мужеству, долготерпению и неиссякаемой энергии народа. Помню, с каким энтузиазмом был подхвачен молодежью призыв Никиты Сергеевича освоить целину. И сам чуть не попал в этот мощный поток, еле отбился от предложения уехать на работу в целинную молодежку. Общение с землей требует вдумчивости и неторопливости, ибо плоды труда выявляются через годы. Целинная авантюра Генерального думающим людям была ясна с самого начала — какие же затраты потребуются, чтобы переселить и обустроить миллионы людей в голой степи, собрать технику, поднять целину на миллионах гектаров. Услужливые холуи подсчитали выгодность сделки. А страна потом много лет кашляла, бросая, как в прорву, автомашины и комбайны в помощь целинникам, дабы получить пресловутый миллиард пудов зерна. За пять лет тысячи и тысячи гектаров плодородного чернозема Казахстана и Алтая были истощены варварским пользованием. Между тем впятеро меньше первой целинной затраты требовалось, чтобы провести грамотную мелиорацию земель Белоруссии в густо населенных районах и получить тот же результат.Целинная авантюра было только началом наступления на деревню. Потом была объявлена война травополыцикам и разрушены севообороты;съездив в США, штат Айова, Никита Сергеевич влюбился в кукурузу, и начали внедрять теплолюбивую культуру чуть ли не за Полярным кругом;отменили натуральную оплату в колхозах, переведя имущие и неимущие на денежную оплату, хотя некоторые хозяйства даже забыли, когда у них водились деньги на счетах;принялись укрупнять колхозы, идеал — один колхоз — один район, артельные наделы были окончательно обезличены, крестьянин потерял чувство хозяина земли;запретили держать больше одного поросенка в одном дворе;потребовали до минимума городского двора урезать приусадебные участки, лишив колхозников садов и огородов;взялись сводить личный скот на колхозные фермы — пора, мол, отвязать женщину от коровьего хвоста, пусть лучше делает маникюр;ликвидировали МТС, продав всю технику колхозам — одним ударом деревня была разорена, как при насильственной коллективизации, техника лишилась квалифицированного ухода и ремонтной базы, а колхозы удушены долгами;создавали гигантские животноводческие комплексы, через год они вырастили вокруг себя горы навоза, вывоз которого на поля, равно как и подвоз кормов со всей области, стоил почти столько же, сколько полученная говядина, а навоз поплыл в реки, убивая в них все живое;во многих районах свозили хутора, ликвидировали «неперспективные» деревни...;добрались и до партии — создали в каждой области по два обкома — сельский и городской, а фактически, две партии...И по каждому почину совместное постановление Совета министров и ЦК КПСС. За неисполнение — все кары земные небесные на головы виноватых и безвинных.Мы, белорусы, народ неторопливый, «разважливый», то есть рассудительный. Наши Совмин и ЦК добросовестно дублировали все московские документы, но исполнять не то ропились, а по некоторым «указивкам» даже и бумаг не писали. Так было с постановлением уничтожить в личньн хозяйствах всех свиней, кроме одной. Тянули два года, пока у Никиты Сергеевича не лопнуло терпение. Первому секретарю ЦК Белоруссии Кириллу Трофимовичу Мазурову позвонил от имени Хрущева секретарь ЦК КПСС Поляков с вопросом: есть ли в Белоруссии партийное руководство, и до какой поры белорусы будут партизанить? Немало горьких слов прибавил от себя. Собрали бюро ЦК и продублировали московскую бумагу. А через несколько дней на места пошел циркуляр Совета министров республики с разъяснениями: по нему выходило, что надо наладить планомерную ротацию свиного поголовья в личных хозяйствах, а значит, можно держать поросенка, полугодовалого подсвинка и товарного кабанчика.По поводу создания двух партий Никита Сергеевич явился лично в Минск. Кирилл Мазуров представил свой проект, исходя из особенностей некрупной республики. Было намечено оставить областную структуру прежней, а горкомы — их было всего 70 — подчинить напрямую ЦК. Разгневанный Никита веером пустил по кабинету Мазурова бумаги и принялся кричать свое излюбленное:— Опять партизаните!— Вы же просили дать наши предложения...— Но я сказал, какими они должны быть! А вы отсебятину порете!
Редакции «Колхозной правды» было поручено изучить опыт самого передового хозяйства страны, колхоза имени Кирова Мичуринского района, где председателем была дважды Герой Социалистического Труда Андреева. Наша делегация состояла из председателя колхоза имени Кирова Минского района Саши Лишая, бригадира овощеводческой бригады Василя Федоровича и доярки Ани. Ехали вызвать на соревнование самый-самый колхоз. В Мичуринск мы прибыли морозным зимним вечером. Естественно, гостеприимные хозяева не встретили. Устроившись в гостинице, И шли шикануть — поужинать в ресторане. В полутемном зале оказались одни, и полусонный официант предъявил нам ню в котором значилась тертая редька с постным маслом, хлеб и чай. Саша жестом бывалого гуляки взмахнул рукой:— Угощаю! Человек! Всю карту три раза!— Чево? — не привыкший к широким жестам, тощий, как селедка, малый растерялся.— Эх, деревня... Всем по две порции редьки, полбуханки хлеба и чайник кипятку.— Сделаем! — он лихо перекинул полотенце с руки на руку.— Василь, сбегай в номер, тащи сало и ветчину, найдешь в моем чемодане. И пару бутылок прихвати. Едешь на день, бери харч на неделю... А уж завтра в колхозе толком отобедаем, — широкий по натуре Лишай все еще надеялся, что с восходом солнца хозяева оттают.— Не разгоняйся, Петрович. Они сдали государству по 280 центнеров мяса на сто гектаров пашни, а у них-то пашни всего 800 гектаров. Только-только, чтоб вырастить эти центнеры. Сейчас, небось, и мышь из-под печи нечем выманить, — остудил я пыл главы делегации.Деревня производила впечатление холодного неуюта — серые дома вытянулись вдоль улицы, как воробьи на проводах — вроде бы и рядом, а вроде и поособку. Я никак не мог взять в толк, что же в этом порядке непривычного. Наконец, дошло: и спереди, и сзади ни деревца, ни кустика, ни садика, ни палисадничка. Нет заборов между усадьбами, так, какие-то выгородки из разномастного материала — почернелых Досок, прясел, кольев. И почти нет надворных построек. Это же колхоз будущего! Без приусадебных участков, коров, садов и огородов. Поражало безлюдье. Встретивший нас заместитель председателя колхоза Николай Ефимович (фамилию не помню) давал первую информацию у входа в правление:— Извините, сама в отъезде, на Кубани делится опытом, обещала завтра быть, может, и вас примет, — сказал он это вроде бы и без задней мысли, а по лицу, изрядно помятому жизнью, скользнула ироническая усмешка. — Я и о вашем приезде узнал случайно, от бухгалтера, сама забыла мне передать. Бабий ум короток, а тут еще заботы невпроворот — то в Кремль надо, то на ученый совет в академию, или опыт передавать. Нарасхват, знаете ли...В нашу беседу вторгся неизвестно откуда появившийся мужик в треухе, ватнике и валенках, потянутых автомобильной камерой. Он заголосил сразу на высокой ноте:— Ездите?! Смотрите!? Ездийте, ездийте, смотрите на горе наше, на нищету нашу! Как же, первая женщина, дважды Герой Социалистического Труда, доверенная самого... Кого?.. О-го-го! Сказал бы, да боюсь подвести вас. С меня взятки гладки, я деревенский придурок, а вы, небось, в чинах, поотрывают вам языки, чтоб не болтали...Николай Ефимович, вроде бы не слыша воплей, сказал:— Может, зайдем в правление?Поднимаясь по ступенькам, Лишай попросил:— Я хотел бы для начала баланс посмотреть за прошлый год. Бухгалтер на месте? Мне с ним сподручней потолковать, я сам колхозную бухгалтерию вел добрый десяток лет.— Бухгалтер на месте, да баланс в сейфе у хозяйки, она его никому не открывает...— Тогда посмотрим хозяйство, с народом поговорим.— Уже поговорили, — Николай Ефимович кивнул головой на дверь, из-за которой все еще доносилось выступление аборигена.— Актив завтра соберем? Надо же договор на соревнование обговорить, — не унимался Лишай.— Может завтра. Соберем, — неопределенно буркнул хозяин. — Идем на колхозный двор?Больше других мне запомнился огромный, как ангар, коровник, потому что такого огромного я прежде не видел. В предназначенном для четырехрядного содержания коров помещении стоял туман. В одном краю, на бетонном, мокром полу, без подстилки стояло десятка три мохнатых холмогорок. Грязные и мокрые, обросшие инеем, они понурились над пустыми кормушками.— К обеду барду Барда — побочный продукт переработки спирта, используется в качестве корма в животноводческих хозяйствах.
привезут со спиртзавода, ждут, — равнодушно пояснил Николай Ефимович.— Ревматизм у всех? — спросил Лишай.Он устало кивнул головой.— Еще чего покажешь?— Ничего. Разве только постройки. Скотина вся пошла под нож. Еще и прикупили, чтоб вытянуть 285 центнеров. Теперь всю зиму будем коров и поросят собирать с миру по нитке.А деньги откуда? — настырный Лишай лез с вопросами.— Оттель, все оттель, — Николай Ефимович ткнул пальцем в небо, он не скрывал раздражения. — Колхоз закредитован по самое некуда. Еще что-нибудь хотите посмотреть?Его колотнула дрожь, и он поднял воротник легкого пальто, сунул покрасневшие кисти рук в рукава. Из распахнутых дверей коровника тянуло сыростью, и меня тоже охватило ощущение неуютности, стало зябко.— Может, пообедаем, уже пора.Я думал, что мое предложение обрадует Николая Ефимовича: слава богу, не надо таскаться по разоренному хозяйству. Но он не обрадовался и не пригласил к столу. Отведя взгляд в сторону, произнес:— Если хотите... Только у нас тут негде, придется в город ехать, я дам машину.Гостеприимство на высшем уровне! Мы переглянулись с Лишаем, он пожал плечами и пригласил:— Может, и вы с нами?— Да я... В общем-то... я еще не обустроился, а то бы ко мне... Семью сюда не перевез... на птичьих правах... — Судя по всему, он был хороший человек, и ему было стыдно, что не может принять гостей по-людски.Памятуя наш опыт общения с местным общепитом, мы не стали искушать судьбу и поднялись прямо в номер к Саше, Василий Федорович подсуетился и добыл у рестораторов фирменной редьки и кислой капусты, приволок двухлитровый чайник кипятку. Нарезали сала, ветчины. Тихоня Анечка, краснея, сунула на край стола доброе кольцо домашней колбасы и литровую банку самодельной тушенки.Через полчаса все мы уже были на «ты» и продолжали делиться опытом. Оказалось, что наш провожатый был тут человеком новым. До приезда к Андреевой возглавлял соседний колхоз — миллионер, не миллионер, но с незамутненным банковским счетом и хорошо налаженным хозяйством. Райком, чтобы покрыть грехи любимицы Хрущева, воссоединил оба кооператива под андреевским флагом, а Николая Ефимовича назначил заместителем к ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Двадцатилетие «Сталинской молодежи» мы отмечали уже с новым названием. На юбилейный вечер в ресторан пригласили многих ветеранов, в том числе и бывшего главного редактора Василя Фесько. Почувствовав себя свадебным генералом, Василий Илларионович малость перебрал и поднял паруса любви. Проще сказать — распустил руки. Костя Тиханович, джентльмен из подмосковного Томилина, не привыкший, чтобы чужой петух топтался в его стаде, вырвав из объятий Василя очередную жертву, вознамерился дать ему в ухо. Я перехватил кулак джентльмена и разъяснил, что бить гостей негоже, тем более, когда это главный редактор партийной газеты «Колхозная правда». Василя закружили в хороводе. Протрезвев от встряски, он увлек меня в тихий угол и предложил:— Пойдешь ко мне заместителем?Сочтя это пьяным бредом, я предложил:Отложим разговор на завтра?Он обиделся:— Думаешь, во мне водка говорит? Я давно к тебе присматриваюсь. Пора мне подкрепиться молодым, ты подходишь... Завтра же сватать приду.Сватовство состоялось, я дал согласие. Пора взрослеть, уже дошел до возраста Христа, а все носил комсомольские штанишки. Глава 2. При большой политике Все-таки не минула меня чаша сия! «Колхозная правда» была заурядная общеполитическая газета, того же мышиного цвета, что и остальные. Отличие было одно — в центре внимания ее находилась жизнь села, экономика и технология производства. Хлеб, как известно, — всему голова, и радение о нем — это уже большая политика. Пришлось налечь на специальную литературу и поломать голову, как подать рекомендации, скажем, об искусственном осеменении скота, избегая иллюстраций. Я притащил с собой и художника, джентльмена Костю, который едва не «намылил соску» редактору на балу. Познакомившись ближе, они подружились, и Костя сделал немало, чтобы, выражаясь современным языком, дизайн газеты стал привлекательным. А сделать газету другой, чем прежде, было непросто, ибо мы находились на острие, а Никита Сергеевич был главным специалистом и покровителем деревни. И также главным ее врагом. Я говорю последнее потому, что за годы Советской власти никто не нанес селу такого вреда, как он. Проводя свои реформы, он день за днем убивал деревню.Войдя внутрь деревенской жизни, познакомившись с десятками организаторов сельской жизни, сотнями крестьян, я понял, что земля только на первый взгляд выглядит неживой и безгласой твердью. А на самом деле она живая, как о все, что произрастает на ней и движется как внутри, так и на поверхности; что она требует нравственного отношения, ласки и нежности. Я осознал боль землеробов, которые видели, как по-варварски терзали тело земли на целине, как бездумно кроили,и перекраивали наделы, не считаясь с севооборотами, согласно «рекомендациям», как вытягивали из почвы последние соки, высевая зерно по зерну. И все ради сиюминутной выгоды. А она, матушка-землица, напрягалась изо всех сил, пытаясь прокормить ненасытного человека, и старела, дряхлела, обращаясь в омертвелый и бесплодный прах.Мы в газете вели двойную жизнь. С одной стороны, должны были выполнять заказ хозяина, публикуя дурацкие директивы и черня несогласных с ними. А с другой, — взывать к разуму и бережному велению хозяйства, заботясь о повышении плодородия почвы, сохранении извечного кругооборота жизни в теле земли.Я поражался и поражаюсь мужеству, долготерпению и неиссякаемой энергии народа. Помню, с каким энтузиазмом был подхвачен молодежью призыв Никиты Сергеевича освоить целину. И сам чуть не попал в этот мощный поток, еле отбился от предложения уехать на работу в целинную молодежку. Общение с землей требует вдумчивости и неторопливости, ибо плоды труда выявляются через годы. Целинная авантюра Генерального думающим людям была ясна с самого начала — какие же затраты потребуются, чтобы переселить и обустроить миллионы людей в голой степи, собрать технику, поднять целину на миллионах гектаров. Услужливые холуи подсчитали выгодность сделки. А страна потом много лет кашляла, бросая, как в прорву, автомашины и комбайны в помощь целинникам, дабы получить пресловутый миллиард пудов зерна. За пять лет тысячи и тысячи гектаров плодородного чернозема Казахстана и Алтая были истощены варварским пользованием. Между тем впятеро меньше первой целинной затраты требовалось, чтобы провести грамотную мелиорацию земель Белоруссии в густо населенных районах и получить тот же результат.Целинная авантюра было только началом наступления на деревню. Потом была объявлена война травополыцикам и разрушены севообороты;съездив в США, штат Айова, Никита Сергеевич влюбился в кукурузу, и начали внедрять теплолюбивую культуру чуть ли не за Полярным кругом;отменили натуральную оплату в колхозах, переведя имущие и неимущие на денежную оплату, хотя некоторые хозяйства даже забыли, когда у них водились деньги на счетах;принялись укрупнять колхозы, идеал — один колхоз — один район, артельные наделы были окончательно обезличены, крестьянин потерял чувство хозяина земли;запретили держать больше одного поросенка в одном дворе;потребовали до минимума городского двора урезать приусадебные участки, лишив колхозников садов и огородов;взялись сводить личный скот на колхозные фермы — пора, мол, отвязать женщину от коровьего хвоста, пусть лучше делает маникюр;ликвидировали МТС, продав всю технику колхозам — одним ударом деревня была разорена, как при насильственной коллективизации, техника лишилась квалифицированного ухода и ремонтной базы, а колхозы удушены долгами;создавали гигантские животноводческие комплексы, через год они вырастили вокруг себя горы навоза, вывоз которого на поля, равно как и подвоз кормов со всей области, стоил почти столько же, сколько полученная говядина, а навоз поплыл в реки, убивая в них все живое;во многих районах свозили хутора, ликвидировали «неперспективные» деревни...;добрались и до партии — создали в каждой области по два обкома — сельский и городской, а фактически, две партии...И по каждому почину совместное постановление Совета министров и ЦК КПСС. За неисполнение — все кары земные небесные на головы виноватых и безвинных.Мы, белорусы, народ неторопливый, «разважливый», то есть рассудительный. Наши Совмин и ЦК добросовестно дублировали все московские документы, но исполнять не то ропились, а по некоторым «указивкам» даже и бумаг не писали. Так было с постановлением уничтожить в личньн хозяйствах всех свиней, кроме одной. Тянули два года, пока у Никиты Сергеевича не лопнуло терпение. Первому секретарю ЦК Белоруссии Кириллу Трофимовичу Мазурову позвонил от имени Хрущева секретарь ЦК КПСС Поляков с вопросом: есть ли в Белоруссии партийное руководство, и до какой поры белорусы будут партизанить? Немало горьких слов прибавил от себя. Собрали бюро ЦК и продублировали московскую бумагу. А через несколько дней на места пошел циркуляр Совета министров республики с разъяснениями: по нему выходило, что надо наладить планомерную ротацию свиного поголовья в личных хозяйствах, а значит, можно держать поросенка, полугодовалого подсвинка и товарного кабанчика.По поводу создания двух партий Никита Сергеевич явился лично в Минск. Кирилл Мазуров представил свой проект, исходя из особенностей некрупной республики. Было намечено оставить областную структуру прежней, а горкомы — их было всего 70 — подчинить напрямую ЦК. Разгневанный Никита веером пустил по кабинету Мазурова бумаги и принялся кричать свое излюбленное:— Опять партизаните!— Вы же просили дать наши предложения...— Но я сказал, какими они должны быть! А вы отсебятину порете!
Редакции «Колхозной правды» было поручено изучить опыт самого передового хозяйства страны, колхоза имени Кирова Мичуринского района, где председателем была дважды Герой Социалистического Труда Андреева. Наша делегация состояла из председателя колхоза имени Кирова Минского района Саши Лишая, бригадира овощеводческой бригады Василя Федоровича и доярки Ани. Ехали вызвать на соревнование самый-самый колхоз. В Мичуринск мы прибыли морозным зимним вечером. Естественно, гостеприимные хозяева не встретили. Устроившись в гостинице, И шли шикануть — поужинать в ресторане. В полутемном зале оказались одни, и полусонный официант предъявил нам ню в котором значилась тертая редька с постным маслом, хлеб и чай. Саша жестом бывалого гуляки взмахнул рукой:— Угощаю! Человек! Всю карту три раза!— Чево? — не привыкший к широким жестам, тощий, как селедка, малый растерялся.— Эх, деревня... Всем по две порции редьки, полбуханки хлеба и чайник кипятку.— Сделаем! — он лихо перекинул полотенце с руки на руку.— Василь, сбегай в номер, тащи сало и ветчину, найдешь в моем чемодане. И пару бутылок прихвати. Едешь на день, бери харч на неделю... А уж завтра в колхозе толком отобедаем, — широкий по натуре Лишай все еще надеялся, что с восходом солнца хозяева оттают.— Не разгоняйся, Петрович. Они сдали государству по 280 центнеров мяса на сто гектаров пашни, а у них-то пашни всего 800 гектаров. Только-только, чтоб вырастить эти центнеры. Сейчас, небось, и мышь из-под печи нечем выманить, — остудил я пыл главы делегации.Деревня производила впечатление холодного неуюта — серые дома вытянулись вдоль улицы, как воробьи на проводах — вроде бы и рядом, а вроде и поособку. Я никак не мог взять в толк, что же в этом порядке непривычного. Наконец, дошло: и спереди, и сзади ни деревца, ни кустика, ни садика, ни палисадничка. Нет заборов между усадьбами, так, какие-то выгородки из разномастного материала — почернелых Досок, прясел, кольев. И почти нет надворных построек. Это же колхоз будущего! Без приусадебных участков, коров, садов и огородов. Поражало безлюдье. Встретивший нас заместитель председателя колхоза Николай Ефимович (фамилию не помню) давал первую информацию у входа в правление:— Извините, сама в отъезде, на Кубани делится опытом, обещала завтра быть, может, и вас примет, — сказал он это вроде бы и без задней мысли, а по лицу, изрядно помятому жизнью, скользнула ироническая усмешка. — Я и о вашем приезде узнал случайно, от бухгалтера, сама забыла мне передать. Бабий ум короток, а тут еще заботы невпроворот — то в Кремль надо, то на ученый совет в академию, или опыт передавать. Нарасхват, знаете ли...В нашу беседу вторгся неизвестно откуда появившийся мужик в треухе, ватнике и валенках, потянутых автомобильной камерой. Он заголосил сразу на высокой ноте:— Ездите?! Смотрите!? Ездийте, ездийте, смотрите на горе наше, на нищету нашу! Как же, первая женщина, дважды Герой Социалистического Труда, доверенная самого... Кого?.. О-го-го! Сказал бы, да боюсь подвести вас. С меня взятки гладки, я деревенский придурок, а вы, небось, в чинах, поотрывают вам языки, чтоб не болтали...Николай Ефимович, вроде бы не слыша воплей, сказал:— Может, зайдем в правление?Поднимаясь по ступенькам, Лишай попросил:— Я хотел бы для начала баланс посмотреть за прошлый год. Бухгалтер на месте? Мне с ним сподручней потолковать, я сам колхозную бухгалтерию вел добрый десяток лет.— Бухгалтер на месте, да баланс в сейфе у хозяйки, она его никому не открывает...— Тогда посмотрим хозяйство, с народом поговорим.— Уже поговорили, — Николай Ефимович кивнул головой на дверь, из-за которой все еще доносилось выступление аборигена.— Актив завтра соберем? Надо же договор на соревнование обговорить, — не унимался Лишай.— Может завтра. Соберем, — неопределенно буркнул хозяин. — Идем на колхозный двор?Больше других мне запомнился огромный, как ангар, коровник, потому что такого огромного я прежде не видел. В предназначенном для четырехрядного содержания коров помещении стоял туман. В одном краю, на бетонном, мокром полу, без подстилки стояло десятка три мохнатых холмогорок. Грязные и мокрые, обросшие инеем, они понурились над пустыми кормушками.— К обеду барду Барда — побочный продукт переработки спирта, используется в качестве корма в животноводческих хозяйствах.
привезут со спиртзавода, ждут, — равнодушно пояснил Николай Ефимович.— Ревматизм у всех? — спросил Лишай.Он устало кивнул головой.— Еще чего покажешь?— Ничего. Разве только постройки. Скотина вся пошла под нож. Еще и прикупили, чтоб вытянуть 285 центнеров. Теперь всю зиму будем коров и поросят собирать с миру по нитке.А деньги откуда? — настырный Лишай лез с вопросами.— Оттель, все оттель, — Николай Ефимович ткнул пальцем в небо, он не скрывал раздражения. — Колхоз закредитован по самое некуда. Еще что-нибудь хотите посмотреть?Его колотнула дрожь, и он поднял воротник легкого пальто, сунул покрасневшие кисти рук в рукава. Из распахнутых дверей коровника тянуло сыростью, и меня тоже охватило ощущение неуютности, стало зябко.— Может, пообедаем, уже пора.Я думал, что мое предложение обрадует Николая Ефимовича: слава богу, не надо таскаться по разоренному хозяйству. Но он не обрадовался и не пригласил к столу. Отведя взгляд в сторону, произнес:— Если хотите... Только у нас тут негде, придется в город ехать, я дам машину.Гостеприимство на высшем уровне! Мы переглянулись с Лишаем, он пожал плечами и пригласил:— Может, и вы с нами?— Да я... В общем-то... я еще не обустроился, а то бы ко мне... Семью сюда не перевез... на птичьих правах... — Судя по всему, он был хороший человек, и ему было стыдно, что не может принять гостей по-людски.Памятуя наш опыт общения с местным общепитом, мы не стали искушать судьбу и поднялись прямо в номер к Саше, Василий Федорович подсуетился и добыл у рестораторов фирменной редьки и кислой капусты, приволок двухлитровый чайник кипятку. Нарезали сала, ветчины. Тихоня Анечка, краснея, сунула на край стола доброе кольцо домашней колбасы и литровую банку самодельной тушенки.Через полчаса все мы уже были на «ты» и продолжали делиться опытом. Оказалось, что наш провожатый был тут человеком новым. До приезда к Андреевой возглавлял соседний колхоз — миллионер, не миллионер, но с незамутненным банковским счетом и хорошо налаженным хозяйством. Райком, чтобы покрыть грехи любимицы Хрущева, воссоединил оба кооператива под андреевским флагом, а Николая Ефимовича назначил заместителем к ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21