Доктор филологии и средний писатель, он открыто не признавал марксистскую философию, имел предвзятые отношения к коммунистам и своеобразные взгляды на историю Великой Отечественной войны. Он считал, что напрасны были жертвы в осажденном Ленинграде, город надо было сдать немцам. Еще работая над фильмом о партизанах «Сыновья уходят в бой», пытался провести мысль о равной ответственности Советского Союза и фашистской Германии за ужасы войны. Но там он не имел поддержки от режиссера Виктора Турова, который в детском возрасте вместе с матерью прошел через гитлеровское рабство. Иное дело Элем Климов. Выросший в семье крупного партийного работника, он не испытал военных тягот и видел изнутри цинизм советской элиты. Судьба одарила Элема незаурядным талантом и критическим взглядом на жизнь, картины его были яркими, темпераментными, с сатирическими подтекстами. От гремучей смеси Адамович — Климов можно было ожидать чего угодно, но не благостного патриотического фильма, на который рассчитывали в Белоруссии. Положение осложнялось тем, что там они обрели высоких покровителей — первого секретаря ЦК Машерова и секретаря ЦК по идеологии Александра Трифоновича Кузьмина, это давало возможность сколько угодно играть в испорченный телефон. Разногласия выявились уже при первом знакомстве со сценарием. Мы не стали вступать в спор по поводу желания авторов снять ореол героизма с партизанского движения, оторвать его от повседневной жизни оккупированного населения. А когда пошел первый отснятый материал, то народные мстители представлены были, скорее, как плохо организованная толпа оборванцев. В конце концов, это было дело высоких белорусских покровителей. Мой старый друг Саша Кузьмин по телефону высказывал мне претензии по этому вопросу, а Ермаш приказал:— Не лезь, пусть сами разберутся.Нас волновало другое. В центре картины стояла принципиально неприемлемая сцена «Круговой бой», где и немцы, и партизаны, очумев от крови и ярости, уже потеряли человеческий облик, оказались равно жестокими и бессильными. Вольно или невольно, они уравнивались в ответственности за кровавое действо. К концу фильма главный герой, мальчишка, чья психика нарушена, стреляет в видение Гитлера. Выстрелы поражают ненавистный образ (фотографии) в обратном его развитии — от последнего бункера до младенческого возраста. Мы настаивали на том, чтобы исключить из сценария «Круговой бой» и последний выстрел в Гитлера-младенца. Такая последняя точка превращала фашизм из социального явления в патологическую закономерность, заложенную, якобы, в человека природой изначально.Злой рок преследовал картину. Именно в период работы над ней в жизни Элема Климова произошла страшная трагедия — на съемках картины в автомобильной катастрофе погибла его жена Лариса Шепитько. Это было тяжелым ударом и для всех нас, ибо погибла в поре расцвета обаятельная женщина, режиссер необыкновенного дарования. В работе над фильмом «Иди и смотри» наступил перерыв. Я не представляю, как Элем устоял, не сломался. Он завершил начатую Ларисой работу, снял документальный фильм о ее жизни и лишь потом продолжил съемки фильма о партизанах. Картина получилась жесткой и, даже сказал бы я, в чем-то жестокой. Особенно впечатляющим стал образ мальчишки, которому, пройдя через ужасы войны, уже не дано было стать нормальным человеком. Сцена «Круговой бой» не вошла в материал, и от последнего выстрела в Гитлера авторы отказались.Отношения с Климовым, естественно, разладились. «Испорченный телефон» возлагал всю вину на меня, ибо я был «диспетчером», слугой четырех господ, доносящим до группы претензии всех сторон — ЦК Белоруссии, «Мосфильма» и «Беларусьфильма», а также руководства Госкино. Все это очень напоминало древнюю традицию, когда рубили голову не полководцу, проигравшему битву, а гонцу, принесшему дурную весть.
Такова была рутина будней. Закончив тренировку нервов, я уезжал домой, захватив на вечер парочку сценариев, которые обязательно надо к завтрашнему утру прочитать. А назавтра все то же, только с новыми действующими лицами. Я чувствовал, что начинаю обрастать шерстью. За 15 лет лишь однажды удалось сходить в театр — мы с женой посмотрели в Большом балет «Спартак». Отпускные месяцы отдавал литературному творчеству, написал большую повесть «Вернись к юности», роман «Друзей не выбирают» , работал в соавторстве с моим бывшим студентом Сашей Поляковым и документалистом Михаилом Фрайманом над двухсерийным сценарием «Черная береза». Иногда, преимущественно в отпуске, случалось урвать час-другой, чтобы встать к мольберту. Усталость брала свое, и я честно предупредил Ермаша, что в день, когда мне исполнится 60, ему на стол ляжет мое заявление об уходе.
Немало приходилось заниматься и международными делами. Я, как и в юности, был жаден до познания иных миров, иных народов, но, бывая за рубежами, все равно рвался домой — мне быстро приедалась экзотика чужих стран, да и от основных обязанностей никто не освобождал, я понимал, что каждый день гостевания в далеких краях, вернувшись на родину, придется возмещать часами переработки. И все-таки богатство встреч с интересными людьми стоило того: светлой памяти доктор Альенде в последние дни его жизни, Индира Ганди, Пабло Неруда, Радж Капур, лидеры Алжира, Судана, Сомали, Вьетнама, клуб миллионеров — «отцов» Кливленда, центра атомной промышленности США, тусовка звезд Голливуда, собравшихся, чтобы поглазеть на советского «министра» — официальным советским делегациям въезд был закрыт, но я был гостем Сайруса Итона-младшего, одного из лидеров Кливлендской группы. Примечательным на этой встрече был разговор с известной актрисой и возмутительницей спокойствия Джейн Фондой. Она, отловив меня в шумной тусовке, задала вопрос, явно рассчитанный на то, чтобы поставить меня в тупик:— Как советский министр относится к сексуальной революции?Я отбился незамедлительно, ответив в американской грубоватой манере:— При помощи сексуальной революции можно разрушить кровать, но не социальную систему.Тусовка поддержала меня смехом, свистом и аплодисментами. А журналисты зауважали и не стали досаждать глупыми вопросами.Я был постоянным неофициальным куратором польской, чехословацкой и югославской кинематографий, желанным гостем Варшавы, Праги и Белграда...Поездки бывали не только интересными, но и трудными. Последнюю ночь в Судане, к примеру, пришлось коротать в офисе «Аэрофлота» — сыновья премьера, что называется, «положили глаз» на нашу актрису, и, уехав из гостиницы, мы загостились до отлета домой. «Сынки» наведались-таки в гостиницу и были разочарованы, не застав актрису в номере.На улицах Сантьяго де Чили наш автомобиль обстреляли из автомата — начинался мятеж. Но и мирные зарубежные будни бывали не всегда мирными.Однажды меня позвал Ермаш.— Сорочки чистые есть? — спросил он, протягивая руку для приветствия.— А куда и когда ехать? Я понимаю, что не в Канны и не в Милан, туда пошлешь Сизова или Баскакова (он был первым заместителем Ермаша), а на фестиваль в Индию ты уезжаешь сам.Ермаш засмеялся:— Догадливый ты парень, а не попал в точку, как раз в Индию и поедешь. Лететь завтра. Вот, возьми билеты и паспорт с визой. Я не могу лететь, на днях Пленум ЦК.— Хоть бы за пару дней предупредил, подготовиться надо.— А чего там готовиться — купи пару бутылок виски, и готов, у нас в буфете есть.— Какую картину послали в конкурс?— «Человек уходит за птицами».— Час от часу не легче, она у меня в печенках сидит.— Ну и пусть сидит, а ты без приза не возвращайся.— Да уж, с ней прорвешься.— А ты подсуетись, — он протянул руку. — Бывай. И не забудь позвонить Дине, пусть сорочки полегче готовит, там сорок градусов в тени. Поедешь, кстати, в ранге министра, программа заделана под меня.
Картина «Человек уходит за птицами» действительно рождалась нелегко. В основе сценария лежала красивая восточная притча, изукрашенная поэтическими завитушками. Читать — одно наслаждение. Режиссер Али Хамраев, поставивший немало ярких остросюжетных картин, сохранив в режиссерском сценарии красоту слога и все восклицательные знаки, не дал себе труда выстроить более или менее внятно сюжет и конструкцию, прописать диалоги и сцены. Я узнал об этом случайно, когда производственники попробовали разработать лимит затрат на постановку.— Не можем определить количество и стоимость объектов, сколько и каких потребуется актеров — ролевых и эпизодических, какая массовка потребуется, не известен объем декораций. О, прекрасноликая! О луноподобная! О, услада души моей! И только...Я позвонил в Ташкент:— Али! Если хочешь запуститься со своим Мушфики, срочно выезжай и доводи до ума режиссерский сценарий. Хочешь, обговорим предварительно.Ох, и намучился он со сценарием! Но все же сложил более или менее внятную конструкцию, поубрал изрядно словесных красот, очеловечил речь героев. Картина получилась красивой и романтической сказкой о восторгах любви в пору, когда цветет миндаль. Правда, дотошные редакторы наши отыскали в готовой ленте следы, по крайней мере, восьми модных мировых режиссеров. И вот теперь мне предстояло защищать честь Мушфики — так звали героя фильма — перед въедливыми взорами соперников на международном фестивале.К трапу самолета подали огромный, как вагон, «додж» с советским флажком на капоте, при сходе на землю меня щедро «огирляндили», разместили в люксе гостиницы «Акбар». Около двери в номер дежурили три босяка в пожелтевших от грязи белых костюмах, это оказалась правительственная охрана во главе с начальником «ихней девятки». Свалив в угол гирлянды, я перелистал красочно оформленную программу с неуклюжим переводом на русский язык. Но это не помешало обнаружить «мину» — итальянские кинематографисты представили на конкурс картину об ужасах сталинских репрессий. Картина была включена в программу. Значит, кончилось искусство, началась политика, и надо было реагировать быстро и эффективно. В тот же день я обратился с протестом к председателю жюри, понимая бессмысленность этого шага. Как и следовало ожидать, он отослал меня к отборочной комиссии, которая фактически утратила свои полномочия с началом фестиваля. Я понимал это, но рассчитывал, что волна протеста советской делегации достигнет ушей министра информации, шефа международных связей и одного из влиятельнейших лиц в правительстве. Я поручил переводчику сообщить помощнику министра, что завтра с утра намерен посетить его превосходительство. Сам, рискуя нарваться на отказ, разговаривать не стал. Зная, что фестивальные картины будут показываться на коммерческой основе в кинотеатрах, мы вместе с представителем «Совэкспортфильма» Игорем Анохиным решили совершить экскурсию по городу. Вот когда выявились преимущества машины с флажком — перед нами расступались даже коровы, гуляющие по улицам Дели, а худые полицейские на перекрестках вытягивались, рискуя превратиться в струну из жил. Итальянский фильм был повсюду снабжен фасадной рекламой, Мушфики терялся где-то в середине анонсного списка. Не избежал общего азарта и кинотеатр, который мы держали на паях с индийцами. Я сделал выговор Игорю, а он хозяину кинотеатра:— Чтоб завтра рекламы на фасаде не было! И продажу билетов на итальянцев прекратить! Я собирался перевести тебе деньги, а теперь погожу. Понял, чикидар (товарищ)?Утром в приемной у министра я узнал, что он будет не раньше, чем в 12 часов.— Я подожду, — и расположился на облезлом диванчике.Помощник поморщился, надеясь избавиться от меня, но, поняв, что этого не произойдет, учтиво спросил:— Чай, кока-кола, виски, коньяк?О, тут все, как у людей.— Виски.— Айс?Но айс. И ему, — я указал на переводчика, — и себе.Министра я прождал до трех, он время от времени позванивал, интересуясь, не лопнуло ли у меня терпение, о чем мне регулярно докладывал переводчик, выпускник университета имени Патриса Лумумбы. Наконец, его превосходительство прибыло. Мы где-то пересекались и потому поздоровались, как старые знакомые. Он был симпатичный и интеллигентный человек. Потому я не стал тратить времени на разминку и пригласил его вместе с супругой на отдых в Советский Союз. Он обещал подумать, но сказал, что я, видимо, ожидал его так долго не только за этим. Я изложил свою позицию по поводу включения в программу фильма, противоречащего регламенту фестиваля, где записано, что в программе не должно быть картин, унижающих достоинство других стран-участниц. Советская делегация просит изъять из программы итальянский фильм.— Программу комплектует отборочная комиссия, и я не могу вмешиваться в ее деятельность, — ответил министр, мило улыбаясь.— Значит, это промах вашего заместителя, производившего отбор картин. Я извиняюсь, что отнял ваше время. Хочу поставить в известность, что сегодня вечером я собираю пресс-конференцию, где заявлю, что советская делегация покидает фестиваль и сообщу причину.Я бил наверняка, потому что знал -индийцы мечтают поднять делийский фестиваль до уровня каннского или миланского. Крупный скандал бьы ни к чему. Он пообещал переговорить со своим заместителем и председателем жюри, мои доводы показались ему заслуживающими внимания. Мы расстались, кланяясь, улыбаясь и пожимая друг другу руки. Визит продолжался 12 минут.Меня свозили в Тадж-Махал. Итальянцы сняли с конкурса свою картину, благо она была в их программе не единственной; Али Хамраев получил высокую награду — серебряного павлина; директор кинотеатра снял с фасада рекламу опального фильма, но втихую продолжал торговать билетами, наклеив рекламку возле окошечка кассы. Пойманный за руку, он слезно молил не наказывать его, чтобы не ввергнуть в убытки, он и так на грани разорения, а вечером просит пожаловать на свадьбу дочери. Глянув на груду подарков, мы поняли, что разорение ему не грозит — одного из бесчисленных алмазов хватит бедняге, чтобы купить, по меньшей мере, парочку кинотеатров.Неизгладимый след оставило в памяти участие в берлинском кинофестивале, куда мы вместе с режиссером Ларисой Шепитько привезли ее картину «Восхождение» по повести Василя Быкова «Сотников». Разве можно забыть напряженную тишину зала, когда в финальных кадрах на экране появился осиянный небесным светом лик восходящего на Голгофу партизана, гениально сыгранного молодым Борисом Плотниковым. И финал — покаянное лобзание родной земли предавшим его товарищем — артист Гостюхин ушел дальше замысла режиссера и провел эту сцену на высочайшем трагедийном уровне, на пределе искренности. Лариса смотрела на экран, напряженно сжавшись. Она не могла выйти из этого состояния и в минуты долгой овации, и на старте пресс-конференции, отвечала, будто продолжая бой, начатый ее героями... В паузе я шепнул:— Лариса, спокойнее, на вас не нападают, вами восхищаются.Картине единодушно был присужден приз ФИПРЕССИ. И следующую работу — фильм «Матера» она ставила с той же истовостью, глубоко веря в Бога, родную землю и святое предназначение художника. Она была из плеяды великих русских художников, хоть и родилась в Западной Украине.Ради таких минут стоило сносить и пренебрежение снобов, и тяжелый гнет власти, и работу под ежедневным давлением со всех сторон.
Вот уже и 60 стукнуло. Я заикнулся насчет пенсии, а Ермаш в ответ:— Поработай еще пару лет. Неудобно получится — в канун сорокалетия Дня Победы Ермаш увольняет ветерана войны...— Сил нету, да и надоел я творческим работникам. Как только терпят...— Терпят, говоришь? А сколько поздравлений получил? А цветов — машину загрузили.— Так это специально, на поминки.— Типун тебе на язык!Я ошибся не намного, вскоре мы справляли поминки и по советскому кино, и по советской власти...Гору приветственных адресов я за один раз унести не смог. Шикарные папки, высший уровень подхалимажа — на Руси это умеют. Если поверить тому, что написано, то получалось, что я, по меньшей мере, гениальный руководитель и, вообще, отец советского кино, ну, вроде, как сейчас Туркменбаши. А подписи — хоть музей автографов устраивай. В общем, самая пора подводить итоги. Я недостоин был громкого славословия. Это мне надо благодарить судьбу за то, что свела она меня с миром кинематографа. Мой труд вовсе не походил на кропотливое радение чиновника. За годы, проведенные на Малом Гнездниковском переулке, я прошел мастер-класс у выдающихся деятелей киноискусства. С каждым из них я совершал движение от литературного сценария через режиссерскую разработку до готовой ленты, вникая в движение мысли мастера, ее непрерывное обогащение, развитие и углубление образов. Григорий Козинцев, Лев Кулиджанов, Сергей Бондарчук, Евгений Матвеев, Лариса Шепитько, Сергей Герасимов, Станислав Ростоцкий, Василий Шукшин, Элем Климов, Марлен Хуциев, Виктор Туров, Иосиф Хейфиц, Реваз Чхеидзе, Сико Долидзе, Иван Пырьев, Глеб Панфилов и многие другие, о ком я уже вспоминал, — идя рядом с ними, углубляясь в их работы, я постигал тайны кинематографического процесса и сложный мир художников экрана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Такова была рутина будней. Закончив тренировку нервов, я уезжал домой, захватив на вечер парочку сценариев, которые обязательно надо к завтрашнему утру прочитать. А назавтра все то же, только с новыми действующими лицами. Я чувствовал, что начинаю обрастать шерстью. За 15 лет лишь однажды удалось сходить в театр — мы с женой посмотрели в Большом балет «Спартак». Отпускные месяцы отдавал литературному творчеству, написал большую повесть «Вернись к юности», роман «Друзей не выбирают» , работал в соавторстве с моим бывшим студентом Сашей Поляковым и документалистом Михаилом Фрайманом над двухсерийным сценарием «Черная береза». Иногда, преимущественно в отпуске, случалось урвать час-другой, чтобы встать к мольберту. Усталость брала свое, и я честно предупредил Ермаша, что в день, когда мне исполнится 60, ему на стол ляжет мое заявление об уходе.
Немало приходилось заниматься и международными делами. Я, как и в юности, был жаден до познания иных миров, иных народов, но, бывая за рубежами, все равно рвался домой — мне быстро приедалась экзотика чужих стран, да и от основных обязанностей никто не освобождал, я понимал, что каждый день гостевания в далеких краях, вернувшись на родину, придется возмещать часами переработки. И все-таки богатство встреч с интересными людьми стоило того: светлой памяти доктор Альенде в последние дни его жизни, Индира Ганди, Пабло Неруда, Радж Капур, лидеры Алжира, Судана, Сомали, Вьетнама, клуб миллионеров — «отцов» Кливленда, центра атомной промышленности США, тусовка звезд Голливуда, собравшихся, чтобы поглазеть на советского «министра» — официальным советским делегациям въезд был закрыт, но я был гостем Сайруса Итона-младшего, одного из лидеров Кливлендской группы. Примечательным на этой встрече был разговор с известной актрисой и возмутительницей спокойствия Джейн Фондой. Она, отловив меня в шумной тусовке, задала вопрос, явно рассчитанный на то, чтобы поставить меня в тупик:— Как советский министр относится к сексуальной революции?Я отбился незамедлительно, ответив в американской грубоватой манере:— При помощи сексуальной революции можно разрушить кровать, но не социальную систему.Тусовка поддержала меня смехом, свистом и аплодисментами. А журналисты зауважали и не стали досаждать глупыми вопросами.Я был постоянным неофициальным куратором польской, чехословацкой и югославской кинематографий, желанным гостем Варшавы, Праги и Белграда...Поездки бывали не только интересными, но и трудными. Последнюю ночь в Судане, к примеру, пришлось коротать в офисе «Аэрофлота» — сыновья премьера, что называется, «положили глаз» на нашу актрису, и, уехав из гостиницы, мы загостились до отлета домой. «Сынки» наведались-таки в гостиницу и были разочарованы, не застав актрису в номере.На улицах Сантьяго де Чили наш автомобиль обстреляли из автомата — начинался мятеж. Но и мирные зарубежные будни бывали не всегда мирными.Однажды меня позвал Ермаш.— Сорочки чистые есть? — спросил он, протягивая руку для приветствия.— А куда и когда ехать? Я понимаю, что не в Канны и не в Милан, туда пошлешь Сизова или Баскакова (он был первым заместителем Ермаша), а на фестиваль в Индию ты уезжаешь сам.Ермаш засмеялся:— Догадливый ты парень, а не попал в точку, как раз в Индию и поедешь. Лететь завтра. Вот, возьми билеты и паспорт с визой. Я не могу лететь, на днях Пленум ЦК.— Хоть бы за пару дней предупредил, подготовиться надо.— А чего там готовиться — купи пару бутылок виски, и готов, у нас в буфете есть.— Какую картину послали в конкурс?— «Человек уходит за птицами».— Час от часу не легче, она у меня в печенках сидит.— Ну и пусть сидит, а ты без приза не возвращайся.— Да уж, с ней прорвешься.— А ты подсуетись, — он протянул руку. — Бывай. И не забудь позвонить Дине, пусть сорочки полегче готовит, там сорок градусов в тени. Поедешь, кстати, в ранге министра, программа заделана под меня.
Картина «Человек уходит за птицами» действительно рождалась нелегко. В основе сценария лежала красивая восточная притча, изукрашенная поэтическими завитушками. Читать — одно наслаждение. Режиссер Али Хамраев, поставивший немало ярких остросюжетных картин, сохранив в режиссерском сценарии красоту слога и все восклицательные знаки, не дал себе труда выстроить более или менее внятно сюжет и конструкцию, прописать диалоги и сцены. Я узнал об этом случайно, когда производственники попробовали разработать лимит затрат на постановку.— Не можем определить количество и стоимость объектов, сколько и каких потребуется актеров — ролевых и эпизодических, какая массовка потребуется, не известен объем декораций. О, прекрасноликая! О луноподобная! О, услада души моей! И только...Я позвонил в Ташкент:— Али! Если хочешь запуститься со своим Мушфики, срочно выезжай и доводи до ума режиссерский сценарий. Хочешь, обговорим предварительно.Ох, и намучился он со сценарием! Но все же сложил более или менее внятную конструкцию, поубрал изрядно словесных красот, очеловечил речь героев. Картина получилась красивой и романтической сказкой о восторгах любви в пору, когда цветет миндаль. Правда, дотошные редакторы наши отыскали в готовой ленте следы, по крайней мере, восьми модных мировых режиссеров. И вот теперь мне предстояло защищать честь Мушфики — так звали героя фильма — перед въедливыми взорами соперников на международном фестивале.К трапу самолета подали огромный, как вагон, «додж» с советским флажком на капоте, при сходе на землю меня щедро «огирляндили», разместили в люксе гостиницы «Акбар». Около двери в номер дежурили три босяка в пожелтевших от грязи белых костюмах, это оказалась правительственная охрана во главе с начальником «ихней девятки». Свалив в угол гирлянды, я перелистал красочно оформленную программу с неуклюжим переводом на русский язык. Но это не помешало обнаружить «мину» — итальянские кинематографисты представили на конкурс картину об ужасах сталинских репрессий. Картина была включена в программу. Значит, кончилось искусство, началась политика, и надо было реагировать быстро и эффективно. В тот же день я обратился с протестом к председателю жюри, понимая бессмысленность этого шага. Как и следовало ожидать, он отослал меня к отборочной комиссии, которая фактически утратила свои полномочия с началом фестиваля. Я понимал это, но рассчитывал, что волна протеста советской делегации достигнет ушей министра информации, шефа международных связей и одного из влиятельнейших лиц в правительстве. Я поручил переводчику сообщить помощнику министра, что завтра с утра намерен посетить его превосходительство. Сам, рискуя нарваться на отказ, разговаривать не стал. Зная, что фестивальные картины будут показываться на коммерческой основе в кинотеатрах, мы вместе с представителем «Совэкспортфильма» Игорем Анохиным решили совершить экскурсию по городу. Вот когда выявились преимущества машины с флажком — перед нами расступались даже коровы, гуляющие по улицам Дели, а худые полицейские на перекрестках вытягивались, рискуя превратиться в струну из жил. Итальянский фильм был повсюду снабжен фасадной рекламой, Мушфики терялся где-то в середине анонсного списка. Не избежал общего азарта и кинотеатр, который мы держали на паях с индийцами. Я сделал выговор Игорю, а он хозяину кинотеатра:— Чтоб завтра рекламы на фасаде не было! И продажу билетов на итальянцев прекратить! Я собирался перевести тебе деньги, а теперь погожу. Понял, чикидар (товарищ)?Утром в приемной у министра я узнал, что он будет не раньше, чем в 12 часов.— Я подожду, — и расположился на облезлом диванчике.Помощник поморщился, надеясь избавиться от меня, но, поняв, что этого не произойдет, учтиво спросил:— Чай, кока-кола, виски, коньяк?О, тут все, как у людей.— Виски.— Айс?Но айс. И ему, — я указал на переводчика, — и себе.Министра я прождал до трех, он время от времени позванивал, интересуясь, не лопнуло ли у меня терпение, о чем мне регулярно докладывал переводчик, выпускник университета имени Патриса Лумумбы. Наконец, его превосходительство прибыло. Мы где-то пересекались и потому поздоровались, как старые знакомые. Он был симпатичный и интеллигентный человек. Потому я не стал тратить времени на разминку и пригласил его вместе с супругой на отдых в Советский Союз. Он обещал подумать, но сказал, что я, видимо, ожидал его так долго не только за этим. Я изложил свою позицию по поводу включения в программу фильма, противоречащего регламенту фестиваля, где записано, что в программе не должно быть картин, унижающих достоинство других стран-участниц. Советская делегация просит изъять из программы итальянский фильм.— Программу комплектует отборочная комиссия, и я не могу вмешиваться в ее деятельность, — ответил министр, мило улыбаясь.— Значит, это промах вашего заместителя, производившего отбор картин. Я извиняюсь, что отнял ваше время. Хочу поставить в известность, что сегодня вечером я собираю пресс-конференцию, где заявлю, что советская делегация покидает фестиваль и сообщу причину.Я бил наверняка, потому что знал -индийцы мечтают поднять делийский фестиваль до уровня каннского или миланского. Крупный скандал бьы ни к чему. Он пообещал переговорить со своим заместителем и председателем жюри, мои доводы показались ему заслуживающими внимания. Мы расстались, кланяясь, улыбаясь и пожимая друг другу руки. Визит продолжался 12 минут.Меня свозили в Тадж-Махал. Итальянцы сняли с конкурса свою картину, благо она была в их программе не единственной; Али Хамраев получил высокую награду — серебряного павлина; директор кинотеатра снял с фасада рекламу опального фильма, но втихую продолжал торговать билетами, наклеив рекламку возле окошечка кассы. Пойманный за руку, он слезно молил не наказывать его, чтобы не ввергнуть в убытки, он и так на грани разорения, а вечером просит пожаловать на свадьбу дочери. Глянув на груду подарков, мы поняли, что разорение ему не грозит — одного из бесчисленных алмазов хватит бедняге, чтобы купить, по меньшей мере, парочку кинотеатров.Неизгладимый след оставило в памяти участие в берлинском кинофестивале, куда мы вместе с режиссером Ларисой Шепитько привезли ее картину «Восхождение» по повести Василя Быкова «Сотников». Разве можно забыть напряженную тишину зала, когда в финальных кадрах на экране появился осиянный небесным светом лик восходящего на Голгофу партизана, гениально сыгранного молодым Борисом Плотниковым. И финал — покаянное лобзание родной земли предавшим его товарищем — артист Гостюхин ушел дальше замысла режиссера и провел эту сцену на высочайшем трагедийном уровне, на пределе искренности. Лариса смотрела на экран, напряженно сжавшись. Она не могла выйти из этого состояния и в минуты долгой овации, и на старте пресс-конференции, отвечала, будто продолжая бой, начатый ее героями... В паузе я шепнул:— Лариса, спокойнее, на вас не нападают, вами восхищаются.Картине единодушно был присужден приз ФИПРЕССИ. И следующую работу — фильм «Матера» она ставила с той же истовостью, глубоко веря в Бога, родную землю и святое предназначение художника. Она была из плеяды великих русских художников, хоть и родилась в Западной Украине.Ради таких минут стоило сносить и пренебрежение снобов, и тяжелый гнет власти, и работу под ежедневным давлением со всех сторон.
Вот уже и 60 стукнуло. Я заикнулся насчет пенсии, а Ермаш в ответ:— Поработай еще пару лет. Неудобно получится — в канун сорокалетия Дня Победы Ермаш увольняет ветерана войны...— Сил нету, да и надоел я творческим работникам. Как только терпят...— Терпят, говоришь? А сколько поздравлений получил? А цветов — машину загрузили.— Так это специально, на поминки.— Типун тебе на язык!Я ошибся не намного, вскоре мы справляли поминки и по советскому кино, и по советской власти...Гору приветственных адресов я за один раз унести не смог. Шикарные папки, высший уровень подхалимажа — на Руси это умеют. Если поверить тому, что написано, то получалось, что я, по меньшей мере, гениальный руководитель и, вообще, отец советского кино, ну, вроде, как сейчас Туркменбаши. А подписи — хоть музей автографов устраивай. В общем, самая пора подводить итоги. Я недостоин был громкого славословия. Это мне надо благодарить судьбу за то, что свела она меня с миром кинематографа. Мой труд вовсе не походил на кропотливое радение чиновника. За годы, проведенные на Малом Гнездниковском переулке, я прошел мастер-класс у выдающихся деятелей киноискусства. С каждым из них я совершал движение от литературного сценария через режиссерскую разработку до готовой ленты, вникая в движение мысли мастера, ее непрерывное обогащение, развитие и углубление образов. Григорий Козинцев, Лев Кулиджанов, Сергей Бондарчук, Евгений Матвеев, Лариса Шепитько, Сергей Герасимов, Станислав Ростоцкий, Василий Шукшин, Элем Климов, Марлен Хуциев, Виктор Туров, Иосиф Хейфиц, Реваз Чхеидзе, Сико Долидзе, Иван Пырьев, Глеб Панфилов и многие другие, о ком я уже вспоминал, — идя рядом с ними, углубляясь в их работы, я постигал тайны кинематографического процесса и сложный мир художников экрана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21