Открылось оно приветственной речью Бирнса, подчеркнувшего важность сохранения мира в бассейне Тихого океана и выразившего надежду, что союзные государства – участники комиссии будут поддерживать «такое же единство действий и целей, какое позволило выиграть войну», с тем чтобы «искоренить семена потенциальных войн, где бы они ни обнаружились».
Затем были обсуждены организационные вопросы. Представитель Китая Вэй Даомин выдвинул кандидатуру американского представителя генерал-майора Фрэнка Маккоя на пост постоянного председателя комиссии. Эту кандидатуру в кратких выступлениях поддержали представитель Нидерландов Лоудон и я. Маккой был единодушно избран председателем. Также единодушно был избран генеральным секретарем Нелсон Джонсон, бывший американский посол в Китае. В заключение был избран руководящий комитет с целью подготовки повестки дня для ближайших заседаний. В него вошли представители всех 11 членов ДВК.
На пленарном заседании ДВК 14 марта были также созданы шесть рабочих комитетов. Я был избран председателем комитета по укреплению демократических тенденций. В круг его ведения входили вопросы установления свободы слова, религии и мышления, уважения основных человеческих прав, позитивной политики по переориентации японцев и другие мероприятия по демократизации.
Назначение меня председателем этого комитета не означало, что мои функции в комиссии ограничивались только поставленными перед ними задачами. Из-за отсутствия Громыко, одного из трех вице-председателей ДВК, его функции выполнял я. Поэтому в круг моей компетенции входили все вопросы, которыми занималась комиссия. Рассматривая их, я, конечно, в полной мере использовал опыт и знания советников делегации Коробочкина и Долбина. В дальнейшем к делегации присоединился и адмирал Рамишвили. Перед каждым заседанием мы тщательно изучали документы по Японии, представляемые секретариатом, а также разрабатывали собственные предложения для ДВК, вносимые по указанию МИД или по инициативе самой делегации, но по согласованию с Москвой.
Деловая обстановка в ДВК была, в общем, удовлетворительной, хотя по временам на заседаниях и возникали серьезные трения. Главное противодействие подлинной демократизации Японии исходило от архиреакционного генерала Макартура, видевшего в деятельности ДВК помеху своей практически неограниченной власти.
Ярким примером консервативного подхода к перестройке политической жизни Японии могут служить энергичные усилия Макартура во что бы то ни стало сохранить в Японии монархию во главе с императором Хирохито, придав ей и самому императору формальные «демократические» атрибуты. По мнению советской стороны, подобное отношение к Хирохито противоречило принципам Потсдамской декларации, пункт 6 которой гласил: «Навсегда должны быть устранены власть и влияние тех, кто обманул и ввел в заблуждение народ Японии, заставив его идти по пути всемирных завоеваний…» По этой причине советская делегация возражала против покровительства Макартура Хирохито. Наша позиция была сформулирована в документе, представленном мною в ДВК в мае. Однако американская делегация не согласилась с ним и склонила на свою сторону большинство членов комиссии.
Приводя этот пример, я вовсе не хочу утверждать, что ДВК вообще игнорировала советские предложения. Наоборот, многие из них вошли составной частью в решения ДВК и придали им положительный характер.
ДВК просуществовала до 1952 года. Лично я, в качестве представителя СССР, участвовал в ее деятельности на ее наиболее активном этапе – до осени 1947 года – и, естественно, мог бы поведать о многих, весьма существенных перипетиях этой деятельности. Однако я вынужден ограничиться уже сказанным выше. А что касается итоговой оценки последней и ее значения в послевоенной истории Японии, то я сошлюсь на статью «Дальневосточная комиссия» в 13-м томе Большой Советской Энциклопедии, в которой говорится:
«Благодаря усилиям советской дипломатии, неуклонно отстаивающей принципы Потсдамской (Берлинской) декларации 1945 г. о демократизации и демилитаризации Японии, Дальневосточной комиссией в 1946–1947 гг. были приняты решения, соответствующие духу этой декларации: «Основная политика в отношении Японии после капитуляции» (19 июня 1947 г.), «Сокращение военно-промышленного потенциала Японии» (14 августа 1947 г.), «Принципы организации японских профсоюзов» (6 декабря 1946 г.). Однако правительство США, игнорируя принципы Потсдамской декларации и решения Дальневосточной комиссии, с самого начала оккупации установило свой монопольный политический, экономический и военный контроль над Японией и повело в Японии политику, полностью противоречащую международным соглашениям об оккупации Японии».
Со своей стороны добавлю, что приведенный выше перечень положительных решений ДВК можно было бы намного удлинить, но и их также постигла общая участь – быть осуществленными только частично или вовсе преданными забвению. По мере того как правящие круги США все явственнее вставали на путь агрессивной политики, тем меньше американское правительство считалось с деятельностью ДВК. К 1950 году она была практически парализована. А после заключения в сентябре 1951 года американо-английским блоком сепаратного мирного договора с Японией правительство США в апреле 1952 года односторонне заявило о прекращении деятельности ДВК, тем самым вновь нарушив международные соглашения о Японии.
6. Чрезвычайный и Полномочный Посол Советского Союза
После февральской беседы с В. М. Молотовым, когда он заявил мне, что вопрос о моем назначении вместо Громыко в принципе решен, неясным оставалось только время его практического осуществления.
16 марта 1946 года в Вашингтон приехал А. А. Громыко. 23-го он окончательно расстался с посольством, подписав приказ о сдаче мне дел в связи со своим освобождением от должности посла. Впрочем, одно дело – еще в качестве посла – он все-таки совершил, посетив на прощание Бирнса и запросив агреман на назначение меня Чрезвычайным и Полномочным Послом СССР. Теперь дело было за ответом Белого дома. Но это, казалось бы, чисто формальное дело, которое, как правило, решается в течение нескольких дней, по каким-то причинам надолго затормозилось.
По прошествии трех недель после запроса Громыко МИД попросил американское посольство в Москве напомнить госдепартаменту о желательности решения затянувшегося вопроса об агремане. И тут вдруг выяснилось, что американское посольство не имело понятия об этом запросе. Тотчас связавшись с госдепартаментом, оно через день информировало МИД, что задержка произошла из-за досадного «технического» недоразумения. Что касается агремана, то правительство США с удовлетворением дает согласие на мое назначение послом.
10 апреля 1946 года Президиум Верховного Совета СССР назначил меня Чрезвычайным и Полномочным Послом СССР в Соединенных Штатах Америки.
Новая остановка возникла из-за верительных грамот, которые были доставлены диппочтой только во второй половине мая.
Выше мне уже приходилось отмечать, что множественное число в выражении «верительные грамоты» является данью склонному к архаизмам языку дипломатического протокола. В действительности это была всего лишь одна «грамота», а именно послание Председателя Президиума Верховного Совета СССР Н. М. Шверника от 25 апреля 1946 года на имя президента США Гарри Трумэна.
Оно было очень краткое и завершалось таким абзацем:
«Аккредитуя гражданина Николая Васильевича Новикова настоящей грамотой, Президиум Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик просит ВАС, ГОСПОДИН ПРЕЗИДЕНТ, принять его с благосклонностью и верить всему тому, что он будет иметь честь излагать ВАМ от имени Правительства Союза Советских Социалистических Республик».
По общепринятым протокольным правилам акту вручения верительных грамот предшествует встреча аккредитуемого посла с министром иностранных дел соответствующей страны – для первого его знакомства с главным контрагентом по дипломатическим сношениям. И хотя я в Вашингтоне новичком не был и с государственным секретарем Дж. Бирнсом имел дело многократно, тем не менее протокольную процедуру полагалось соблюсти и в данном случае.
Визит Бирнсу я нанес 31 мая. Встретил он меня чрезвычайно любезно: с жаром пожал мне руку, поздравил с новым назначением, затем усадил на диван рядом с собою. Здесь, продолжая разговор о моем назначении, он в извиняющемся тоне поведал мне нелепую историю с задержкой агремана. Я добродушно принял его извинения: чего, мол, не бывает.
Бирнс сообщил мне дату церемонии в Белом доме – 3 июня. Я передал ему неофициальный перевод текста моего обращения к президенту. Требовалось это для предварительного ознакомления последнего. В порядке взаимности предусматривалось и мое предварительное ознакомление с текстом ответной речи президента. Подобная процедура исключала какие-либо недоразумения в ходе церемонии.
Вот текст моего обращения:
«Господин Президент,
Я имею честь вручить Вам верительные грамоты, которыми Президиум Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик аккредитует меня при Вашем Превосходительстве в качестве Чрезвычайного и Полномочного Посла СССР, а также отзывные грамоты моего предшественника.
Для меня является большой честью представлять Советский Союз в Соединенных Штатах Америки, с которыми моя страна связана узами боевого содружества в борьбе против общего врага.
Как в период войны, когда боевое содружество между нашими странами сыграло большую роль в освобождении всего человечества от ига фашизма, так и в настоящее время взаимоотношения между СССР и США имеют важное значение для дела всеобщего мира и безопасности. Сознание этого факта не может не привести каждого искреннего сторонника мира к выводу о необходимости дальнейшего укрепления тесного сотрудничества между Советским Союзом и Соединенными Штатами Америки.
Сознавая возложенные на меня ответственные задачи, я приложу все усилия к тому, чтобы способствовать развитию и укреплению политических, экономических и культурных взаимоотношений между нашими странами.
Позвольте мне, Господин Президент, выразить уверенность, что при выполнении своей высокой миссии я встречу с Вашей стороны и со стороны Правительства Соединенных Штатов Америки всемерную поддержку и содействие».
Бирнс пробежал глазами перевод и не без напыщенности произнес:
– Очень хорошо! Вполне достойно представителя великой союзной державы, сыгравшей столь важную роль в достижении победы над агрессорами и готовой самоотверженно трудиться для дела мира.
Вслед за этим он протянул мне текст довольно пространного ответного обращения президента, приводить которое я не стану.
Прочтя этот документ, подготовленный госдепартаментом для президента, я не остался в долгу у Бирнса и в свою очередь не поскупился на аналогичный комплимент.
Были произнесены еще две-три любезные фразы, и мой протокольный визит приблизился к окончанию. Ведь затрагивать деловые вопросы в ходе его не полагалось. Но я, вопреки обычаю, решил все-таки вскользь задеть один из них, чрезвычайно затянувшийся, благо проект речи президента давал мне для этого косвенный повод.
Держа в руках президентское обращение, я повторно прочел – на сей раз вслух – тот пассаж из него, где говорилось о «быстром и сочувственном рассмотрении» любых советских предложений по улучшению и укреплению политических, экономических и культурных отношений между нашими странами. Прочел достаточно выразительно, сделав особое ударение на словах «быстрое и сочувственное рассмотрение» и при этом многозначительно взглянув на собеседника. Тот, конечно, сразу же догадался, что я имел в виду.
– О, я отлично вижу, что вы подразумеваете, – натянуто усмехнулся он. – Ваш взгляд красноречивей всякой ноты укоряет меня за проволочку с ответом о займе.
– Ваша проницательность делает вам честь, мистер Бирнс, – не стал я отрицать его догадку. – На память мне действительно пришел наш последний разговор на эту тему.
В нескольких словах поясню, в чем суть дела.
С просьбой о займе в 6 миллиардов долларов Советское правительство обратилось к правительству США осенью 1945 года. Последнее согласилось «благожелательно рассмотреть» просьбу о займе, но лишь в размере одного миллиарда долларов. С тех пор на протяжении семи месяцев оно так и не удосужилось сделать это. Советская сторона не раз напоминала о необходимости ускорить ответ. Напомнил об этом Бирнсу и я при свидании с ним 15 марта, но ответа по существу дела не получил.
Не получил его я и сейчас.
С вымученной улыбкой на своей лисьей физиономии Бирнс промолвил:
– К сожалению, я и сегодня еще не готов сообщить вам что-либо определенное.
Я молча пожал плечами. Теперь можно было не задерживаться дольше в кабинете государственного секретаря. Расстался я с ним, как легко понять, не в мажорном настроении.
Уклончивый ответ Бирнса лучше всех благожелательных фраз президента о всестороннем укреплении советско-американских отношений раскрывал смысл оттяжки с вопросом о займе: ее целью было просто-напросто оказать экономическое давление на Советский Союз.
Но спекуляция на послевоенных экономических трудностях Советского Союза, говорил я себе по дороге в посольство, не принесет дивидендов Вашингтону. В случае необходимости Советская страна идет на те или иные компромиссы, не поступаясь, конечно, принципиальными соображениями. Но на капитуляцию она не пойдет никогда!
* * *
Во второй части данной книги я описал необычайно пышную церемонию вручения верительных грамот египетскому королю Фаруку. Менее парадно, как это и подобает дворам монархов в изгнании, происходила моя аккредитация при югославском короле Петре и греческом – Георге, хотя и в этих случаях было сделано все возможное, чтобы придать этому акту должный декорум. Не лишен был некоторой парадности и соответствующий церемониал в Московском Кремле, где я неоднократно присутствовал при вручении грамот М. И. Калинину моими «подшефными» послами и посланниками. Но в Вашингтоне протокольная сторона этого акта была сведена до такого минимума, что следовало бы говорить уже не о церемонии, а о простой встрече, хотя и на весьма высоком уровне.
В соответствии с этой упрощенной процедурой 3 июня я в полном одиночестве приехал в начале первого в госдепартамент, где встретился с Джеймсом Бирнсом. После краткой беседы мы с ним направились пешком к расположенному по соседству западному крылу Белого дома, где в пристройке помещались канцелярия и рабочий кабинет президента Гарри Трумэна. На втором этаже здания, в скудно меблированной приемной нас приветствовал личный секретарь Трумэна – высокий молодой человек с идеально прямым пробором напомаженных волос. Он распахнул дверь президентского кабинета и сказал: «Господин президент ждет вас, господин посол», жестом пригласил нас войти. Было 12 часов 20 минут – время, точно указанное в расписании деловых приемов Трумэна на 3 июня.
В кабинете из-за большого письменного стола проворно поднялся и пошел нам навстречу президент. Лицо его было сморщено в улыбку, которая плохо ему удавалась, голос его, когда он заговорил, слегка дрожал, как будто от волнения, а в действительности от какого-то дефекта голосовых связок. Несмотря на то что мое знакомство с Трумэном состоялось еще с год назад, Бирнс представил ему меня по всей форме, и мы пожали друг другу руки. После обмена приветственными фразами я передал президенту свои верительные грамоты, отзывные грамоты Громыко и свою «речь», взамен которой получил от него его «речь».
Теперь настал черед аудиенции, по обычаю предоставляемой главами государств вновь аккредитованным дипломатическим представителям. Состоялась она за рабочим столом президента в присутствии государственного секретаря. Должен сказать, что, хотя ни одна из наших «речей» и не произносилась, их содержание не осталось втуне. Они послужили неплохой основой для нашей беседы, в ходе которой часто вставлял реплики и Бирнс. Таким образом, когда на следующий день пресса опубликовала тексты обеих «речей», можно было без особой натяжки считать, что они были произнесены.
Аудиенция продолжалась минут пятнадцать. По ее окончании Бирнс проводил меня до приемной, где препоручил заботам личного секретаря, а сам вернулся в кабинет президента для аудиенции по текущим делам своего ведомства. Заключительный штрих в этой несложной протокольной процедуре принадлежал личному секретарю президента, проводившему меня до подъезда Белого дома, где меня ждала машина посольства.
На другой день после вручения верительных грамот пресса широко откликнулась на этот факт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Затем были обсуждены организационные вопросы. Представитель Китая Вэй Даомин выдвинул кандидатуру американского представителя генерал-майора Фрэнка Маккоя на пост постоянного председателя комиссии. Эту кандидатуру в кратких выступлениях поддержали представитель Нидерландов Лоудон и я. Маккой был единодушно избран председателем. Также единодушно был избран генеральным секретарем Нелсон Джонсон, бывший американский посол в Китае. В заключение был избран руководящий комитет с целью подготовки повестки дня для ближайших заседаний. В него вошли представители всех 11 членов ДВК.
На пленарном заседании ДВК 14 марта были также созданы шесть рабочих комитетов. Я был избран председателем комитета по укреплению демократических тенденций. В круг его ведения входили вопросы установления свободы слова, религии и мышления, уважения основных человеческих прав, позитивной политики по переориентации японцев и другие мероприятия по демократизации.
Назначение меня председателем этого комитета не означало, что мои функции в комиссии ограничивались только поставленными перед ними задачами. Из-за отсутствия Громыко, одного из трех вице-председателей ДВК, его функции выполнял я. Поэтому в круг моей компетенции входили все вопросы, которыми занималась комиссия. Рассматривая их, я, конечно, в полной мере использовал опыт и знания советников делегации Коробочкина и Долбина. В дальнейшем к делегации присоединился и адмирал Рамишвили. Перед каждым заседанием мы тщательно изучали документы по Японии, представляемые секретариатом, а также разрабатывали собственные предложения для ДВК, вносимые по указанию МИД или по инициативе самой делегации, но по согласованию с Москвой.
Деловая обстановка в ДВК была, в общем, удовлетворительной, хотя по временам на заседаниях и возникали серьезные трения. Главное противодействие подлинной демократизации Японии исходило от архиреакционного генерала Макартура, видевшего в деятельности ДВК помеху своей практически неограниченной власти.
Ярким примером консервативного подхода к перестройке политической жизни Японии могут служить энергичные усилия Макартура во что бы то ни стало сохранить в Японии монархию во главе с императором Хирохито, придав ей и самому императору формальные «демократические» атрибуты. По мнению советской стороны, подобное отношение к Хирохито противоречило принципам Потсдамской декларации, пункт 6 которой гласил: «Навсегда должны быть устранены власть и влияние тех, кто обманул и ввел в заблуждение народ Японии, заставив его идти по пути всемирных завоеваний…» По этой причине советская делегация возражала против покровительства Макартура Хирохито. Наша позиция была сформулирована в документе, представленном мною в ДВК в мае. Однако американская делегация не согласилась с ним и склонила на свою сторону большинство членов комиссии.
Приводя этот пример, я вовсе не хочу утверждать, что ДВК вообще игнорировала советские предложения. Наоборот, многие из них вошли составной частью в решения ДВК и придали им положительный характер.
ДВК просуществовала до 1952 года. Лично я, в качестве представителя СССР, участвовал в ее деятельности на ее наиболее активном этапе – до осени 1947 года – и, естественно, мог бы поведать о многих, весьма существенных перипетиях этой деятельности. Однако я вынужден ограничиться уже сказанным выше. А что касается итоговой оценки последней и ее значения в послевоенной истории Японии, то я сошлюсь на статью «Дальневосточная комиссия» в 13-м томе Большой Советской Энциклопедии, в которой говорится:
«Благодаря усилиям советской дипломатии, неуклонно отстаивающей принципы Потсдамской (Берлинской) декларации 1945 г. о демократизации и демилитаризации Японии, Дальневосточной комиссией в 1946–1947 гг. были приняты решения, соответствующие духу этой декларации: «Основная политика в отношении Японии после капитуляции» (19 июня 1947 г.), «Сокращение военно-промышленного потенциала Японии» (14 августа 1947 г.), «Принципы организации японских профсоюзов» (6 декабря 1946 г.). Однако правительство США, игнорируя принципы Потсдамской декларации и решения Дальневосточной комиссии, с самого начала оккупации установило свой монопольный политический, экономический и военный контроль над Японией и повело в Японии политику, полностью противоречащую международным соглашениям об оккупации Японии».
Со своей стороны добавлю, что приведенный выше перечень положительных решений ДВК можно было бы намного удлинить, но и их также постигла общая участь – быть осуществленными только частично или вовсе преданными забвению. По мере того как правящие круги США все явственнее вставали на путь агрессивной политики, тем меньше американское правительство считалось с деятельностью ДВК. К 1950 году она была практически парализована. А после заключения в сентябре 1951 года американо-английским блоком сепаратного мирного договора с Японией правительство США в апреле 1952 года односторонне заявило о прекращении деятельности ДВК, тем самым вновь нарушив международные соглашения о Японии.
6. Чрезвычайный и Полномочный Посол Советского Союза
После февральской беседы с В. М. Молотовым, когда он заявил мне, что вопрос о моем назначении вместо Громыко в принципе решен, неясным оставалось только время его практического осуществления.
16 марта 1946 года в Вашингтон приехал А. А. Громыко. 23-го он окончательно расстался с посольством, подписав приказ о сдаче мне дел в связи со своим освобождением от должности посла. Впрочем, одно дело – еще в качестве посла – он все-таки совершил, посетив на прощание Бирнса и запросив агреман на назначение меня Чрезвычайным и Полномочным Послом СССР. Теперь дело было за ответом Белого дома. Но это, казалось бы, чисто формальное дело, которое, как правило, решается в течение нескольких дней, по каким-то причинам надолго затормозилось.
По прошествии трех недель после запроса Громыко МИД попросил американское посольство в Москве напомнить госдепартаменту о желательности решения затянувшегося вопроса об агремане. И тут вдруг выяснилось, что американское посольство не имело понятия об этом запросе. Тотчас связавшись с госдепартаментом, оно через день информировало МИД, что задержка произошла из-за досадного «технического» недоразумения. Что касается агремана, то правительство США с удовлетворением дает согласие на мое назначение послом.
10 апреля 1946 года Президиум Верховного Совета СССР назначил меня Чрезвычайным и Полномочным Послом СССР в Соединенных Штатах Америки.
Новая остановка возникла из-за верительных грамот, которые были доставлены диппочтой только во второй половине мая.
Выше мне уже приходилось отмечать, что множественное число в выражении «верительные грамоты» является данью склонному к архаизмам языку дипломатического протокола. В действительности это была всего лишь одна «грамота», а именно послание Председателя Президиума Верховного Совета СССР Н. М. Шверника от 25 апреля 1946 года на имя президента США Гарри Трумэна.
Оно было очень краткое и завершалось таким абзацем:
«Аккредитуя гражданина Николая Васильевича Новикова настоящей грамотой, Президиум Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик просит ВАС, ГОСПОДИН ПРЕЗИДЕНТ, принять его с благосклонностью и верить всему тому, что он будет иметь честь излагать ВАМ от имени Правительства Союза Советских Социалистических Республик».
По общепринятым протокольным правилам акту вручения верительных грамот предшествует встреча аккредитуемого посла с министром иностранных дел соответствующей страны – для первого его знакомства с главным контрагентом по дипломатическим сношениям. И хотя я в Вашингтоне новичком не был и с государственным секретарем Дж. Бирнсом имел дело многократно, тем не менее протокольную процедуру полагалось соблюсти и в данном случае.
Визит Бирнсу я нанес 31 мая. Встретил он меня чрезвычайно любезно: с жаром пожал мне руку, поздравил с новым назначением, затем усадил на диван рядом с собою. Здесь, продолжая разговор о моем назначении, он в извиняющемся тоне поведал мне нелепую историю с задержкой агремана. Я добродушно принял его извинения: чего, мол, не бывает.
Бирнс сообщил мне дату церемонии в Белом доме – 3 июня. Я передал ему неофициальный перевод текста моего обращения к президенту. Требовалось это для предварительного ознакомления последнего. В порядке взаимности предусматривалось и мое предварительное ознакомление с текстом ответной речи президента. Подобная процедура исключала какие-либо недоразумения в ходе церемонии.
Вот текст моего обращения:
«Господин Президент,
Я имею честь вручить Вам верительные грамоты, которыми Президиум Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик аккредитует меня при Вашем Превосходительстве в качестве Чрезвычайного и Полномочного Посла СССР, а также отзывные грамоты моего предшественника.
Для меня является большой честью представлять Советский Союз в Соединенных Штатах Америки, с которыми моя страна связана узами боевого содружества в борьбе против общего врага.
Как в период войны, когда боевое содружество между нашими странами сыграло большую роль в освобождении всего человечества от ига фашизма, так и в настоящее время взаимоотношения между СССР и США имеют важное значение для дела всеобщего мира и безопасности. Сознание этого факта не может не привести каждого искреннего сторонника мира к выводу о необходимости дальнейшего укрепления тесного сотрудничества между Советским Союзом и Соединенными Штатами Америки.
Сознавая возложенные на меня ответственные задачи, я приложу все усилия к тому, чтобы способствовать развитию и укреплению политических, экономических и культурных взаимоотношений между нашими странами.
Позвольте мне, Господин Президент, выразить уверенность, что при выполнении своей высокой миссии я встречу с Вашей стороны и со стороны Правительства Соединенных Штатов Америки всемерную поддержку и содействие».
Бирнс пробежал глазами перевод и не без напыщенности произнес:
– Очень хорошо! Вполне достойно представителя великой союзной державы, сыгравшей столь важную роль в достижении победы над агрессорами и готовой самоотверженно трудиться для дела мира.
Вслед за этим он протянул мне текст довольно пространного ответного обращения президента, приводить которое я не стану.
Прочтя этот документ, подготовленный госдепартаментом для президента, я не остался в долгу у Бирнса и в свою очередь не поскупился на аналогичный комплимент.
Были произнесены еще две-три любезные фразы, и мой протокольный визит приблизился к окончанию. Ведь затрагивать деловые вопросы в ходе его не полагалось. Но я, вопреки обычаю, решил все-таки вскользь задеть один из них, чрезвычайно затянувшийся, благо проект речи президента давал мне для этого косвенный повод.
Держа в руках президентское обращение, я повторно прочел – на сей раз вслух – тот пассаж из него, где говорилось о «быстром и сочувственном рассмотрении» любых советских предложений по улучшению и укреплению политических, экономических и культурных отношений между нашими странами. Прочел достаточно выразительно, сделав особое ударение на словах «быстрое и сочувственное рассмотрение» и при этом многозначительно взглянув на собеседника. Тот, конечно, сразу же догадался, что я имел в виду.
– О, я отлично вижу, что вы подразумеваете, – натянуто усмехнулся он. – Ваш взгляд красноречивей всякой ноты укоряет меня за проволочку с ответом о займе.
– Ваша проницательность делает вам честь, мистер Бирнс, – не стал я отрицать его догадку. – На память мне действительно пришел наш последний разговор на эту тему.
В нескольких словах поясню, в чем суть дела.
С просьбой о займе в 6 миллиардов долларов Советское правительство обратилось к правительству США осенью 1945 года. Последнее согласилось «благожелательно рассмотреть» просьбу о займе, но лишь в размере одного миллиарда долларов. С тех пор на протяжении семи месяцев оно так и не удосужилось сделать это. Советская сторона не раз напоминала о необходимости ускорить ответ. Напомнил об этом Бирнсу и я при свидании с ним 15 марта, но ответа по существу дела не получил.
Не получил его я и сейчас.
С вымученной улыбкой на своей лисьей физиономии Бирнс промолвил:
– К сожалению, я и сегодня еще не готов сообщить вам что-либо определенное.
Я молча пожал плечами. Теперь можно было не задерживаться дольше в кабинете государственного секретаря. Расстался я с ним, как легко понять, не в мажорном настроении.
Уклончивый ответ Бирнса лучше всех благожелательных фраз президента о всестороннем укреплении советско-американских отношений раскрывал смысл оттяжки с вопросом о займе: ее целью было просто-напросто оказать экономическое давление на Советский Союз.
Но спекуляция на послевоенных экономических трудностях Советского Союза, говорил я себе по дороге в посольство, не принесет дивидендов Вашингтону. В случае необходимости Советская страна идет на те или иные компромиссы, не поступаясь, конечно, принципиальными соображениями. Но на капитуляцию она не пойдет никогда!
* * *
Во второй части данной книги я описал необычайно пышную церемонию вручения верительных грамот египетскому королю Фаруку. Менее парадно, как это и подобает дворам монархов в изгнании, происходила моя аккредитация при югославском короле Петре и греческом – Георге, хотя и в этих случаях было сделано все возможное, чтобы придать этому акту должный декорум. Не лишен был некоторой парадности и соответствующий церемониал в Московском Кремле, где я неоднократно присутствовал при вручении грамот М. И. Калинину моими «подшефными» послами и посланниками. Но в Вашингтоне протокольная сторона этого акта была сведена до такого минимума, что следовало бы говорить уже не о церемонии, а о простой встрече, хотя и на весьма высоком уровне.
В соответствии с этой упрощенной процедурой 3 июня я в полном одиночестве приехал в начале первого в госдепартамент, где встретился с Джеймсом Бирнсом. После краткой беседы мы с ним направились пешком к расположенному по соседству западному крылу Белого дома, где в пристройке помещались канцелярия и рабочий кабинет президента Гарри Трумэна. На втором этаже здания, в скудно меблированной приемной нас приветствовал личный секретарь Трумэна – высокий молодой человек с идеально прямым пробором напомаженных волос. Он распахнул дверь президентского кабинета и сказал: «Господин президент ждет вас, господин посол», жестом пригласил нас войти. Было 12 часов 20 минут – время, точно указанное в расписании деловых приемов Трумэна на 3 июня.
В кабинете из-за большого письменного стола проворно поднялся и пошел нам навстречу президент. Лицо его было сморщено в улыбку, которая плохо ему удавалась, голос его, когда он заговорил, слегка дрожал, как будто от волнения, а в действительности от какого-то дефекта голосовых связок. Несмотря на то что мое знакомство с Трумэном состоялось еще с год назад, Бирнс представил ему меня по всей форме, и мы пожали друг другу руки. После обмена приветственными фразами я передал президенту свои верительные грамоты, отзывные грамоты Громыко и свою «речь», взамен которой получил от него его «речь».
Теперь настал черед аудиенции, по обычаю предоставляемой главами государств вновь аккредитованным дипломатическим представителям. Состоялась она за рабочим столом президента в присутствии государственного секретаря. Должен сказать, что, хотя ни одна из наших «речей» и не произносилась, их содержание не осталось втуне. Они послужили неплохой основой для нашей беседы, в ходе которой часто вставлял реплики и Бирнс. Таким образом, когда на следующий день пресса опубликовала тексты обеих «речей», можно было без особой натяжки считать, что они были произнесены.
Аудиенция продолжалась минут пятнадцать. По ее окончании Бирнс проводил меня до приемной, где препоручил заботам личного секретаря, а сам вернулся в кабинет президента для аудиенции по текущим делам своего ведомства. Заключительный штрих в этой несложной протокольной процедуре принадлежал личному секретарю президента, проводившему меня до подъезда Белого дома, где меня ждала машина посольства.
На другой день после вручения верительных грамот пресса широко откликнулась на этот факт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56