Имелись австрийские пфенниги с еще одним царствующим долгожителем -- императором Францем-Йосифом. Достаточно много он приобрел и восточных раритетов: старинных монет Китая и Японии, круглых и бочкообразных, но с неизменной забавной квадратной дырой посередине. Приятно ласкали взор небольшие арабские монеты с узорчатой вязью своих загадочных надписей. По магометанской вере запрещалось изображать лики восточных правителей. Зато на монетах Латинской Америки гордо красовались генералы-освободители: Боливар, Сан-Мартин, Бернадетто -- в непременных треугольных шляпах и на вздыбленных лошадях.
С двадцатым веком у Нумизмата и совсем не было проблем. Одна только Африка, совсем недавно получившая независимость, занимала добрых шесть планшетов. Индия, Пакистан, всякие там Филиппины и Индонезии щедро чеканили свои монеты, радуя этим нумизматов всего мира. Забавляли Силина и монеты Австралии. Неестественно блестящие, словно хромированные, они обильно рекламировали животный мир континента: кенгуру, киви, коалу и ехидну.
Но главный отдел коллекции Силина занимали монеты России. Имелись у него самые первые, еще времен Киевской Руси, сребреники, конечно в копиях, правда, очень похожие, с аляповатыми изображениями правителей и трезубцем на реверсе. Монеты пятнадцатого, шестнадцатого веков, маленькие, бесформенные, с всадниками в короне и с копьем, знаменитые копейки, -- их Силин приобретал в Москве просто за бешеные деньги. Проще было с монетами Петровской эпохи. Их осталось побольше, да и выписать можно было по каталогам. Полушки, гроши, полтины, гривенники, медные и серебряные -- свыше полутора тысяч материальных свидетелей ушедшей эпохи.
Немногочисленные гости, первый раз посетившие дом Силина и лицезревшие именно эту часть коллекции, просто шалели от такого обилия незнакомых им видов денег. Многие и знать не знали, что такое грош или алтын, полушка или деньга. В коллекции Михаил собрал монеты всех Романовых, начиная с первого Михаила, своего тезки, и до Николая Второго. Имелись и совсем редкие экземпляры, вроде рубля Иоанна Антоновича, венценосного младенца, правившего чуть больше года и свергнутого "дщерью Петровой", Елизаветой.
Но самой большой гордостью, можно сказать, святыней Силина являлся константиновский рубль. И главное было не в том, что один он стоил больше всех остальных монет. Он был стержнем коллекции, именно он определял ее значимость и неповторимость. А значит, он в какой-то степени и был смыслом всей жизни Нумизмата.
В роковой вечер ограбления Силин, увидев на полу беспорядочно разбросанные пустые планшеты, первым делом начал искать планшет под номером двадцать. Он находился в самом низу его хитроумной "вертушки", и у Нумизмата теплилась надежда, что до него руки у грабителей не дошли, тем более что там размещалась лишь маленькая потертая коробочка, обшитая черным бархатом, с одной-единственной монетой.
Надежда рухнула, когда Михаил увидел валяющуюся в стороне открытую коробку. Розоватый потертый бархат с небольшим округлым углублением внутри чуть не убил Силина. Хватая ртом внезапно оскудневший кислородом воздух, он прижал рукой сердце и, опустившись на колени, долго ждал, когда же выскочит из груди длинная цыганская игла, не позволявшая Михаилу даже сделать вдох. Только из глаз его текли и текли слезы. ЧЕРНАЯ ТЕТРАДЬ
Константиновский рубль
Запись на форзаце (заполнено рукой Силина).
"Константиновский рубль, серебряная монета с изображением на одной стороне двуглавого орла со всеми регалиями (короной, булавой, скипетром), окруженного венком из лавровых листьев. Под орлом три буквы: "С.П.Б." -- знак Петербургского монетного двора. По кругу монеты надпись: "Рубль. Чистаго серебра 4 золотника 21 доля". На другой стороне портрет лысоватого человека с бакенбардами и коротким вздернутым носом. Под портретом дата: "1825 год", а по кругу надпись: "Б.М. Константинъ ИМП. и САМ. ВСЕРОСС."
На ребре (гурте) монеты надпись: "сер. 83 1/3 пробы 4 зол. 14/25 доли". В современном пересчете вес монеты составляет 20,73 грамма.
Монета была изготовлена в период междуцарствия после смерти Александра Первого и воцарения Николая Первого. В связи с событиями на Сенатской площади 14 декабря все чертежи, штампы, а также пробные оттиски на олове и готовые монеты были переданы в архив. Первые слухи о константиновском рубле появились уже после смерти Николая Первого, в 1857 году. Лишь при Александре Втором пять изготовленных монет были извлечены на свет Божий. Одну монету государь оставил себе, одну передал в Эрмитаж, остальные распределил между родственниками: Великому князю Георгию Михайловичу, принцу Александру Гессенскому и Великому князю Сергею Александровичу. После революции монета Александра Второго оказалась в Московском Историческом музее, остальные три через некоторое время появились на Западе. Средняя цена константиновского рубля оценивается при продаже на аукционах в долларах от ста четырнадцати до ста сорока тысяч. (Эти слова подчеркнуты рукой Силина).
Но! Судя по документам Министерства финансов, было изготовлено ШЕСТЬ монет! Судьба этой загадочной шестой монеты неизвестна".
И ниже более крупным резким почерком: "Всем, кроме меня!" 5. СТАРЫЙ ВОЛК.
Хотя в ночь после разговора со следователем Силин вряд ли проспал больше двух часов, утром он поднялся легкий и энергичный. Нумизмат наконец-то понял, что ему надо делать.
Первым делом Михаил отправился на стройку за расчетом. Бригадир, все его звали за въедливый и работящий характер Кротом, долго уговаривал его остаться. Таких работников, как Силин, надо было еще поискать. Но Нумизмат был неумолим, и Крот, бригадир, подрядчик и бухгалтер шабашников, скрепя сердце, отсчитал Михаилу его долю честно заработанных денег.
-- Все-таки чудик ты, Мишка, -- сказал Крот напоследок. -- Из-за каких-то там медяшек бросаешь такую работу! Что делать-то будешь? Неужто сам искать их начнешь?
-- Не угадал, -- усмехнулся Михаил. -- Куплю сейчас бутылку водки и напьюсь.
Крот с сомнением покачал головой. Трезвость и уравновешенность Силина вошла в бригаде в поговорки. Если бы он увидел Нумизмата через пять минут, то очень бы удивился. Михаил действительно купил бутылку в одном из ларьков и, упрятав ее в свою объемную серую сумку, двинулся куда-то на окраину, в частный сектор.
Идти ему пришлось далеко. Асфальт кончился, и приходилось лавировать между громадных луж. Нумизмат поскальзывался на раскисшей земле, чертыхался и проклинал осень.
Нужный ему дом Силин сразу даже и не узнал. Небольшой, приземистый, раньше он был выкрашен кокетливой голубой краской, c резными розовыми наличниками, с двумя любовно выписанными голубками, целующимися на фасаде. Теперь же голубая краска выцвела и пооблетела, о птичьей идиллии напоминали только два еле проглядывающих на фасаде белых пятна. Легкий штакетник у палисадника изрядно поредел, а массивные ворота сильно перекосились, надеясь со временем завалиться совсем.
Подойдя к двери, Силин повернул было круглое кольцо щеколды, но бухающий собачий лай заставил его поостеречься. Чуть подождав и убедившись, что внушительный лай четвероногого охранника ничуть не побеспокоил хозяев дома, Михаил два раза сильно ударил кольцом щеколды в потемневшие плахи калитки. Пришлось подождать еще минуты две, прежде чем заскрипели несмазанные петли входной двери и негромкий, бесцветный голос спросил:
-- Кого там черти принесли?
-- Открывай, Федотыч, свои! -- почти весело отозвался Силин.
Судя по звукам, доносящимся с другой стороны забора, хозяин принялся загонять в конуру не очень этим довольную собаку, а потом уж загремели и запоры калитки.
Хотя Силин и готовился к встрече, но все-таки не мог не содрогнуться при виде лица владельца дома. Оно отражало всю его бурную жизнь. Изрезанный морщинами лоб, впалые, морщинистые щеки, губы, провалившиеся внутрь беззубого рта, белесые, кустистые брови, прикрывающие выцветшие, непонятного цвета глаза. А довершал портрет нещадно изуродованный нос, короткий, словно обрубленный, с наполовину оторванной ноздрей.
-- А, племяш. А я думал, опять "литер" приперся! -- без особой радости сказал хозяин. Обниматься с родственником он явно не собирался, да и Силин целоваться не спешил.
-- Какой "литер"? -- спросил он.
-- Да участковый у нас, летеха. Молодой, рьяный. Чуть не каждый день пасет. Ну пошли в хату, раз пришел.
Пока они шли по двору, Силин думал о превратностях человеческой судьбы. Василий Федотович и в самом деле приходился родным братом матери, младшим и единственным. Он появился на свет, когда старшая из сестер Жилиных уже вышла замуж, а две другие ходили в школу. Долгожданного наследника фамилии холили, лелеяли, тем более что парень рос хоть куда: красивый, кудрявый, всегда задиристый и нахальный. Именно это сочетание привело его первый раз на скамью подсудимых -- порезал после танцев заезжего пацана из Железногорска, посмевшего танцевать с Васькиной подругой. По малолетству получил тогда не много, но жизнь уже слетела с катушек и понеслась по тюрьмам и лагерям. Сроки все возрастали, последний раз ему светил уже "вышак", да помиловали, дали пятнадцать за убийство.
Отсидев от звонка да звонка, Федотыч вернулся домой никому не нужным инвалидом с массой болезней от педикулеза до туберкулеза. Получив скудную "болезненную" пенсию, он поселился в доме своей умершей матери. Сначала Васян, так его звали блатные, попытался ввязаться в активную жизнь воровского мира, благо старички и среднее поколение воров его уважали. Но вот молодежь уже чхала на все и на всех. За какой-то год Васян потерял большинство старых знакомых из паханов, сам чуть не ввязался в кровавые разборки, но вовремя свалился с обострением чахотки, три месяца отвалялся в "тубике", выжил и никуда уже не лез, коротая свои дни жизнью типичного русского бомжа.
Из открывшейся двери дядькиного жилища дохнуло застоявшимся запахом дешевого табака и еще чем-то кислым, затхлым. Силин поневоле сморщился. Васян никогда не проветривал дом, дабы лишний раз не топить "голландку".
Оглядевшись по сторонам, Михаил пробормотал себе под нос:
-- Да, однако...
Он сам жил холостяцкой жизнью, питался концентратами, генеральную стирку и уборку проводил раз в месяц, но его квартира отличалась от дома Васяна, как Зимний дворец от чукотской яранги. Уборкой и стиркой дядька себя не утруждал совсем. Слава Богу, если раз в месяц ходил в городскую баню. Под Пасху тетя Зоя, младшая из сестер Жилиных -- последняя родная ему душа, устраивала генеральный шмон: стирку, уборку, полный аврал.
Плюхнувшись на некогда красный, а теперь черный засаленный и лоснящийся диван, старый уголовник откинул голову на спинку и, прикрыв глаза, сказал:
-- Падай вон в кресло. Только осторожно, сильно не ерзай, а то вместо ножки там кирпичи.
Покосившись вниз, Силин действительно обнаружил вместо левой ножки два силикатных кирпича. Федотыч же по-прежнему не открывал глаз.
-- Калган болит, -- пояснил он. -- Третьего дня пенсию давали, вчера кончилась. Да жлоб один вместо водяры керосина этого приволок, портвейна. Теперь хоть в "аркашку" лезь.
Нумизмат в свое время с подачи дядьки пытался изучить "блатную музыку", но все равно многое не понимал в разговоре родственничка, тем более что Федотыч всегда говорил тихим, ровным, без лишних эмоций голосом.
"Аркашка" -- это вроде бы петля, удавка," -- вспомнил Михаил.
-- И ни один кирюха не прется, чтоб похмелить! Да, нет мне сегодня вантажа. И чифирь не заваришь, уже и вторяк прогнал, один байкал остался.
"Это он про чай," -- снова перевел Михаил. Молча достав из сумки бутылку, он поставил ее на стол перед родственником. Услышав знакомый звук, тот приоткрыл глаза.
-- Обос... и не жить! -- роскошно выразил Васян свой восторг. -- Ты же вроде не киряешь?
-- Да я и сейчас не пью, -- признался Силин, продолжая выгружать подарки: колбасу, три пачки "Примы", пачку чая.
-- Значит, по делу притопал, раз и чихнарь, и тарочку приволок.
-- Угадал. Ну "поправься" сначала, а потом поговорим.
Зная дядькины традиции, Михаил плеснул и себе немного водки в почерневшую изнутри от чифиря фарфоровую чашку с отбитой ручкой. Дядька вяло жевал деснами молочную колбасу, из его обычной снеди на столе присутствовала только тертая морковь. В конце жизни у старого зека обнаружилась тяга к земле, более того, некий Божий дар. В его небольшом огороде все просто дуром росло. Своими урожаями он приводил в ярость старух соседок. Капуста у него вырастала по полпуда весом, морковь напоминала снаряды для орудия среднего калибра. Глядя, как Федотыч с кряхтением тянет из земли свеклу размером с волейбольный мяч, те просто зеленели от зависти. Этими овощами он и питался всю зиму. От цинги спасался квашеной капустой, морковь и свеклу употреблял в сыром виде, перетирая их на мелкой терке, подсознательно понимая, что так сохраняется больше столь нужных ему витаминов. Ну, а пенсия уходила на водку, чай и папиросы.
-- Как здоровье-то? -- спросил Силин из вежливости.
-- А, полный амбец. Скоро в деревянный бушлат оденут. Ну ладно, не тяни бодягу, говори, что надо.
-- Коллекцию у меня украли... -- негромко, дрогнувшим голосом начал Нумизмат.
Дядька знал про увлечение Михаила, пару раз он приходил к нему домой. Постепенно Силин разгорячился, тем более что они выпили еще, а спиртное он плохо переносил, так что, рассказывая об отношении следователя к его беде, даже прослезился.
-- Я на нее всю жизнь положил, а они...
-- А они на тебя положили, -- прервал его стенания Васян, на вид у него не было ни в одном глазу. Он весь как-то подобрался, заблестели глаза.
-- Ну-ка, расскажи еще раз про свою домуху, -- попросил он.
-- Чего? -- не понял Михаил.
-- Ну про кражу. Подломили у тебя хату или ключом открыли?
-- Ключом. Может, отмычкой, не знаю.
-- Покажи.
Васька протянул руку и долго рассматривал хитроумный ключ от силинского жилья.
-- Хороший сыч у тебя работал. Другой бы с прозвоном взял, дверь сломал, а этот -- старой школы. А показуху-то у тебя тоже забрали?
-- Чего? -- снова не понял Силин.
-- Ну, ордена-то у тебя висели, цацки эти.
-- В том-то и дело, что нет. Там и иконы были, и кресты старинные, бронзовые. А взяли только монеты.
-- Весили они сколько?
Силин задумался.
-- Ну, килограмм шестьдесят, может, больше.
-- Значит, не один гость у тебя был.
-- Почему?
-- По кочану. Сам не одну квартиру брал, знаю.
Вернув племяннику ключ, старик надолго задумался. Дымил своей вонючей "Примой", от нее даже Силин задыхался, а Васян, при его туберкулезе, не собирался бросать этой давней и смертельной привычки. Наконец он вынес свой вердикт:
-- Это у тебя не просто скачок был, съемщик постарался, наводчик. А раз хабар нигде не объявился, значит, все у одного барыги. Знавал я одного умельца, да тот с полгода назад хвостом шаркнул, ну, помер он, чего непонятно-то?
-- Слушай, дядька, помоги мне их найти! -- Силин перегнулся через стол, просто взмолился, как перед иконой. -- Жить я без этого не могу!
-- Это чтобы я тебе своих зашухарил, а ты мне их ментам подставил?! -изумился Федотыч.
-- Да на кой черт они мне нужны! Мне скупщик нужен! Сам же говоришь, что кто-то все оптом скупил. Мне только адрес, имя!
Лишь через полчаса, допив бутылку водки, дядька согласился. Жуя своим беззубым ртом тертую морковку, он поставил такие условия:
-- Ладушки. Только никаких ментов, и бабок мне надо побольше, по шалманам пройтись, покалякать кое с кем. Сегодня и начну, только покемарю немножко.
Небрежно сунув деньги Нумизмата в карман рубахи под старую, вытертую безрукавку из овчины, Федотыч завалился головой на круглый валик и задремал. Беззубый рот его при этом открылся, и лицо стало еще страшней. Силин невольно вспомнил разговоры о том, что нос свой дядька проиграл в карты, причем сам же его и отрезал. Не весь конечно, а только мягкую часть, до хряща.
Глянув на стол с остатками пиршества, Михаил с удивлением подумал, что у дядьки нет тараканов. Нумизмата же эти добровольные спутники человека просто достали. Почему-то он размышлял об этом долго и сосредоточенно, потом наконец понял, что, уходя в загул, Васян их просто вымораживает, забывая топить печку.
С облегчением покинув атмосферу этого своеобразного человеческого стойбища, Силин всю обратную дорогу думал о том, выгорит ли что-нибудь из его затеи. Конечно, Михаила грыз червь сомнения. Как уйдет дядька в недельный запой, и все, хана всем его планам и надеждам.
На следующий день Силин снова наведался к старому каторжанину, но дома его не обнаружил. На дверях дома висел амбарный замок, а по проволоке бегала здоровенная собака, явная полукровка овчарки с волком.
"Чем он ее кормит, интересно? Тоже, что ли, морковкой?" -- подумал Силин.
И на второй день Нумизмат застал ту же самую картину: на дверях замок и звериный рык из-за покосившихся ворот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
С двадцатым веком у Нумизмата и совсем не было проблем. Одна только Африка, совсем недавно получившая независимость, занимала добрых шесть планшетов. Индия, Пакистан, всякие там Филиппины и Индонезии щедро чеканили свои монеты, радуя этим нумизматов всего мира. Забавляли Силина и монеты Австралии. Неестественно блестящие, словно хромированные, они обильно рекламировали животный мир континента: кенгуру, киви, коалу и ехидну.
Но главный отдел коллекции Силина занимали монеты России. Имелись у него самые первые, еще времен Киевской Руси, сребреники, конечно в копиях, правда, очень похожие, с аляповатыми изображениями правителей и трезубцем на реверсе. Монеты пятнадцатого, шестнадцатого веков, маленькие, бесформенные, с всадниками в короне и с копьем, знаменитые копейки, -- их Силин приобретал в Москве просто за бешеные деньги. Проще было с монетами Петровской эпохи. Их осталось побольше, да и выписать можно было по каталогам. Полушки, гроши, полтины, гривенники, медные и серебряные -- свыше полутора тысяч материальных свидетелей ушедшей эпохи.
Немногочисленные гости, первый раз посетившие дом Силина и лицезревшие именно эту часть коллекции, просто шалели от такого обилия незнакомых им видов денег. Многие и знать не знали, что такое грош или алтын, полушка или деньга. В коллекции Михаил собрал монеты всех Романовых, начиная с первого Михаила, своего тезки, и до Николая Второго. Имелись и совсем редкие экземпляры, вроде рубля Иоанна Антоновича, венценосного младенца, правившего чуть больше года и свергнутого "дщерью Петровой", Елизаветой.
Но самой большой гордостью, можно сказать, святыней Силина являлся константиновский рубль. И главное было не в том, что один он стоил больше всех остальных монет. Он был стержнем коллекции, именно он определял ее значимость и неповторимость. А значит, он в какой-то степени и был смыслом всей жизни Нумизмата.
В роковой вечер ограбления Силин, увидев на полу беспорядочно разбросанные пустые планшеты, первым делом начал искать планшет под номером двадцать. Он находился в самом низу его хитроумной "вертушки", и у Нумизмата теплилась надежда, что до него руки у грабителей не дошли, тем более что там размещалась лишь маленькая потертая коробочка, обшитая черным бархатом, с одной-единственной монетой.
Надежда рухнула, когда Михаил увидел валяющуюся в стороне открытую коробку. Розоватый потертый бархат с небольшим округлым углублением внутри чуть не убил Силина. Хватая ртом внезапно оскудневший кислородом воздух, он прижал рукой сердце и, опустившись на колени, долго ждал, когда же выскочит из груди длинная цыганская игла, не позволявшая Михаилу даже сделать вдох. Только из глаз его текли и текли слезы. ЧЕРНАЯ ТЕТРАДЬ
Константиновский рубль
Запись на форзаце (заполнено рукой Силина).
"Константиновский рубль, серебряная монета с изображением на одной стороне двуглавого орла со всеми регалиями (короной, булавой, скипетром), окруженного венком из лавровых листьев. Под орлом три буквы: "С.П.Б." -- знак Петербургского монетного двора. По кругу монеты надпись: "Рубль. Чистаго серебра 4 золотника 21 доля". На другой стороне портрет лысоватого человека с бакенбардами и коротким вздернутым носом. Под портретом дата: "1825 год", а по кругу надпись: "Б.М. Константинъ ИМП. и САМ. ВСЕРОСС."
На ребре (гурте) монеты надпись: "сер. 83 1/3 пробы 4 зол. 14/25 доли". В современном пересчете вес монеты составляет 20,73 грамма.
Монета была изготовлена в период междуцарствия после смерти Александра Первого и воцарения Николая Первого. В связи с событиями на Сенатской площади 14 декабря все чертежи, штампы, а также пробные оттиски на олове и готовые монеты были переданы в архив. Первые слухи о константиновском рубле появились уже после смерти Николая Первого, в 1857 году. Лишь при Александре Втором пять изготовленных монет были извлечены на свет Божий. Одну монету государь оставил себе, одну передал в Эрмитаж, остальные распределил между родственниками: Великому князю Георгию Михайловичу, принцу Александру Гессенскому и Великому князю Сергею Александровичу. После революции монета Александра Второго оказалась в Московском Историческом музее, остальные три через некоторое время появились на Западе. Средняя цена константиновского рубля оценивается при продаже на аукционах в долларах от ста четырнадцати до ста сорока тысяч. (Эти слова подчеркнуты рукой Силина).
Но! Судя по документам Министерства финансов, было изготовлено ШЕСТЬ монет! Судьба этой загадочной шестой монеты неизвестна".
И ниже более крупным резким почерком: "Всем, кроме меня!" 5. СТАРЫЙ ВОЛК.
Хотя в ночь после разговора со следователем Силин вряд ли проспал больше двух часов, утром он поднялся легкий и энергичный. Нумизмат наконец-то понял, что ему надо делать.
Первым делом Михаил отправился на стройку за расчетом. Бригадир, все его звали за въедливый и работящий характер Кротом, долго уговаривал его остаться. Таких работников, как Силин, надо было еще поискать. Но Нумизмат был неумолим, и Крот, бригадир, подрядчик и бухгалтер шабашников, скрепя сердце, отсчитал Михаилу его долю честно заработанных денег.
-- Все-таки чудик ты, Мишка, -- сказал Крот напоследок. -- Из-за каких-то там медяшек бросаешь такую работу! Что делать-то будешь? Неужто сам искать их начнешь?
-- Не угадал, -- усмехнулся Михаил. -- Куплю сейчас бутылку водки и напьюсь.
Крот с сомнением покачал головой. Трезвость и уравновешенность Силина вошла в бригаде в поговорки. Если бы он увидел Нумизмата через пять минут, то очень бы удивился. Михаил действительно купил бутылку в одном из ларьков и, упрятав ее в свою объемную серую сумку, двинулся куда-то на окраину, в частный сектор.
Идти ему пришлось далеко. Асфальт кончился, и приходилось лавировать между громадных луж. Нумизмат поскальзывался на раскисшей земле, чертыхался и проклинал осень.
Нужный ему дом Силин сразу даже и не узнал. Небольшой, приземистый, раньше он был выкрашен кокетливой голубой краской, c резными розовыми наличниками, с двумя любовно выписанными голубками, целующимися на фасаде. Теперь же голубая краска выцвела и пооблетела, о птичьей идиллии напоминали только два еле проглядывающих на фасаде белых пятна. Легкий штакетник у палисадника изрядно поредел, а массивные ворота сильно перекосились, надеясь со временем завалиться совсем.
Подойдя к двери, Силин повернул было круглое кольцо щеколды, но бухающий собачий лай заставил его поостеречься. Чуть подождав и убедившись, что внушительный лай четвероногого охранника ничуть не побеспокоил хозяев дома, Михаил два раза сильно ударил кольцом щеколды в потемневшие плахи калитки. Пришлось подождать еще минуты две, прежде чем заскрипели несмазанные петли входной двери и негромкий, бесцветный голос спросил:
-- Кого там черти принесли?
-- Открывай, Федотыч, свои! -- почти весело отозвался Силин.
Судя по звукам, доносящимся с другой стороны забора, хозяин принялся загонять в конуру не очень этим довольную собаку, а потом уж загремели и запоры калитки.
Хотя Силин и готовился к встрече, но все-таки не мог не содрогнуться при виде лица владельца дома. Оно отражало всю его бурную жизнь. Изрезанный морщинами лоб, впалые, морщинистые щеки, губы, провалившиеся внутрь беззубого рта, белесые, кустистые брови, прикрывающие выцветшие, непонятного цвета глаза. А довершал портрет нещадно изуродованный нос, короткий, словно обрубленный, с наполовину оторванной ноздрей.
-- А, племяш. А я думал, опять "литер" приперся! -- без особой радости сказал хозяин. Обниматься с родственником он явно не собирался, да и Силин целоваться не спешил.
-- Какой "литер"? -- спросил он.
-- Да участковый у нас, летеха. Молодой, рьяный. Чуть не каждый день пасет. Ну пошли в хату, раз пришел.
Пока они шли по двору, Силин думал о превратностях человеческой судьбы. Василий Федотович и в самом деле приходился родным братом матери, младшим и единственным. Он появился на свет, когда старшая из сестер Жилиных уже вышла замуж, а две другие ходили в школу. Долгожданного наследника фамилии холили, лелеяли, тем более что парень рос хоть куда: красивый, кудрявый, всегда задиристый и нахальный. Именно это сочетание привело его первый раз на скамью подсудимых -- порезал после танцев заезжего пацана из Железногорска, посмевшего танцевать с Васькиной подругой. По малолетству получил тогда не много, но жизнь уже слетела с катушек и понеслась по тюрьмам и лагерям. Сроки все возрастали, последний раз ему светил уже "вышак", да помиловали, дали пятнадцать за убийство.
Отсидев от звонка да звонка, Федотыч вернулся домой никому не нужным инвалидом с массой болезней от педикулеза до туберкулеза. Получив скудную "болезненную" пенсию, он поселился в доме своей умершей матери. Сначала Васян, так его звали блатные, попытался ввязаться в активную жизнь воровского мира, благо старички и среднее поколение воров его уважали. Но вот молодежь уже чхала на все и на всех. За какой-то год Васян потерял большинство старых знакомых из паханов, сам чуть не ввязался в кровавые разборки, но вовремя свалился с обострением чахотки, три месяца отвалялся в "тубике", выжил и никуда уже не лез, коротая свои дни жизнью типичного русского бомжа.
Из открывшейся двери дядькиного жилища дохнуло застоявшимся запахом дешевого табака и еще чем-то кислым, затхлым. Силин поневоле сморщился. Васян никогда не проветривал дом, дабы лишний раз не топить "голландку".
Оглядевшись по сторонам, Михаил пробормотал себе под нос:
-- Да, однако...
Он сам жил холостяцкой жизнью, питался концентратами, генеральную стирку и уборку проводил раз в месяц, но его квартира отличалась от дома Васяна, как Зимний дворец от чукотской яранги. Уборкой и стиркой дядька себя не утруждал совсем. Слава Богу, если раз в месяц ходил в городскую баню. Под Пасху тетя Зоя, младшая из сестер Жилиных -- последняя родная ему душа, устраивала генеральный шмон: стирку, уборку, полный аврал.
Плюхнувшись на некогда красный, а теперь черный засаленный и лоснящийся диван, старый уголовник откинул голову на спинку и, прикрыв глаза, сказал:
-- Падай вон в кресло. Только осторожно, сильно не ерзай, а то вместо ножки там кирпичи.
Покосившись вниз, Силин действительно обнаружил вместо левой ножки два силикатных кирпича. Федотыч же по-прежнему не открывал глаз.
-- Калган болит, -- пояснил он. -- Третьего дня пенсию давали, вчера кончилась. Да жлоб один вместо водяры керосина этого приволок, портвейна. Теперь хоть в "аркашку" лезь.
Нумизмат в свое время с подачи дядьки пытался изучить "блатную музыку", но все равно многое не понимал в разговоре родственничка, тем более что Федотыч всегда говорил тихим, ровным, без лишних эмоций голосом.
"Аркашка" -- это вроде бы петля, удавка," -- вспомнил Михаил.
-- И ни один кирюха не прется, чтоб похмелить! Да, нет мне сегодня вантажа. И чифирь не заваришь, уже и вторяк прогнал, один байкал остался.
"Это он про чай," -- снова перевел Михаил. Молча достав из сумки бутылку, он поставил ее на стол перед родственником. Услышав знакомый звук, тот приоткрыл глаза.
-- Обос... и не жить! -- роскошно выразил Васян свой восторг. -- Ты же вроде не киряешь?
-- Да я и сейчас не пью, -- признался Силин, продолжая выгружать подарки: колбасу, три пачки "Примы", пачку чая.
-- Значит, по делу притопал, раз и чихнарь, и тарочку приволок.
-- Угадал. Ну "поправься" сначала, а потом поговорим.
Зная дядькины традиции, Михаил плеснул и себе немного водки в почерневшую изнутри от чифиря фарфоровую чашку с отбитой ручкой. Дядька вяло жевал деснами молочную колбасу, из его обычной снеди на столе присутствовала только тертая морковь. В конце жизни у старого зека обнаружилась тяга к земле, более того, некий Божий дар. В его небольшом огороде все просто дуром росло. Своими урожаями он приводил в ярость старух соседок. Капуста у него вырастала по полпуда весом, морковь напоминала снаряды для орудия среднего калибра. Глядя, как Федотыч с кряхтением тянет из земли свеклу размером с волейбольный мяч, те просто зеленели от зависти. Этими овощами он и питался всю зиму. От цинги спасался квашеной капустой, морковь и свеклу употреблял в сыром виде, перетирая их на мелкой терке, подсознательно понимая, что так сохраняется больше столь нужных ему витаминов. Ну, а пенсия уходила на водку, чай и папиросы.
-- Как здоровье-то? -- спросил Силин из вежливости.
-- А, полный амбец. Скоро в деревянный бушлат оденут. Ну ладно, не тяни бодягу, говори, что надо.
-- Коллекцию у меня украли... -- негромко, дрогнувшим голосом начал Нумизмат.
Дядька знал про увлечение Михаила, пару раз он приходил к нему домой. Постепенно Силин разгорячился, тем более что они выпили еще, а спиртное он плохо переносил, так что, рассказывая об отношении следователя к его беде, даже прослезился.
-- Я на нее всю жизнь положил, а они...
-- А они на тебя положили, -- прервал его стенания Васян, на вид у него не было ни в одном глазу. Он весь как-то подобрался, заблестели глаза.
-- Ну-ка, расскажи еще раз про свою домуху, -- попросил он.
-- Чего? -- не понял Михаил.
-- Ну про кражу. Подломили у тебя хату или ключом открыли?
-- Ключом. Может, отмычкой, не знаю.
-- Покажи.
Васька протянул руку и долго рассматривал хитроумный ключ от силинского жилья.
-- Хороший сыч у тебя работал. Другой бы с прозвоном взял, дверь сломал, а этот -- старой школы. А показуху-то у тебя тоже забрали?
-- Чего? -- снова не понял Силин.
-- Ну, ордена-то у тебя висели, цацки эти.
-- В том-то и дело, что нет. Там и иконы были, и кресты старинные, бронзовые. А взяли только монеты.
-- Весили они сколько?
Силин задумался.
-- Ну, килограмм шестьдесят, может, больше.
-- Значит, не один гость у тебя был.
-- Почему?
-- По кочану. Сам не одну квартиру брал, знаю.
Вернув племяннику ключ, старик надолго задумался. Дымил своей вонючей "Примой", от нее даже Силин задыхался, а Васян, при его туберкулезе, не собирался бросать этой давней и смертельной привычки. Наконец он вынес свой вердикт:
-- Это у тебя не просто скачок был, съемщик постарался, наводчик. А раз хабар нигде не объявился, значит, все у одного барыги. Знавал я одного умельца, да тот с полгода назад хвостом шаркнул, ну, помер он, чего непонятно-то?
-- Слушай, дядька, помоги мне их найти! -- Силин перегнулся через стол, просто взмолился, как перед иконой. -- Жить я без этого не могу!
-- Это чтобы я тебе своих зашухарил, а ты мне их ментам подставил?! -изумился Федотыч.
-- Да на кой черт они мне нужны! Мне скупщик нужен! Сам же говоришь, что кто-то все оптом скупил. Мне только адрес, имя!
Лишь через полчаса, допив бутылку водки, дядька согласился. Жуя своим беззубым ртом тертую морковку, он поставил такие условия:
-- Ладушки. Только никаких ментов, и бабок мне надо побольше, по шалманам пройтись, покалякать кое с кем. Сегодня и начну, только покемарю немножко.
Небрежно сунув деньги Нумизмата в карман рубахи под старую, вытертую безрукавку из овчины, Федотыч завалился головой на круглый валик и задремал. Беззубый рот его при этом открылся, и лицо стало еще страшней. Силин невольно вспомнил разговоры о том, что нос свой дядька проиграл в карты, причем сам же его и отрезал. Не весь конечно, а только мягкую часть, до хряща.
Глянув на стол с остатками пиршества, Михаил с удивлением подумал, что у дядьки нет тараканов. Нумизмата же эти добровольные спутники человека просто достали. Почему-то он размышлял об этом долго и сосредоточенно, потом наконец понял, что, уходя в загул, Васян их просто вымораживает, забывая топить печку.
С облегчением покинув атмосферу этого своеобразного человеческого стойбища, Силин всю обратную дорогу думал о том, выгорит ли что-нибудь из его затеи. Конечно, Михаила грыз червь сомнения. Как уйдет дядька в недельный запой, и все, хана всем его планам и надеждам.
На следующий день Силин снова наведался к старому каторжанину, но дома его не обнаружил. На дверях дома висел амбарный замок, а по проволоке бегала здоровенная собака, явная полукровка овчарки с волком.
"Чем он ее кормит, интересно? Тоже, что ли, морковкой?" -- подумал Силин.
И на второй день Нумизмат застал ту же самую картину: на дверях замок и звериный рык из-за покосившихся ворот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47