— нахмурился сын Зевса.
— Любопытно-любопытно, — пробормотал Фрейдиус и что-то записал на маленькой карманной восковой дощечке.
— И у тебя еще хватило совести навестить меня?! — не унимался озлобленный псих. — Что, пришел посмеяться над настоящим героем?
— Херакл, успокойся! — Зигмундис погрозил ненормальному пальцем. — Иначе назначу тебе очередной дневной клистир.
— Как ты его назвал? — недоуменно спросил сын Зевса.
— Хераклом, — повторил Фрейдиус. — Он сам выбрал себе это имя. Херакл Олимпийский Неповторимый. А вы, полагаю, решили, что я оговорился.
— Гм… — смущенно кашлянул настоящий герой.
Херакл в это время, по-обезьяньи вцепившись скрюченными пальцами в прутья клетки и источая резкие запахи мокрой псины, яростно бил ногами в ненавистную преграду, выкрикивая какие-то совершенно бессвязные проклятия.
— Очень интересный случай, — стал пояснять довольный агрессивной реакцией пациента Фрейдиус. — Знаете, что такое сублимация? Вижу, что не знаете. Это подмена одной фобии другой. А знаете, что такое фобия? Впрочем, не важно. В общем, в детстве или, если быть более точным, во младенчестве наш Херакл перенес тяжелейшее эротическое потрясение, когда в теплой детской ванночке его ласково обмывала молоденькая нянечка.
— Что-о-о-о?! — хрипло выкрикнул псих, внезапно перестав буянить.
— Вот видите, результаты налицо! — сокрушенно покачал головой Фрейдиус.
— А ну-ка подойди ко мне ближе, яйцеголовый маньяк, — зловеще прошипел Херакл, — и я тебе живо объясню, кто кого в детстве в ванночке обмывал.
— А по мне, — внезапно громко заявил сын Зевса, — так он вполне нормален.
И все (включая психа) с удивлением посмотрели на великого героя, словно он только что окончательно и бесповоротно сошел с ума.
* * *
— Где же у нас лежит этот спятивший моряк… — Фрейдиус с задумчивым видом вел греков темными извилистыми коридорами.
— Я Зевс, я Зевс… — истошно донеслось издалека.
Софоклюс, старавшийся держаться поближе к Гераклу, вздрогнул.
— А вы случайно не читали мою знаменитую монографию «Анализ фобии семидесятилетнего мальчика»? — внезапно спросил Фрейдиус, с интересом косясь на спутников.
— Я читал! — признался Софоклюс. — Но ни хрена не понял. И вообще, по-моему, этот опус в Греции запрещен.
— К сожалению. — Зигмундис грустно вздохнул. — Но я очень рассчитываю, что хотя бы потомки оценят масштабы проделанной мною работы. Ведь все беды людские, войны, предательства, братоубийства от либидо!
— От чего? — изумился Геракл.
Но ответить Фрейдиус не успел, ибо с безмерным удивлением остановился у просторного помещения, отделенного от коридора решеткой. Одна из его стен была проломлена так основательно, словно сквозь нее промчалось испуганное стадо эфиопских элефантов. В громадной дыре виднелось синее море. В помещении никого не было.
— Только не говорите, что тут содержался нужный нам мореплаватель, — мрачно произнес Софоклюс.
— Я дико извиняюсь, — бедняга Зигмундис покраснел, — но именно тут этот моряк и жил.
— Сбежал, зараза! — Сын Зевса грустно улыбнулся. — М-да… ну и дырища! Чем же он ее, интересно, проделал?
Фрейдиус задумался:
— Скорее всего, проковырял зубочисткой, — наконец ответил он.
— Ладно, нам пора, — напомнил Софоклюс, зябко поведя плечами и неприязненно глядя на странного психа в соседней клетке.
В правой руке больной держал палочку для письма, а в левой восковую дощечку. Еще Софоклюса поразили прозрачные круглые стекляшки, надетые на нос ненормального.
— А это кто? — испуганно спросил личный хронист Геракла, указывая на соседнюю клетку.
— А это… — Фрейдиус пренебрежительно махнул рукой, — это Геродот, отец истории. Он абсолютно нормален и живет у нас исключительно из-за питания, а питание у нас, сами понимаете, стараниями Асклепия о-го-го… Ну и еще он любит тишину и умиротворенность, иногда нарушаемую ужасными криками больных. По-моему, именно это его и вдохновляет. Чисто между нами… этот Геродот в детстве…
— Всё, хватит-хватит… — бесцеремонно перебил врачевателя могучий герой. — Я больше не желаю слушать все эти гадости…
Да, зря съездили Софоклюс с Гераклом на Аргос… хотя, с другой стороны… может, и не зря, во всяком случае, для будущих событий поездка имела весьма немаловажное значение.
Когда греки с облегчением покинули лечебное заведение, в парке их уже поджидал… нет, на этот раз не Асклепий, а вестник богов Гермес.
— Судя по постным рожам, у вас серьезные проблемы, — весело сказал вестник, непонятно чему радуясь.
— А вот я тебя сейчас твоей железной сандалией как хрясну по голове, — пообещал Геракл, физически не переносивший издевки.
— Да ладно вам, — обиделся Гермес. — Если бы не приказ Зевса, хрен бы я кому-нибудь помогал. Но ведь Тучегонитель страстно желает, чтобы у вас всё было чики-пуки.
— Мы не нашли того сумасшедшего мореплавателя, — сообщил Софоклюс, — и соответственно нам не удалось с ним поговорить.
— Это еще почему?
— А он сбежал.
— Ну, у Асклепия это обычное дело, — усмехнулся Гермес. — Ладно, если хотите, Гефест прямо сейчас перебросит вас в Аркадию, в то самое место, где в последний раз видели стимфалийскую птицу.
— Валяй! — устало согласился Геракл.
* * *
В окрестностях города Стимфала было значительно прохладней, чем на солнечном Аргосе.
Сын Зевса внимательно оглядел местные горы, вяло зевнул и, спрыгнув с колесницы, побрел в выбранном наугад направлении. Софоклюс смешно засеменил следом за широко шагающим героем.
— Заколебали меня уже эти подвиги, — непонятно кому жаловался Геракл. — Вроде чудовища разные Грецию тиранят, а на деле всё это бред пьяной портовой матросни. С другой стороны, наверное, мне следовало бы радоваться, что всё так просто выходит, но ведь Эврисфей далеко не дурак. Неврастеник — да, но не дурак…
— Полагаю, своими идиотскими на первый взгляд заданиями он старается усыпить твое внимание, — выдвинул довольно оригинальную теорию Софоклюс. — Хочет, чтобы ты, Геракл, расслабился, потерял бдительность. Знать бы заранее, какой из девяти оставшихся подвигов самый опасный. Эх…
— Да не переживай ты так, — попытался утешить историка великий герой. — Отец на Олимпе ни за что не позволит, чтобы со мной случилось что-то уж очень плохое.
— С тобой-то оно, может, и не случится, — буркнул Софоклюс, — а вот за меня вряд ли даже кто из смертных заступится.
— Я заступлюсь! — великодушно пообещал Геракл.
— В таком случае, — усмехнулся историк, — я буду писать эпос о твоих подвигах всю свою жизнь…
— А-а, хитрюга… — И сын Зевса дружески погрозил хронисту пальцем.
— Эй, а что это там в кустах блестит? — испуганно закричал Софоклюс, на всякий случай пропуская Геракла немного вперед.
— Ага! — обрадовался великий герой. Достав меч, он принялся нещадно рубить густую растительность.
Через пару минут они с Софоклюсом выбрались на небольшую выгоревшую проплешину, посередине которой лежала огромная стимфалийская птица, мертвая.
— Вот она, родимая!
Довольный Геракл похлопал птицу по гигантскому железному клюву, зарывшемуся в землю.
— Софоклюс, да не трясись ты так, она не кусается…
Историк недоверчиво потрогал смятое при падений крыло чудовища.
— Что же с ней, интересно, произошло? — Пожав плечами, сын Зевса заглянул под прозрачный, откинутый назад колпак на голове монстра.
— Во всяком случае, тот, кто ею некогда управлял, сбежал, — ответил великий герой, ощупывая рубчатое, странной формы кресло.
— Геракл, гляди… — Софоклюс ткнул пальцем в хвостовое оперение железной птицы, в котором застряла обломившаяся часть огромной шипастой дубины.
— Циклопы! — знающе пояснил сын Зевса и весело рассмеялся.
Глава восьмая
ПОДВИГ ЧЕТВЕРТЫЙ: КЕРИНЕЙСКИЙ БАРАН
Эврисфей поручил Гераклу перебить стимфалийских птиц , — с большим воодушевлением строчил неугомонный Софоклюс. — Птицы за короткое время обратили в безлюдную пустыню окрестности аркадского города Стимфала. Они были на редкость кровожадны и плевались преимущественно горячими сгустками смертоносного железа.
Что и говорить, нелегко было Гераклу выполнить новое поручение Эврисфея. Но Геракл не был бы Гераклом, если бы не придумал хитроумный способ решения возникшей проблемы.
На рынке у одного подозрительного эфиопа герой приобрел народный эфиопский инструмент под названием тамтам. Ну, это что-то вроде…
— Арфы! — догадался правивший колесницей Геракл.
— Ну да… — отмахнулся Софоклюс.
…что-то вроде бубна, на котором часто играют фавны и прочие бездельники из шумной разношерстной свиты бога Диониса.
Взобрался, значит, Геракл на высокий холм рядом с тем лесом, в котором гнездились стимфалийские птицы, и, ударив в тамтам, стал петь ужасно тоскливую песню.
— Добавь, что при этом герой вспоминал свой злополучный брачный союз! — посоветовал сын Зевса.
Никто в Греции не знал, что стимфалийские птицы обладали очень тонким музыкальным слухом. Геракл всё пел и пел, и вот первая птица, не вынеся такого музыкального издевательства, издохла, упав прямо с толстой дубовой ветки.
— А что, у нас в Греции растут разве дубы?
— Не только растут, но и совершают героические подвиги, — огрызнулся хронист, не выносивший, когда ему мешали сосредоточиться на работе.
Поющий Геракл приободрился и стал даже выплясывать на плоской вершине холма, нелепо дрыгая конечностями и выделывая ножищами воистину неописуемые кренделя и пируэты.
Ведь никто в Греции не знал, что стимфалийские птицы высоко ценили красивые брачные танцы своих пернатых сородичей. Геракл всё выделывал свои ужасные кренделя, и вот еще одна птица, не вынеся такого танцевального издевательства…
— Хорош врать! — хмуро бросил историку сын Зевса. — Мы уже подъезжаем к Тиринфу.
— Но ведь не все птицы еще издохли, а их, извиняюсь, по моему творческому замыслу где-то около тридцати, — сердито проворчал Софоклюс, недовольный тем, что его опять грубо прервали. — Дальше по сюжету после пения и танца Геракл сочинит стихотворение, что послужит причиной мучительной гибели еще одного чудовища. Затем великий герой что-нибудь нарисует, а после…
— Напишет исторический трактат, — язвительно добавил Геракл, — и все птицы от ужаса издохнут. Думаю, какой-нибудь пациент Фрейдиуса описал бы мой третий подвиг намного лучше, с большей выдумкой и динамизмом.
— Эй! — завопил Софоклюс, когда великий герой вырвал у него из рук свежую дощечку и зашвырнул ее в придорожные кусты. — Какого сатира ты разбрасываешься своим героическим эпосом?!
— Мой эпос! — огрызнулся сын Зевса. — Что хочу, то с ним и делаю. Потом перепишешь, и чтобы никаких танцев!
Софоклюс послушно кивнул.
* * *
В тот момент, когда Геракл вместе со своим личным хронистом в очередной (четвертый) раз подъезжал к городу Тиринфу, в другой части Греции, а именно на острове Аргосе произошли прелюбопытнейшие события…
— Мой друг, — сказал Зигмундис Фрейдиус, с умилением глядя на сидящего в клетке Херакла, — со вчерашнего дня ты больше ни разу не буянил. Неужели так благотворно на тебя повлияла встреча с великим Гераклом?
— Это я великий, — спокойно возразил сумасшедший, — а Геракл вонючка, проклятый самозванец.
— Значит, ты хорошо запомнил вашу встречу?
— Как и он, — парировал Херакл, задумчиво ковыряя в носу.
— Может, настал момент, когда нам стоит постепенно вернуться к воспоминаниям о твоем детстве? — осторожно предложил Фрейдиус.
— Давай, костоправ, спрашивай, — с легкостью согласился Херакл.
— Скажи мне, каково твое первое воспоминание? — Ненормальный снова задумался.
— Я голый, в детской и все почему-то смеются…
— Голый? — Глаза у Зигмундиса маниакально загорелись. — Означает ли это, что твои воспоминания имеют некий сексуальный характер?
— Что?! — подпрыгнул в клетке Херакл. — Да какой, к сатиру в зад, секс, когда надо мной все смеются, особенно мой отец Амфитрион! Я же за пару часов во взрослого дистрофичного мужика вымахал!
— Э… — недовольно пробурчал Фрейдиус. — Так у нас не пойдет. Ты снова отождествляешь себя с Гераклом, так мы никогда тебя отсюда не выпустим.
— А я сам уйду! — нагло заявил Херакл и мрачно улыбнулся.
— Да? — искренне удивился Фрейдиус. — И можно поинтересоваться, как?
Внезапно псих сделал круглые глаза и, посмотрев за спину врачевателя, истошно выкрикнул:
— Глядите, Зевс снова сбежал!
Зигмундис вздрогнул и резко обернулся. В следующую секунду Херакл стремительно подскочил к решетке, схватил не успевшего отпрянуть теоретика за бороду и с силой дернул эту бороду на себя. Как ни странно, часть волосяного мужского атрибута оказалась не накладной, а натуральной. Фрейдиус ойкнул и, ударившись широким гениальным лбом о медные прутья клетки, медленно съехал на пол.
Закусив губу, Херакл воровато огляделся. Затем подтащил тело врачевателя поближе и, обшарив его хитон, нашел весело позвякивающую связку ключей.
Херакл отпер свою клетку, с ненавистью пнул бесчувственного Фрейдиуса ногой и принялся с гиканьем отпирать остальные забранные решетками помещения. Кое-кто из психов пытался освободителя укусить, но Херакл ловко уворачивался, отпирая всё новые и новые клетки. Правда, с отцом истории Геродотом вышла накладка. Старик наотрез отказался покидать свою комнату, двинув освободителя в правое ухо.
Орущая, визжащая, кукарекающая толпа психов начисто смела кинувшихся на шум вооруженных солдат.
Херакл усмехнулся, с любовью погладил свою приплюснутую лысую голову и побежал в направлении, противоположном тому, куда с ревом ломила толпа ненормальных.
* * *
— Вот, передашь эту штуку лично Эврисфею в руки! — Сын Зевса протянул посланнику длинную полую трубку, чем-то отдаленно напоминавшую толстую железную стрелу.
— Что это? — Копрей брезгливо попятился от усмехающегося героя.
— Эту штуку я лично, вырвал из морды убитой мною стимфалийской птицы…
— Какая мерзость…
— Бери-бери, а то Эврисфей еще не поверит моим искренним намерениям честно исполнить все его поручения.
— Что ж, в таком случае… — Копрей явно колебался. — Может, вы это во что-нибудь завернете, а?
Геракл кивнул и, содрав с остолбеневшего посланца хитон, аккуратно запеленал в него часть ужасного чудовиша.
— Спасибо, — сдавленно буркнул Копрей, смотревшийся в набедренной повязке и в не по размеру огромных сандалиях весьма колоритно.
— Теперь задание! — напомнил Софоклюс.
— Какое задание? — испуганно переспросил посланец.
— Четвертое!
— Ах да, задание! Извините, совсем вылетело из головы…
— И неудивительно, — тут же съязвил Геракл. — У тебя же там сквозное отверстие, в правое ухо ветер залетает, а в левое вылетает.
Копрей не обиделся. Достав из набедренной повязки небольшую восковую дощечку, он торжественно прочитал:
— Я, Эврисфей, великий правитель Микен…
— Великий кретин Микен… — поправил посланца сын Зевса.
— Великий правитель Микен, — продолжал настаивать на своем Копрей, — правом, данным мне всемогущими богами, повелеваю Гераклу Олимпийскому, урожденному Зевсу Младшему, изловить и доставить в Тиринф керинейского барана!
— Кого доставить? — спросил Геракл, расслышавший лишь первое слово из имени диковинной зверюги. — Какую еще канарейку?
— Не канарейку, — поправил великого героя посланец, — а керинейского барана!
— Это что еще за жертва безумной селекции? — в сердцах воскликнул сын Зевса.
— Постойте, любезнейший, — решительно вмешался Софоклюс, всегда и во всём (а особенно в исторических фактах) любивший точность. — Вы тут нам только что сказали, вернее, зачитали письменный документ, в котором Эврисфей назвал себя великим правителем Микен…
— Великим кретином Микен, — снова хохотнул Геракл.
— Но, насколько мне известно, — историк озадаченно наморщил лоб, — Микенами правит некий Агриппа…
— Всё верно, всё верно! — согласно закивал Копрей. — Тут нечему удивляться…
— Но позвольте…
— Всем известно, что Эврисфей с самого детства болен всякими неприятными болезнями.
— Ну и…
— Совсем недавно или, правильней сказать, буквально на днях у него случился острейший приступ мании величия. Так уж получилось, что именно в тот момент, когда его посетил столь распространенный на Олимпе недуг, Эврисфей готовил для Геракла очередное сложное задание.
— А разве мания величия болезнь? — искренне удивился Геракл.
— Особое психическое расстройство, — подтвердил Копрей. — Следствие разнообразных эротических фантазий в нежном возрасте, как пишет великий Зигмундис Фрейдиус.
Похоже, что Геракл с Софоклюсом впервые столкнулись с ярым поклонником опусов сумасшедшего греческого лекаря.
«Интересно, — подумал историк, — а как сам Фрейдиус называет своих фанатов — фрейдоманами или, может быть, фрейдонистами или… фрейдощенцами?»
Фрейдощенец Копрей уже что-то грузил с умным видом по поводу не в меру любопытных маленьких мальчиков и девочек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
— Любопытно-любопытно, — пробормотал Фрейдиус и что-то записал на маленькой карманной восковой дощечке.
— И у тебя еще хватило совести навестить меня?! — не унимался озлобленный псих. — Что, пришел посмеяться над настоящим героем?
— Херакл, успокойся! — Зигмундис погрозил ненормальному пальцем. — Иначе назначу тебе очередной дневной клистир.
— Как ты его назвал? — недоуменно спросил сын Зевса.
— Хераклом, — повторил Фрейдиус. — Он сам выбрал себе это имя. Херакл Олимпийский Неповторимый. А вы, полагаю, решили, что я оговорился.
— Гм… — смущенно кашлянул настоящий герой.
Херакл в это время, по-обезьяньи вцепившись скрюченными пальцами в прутья клетки и источая резкие запахи мокрой псины, яростно бил ногами в ненавистную преграду, выкрикивая какие-то совершенно бессвязные проклятия.
— Очень интересный случай, — стал пояснять довольный агрессивной реакцией пациента Фрейдиус. — Знаете, что такое сублимация? Вижу, что не знаете. Это подмена одной фобии другой. А знаете, что такое фобия? Впрочем, не важно. В общем, в детстве или, если быть более точным, во младенчестве наш Херакл перенес тяжелейшее эротическое потрясение, когда в теплой детской ванночке его ласково обмывала молоденькая нянечка.
— Что-о-о-о?! — хрипло выкрикнул псих, внезапно перестав буянить.
— Вот видите, результаты налицо! — сокрушенно покачал головой Фрейдиус.
— А ну-ка подойди ко мне ближе, яйцеголовый маньяк, — зловеще прошипел Херакл, — и я тебе живо объясню, кто кого в детстве в ванночке обмывал.
— А по мне, — внезапно громко заявил сын Зевса, — так он вполне нормален.
И все (включая психа) с удивлением посмотрели на великого героя, словно он только что окончательно и бесповоротно сошел с ума.
* * *
— Где же у нас лежит этот спятивший моряк… — Фрейдиус с задумчивым видом вел греков темными извилистыми коридорами.
— Я Зевс, я Зевс… — истошно донеслось издалека.
Софоклюс, старавшийся держаться поближе к Гераклу, вздрогнул.
— А вы случайно не читали мою знаменитую монографию «Анализ фобии семидесятилетнего мальчика»? — внезапно спросил Фрейдиус, с интересом косясь на спутников.
— Я читал! — признался Софоклюс. — Но ни хрена не понял. И вообще, по-моему, этот опус в Греции запрещен.
— К сожалению. — Зигмундис грустно вздохнул. — Но я очень рассчитываю, что хотя бы потомки оценят масштабы проделанной мною работы. Ведь все беды людские, войны, предательства, братоубийства от либидо!
— От чего? — изумился Геракл.
Но ответить Фрейдиус не успел, ибо с безмерным удивлением остановился у просторного помещения, отделенного от коридора решеткой. Одна из его стен была проломлена так основательно, словно сквозь нее промчалось испуганное стадо эфиопских элефантов. В громадной дыре виднелось синее море. В помещении никого не было.
— Только не говорите, что тут содержался нужный нам мореплаватель, — мрачно произнес Софоклюс.
— Я дико извиняюсь, — бедняга Зигмундис покраснел, — но именно тут этот моряк и жил.
— Сбежал, зараза! — Сын Зевса грустно улыбнулся. — М-да… ну и дырища! Чем же он ее, интересно, проделал?
Фрейдиус задумался:
— Скорее всего, проковырял зубочисткой, — наконец ответил он.
— Ладно, нам пора, — напомнил Софоклюс, зябко поведя плечами и неприязненно глядя на странного психа в соседней клетке.
В правой руке больной держал палочку для письма, а в левой восковую дощечку. Еще Софоклюса поразили прозрачные круглые стекляшки, надетые на нос ненормального.
— А это кто? — испуганно спросил личный хронист Геракла, указывая на соседнюю клетку.
— А это… — Фрейдиус пренебрежительно махнул рукой, — это Геродот, отец истории. Он абсолютно нормален и живет у нас исключительно из-за питания, а питание у нас, сами понимаете, стараниями Асклепия о-го-го… Ну и еще он любит тишину и умиротворенность, иногда нарушаемую ужасными криками больных. По-моему, именно это его и вдохновляет. Чисто между нами… этот Геродот в детстве…
— Всё, хватит-хватит… — бесцеремонно перебил врачевателя могучий герой. — Я больше не желаю слушать все эти гадости…
Да, зря съездили Софоклюс с Гераклом на Аргос… хотя, с другой стороны… может, и не зря, во всяком случае, для будущих событий поездка имела весьма немаловажное значение.
Когда греки с облегчением покинули лечебное заведение, в парке их уже поджидал… нет, на этот раз не Асклепий, а вестник богов Гермес.
— Судя по постным рожам, у вас серьезные проблемы, — весело сказал вестник, непонятно чему радуясь.
— А вот я тебя сейчас твоей железной сандалией как хрясну по голове, — пообещал Геракл, физически не переносивший издевки.
— Да ладно вам, — обиделся Гермес. — Если бы не приказ Зевса, хрен бы я кому-нибудь помогал. Но ведь Тучегонитель страстно желает, чтобы у вас всё было чики-пуки.
— Мы не нашли того сумасшедшего мореплавателя, — сообщил Софоклюс, — и соответственно нам не удалось с ним поговорить.
— Это еще почему?
— А он сбежал.
— Ну, у Асклепия это обычное дело, — усмехнулся Гермес. — Ладно, если хотите, Гефест прямо сейчас перебросит вас в Аркадию, в то самое место, где в последний раз видели стимфалийскую птицу.
— Валяй! — устало согласился Геракл.
* * *
В окрестностях города Стимфала было значительно прохладней, чем на солнечном Аргосе.
Сын Зевса внимательно оглядел местные горы, вяло зевнул и, спрыгнув с колесницы, побрел в выбранном наугад направлении. Софоклюс смешно засеменил следом за широко шагающим героем.
— Заколебали меня уже эти подвиги, — непонятно кому жаловался Геракл. — Вроде чудовища разные Грецию тиранят, а на деле всё это бред пьяной портовой матросни. С другой стороны, наверное, мне следовало бы радоваться, что всё так просто выходит, но ведь Эврисфей далеко не дурак. Неврастеник — да, но не дурак…
— Полагаю, своими идиотскими на первый взгляд заданиями он старается усыпить твое внимание, — выдвинул довольно оригинальную теорию Софоклюс. — Хочет, чтобы ты, Геракл, расслабился, потерял бдительность. Знать бы заранее, какой из девяти оставшихся подвигов самый опасный. Эх…
— Да не переживай ты так, — попытался утешить историка великий герой. — Отец на Олимпе ни за что не позволит, чтобы со мной случилось что-то уж очень плохое.
— С тобой-то оно, может, и не случится, — буркнул Софоклюс, — а вот за меня вряд ли даже кто из смертных заступится.
— Я заступлюсь! — великодушно пообещал Геракл.
— В таком случае, — усмехнулся историк, — я буду писать эпос о твоих подвигах всю свою жизнь…
— А-а, хитрюга… — И сын Зевса дружески погрозил хронисту пальцем.
— Эй, а что это там в кустах блестит? — испуганно закричал Софоклюс, на всякий случай пропуская Геракла немного вперед.
— Ага! — обрадовался великий герой. Достав меч, он принялся нещадно рубить густую растительность.
Через пару минут они с Софоклюсом выбрались на небольшую выгоревшую проплешину, посередине которой лежала огромная стимфалийская птица, мертвая.
— Вот она, родимая!
Довольный Геракл похлопал птицу по гигантскому железному клюву, зарывшемуся в землю.
— Софоклюс, да не трясись ты так, она не кусается…
Историк недоверчиво потрогал смятое при падений крыло чудовища.
— Что же с ней, интересно, произошло? — Пожав плечами, сын Зевса заглянул под прозрачный, откинутый назад колпак на голове монстра.
— Во всяком случае, тот, кто ею некогда управлял, сбежал, — ответил великий герой, ощупывая рубчатое, странной формы кресло.
— Геракл, гляди… — Софоклюс ткнул пальцем в хвостовое оперение железной птицы, в котором застряла обломившаяся часть огромной шипастой дубины.
— Циклопы! — знающе пояснил сын Зевса и весело рассмеялся.
Глава восьмая
ПОДВИГ ЧЕТВЕРТЫЙ: КЕРИНЕЙСКИЙ БАРАН
Эврисфей поручил Гераклу перебить стимфалийских птиц , — с большим воодушевлением строчил неугомонный Софоклюс. — Птицы за короткое время обратили в безлюдную пустыню окрестности аркадского города Стимфала. Они были на редкость кровожадны и плевались преимущественно горячими сгустками смертоносного железа.
Что и говорить, нелегко было Гераклу выполнить новое поручение Эврисфея. Но Геракл не был бы Гераклом, если бы не придумал хитроумный способ решения возникшей проблемы.
На рынке у одного подозрительного эфиопа герой приобрел народный эфиопский инструмент под названием тамтам. Ну, это что-то вроде…
— Арфы! — догадался правивший колесницей Геракл.
— Ну да… — отмахнулся Софоклюс.
…что-то вроде бубна, на котором часто играют фавны и прочие бездельники из шумной разношерстной свиты бога Диониса.
Взобрался, значит, Геракл на высокий холм рядом с тем лесом, в котором гнездились стимфалийские птицы, и, ударив в тамтам, стал петь ужасно тоскливую песню.
— Добавь, что при этом герой вспоминал свой злополучный брачный союз! — посоветовал сын Зевса.
Никто в Греции не знал, что стимфалийские птицы обладали очень тонким музыкальным слухом. Геракл всё пел и пел, и вот первая птица, не вынеся такого музыкального издевательства, издохла, упав прямо с толстой дубовой ветки.
— А что, у нас в Греции растут разве дубы?
— Не только растут, но и совершают героические подвиги, — огрызнулся хронист, не выносивший, когда ему мешали сосредоточиться на работе.
Поющий Геракл приободрился и стал даже выплясывать на плоской вершине холма, нелепо дрыгая конечностями и выделывая ножищами воистину неописуемые кренделя и пируэты.
Ведь никто в Греции не знал, что стимфалийские птицы высоко ценили красивые брачные танцы своих пернатых сородичей. Геракл всё выделывал свои ужасные кренделя, и вот еще одна птица, не вынеся такого танцевального издевательства…
— Хорош врать! — хмуро бросил историку сын Зевса. — Мы уже подъезжаем к Тиринфу.
— Но ведь не все птицы еще издохли, а их, извиняюсь, по моему творческому замыслу где-то около тридцати, — сердито проворчал Софоклюс, недовольный тем, что его опять грубо прервали. — Дальше по сюжету после пения и танца Геракл сочинит стихотворение, что послужит причиной мучительной гибели еще одного чудовища. Затем великий герой что-нибудь нарисует, а после…
— Напишет исторический трактат, — язвительно добавил Геракл, — и все птицы от ужаса издохнут. Думаю, какой-нибудь пациент Фрейдиуса описал бы мой третий подвиг намного лучше, с большей выдумкой и динамизмом.
— Эй! — завопил Софоклюс, когда великий герой вырвал у него из рук свежую дощечку и зашвырнул ее в придорожные кусты. — Какого сатира ты разбрасываешься своим героическим эпосом?!
— Мой эпос! — огрызнулся сын Зевса. — Что хочу, то с ним и делаю. Потом перепишешь, и чтобы никаких танцев!
Софоклюс послушно кивнул.
* * *
В тот момент, когда Геракл вместе со своим личным хронистом в очередной (четвертый) раз подъезжал к городу Тиринфу, в другой части Греции, а именно на острове Аргосе произошли прелюбопытнейшие события…
— Мой друг, — сказал Зигмундис Фрейдиус, с умилением глядя на сидящего в клетке Херакла, — со вчерашнего дня ты больше ни разу не буянил. Неужели так благотворно на тебя повлияла встреча с великим Гераклом?
— Это я великий, — спокойно возразил сумасшедший, — а Геракл вонючка, проклятый самозванец.
— Значит, ты хорошо запомнил вашу встречу?
— Как и он, — парировал Херакл, задумчиво ковыряя в носу.
— Может, настал момент, когда нам стоит постепенно вернуться к воспоминаниям о твоем детстве? — осторожно предложил Фрейдиус.
— Давай, костоправ, спрашивай, — с легкостью согласился Херакл.
— Скажи мне, каково твое первое воспоминание? — Ненормальный снова задумался.
— Я голый, в детской и все почему-то смеются…
— Голый? — Глаза у Зигмундиса маниакально загорелись. — Означает ли это, что твои воспоминания имеют некий сексуальный характер?
— Что?! — подпрыгнул в клетке Херакл. — Да какой, к сатиру в зад, секс, когда надо мной все смеются, особенно мой отец Амфитрион! Я же за пару часов во взрослого дистрофичного мужика вымахал!
— Э… — недовольно пробурчал Фрейдиус. — Так у нас не пойдет. Ты снова отождествляешь себя с Гераклом, так мы никогда тебя отсюда не выпустим.
— А я сам уйду! — нагло заявил Херакл и мрачно улыбнулся.
— Да? — искренне удивился Фрейдиус. — И можно поинтересоваться, как?
Внезапно псих сделал круглые глаза и, посмотрев за спину врачевателя, истошно выкрикнул:
— Глядите, Зевс снова сбежал!
Зигмундис вздрогнул и резко обернулся. В следующую секунду Херакл стремительно подскочил к решетке, схватил не успевшего отпрянуть теоретика за бороду и с силой дернул эту бороду на себя. Как ни странно, часть волосяного мужского атрибута оказалась не накладной, а натуральной. Фрейдиус ойкнул и, ударившись широким гениальным лбом о медные прутья клетки, медленно съехал на пол.
Закусив губу, Херакл воровато огляделся. Затем подтащил тело врачевателя поближе и, обшарив его хитон, нашел весело позвякивающую связку ключей.
Херакл отпер свою клетку, с ненавистью пнул бесчувственного Фрейдиуса ногой и принялся с гиканьем отпирать остальные забранные решетками помещения. Кое-кто из психов пытался освободителя укусить, но Херакл ловко уворачивался, отпирая всё новые и новые клетки. Правда, с отцом истории Геродотом вышла накладка. Старик наотрез отказался покидать свою комнату, двинув освободителя в правое ухо.
Орущая, визжащая, кукарекающая толпа психов начисто смела кинувшихся на шум вооруженных солдат.
Херакл усмехнулся, с любовью погладил свою приплюснутую лысую голову и побежал в направлении, противоположном тому, куда с ревом ломила толпа ненормальных.
* * *
— Вот, передашь эту штуку лично Эврисфею в руки! — Сын Зевса протянул посланнику длинную полую трубку, чем-то отдаленно напоминавшую толстую железную стрелу.
— Что это? — Копрей брезгливо попятился от усмехающегося героя.
— Эту штуку я лично, вырвал из морды убитой мною стимфалийской птицы…
— Какая мерзость…
— Бери-бери, а то Эврисфей еще не поверит моим искренним намерениям честно исполнить все его поручения.
— Что ж, в таком случае… — Копрей явно колебался. — Может, вы это во что-нибудь завернете, а?
Геракл кивнул и, содрав с остолбеневшего посланца хитон, аккуратно запеленал в него часть ужасного чудовиша.
— Спасибо, — сдавленно буркнул Копрей, смотревшийся в набедренной повязке и в не по размеру огромных сандалиях весьма колоритно.
— Теперь задание! — напомнил Софоклюс.
— Какое задание? — испуганно переспросил посланец.
— Четвертое!
— Ах да, задание! Извините, совсем вылетело из головы…
— И неудивительно, — тут же съязвил Геракл. — У тебя же там сквозное отверстие, в правое ухо ветер залетает, а в левое вылетает.
Копрей не обиделся. Достав из набедренной повязки небольшую восковую дощечку, он торжественно прочитал:
— Я, Эврисфей, великий правитель Микен…
— Великий кретин Микен… — поправил посланца сын Зевса.
— Великий правитель Микен, — продолжал настаивать на своем Копрей, — правом, данным мне всемогущими богами, повелеваю Гераклу Олимпийскому, урожденному Зевсу Младшему, изловить и доставить в Тиринф керинейского барана!
— Кого доставить? — спросил Геракл, расслышавший лишь первое слово из имени диковинной зверюги. — Какую еще канарейку?
— Не канарейку, — поправил великого героя посланец, — а керинейского барана!
— Это что еще за жертва безумной селекции? — в сердцах воскликнул сын Зевса.
— Постойте, любезнейший, — решительно вмешался Софоклюс, всегда и во всём (а особенно в исторических фактах) любивший точность. — Вы тут нам только что сказали, вернее, зачитали письменный документ, в котором Эврисфей назвал себя великим правителем Микен…
— Великим кретином Микен, — снова хохотнул Геракл.
— Но, насколько мне известно, — историк озадаченно наморщил лоб, — Микенами правит некий Агриппа…
— Всё верно, всё верно! — согласно закивал Копрей. — Тут нечему удивляться…
— Но позвольте…
— Всем известно, что Эврисфей с самого детства болен всякими неприятными болезнями.
— Ну и…
— Совсем недавно или, правильней сказать, буквально на днях у него случился острейший приступ мании величия. Так уж получилось, что именно в тот момент, когда его посетил столь распространенный на Олимпе недуг, Эврисфей готовил для Геракла очередное сложное задание.
— А разве мания величия болезнь? — искренне удивился Геракл.
— Особое психическое расстройство, — подтвердил Копрей. — Следствие разнообразных эротических фантазий в нежном возрасте, как пишет великий Зигмундис Фрейдиус.
Похоже, что Геракл с Софоклюсом впервые столкнулись с ярым поклонником опусов сумасшедшего греческого лекаря.
«Интересно, — подумал историк, — а как сам Фрейдиус называет своих фанатов — фрейдоманами или, может быть, фрейдонистами или… фрейдощенцами?»
Фрейдощенец Копрей уже что-то грузил с умным видом по поводу не в меру любопытных маленьких мальчиков и девочек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33