Морозильник был сущий айсберг в миниатюре, однако Рою все же удалось вытянуть оттуда формочку со льдом, и он кинул несколько кубиков в относительно чистый стакан. Затем увлек меня в гостиную, налил поверх льда граммов сто пятьдесят скотча и хватил значительную часть. Замечу, с той же решительностью, с какой говорил по телефону. Мы открыли рот одновременно, но Рой кивнул мне, уступая очередь.
– Простите! Так вот, Рой, я передумал насчет услуги, о которой вы просили. Можем договариваться, называйте удобный вам вечер.
Он повернулся, нацелившись на меня своим носом, и разразился характерным для себя глубоким утробным смешком.
– Как раз собирался вам сообщить, что ничего уже не надо. Инцидент исчерпан.
– Как так?
– Решил с ней порвать. Начисто. Будет лучше для всех. По-моему, и вы так тоже считаете, верно? Только что я все напрямик выложил Китти.
– Что, судя по всему, не прошло у вас слишком гладко. Уж простите, невольно услышанные мною звуки…
– О нет, все не так страшно. Кажется, я несколько переусердствовал с описанием чар, под которые подпал. Ничего, забудем! Самой невыносимое – выкладывать всю историю целиком.
– Но зачем вы это?
– О, христианин-аристократ! Как зачем? Чтоб самому не чувствовать себя виноватым и чтобы она больше не дергалась. Неужели не ясно?
– Расставить все точки над i, все забыть, начать жизнь с чистого листа? Куда как ясно! Вы просто не в своем уме. Я-то думал, вы влюблены в ту девчонку! Или с любовью тоже покончено?
– Как вы не понимаете, ведь ясно же, сколько неприятностей мне это сулит!
– Все я понимаю, невзирая на ваши прежние увлечения, только если вы почувствуете, что вас снова затягивает или вот-вот затянет, тогда поймете, сколько лишних сложностей сами себе создали. Стоит вам начать откалывать свои номера с трусами, как Китти неизбежно…
– К черту трусы! Вы с Китти прямо-таки помешались на этой идиотской теме! Она и сейчас мне про них ввернула. Это все такая чушь! – Он явно притормаживал в намерении закрыть тему. – Почему бы вам не остаться поужинать, Даггерс? Будет парочка соседей; так, обычная публика…
– Благодарю, я иду на концерт. Своими же руками воздвигли себе непреодолимое препятствие, притом что никому от этого лучше не стало.
– Ну, не знаю… А что за концерт? Может, я заскочу.
– Что ж ваши… Ах, концерт? Лондонские любители Гайдна под управлением Матесона. Ваши подробности вовсе не принесли Китти ничего…
– Да ужин у нас вовсе никакой не званый. Зайдут посидеть, и все. К тому моменту, как Матесон взмахнет палочкой, гости успеют вдоволь насидеться. А что исполняют-то?
– Даже если вы в жизни больше не притронетесь ни к одной юной особе, вы себе этого никогда не простите! Бах и Гендель. Первая сюита. Кончерто гроссо из Шестого опуса, не помню точно. И что-то еще. Ну почему вы не способны держать язык за зубами! Вы…
– Все это у меня есть в записи, и в лучшем исполнении. Пожалуй, не пойду. И для Китти будет лучше, если я останусь дома.
И чтоб не вступать в обсуждение еще и с Китти, которая уже входила в комнату, а за нею – Эшли, Пышка-Кубышка, Гилберт и Пенни, я, как и Рой в момент намыливания улизнуть, поспешил отказаться от приглашения. Голова в том месте, которым пришлась о притолоку, уже перестала болеть. Мне предстоял долгий обратный путь, в основном в метро. Я откланялся, получив в ответ от Пенни молчаливую ухмылку в направлении моего лба. В полном молчании Гилберт подбросил меня до станции метро. Поезд только что отошел. Тот, на который я сел, с четверть часа простоял в тоннеле под рекой. Я спешил на концерт со всех ног и добрался как раз вовремя. С началом запоздали минут на десять. Играя Гайдна, солист-скрипач порвал струну. После концерта мне пришлось под моросящим дождем прошагать примерно милю, пока не набрел на укрытие. Вивьен, от природы отменным вкусом не отличавшаяся, встретила меня в кошмарном брючном костюме, сшитом, как мне показалось, из чехлов автомобиля новейшей марки. Она была слегка насуплена и озабочена, но объяснять причин не стала. В ресторане ей подали пересушенный и пересоленный омлет, я же опрокинул на скатерть бокал вина. В постели было чуть удачней. Не настолько, насколько я имел веские основания ожидать. На следующее утро я обнаружил, что мой материал в газете сокращен на две строчки, а фамилия Колера напечатана с ошибкой. После столь многообещающей вылазки в сельскую глушь жизнь, казалось, постепенно вошла в свое обычное русло.
Глава 2
Что-нибудь помягче
Месяца полтора о Рое не было никаких известий. Собственно, от него лично. Однако я постоянно натыкался на его имя, и не только. Его подпись стояла в числе других под письмом в «Таймс», ультимативно требовавшим от режима Смита в Родезии передать черным лидерам в двадцать четыре часа всю полноту власти во избежание нашей воздушной интервенции. Рой дал интервью в одну из воскресных газет, где и нашли развитие те мысли насчет нынешней молодежи, какими он делился со мной в парке, и где, в частности, он заявлял, что она, то есть молодежь, сейчас в процессе открытия чего-то грандиозного, вроде христианской веры, и что у тех, кто препятствует свободной торговле гашишем и прочими наркотиками, у самих рыльце в пушку. Рой возник в теледискуссии о будущем искусства, явно позабыв, к каким неприятностям подобное появление на экране привело его в недавнем прошлом. Эту передачу я не видел, но рассказывали, что она имела политический уклон и показала широкий спектр взглядов, от Роя до одного американского скульптора, который будто бы призвал покончить со всяким искусством, если оно не становится прямым разрушителем общества. С чувством облегчения я прочел в разделе культурных сплетен, что знаменитый дирижер сэр Рой Вандервейн готовит с Новым Лондонским симфоническим концертную программу из симфоний Малера. Пусть модно, заметил я про себя, но все-таки много, много лучше, чем «Элевации № 9».
За это время у меня не произошло ничего из ряда вон выходящего. Обзвонив всех рецензентов посолидней меня и от всех получив отказ, «Проигрыватель» прислал мне здоровенный ящик с двумя десятками симфоний Гайдна вкупе с целой библиотечкой: восемь больших долгоиграющих пластинок, то есть шесть часов слушанья допотопного наследия, не говоря уже об утомительном чтении с немереным количеством сведений о жизни и эпохе композитора при полном презрении к подробностям касательно самих произведений. Всю неделю Гайдн стоял у меня в ушах, точнее, в одно ухо влетал, в другое вылетал. Гарольд Мирз в целом вел себя прилично, всего лишь раз запретив хотя бы мимоходом упомянуть об успешных гастролях нашего струнного квартета в Польше. Наконец-то я, изъяв Вебера из Зальцбурга, переместил его в Вену. Заставил прачечную вернуть мне мою рубашку, которую они держали, а может, и носили, месяца два. Вызвал настройщика и привел в порядок инструмент. Угрюмо-озабоченный вид Вивьен, обычно нарочитый не до такой степени, чтобы отравить любую встречу, сохранялся, эволюционируя по установленной схеме: усугубляясь к концу недели, исчезая к середине дня в субботу, когда мне случалось везти ее куда-нибудь во взятом напрокат автомобиле, и снова мало-помалу проступая к исходу воскресенья. Как-то раз в воскресенье около восьми я решил изменить своему обыкновению сидеть (или в данном случае лежать) и ждать, пока не пройдет у Вивьен ее женская хандра, и спросил:
– В чем дело, с тем твоим другом проблемы?
– Нет! – сказала Вивьен.
Ответ свидетельствовал о восхитительной особенности ее характера. Хотя тот другой тип начал маячить на горизонте где-то с Рождества, деля с ней большую часть ее свободного времени, а также, по вторникам и четвергам, постель, и хотя она знала, что мне это известно, вплоть до нынешнего момента тот субъект отдельной темой ни разу не внедрялся в наш разговор. Замечательно, что теперь не потребовалось прорубаться сквозь джунгли ненужного «не понимаю, о чем ты» и я просто назвал все своими именами. Должен признать, что отзывчивость на факты сочеталась в Вивьен с нежеланием самой оглашать их, и потому, скажем, выведывание у нее, чем ее папаша зарабатывает на жизнь, превращалось буквально в игру, где фигурируют только «да» и «нет». Но невозможно, а в данном случае и ненужно, чтобы человек состоял из одних достоинств.
– Он богат?
– Нет. Примерно как ты.
– Ясно. Женат?
– Нет.
В голосе ее я уловил некое раздражение.
– А что, собственно, кругом полно женатых! Симпатичный?
– Неужели ты думаешь, я выбрала бы несимпатичного? Довольно симпатичный. Я бы даже сказала, более чем. Нечто среднее между довольно симпатичным и крайне симпатичным. Он невысокий, ну, наверное, только чуточку выше меня. И еще у него борода. Но усов нет. Такая круглая борода во все лицо, но без усов.
– Судя по твоему описанию, я гораздо привлекательней.
– Ты прав. Он не такой, как ты. Зато очень добрый и заботливый. То есть, я хочу сказать, ты тоже добрый, если захочешь, а он всегда. Это в нем самое замечательное. И еще он надежный. На него я во всем могу положиться.
– Не сердись, но, судя по твоим словам, он большой зануда.
– Пожалуй, да, – сказала Вивьен.
Мы помолчали, затем я спросил:
– Он обо мне знает?
– Ну конечно!
– Как он узнал?
– Спросил, и я сказала.
– Так! И он спокойно с этим мирится?
– Думаю, нет, но утверждает, уж лучше так, чем потерять меня, говорит, пусть будет все, как я хочу. Эту сторону дела он целиком предоставляет мне.
– Ну, а как тебе на два фронта? Ты уже практиковала подобное?
– Да так почему-то само собой получается, однажды даже попробовала с тремя, так что, наверное, для меня это нормально. По-моему, и для тебя, ну, или ты не очень против, ведь так? И значит, я могу воспринимать нашу связь не слишком серьезно. Вообще-то, вроде бы, на два фронта – это как-то нехорошо, верно? Я имею в виду именно наши отношения. Может, так оно и есть, только прежде чем начать, я прикинула про себя и не нашла ничего предосудительного, если только следовать правилам: говорить правду и не знаться с женатыми.
– А почему не знаться с женатыми?
– Чтоб не огорчать жен. Да и какая радость мужчине, встретившему девушку, на которой, если б мог, с радостью женился, если жена отказывается давать развод? Но ты ведь не против, да? Не против, что меня устраивает на два фронта?
– Да ради бога!
– Ну да, это ведь так увлекательно! О, милый! – произнесла она, прильнув ко мне и заиграв всем телом и при этом сразу же, я бы сказал, с налета, страстно задышав. Мне ничего не стоило отреагировать, поскольку мы с ней лежали в тот момент в постели у меня в комнате. Как всегда, на адекватную ответную реакцию с моей стороны потребовалось гораздо больше, чем пара минут. Вивьен стартовала необычайно стремительно, однако она была готова равным образом стремительно стартовать еще бесчисленное множество раз, и без передышки. Ее склонность общаться на два фронта, несомненно, диктовалась утилитарными мотивами.
Но была и еще одна сторона дела, в чем мы – я и, по всей видимости, тот другой тип – воздавали ей должное: и это момент, когда мужчина достигает своего кайфа. В тот вечер, как всегда, Вивьен восхитительно подхватила его. Довольно скоро после этого, воскликнув: «Господи, неужели уже так поздно?» – она скакнула из постели и ринулась в ванную.
Лежа на спине, я надел, чтобы сосредоточиться, очки, и мало-помалу ко мне пришла мысль, что, должно быть, причина угрюмости Вивьен вкупе с озабоченностью заключается в прежде отличавшем меня обидном отсутствии интереса к этому самому типу. Мне бы следовало время от времени справляться, как он там у нее, при этом, разумеется, всякий раз подчеркивая, как счастлив я, что тот пребывает в добром здравии.
Когда Вивьен вышла из ванной, я направился туда, а выйдя, застал ее одевающейся. Она стояла ко мне спиной, но к этому я уже привык; по правде говоря, лишь недавно после многократных увещеваний мне удалось убедить ее не бегать одеваться в ванную. Белье на ней, как всегда, смотрелось новым и одновременно застарелым, будто она только что выудила из какого-то тайника ненадеванный, герметически запечатанный комплект приданого своей мамаши. Затем последовали переливчатая шелковая блуза в сиреневых, огненных, горчичных и темно-синих пятнах, затем довольно-таки длинная юбка из толстой ткани в мелкую черную ломаную клеточку по розово-бежевому фону, бледно-зеленые чулки и коричневые туфли. Пояс-цепочка, янтарные бусы, чудненький браслет – источник оглушительных бряцаний, золотые сережки в виде золотых птичьих клеток с яркими попугайчиками, это – пока я натягивал свою одежду. При всех своих достоинствах подобный наряд полностью погребал под собой выразительный бюст, тонкую талию и крутые бедра. Вивьен надругалась над своими угольно-черными (без преувеличения) волосами, воздвигнув из них на макушке съехавшую на один бок некую прямоугольную пирамиду, и теперь, презрев истинный контур, размалевывала губы розово-лиловой помадой. По счастью, она не додумалась заляпать краской карие глаза, изуродовать оспой кожу, свернуть на бок нос, измазать или выломать зубы. Именно эти ее упущения, а также то, чего форменному костюму оливкового цвета скрыть не удалось, побудили меня однажды утром в агентстве авиакомпании положить на Вивьен глаз. (Как-то она, без тени самоанализа, призналась, что мужчины почему-то обращают на нее внимание только в рабочее время.)
– Не хочешь ли выпить чего-нибудь? – спросил я.
Вивьен взглянула на часы, на крупном циферблате которых красовалась исполненная в стиле поп-арт голова космонавта.
– Только побыстрее, Дуг. Мне бы не хотелось очень поздно возвращаться домой. Может, немного бьянко с содовой?
Я приготовил пару бокалов заказанного напитка. Мы пили в гостиной, как вдруг зазвонил телефон. После серии идиотских потренькиваний, свидетельствовавших, что звонят из автомата, в трубке раздался голос Роя:
– Будьте добры, можно мистера Йенделла? (Он до сих пор не усвоил нынешнюю манеру телефонного общения – без всякого миндальничанья просто называется нужное имя.)
– Да, Рой, это я!
– Даггерс? Отлично! Как поживаете? Послушайте, дружище, вы у меня последняя спасительная соломинка. Вы что, не один?
– Не один.
– Ах ты, вот невезуха! Что ж, ничего не поделаешь. – Он был явно раздосадован. – Ну да, никогда…
– Мы уходим, собираемся поужинать.
– Ах вот как! Видите ли, я тоже не один. У нас кое-что сорвалось. Скажите, нельзя ли…
– Где вы сейчас?
На другом конце трубки я услышал тоненькое женское хихиканье, затем приглушенные слова Роя – судя по всему, он кого-то увещевал. После чего вернулся к разговору: – А? Мы за углом от вас. На Карлтон-хилл.
– Так давайте немедленно ко мне! Я вас впущу, и мы тут же исчезнем.
– Правда?
Я заверил, что это серьезно, повесил трубку и кое-что объяснил Вивьен. Как я и ожидал, она вмиг и невозмутимо восприняла сказанное мной, согласившись на то, что, если понадобится, я могу потом разделить с ней постель, куда она так или иначе непременно возвращалась в воскресенье к вечеру, чтобы начинать рабочую неделю на своей, по ее выражению, территории – и, как выяснилось потом, в аккурат с шести утра. Тогда я объяснил, кто такой этот Рой, который сейчас явится.
– Как, сам сэр Рой Вандервейн? Который выступает по телевизору?
– Да, частенько. К тому же дирижирует разными оркестрами. Музыкант, мой старый приятель. Только прошу тебя, Вив, не говори никому, хорошо?
– Какой разговор! Ну а все же, он женат?
– Да. Это все…
– И что жена? Смотрит сквозь пальцы или как?
– Думаю, что нет. Тут трудно сказать. Должно быть, нет. Скорее всего. Видимо, просто не знает. Почти наверняка.
– Жены знают всегда.
Вивьен осуждающе смотрела на меня, и я не знал, что сказать, но как раз в этот момент раздался звонок, и я поспешил вниз открывать. По первому беглому взгляду, один из силуэтов, поджидавших за матовым стеклом двери, принадлежавший, по-видимому, Рою, был так сильно выше второго, что на мгновение мне подумалось: вдруг Китти ошиблась в своих подсчетах и Рой уже дошел до совращения малолетних? Мои гости переступили порог, и я обнаружил, что дело еще не приняло столь серьезного оборота; однако, подобно библиофилу, который тянет время и протирает очки, прежде чем приняться листать редкий том, я отсрочил обстоятельный обзор вплоть до того момента, как мы все предстали друг перед другом в гостиной.
– Знакомьтесь, Сильвия! – сказал Рой тоном, не оставлявшим ни малейшего сомнения, что ему совсем не хочется называть ее фамилию.
Не давая себя вовлечь в бессмысленные мистификации, я представил Вивьен как Вивьен. Возникший в памяти эпизод с трусами представился мне во много раз красноречивей утаивания фамилии, и меня так и подмывало заметить Рою: если б он заделался шпионом, то тут же наверняка побежал бы к полицейскому спрашивать, где площадка для запуска бактериологических ракет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
– Простите! Так вот, Рой, я передумал насчет услуги, о которой вы просили. Можем договариваться, называйте удобный вам вечер.
Он повернулся, нацелившись на меня своим носом, и разразился характерным для себя глубоким утробным смешком.
– Как раз собирался вам сообщить, что ничего уже не надо. Инцидент исчерпан.
– Как так?
– Решил с ней порвать. Начисто. Будет лучше для всех. По-моему, и вы так тоже считаете, верно? Только что я все напрямик выложил Китти.
– Что, судя по всему, не прошло у вас слишком гладко. Уж простите, невольно услышанные мною звуки…
– О нет, все не так страшно. Кажется, я несколько переусердствовал с описанием чар, под которые подпал. Ничего, забудем! Самой невыносимое – выкладывать всю историю целиком.
– Но зачем вы это?
– О, христианин-аристократ! Как зачем? Чтоб самому не чувствовать себя виноватым и чтобы она больше не дергалась. Неужели не ясно?
– Расставить все точки над i, все забыть, начать жизнь с чистого листа? Куда как ясно! Вы просто не в своем уме. Я-то думал, вы влюблены в ту девчонку! Или с любовью тоже покончено?
– Как вы не понимаете, ведь ясно же, сколько неприятностей мне это сулит!
– Все я понимаю, невзирая на ваши прежние увлечения, только если вы почувствуете, что вас снова затягивает или вот-вот затянет, тогда поймете, сколько лишних сложностей сами себе создали. Стоит вам начать откалывать свои номера с трусами, как Китти неизбежно…
– К черту трусы! Вы с Китти прямо-таки помешались на этой идиотской теме! Она и сейчас мне про них ввернула. Это все такая чушь! – Он явно притормаживал в намерении закрыть тему. – Почему бы вам не остаться поужинать, Даггерс? Будет парочка соседей; так, обычная публика…
– Благодарю, я иду на концерт. Своими же руками воздвигли себе непреодолимое препятствие, притом что никому от этого лучше не стало.
– Ну, не знаю… А что за концерт? Может, я заскочу.
– Что ж ваши… Ах, концерт? Лондонские любители Гайдна под управлением Матесона. Ваши подробности вовсе не принесли Китти ничего…
– Да ужин у нас вовсе никакой не званый. Зайдут посидеть, и все. К тому моменту, как Матесон взмахнет палочкой, гости успеют вдоволь насидеться. А что исполняют-то?
– Даже если вы в жизни больше не притронетесь ни к одной юной особе, вы себе этого никогда не простите! Бах и Гендель. Первая сюита. Кончерто гроссо из Шестого опуса, не помню точно. И что-то еще. Ну почему вы не способны держать язык за зубами! Вы…
– Все это у меня есть в записи, и в лучшем исполнении. Пожалуй, не пойду. И для Китти будет лучше, если я останусь дома.
И чтоб не вступать в обсуждение еще и с Китти, которая уже входила в комнату, а за нею – Эшли, Пышка-Кубышка, Гилберт и Пенни, я, как и Рой в момент намыливания улизнуть, поспешил отказаться от приглашения. Голова в том месте, которым пришлась о притолоку, уже перестала болеть. Мне предстоял долгий обратный путь, в основном в метро. Я откланялся, получив в ответ от Пенни молчаливую ухмылку в направлении моего лба. В полном молчании Гилберт подбросил меня до станции метро. Поезд только что отошел. Тот, на который я сел, с четверть часа простоял в тоннеле под рекой. Я спешил на концерт со всех ног и добрался как раз вовремя. С началом запоздали минут на десять. Играя Гайдна, солист-скрипач порвал струну. После концерта мне пришлось под моросящим дождем прошагать примерно милю, пока не набрел на укрытие. Вивьен, от природы отменным вкусом не отличавшаяся, встретила меня в кошмарном брючном костюме, сшитом, как мне показалось, из чехлов автомобиля новейшей марки. Она была слегка насуплена и озабочена, но объяснять причин не стала. В ресторане ей подали пересушенный и пересоленный омлет, я же опрокинул на скатерть бокал вина. В постели было чуть удачней. Не настолько, насколько я имел веские основания ожидать. На следующее утро я обнаружил, что мой материал в газете сокращен на две строчки, а фамилия Колера напечатана с ошибкой. После столь многообещающей вылазки в сельскую глушь жизнь, казалось, постепенно вошла в свое обычное русло.
Глава 2
Что-нибудь помягче
Месяца полтора о Рое не было никаких известий. Собственно, от него лично. Однако я постоянно натыкался на его имя, и не только. Его подпись стояла в числе других под письмом в «Таймс», ультимативно требовавшим от режима Смита в Родезии передать черным лидерам в двадцать четыре часа всю полноту власти во избежание нашей воздушной интервенции. Рой дал интервью в одну из воскресных газет, где и нашли развитие те мысли насчет нынешней молодежи, какими он делился со мной в парке, и где, в частности, он заявлял, что она, то есть молодежь, сейчас в процессе открытия чего-то грандиозного, вроде христианской веры, и что у тех, кто препятствует свободной торговле гашишем и прочими наркотиками, у самих рыльце в пушку. Рой возник в теледискуссии о будущем искусства, явно позабыв, к каким неприятностям подобное появление на экране привело его в недавнем прошлом. Эту передачу я не видел, но рассказывали, что она имела политический уклон и показала широкий спектр взглядов, от Роя до одного американского скульптора, который будто бы призвал покончить со всяким искусством, если оно не становится прямым разрушителем общества. С чувством облегчения я прочел в разделе культурных сплетен, что знаменитый дирижер сэр Рой Вандервейн готовит с Новым Лондонским симфоническим концертную программу из симфоний Малера. Пусть модно, заметил я про себя, но все-таки много, много лучше, чем «Элевации № 9».
За это время у меня не произошло ничего из ряда вон выходящего. Обзвонив всех рецензентов посолидней меня и от всех получив отказ, «Проигрыватель» прислал мне здоровенный ящик с двумя десятками симфоний Гайдна вкупе с целой библиотечкой: восемь больших долгоиграющих пластинок, то есть шесть часов слушанья допотопного наследия, не говоря уже об утомительном чтении с немереным количеством сведений о жизни и эпохе композитора при полном презрении к подробностям касательно самих произведений. Всю неделю Гайдн стоял у меня в ушах, точнее, в одно ухо влетал, в другое вылетал. Гарольд Мирз в целом вел себя прилично, всего лишь раз запретив хотя бы мимоходом упомянуть об успешных гастролях нашего струнного квартета в Польше. Наконец-то я, изъяв Вебера из Зальцбурга, переместил его в Вену. Заставил прачечную вернуть мне мою рубашку, которую они держали, а может, и носили, месяца два. Вызвал настройщика и привел в порядок инструмент. Угрюмо-озабоченный вид Вивьен, обычно нарочитый не до такой степени, чтобы отравить любую встречу, сохранялся, эволюционируя по установленной схеме: усугубляясь к концу недели, исчезая к середине дня в субботу, когда мне случалось везти ее куда-нибудь во взятом напрокат автомобиле, и снова мало-помалу проступая к исходу воскресенья. Как-то раз в воскресенье около восьми я решил изменить своему обыкновению сидеть (или в данном случае лежать) и ждать, пока не пройдет у Вивьен ее женская хандра, и спросил:
– В чем дело, с тем твоим другом проблемы?
– Нет! – сказала Вивьен.
Ответ свидетельствовал о восхитительной особенности ее характера. Хотя тот другой тип начал маячить на горизонте где-то с Рождества, деля с ней большую часть ее свободного времени, а также, по вторникам и четвергам, постель, и хотя она знала, что мне это известно, вплоть до нынешнего момента тот субъект отдельной темой ни разу не внедрялся в наш разговор. Замечательно, что теперь не потребовалось прорубаться сквозь джунгли ненужного «не понимаю, о чем ты» и я просто назвал все своими именами. Должен признать, что отзывчивость на факты сочеталась в Вивьен с нежеланием самой оглашать их, и потому, скажем, выведывание у нее, чем ее папаша зарабатывает на жизнь, превращалось буквально в игру, где фигурируют только «да» и «нет». Но невозможно, а в данном случае и ненужно, чтобы человек состоял из одних достоинств.
– Он богат?
– Нет. Примерно как ты.
– Ясно. Женат?
– Нет.
В голосе ее я уловил некое раздражение.
– А что, собственно, кругом полно женатых! Симпатичный?
– Неужели ты думаешь, я выбрала бы несимпатичного? Довольно симпатичный. Я бы даже сказала, более чем. Нечто среднее между довольно симпатичным и крайне симпатичным. Он невысокий, ну, наверное, только чуточку выше меня. И еще у него борода. Но усов нет. Такая круглая борода во все лицо, но без усов.
– Судя по твоему описанию, я гораздо привлекательней.
– Ты прав. Он не такой, как ты. Зато очень добрый и заботливый. То есть, я хочу сказать, ты тоже добрый, если захочешь, а он всегда. Это в нем самое замечательное. И еще он надежный. На него я во всем могу положиться.
– Не сердись, но, судя по твоим словам, он большой зануда.
– Пожалуй, да, – сказала Вивьен.
Мы помолчали, затем я спросил:
– Он обо мне знает?
– Ну конечно!
– Как он узнал?
– Спросил, и я сказала.
– Так! И он спокойно с этим мирится?
– Думаю, нет, но утверждает, уж лучше так, чем потерять меня, говорит, пусть будет все, как я хочу. Эту сторону дела он целиком предоставляет мне.
– Ну, а как тебе на два фронта? Ты уже практиковала подобное?
– Да так почему-то само собой получается, однажды даже попробовала с тремя, так что, наверное, для меня это нормально. По-моему, и для тебя, ну, или ты не очень против, ведь так? И значит, я могу воспринимать нашу связь не слишком серьезно. Вообще-то, вроде бы, на два фронта – это как-то нехорошо, верно? Я имею в виду именно наши отношения. Может, так оно и есть, только прежде чем начать, я прикинула про себя и не нашла ничего предосудительного, если только следовать правилам: говорить правду и не знаться с женатыми.
– А почему не знаться с женатыми?
– Чтоб не огорчать жен. Да и какая радость мужчине, встретившему девушку, на которой, если б мог, с радостью женился, если жена отказывается давать развод? Но ты ведь не против, да? Не против, что меня устраивает на два фронта?
– Да ради бога!
– Ну да, это ведь так увлекательно! О, милый! – произнесла она, прильнув ко мне и заиграв всем телом и при этом сразу же, я бы сказал, с налета, страстно задышав. Мне ничего не стоило отреагировать, поскольку мы с ней лежали в тот момент в постели у меня в комнате. Как всегда, на адекватную ответную реакцию с моей стороны потребовалось гораздо больше, чем пара минут. Вивьен стартовала необычайно стремительно, однако она была готова равным образом стремительно стартовать еще бесчисленное множество раз, и без передышки. Ее склонность общаться на два фронта, несомненно, диктовалась утилитарными мотивами.
Но была и еще одна сторона дела, в чем мы – я и, по всей видимости, тот другой тип – воздавали ей должное: и это момент, когда мужчина достигает своего кайфа. В тот вечер, как всегда, Вивьен восхитительно подхватила его. Довольно скоро после этого, воскликнув: «Господи, неужели уже так поздно?» – она скакнула из постели и ринулась в ванную.
Лежа на спине, я надел, чтобы сосредоточиться, очки, и мало-помалу ко мне пришла мысль, что, должно быть, причина угрюмости Вивьен вкупе с озабоченностью заключается в прежде отличавшем меня обидном отсутствии интереса к этому самому типу. Мне бы следовало время от времени справляться, как он там у нее, при этом, разумеется, всякий раз подчеркивая, как счастлив я, что тот пребывает в добром здравии.
Когда Вивьен вышла из ванной, я направился туда, а выйдя, застал ее одевающейся. Она стояла ко мне спиной, но к этому я уже привык; по правде говоря, лишь недавно после многократных увещеваний мне удалось убедить ее не бегать одеваться в ванную. Белье на ней, как всегда, смотрелось новым и одновременно застарелым, будто она только что выудила из какого-то тайника ненадеванный, герметически запечатанный комплект приданого своей мамаши. Затем последовали переливчатая шелковая блуза в сиреневых, огненных, горчичных и темно-синих пятнах, затем довольно-таки длинная юбка из толстой ткани в мелкую черную ломаную клеточку по розово-бежевому фону, бледно-зеленые чулки и коричневые туфли. Пояс-цепочка, янтарные бусы, чудненький браслет – источник оглушительных бряцаний, золотые сережки в виде золотых птичьих клеток с яркими попугайчиками, это – пока я натягивал свою одежду. При всех своих достоинствах подобный наряд полностью погребал под собой выразительный бюст, тонкую талию и крутые бедра. Вивьен надругалась над своими угольно-черными (без преувеличения) волосами, воздвигнув из них на макушке съехавшую на один бок некую прямоугольную пирамиду, и теперь, презрев истинный контур, размалевывала губы розово-лиловой помадой. По счастью, она не додумалась заляпать краской карие глаза, изуродовать оспой кожу, свернуть на бок нос, измазать или выломать зубы. Именно эти ее упущения, а также то, чего форменному костюму оливкового цвета скрыть не удалось, побудили меня однажды утром в агентстве авиакомпании положить на Вивьен глаз. (Как-то она, без тени самоанализа, призналась, что мужчины почему-то обращают на нее внимание только в рабочее время.)
– Не хочешь ли выпить чего-нибудь? – спросил я.
Вивьен взглянула на часы, на крупном циферблате которых красовалась исполненная в стиле поп-арт голова космонавта.
– Только побыстрее, Дуг. Мне бы не хотелось очень поздно возвращаться домой. Может, немного бьянко с содовой?
Я приготовил пару бокалов заказанного напитка. Мы пили в гостиной, как вдруг зазвонил телефон. После серии идиотских потренькиваний, свидетельствовавших, что звонят из автомата, в трубке раздался голос Роя:
– Будьте добры, можно мистера Йенделла? (Он до сих пор не усвоил нынешнюю манеру телефонного общения – без всякого миндальничанья просто называется нужное имя.)
– Да, Рой, это я!
– Даггерс? Отлично! Как поживаете? Послушайте, дружище, вы у меня последняя спасительная соломинка. Вы что, не один?
– Не один.
– Ах ты, вот невезуха! Что ж, ничего не поделаешь. – Он был явно раздосадован. – Ну да, никогда…
– Мы уходим, собираемся поужинать.
– Ах вот как! Видите ли, я тоже не один. У нас кое-что сорвалось. Скажите, нельзя ли…
– Где вы сейчас?
На другом конце трубки я услышал тоненькое женское хихиканье, затем приглушенные слова Роя – судя по всему, он кого-то увещевал. После чего вернулся к разговору: – А? Мы за углом от вас. На Карлтон-хилл.
– Так давайте немедленно ко мне! Я вас впущу, и мы тут же исчезнем.
– Правда?
Я заверил, что это серьезно, повесил трубку и кое-что объяснил Вивьен. Как я и ожидал, она вмиг и невозмутимо восприняла сказанное мной, согласившись на то, что, если понадобится, я могу потом разделить с ней постель, куда она так или иначе непременно возвращалась в воскресенье к вечеру, чтобы начинать рабочую неделю на своей, по ее выражению, территории – и, как выяснилось потом, в аккурат с шести утра. Тогда я объяснил, кто такой этот Рой, который сейчас явится.
– Как, сам сэр Рой Вандервейн? Который выступает по телевизору?
– Да, частенько. К тому же дирижирует разными оркестрами. Музыкант, мой старый приятель. Только прошу тебя, Вив, не говори никому, хорошо?
– Какой разговор! Ну а все же, он женат?
– Да. Это все…
– И что жена? Смотрит сквозь пальцы или как?
– Думаю, что нет. Тут трудно сказать. Должно быть, нет. Скорее всего. Видимо, просто не знает. Почти наверняка.
– Жены знают всегда.
Вивьен осуждающе смотрела на меня, и я не знал, что сказать, но как раз в этот момент раздался звонок, и я поспешил вниз открывать. По первому беглому взгляду, один из силуэтов, поджидавших за матовым стеклом двери, принадлежавший, по-видимому, Рою, был так сильно выше второго, что на мгновение мне подумалось: вдруг Китти ошиблась в своих подсчетах и Рой уже дошел до совращения малолетних? Мои гости переступили порог, и я обнаружил, что дело еще не приняло столь серьезного оборота; однако, подобно библиофилу, который тянет время и протирает очки, прежде чем приняться листать редкий том, я отсрочил обстоятельный обзор вплоть до того момента, как мы все предстали друг перед другом в гостиной.
– Знакомьтесь, Сильвия! – сказал Рой тоном, не оставлявшим ни малейшего сомнения, что ему совсем не хочется называть ее фамилию.
Не давая себя вовлечь в бессмысленные мистификации, я представил Вивьен как Вивьен. Возникший в памяти эпизод с трусами представился мне во много раз красноречивей утаивания фамилии, и меня так и подмывало заметить Рою: если б он заделался шпионом, то тут же наверняка побежал бы к полицейскому спрашивать, где площадка для запуска бактериологических ракет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28