Наши волосы остаются поднятыми по пять дней в неделю, и это очень раздражает кожу на голове. Кроме того, мы используем шиньоны и различные украшения для волос, которые еще больше давят на голову. Через несколько лет эта точка, постоянно находящаяся под нажимом, начинает лысеть.
– Знаете что, – предложила я, – думаю, что, после того как мы вернемся в Японию и закончится Мияко Одори, нам всем надо пойти в больницу и убрать эти лысины. Что вы думаете? Может, заключим договор?
Они согласились подумать об этом.
Мы приступили к репетициям, как только вернулись в Киото. Мне нужно было приготовить сольный фрагмент, а также участвовать в групповых репетициях. У нас не было возможности поговорить об операции до тех пор, пока не начался Мияко Одори. Мисс Я. сказала, что очень боится, но три другие девушки согласились. Как только закончился Мияко Одори, мы уехали в Токио и обратились в больницу около моста Бэнкея.
Операция представляла собой подтяжку кожи так, чтобы закрыть плешь. Похоже на подтяжку лица. Мой шрам был скреплен двенадцатью скобами. В скальпе много капилляров, и операция оказалась на удивление кровавой, но удачной. Единственное, какое-то время было больно смеяться.
Самым неприятным было то, что мы застряли в больнице на несколько дней. Наши клиенты из Токио делали все, чтобы развлечь нас. Они навещали и присылали еду из лучших ресторанов города. Была весна, и у нас было игривое настроение. Мы устали и уже начинали ссориться, так что я придумала для нас приключение, которое могло помочь развлечься. Однажды днем мы сбежали из больницы и пошли по магазинам. Потом мы стали сбегать по вечерам и ходить в наши любимые рестораны. Мы возвращались в больницу поздно ночью. Как-то раз мы танцевали на крыше. Старшая медсестра была сердита на нас.
– Это не психиатрическая лечебница, – говорила она, – прекратите вести себя, как ненормальные. И перестаньте, ради бога, занимать все наши телефонные линии.
Через десять дней доктор снял нам швы, и мы могли уехать домой. Предполагаю, что медсестры были просто счастливы, когда мы уехали. Иногда я думаю, осталась ли у мисс Я. ее лысина? Скорее всего, да.
Вернувшись в Киото, я продолжила встречаться с Тошё. Я соскучилась по нему, но самостоятельная жизнь все не налаживалась. Я не могла пренебречь работой ради приготовления пищи, уборки, стирки, подготовки ванны и так далее. У меня никогда не было на это времени, я все так же спала по несколько часов в сутки. Я не могла сократить свое рабочее время, единственное – сократить время занятий. В моей душе зрел конфликт между стремлениями «стать великой танцовщицей» и «стать хорошей домохозяйкой». Для меня выбор был очевиден.
Я решила поговорить с мамой.
– Мама, я не стала готовить лучше. И у меня нет времени, чтобы заниматься столько, сколько мне нужно. Как ты думаешь, что делать? – спросила я.
– Ты думала о том, чтобы вернуться домой? – задала она встречный вопрос.
– Не знаю. Что скажешь ты?
– Думаю, это хорошая мысль.
Вот так. Я вернулась в окия в июне 1972 года, поняв, что способна быть независимой и что мне не обязательно быть ею. Что касается Тошё, то мы могли всегда снять номер в гостинице и часто это делали. Я была взрослой и полноправной гейко. Знала, что представляет этот мир. Как держать деньги и делать покупки. И я была влюблена.
Хорошо, что я переехала тогда домой, потому что это были последние месяцы жизни Биг Джона. Он умер в октябре 1972 года.
33
Шестого мая 1973 года я была в гостях у своих родителей. Всего лишь третий раз после того, как восемнадцать лет назад я покинула дом своего детства.
Я знала, что отец умирает, и хотела увидеть его. Посмотрев в его глаза, я поняла, что конец уже близко и он знает об этом. Вместо бессмысленных слов утешения, я говорила с ним свободно и открыто.
– Папа, я хочу поблагодарить тебя за все, что ты дал мне в жизни. Я сильная и свободная и всегда буду помнить то, чему ты учил меня. Иди с миром. Тебе не о чем беспокоиться. Я позабочусь обо всем.
По его лицу потекли слезы.
– Масако, – сказал он, – ты единственная из всех моих детей, кто действительно слушал меня. Я счастлив, что ты никогда не поступилась своей гордостью. Знаю, как тяжело ты работаешь и чего это стоит, и хочу дать тебе кое-что. Открой третий ящик моего бюро. Возьми оттуда шибори оби. Да, вот это. Я сам сделал его, и он мой любимый. Когда ты найдешь мужчину своей мечты, я хочу, чтобы ты подарила ему.
– Да, папа, – ответила я, – обещаю.
Я взяла оби моего отца, бережно сложила и хранила до тех пор, пока не встретила своего мужа. Он до сих пор носит его.
Отец умер три дня спустя, девятого мая. Ему было семьдесят шесть лет. Я сидела рядом с гробом и держала его холодную руку в своих руках.
«Я обещаю тебе, папа. Я никогда не забуду того, что ты говорил мне. „Самурай не должен показывать сбою слабость, даже если голоден. Гордость – прежде всего».
Мы жили вместе всего несколько лет, но я любила отца, и мое сердце всегда было рядом с ним. Его смерть была для меня настоящим горем.
Мама Масако дала мне немного денег. Взяв фиолетовую шелковую материю из своего оби и завернув в нее деньги, я отдала их своей овдовевшей матери. Я не знала сколько, но думала, что довольно много.
– Не знаю, достаточно этого или нет, – сказала я, – но я бы хотела, чтобы ты похоронила его так, как он сам желал. Если будут нужны еще деньги, пожалуйста, спроси Кунико или меня.
– О, Ма-тян, большое тебе спасибо. Я сделаю все, что смогу. К сожалению, не все слушают то, что я говорю.
Она посмотрела в сторону другой комнаты. Оттуда доносился приглушенный смех Яэко. Мне было плохо, но я уже больше ничего не могла сделать.
Как дочь семьи Ивасаки я не имела права помогать матери во всех официальных процедурах. Я грустно посмотрела на нее и сказала:
– Мама, хочу, чтобы ты знала, я никогда не переставала любить тебя и папу. И никогда не перестану. Спасибо вам за то, что дали мне жизнь.
Я поклонилась и ушла.
– Ты дала матери деньги на похороны? – спросила меня мама Масако, когда я вернулась домой.
– Да, я завернула деньги в фиолетовую шелковую материю и отдала ей все.
– Хорошо, – сказала мама Масако, – важно научиться правильно тратить деньги или использовать их при необходимости. Дарить подарки или поздравлять позже – это нормально, но нельзя задерживать деньги, если у кого-то тяжелая утрата. Они должны быть предложены вовремя. Это как раз тот случай, когда важно быть щедрым. Мы не должны потерять лицо. Ты должна убедиться, что твоей матери хватит этих денег. Если же нет, я дам еще.
Это было очень щедро с ее стороны. Я была рада, что наконец-то она учит меня разумно расходовать деньги.
Однако, если задуматься, то деньги, которые она давала моей матери, были заработаны мной.
В тот же год произошло еще одно – я получила аккредитацию (натори) от школы Иноуэ и стала мастером танца. Главное достоинство этой аккредитации заключается в том, что она позволяет дальше изучать танцы, а также исполнять определенные роли, которые распределяются исключительно между мастерами – натори. Осенью на Оншукай я получила роль принцессы Тачибана.
Старшая учительница стояла рядом со мной за занавеской, когда собиралась войти в зал и ступить на ханамичи (длинный путь, по которому актер выходит на сцену). Она наклонилась и прошептала мне на ухо: «Все, что я могу, это научить тебя форме. А танец на сцене – только твой».
Передача была завершена. Я была свободна. Танец был моим.
Однако, получив сертификат, я все равно не имела права преподавать: это разрешено только тем, кто изначально готовится именно к этой профессии. Это не позволяло мне также выступать где-то, кроме строго контролируемого Кабукай или школы Иноуэ. Так что, несмотря на то что такой диплом был достаточно хорош для моей карьеры, фактически он был ни на что не годен. Он не давал мне права изменить профессию и не сделал меня более независимой финансово. В середине лета Киото празднует Обон (день всех душ). На склонах гор зажигаются огромные костры, чтобы проводить души предков туда, где они обитают. Костры видны со всех концов города.
В Гион Кобу мы наполняем водой лакированные подносы и выставляем на веранды очая, чтобы избавиться от влияния злых духов. Люди, приходящие на озашики, отпивают глоток воды и читают молитву за здравие. Эта церемония является неофициальным поводом начала летних каникул.
Каждый год я привыкла проводить несколько недель августа в Карюизава, лучшем японском курорте. Я не считала это отпуском, так как отдых больше напоминал поездку по делам. Многие политики, бизнесмены и даже аристократы строили в Карюизава летние домики. Все они проводили в Карюизава жаркий сезон. Нынешний император Японии, Акихито, встретился с императрицей Мичико на теннисном корте в этом городе, в 1950 году.
Я проводила вечера, переходя из одного дома в другой, развлекая влиятельных брокеров и их гостей. Иногда я натыкалась на старшую учительницу, она также наносила визиты. Находясь в провинции, она выглядела совсем по-другому, как-то добрее и менее мрачно. Мы могли даже посидеть рядом и поговорить.
Она рассказала мне, как пережила войну.
– Было так мало еды, – говорила она, – мы все голодали. Я ходила из дома в дом, бросала на пол циновку и танцевала. Люди давали рис и овощи, и я кормила своих студентов. Тяжелая была жизнь, казалось, она никогда не закончится.
Мне нравилось слушать ее истории. Они помогали увидеть в ней женщину, которой она была в молодости.
Утро в Карюизава было моим, и я блаженствовала. Вставала в шесть утра и долго гуляла. Затем читала до десяти утра, пока не приходило время встретить Танигава-сэнсея в кафе «Аканея». Доктор Танигава и я проводили вместе много часов, они казались мне драгоценными. Я могла спросить у него все, что хотела, а он никогда не уклонялся от хорошо продуманного и четкого ответа.
Он любил выпить чашечку хорошего кофе, и каждый день заказывал разные сорта и виды. Он рассказал мне о той части мира, откуда к нам привозят кофе. Один рассказ сменялся другим, время летело незаметно, и быстро наступал час ленча. Напротив кафе располагался ресторан. Мы часто заказывали там еду.
Многие мои подруги приезжали в Карюизава в то же время, что и я. Большинство из них путешествовали по округе на велосипедах, но я не умела кататься. Стесняясь в этом признаться, я ходила, толкая рядом с собой велосипед. Не знаю, кого я пыталась обмануть?
Однажды я встретила свою знакомую.
– Привет, Минеко, – поздоровалась она, – как дела? Что нового? Что ты делаешь?
– Как тебе кажется, чем я занимаюсь? Я толкаю велосипед.
– Правда? Только подумайте, а я всегда считала, что на велосипеде нужно сидеть и крутить педали. Не знала, что его надо толкать.
– Очень смешно, – скривилась я, – если бы я умела, то покаталась.
– Ты не умеешь ездить на велосипеде? -Нет.
– Так почему бы тебе не нанять коляску и не покататься на лошадях?
– Прекрасная идея!
– Тогда пойдем со мной.
Она повела меня в ближайшую гостиницу и заказала коляску с лошадьми. Я оставила велосипед и провела день, катаясь по всему городу. Надо признаться, я чувствовала себя королевой и прекрасно провела время.
Проезжая рядом с одной из моих подруг, я услышала:
– Минеко, что ты делаешь одна в целой коляске?
– Следи за языком, – ответила я, – пожалуйста, разговаривай со мной вежливо, если хочешь покататься.
– Не будь ослицей, – рассмеялась та.
– Могу ли я сделать вывод, что ты не хочешь присоединиться ко мне?
– Ты же знаешь, хочу.
– В таком случае смени тон и говори нормально. Начнем сначала.
– Здравствуй, сестра Минеко. Не будешь ли ты так добра и не разрешишь ли мне присоединиться к тебе?
– Конечно, дорогая. Буду очень рада.
34
Гион Кобу – единственный район карюкаи в Японии, имеющий право принимать официальных лиц. Нам сообщают о дипломатических миссиях за несколько месяцев до их посещения для того, чтобы все было подготовлено на высшем уровне. Мы читаем книги об их родине и интересуемся их личными интересами и хобби, чтобы быть на высоте и суметь поддержать светский разговор.
За годы работы я встретилась со многими главами государств. Каждый из них был особенным. Один вечер я помню особенно четко. Мы принимали президента Форда и Генри Киссинджера. Президент Форд был на озашики в одном банкетном зале, а доктор Киссинджер – в другом, на этаж выше. Меня попросили развлекать обоих. Я подумала, что контраст между ними просто очевиден.
Президент Форд был очень приятным, но не выглядел действительно заинтересованным японской культурой. Его озашики был спокойным и унылым. С другой стороны, секретарь Киссинджер всем интересовался и задавал массу вопросов, среди них и много рискованных. Он был забавным. Вечеринка становилась все веселее и в конце концов закончилась тем, что мы вместе танцевали и пели песни.
Чудесная вещь, касающаяся всей атмосферы озашики, та, что гость вполне мог проникнуться ее духом, как сделал Генри Киссинджер, тогда различия между сословиями и положениями в обществе испарялись, все могли свободно отдыхать и прекрасно проводить время.
Бывали случаи, как, например, озашики в честь королевы Елизаветы, когда любой свободный жест или неформальная фраза были строго запрещены. В мае 1975 года королева и ее муж нанесли официальный визит в Японию. Я была приглашена на банкет, устраиваемый в их честь в ресторане «Тсуруя».
Несмотря на то, что ужин был неофициальным, он должен был сохранять все атрибуты дипломатического приема. Я показала удостоверение личности охране, оцепившей всю территорию, и поняла, что ступаю в запретную зону.
Когда прибыла королева, мы все уже были на местах. Она гордой походкой вошла в комнату, сопровождаемая герцогом Эдинбургским, и мы встали, чтобы поприветствовать ее. Она была прекрасно одета: в длинное до пола платье бледно-желтого цвета, украшенное цветочным узором.
Точнее, розами – английским национальным цветком.
Все расселись на места, и начался банкет. Несмотря на то что гости были из Британии, стол был сервирован изысканными французскими блюдами. Ножи, вилки, палочки были сделаны из золота, на середине стояла композиция из пионов (вся обстановка заставляла меня чувствовать себя нуворишем).
Я сидела рядом с королевой. В таком случае нам не позволено начинать разговор до тех пор, пока к нам не обратятся. Если гость задает вопрос, то мы должны попросить разрешения ответить. Даже получив разрешение, мы обязаны разговаривать с гостем через переводчика. Все это выглядит слишком неестественно.
Королева Елизавета не притронулась ни к чему из того, что лежало у нее на тарелке.
– Не желает ли Ее Величество что-нибудь съесть?
– Ее Величество чувствует себя плохо? Мне хотелось что-то сделать, и я попыталась завести разговор, сначала через переводчика, затем через других спутников, но королева не отвечала. В моем случае можно было только смотреть на шикарные яства, не имея права их пробовать. Я заскучала. Потом, пряча взгляд, восхищенно изучила украшения королевы – серьги, ожерелье, браслеты.
Хозяйка банкета вдруг попросила меня выйти. Вообще-то, манко и гейко обычно выходят во время банкета, чтобы поприветствовать новых гостей, так что мой уход не был неприличным.
Она повела меня в вестибюль у входа. Камердинер, прекрасный старик, которого я знала много лет, поманил меня пальцем. Глаза его горели.
– Минеко, хочу тебе что-то показать, я знаю, тебе понравится.
Он вынул пару сатиновых черных туфель из кедровой коробки. Это были туфли королевы. Каждая была украшена семью бриллиантами.
– Могу я оставить себе один бриллиант? – взмолилась я. – Что, если ты оторвешь один и дашь мне? Уверена, она ничего не заметит.
– Не болтай чепухи, – упрекнул он, – я хотел только показать их.
Я не смогла скрыть разочарование.
– Дедушка, королева Елизавета не съела ни кусочка из того, что ей подавали. Это же ужасно. Все так старались, чтобы приготовить эту прекрасную еду!
– Тебе нельзя относиться к ним неуважительно, Минеко. Люди из других стран едят другую пищу. Может, она просто не может есть то, что ей подали.
– Но это же ничего не меняет. Ты же знаешь, как это делается. Они обо всем договариваются. Неважно, королева это или нет, я думаю, она ведет себя крайне некрасиво.
Я имела в виду, что шеф-повар «Тсуруя» не просто встал утром и сказал себе: «О, сегодня приедет королева, что же мне приготовить?» Я уверена, он месяцами планировал меню, и каждая его часть была одобрена людьми королевы. Как она может отказываться даже попробовать то, что готовилось специально по случаю ее визита? Я не понимала этого.
Дедушка попытался меня рассмешить. – Минеко, я понимаю, о чем ты говоришь, но, пожалуйста, не делай из этого трагедию. Ведь мы не хотим спровоцировать международный конфликт, не правда ли?
Он настоял на том, чтобы я вернулась к гостям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
– Знаете что, – предложила я, – думаю, что, после того как мы вернемся в Японию и закончится Мияко Одори, нам всем надо пойти в больницу и убрать эти лысины. Что вы думаете? Может, заключим договор?
Они согласились подумать об этом.
Мы приступили к репетициям, как только вернулись в Киото. Мне нужно было приготовить сольный фрагмент, а также участвовать в групповых репетициях. У нас не было возможности поговорить об операции до тех пор, пока не начался Мияко Одори. Мисс Я. сказала, что очень боится, но три другие девушки согласились. Как только закончился Мияко Одори, мы уехали в Токио и обратились в больницу около моста Бэнкея.
Операция представляла собой подтяжку кожи так, чтобы закрыть плешь. Похоже на подтяжку лица. Мой шрам был скреплен двенадцатью скобами. В скальпе много капилляров, и операция оказалась на удивление кровавой, но удачной. Единственное, какое-то время было больно смеяться.
Самым неприятным было то, что мы застряли в больнице на несколько дней. Наши клиенты из Токио делали все, чтобы развлечь нас. Они навещали и присылали еду из лучших ресторанов города. Была весна, и у нас было игривое настроение. Мы устали и уже начинали ссориться, так что я придумала для нас приключение, которое могло помочь развлечься. Однажды днем мы сбежали из больницы и пошли по магазинам. Потом мы стали сбегать по вечерам и ходить в наши любимые рестораны. Мы возвращались в больницу поздно ночью. Как-то раз мы танцевали на крыше. Старшая медсестра была сердита на нас.
– Это не психиатрическая лечебница, – говорила она, – прекратите вести себя, как ненормальные. И перестаньте, ради бога, занимать все наши телефонные линии.
Через десять дней доктор снял нам швы, и мы могли уехать домой. Предполагаю, что медсестры были просто счастливы, когда мы уехали. Иногда я думаю, осталась ли у мисс Я. ее лысина? Скорее всего, да.
Вернувшись в Киото, я продолжила встречаться с Тошё. Я соскучилась по нему, но самостоятельная жизнь все не налаживалась. Я не могла пренебречь работой ради приготовления пищи, уборки, стирки, подготовки ванны и так далее. У меня никогда не было на это времени, я все так же спала по несколько часов в сутки. Я не могла сократить свое рабочее время, единственное – сократить время занятий. В моей душе зрел конфликт между стремлениями «стать великой танцовщицей» и «стать хорошей домохозяйкой». Для меня выбор был очевиден.
Я решила поговорить с мамой.
– Мама, я не стала готовить лучше. И у меня нет времени, чтобы заниматься столько, сколько мне нужно. Как ты думаешь, что делать? – спросила я.
– Ты думала о том, чтобы вернуться домой? – задала она встречный вопрос.
– Не знаю. Что скажешь ты?
– Думаю, это хорошая мысль.
Вот так. Я вернулась в окия в июне 1972 года, поняв, что способна быть независимой и что мне не обязательно быть ею. Что касается Тошё, то мы могли всегда снять номер в гостинице и часто это делали. Я была взрослой и полноправной гейко. Знала, что представляет этот мир. Как держать деньги и делать покупки. И я была влюблена.
Хорошо, что я переехала тогда домой, потому что это были последние месяцы жизни Биг Джона. Он умер в октябре 1972 года.
33
Шестого мая 1973 года я была в гостях у своих родителей. Всего лишь третий раз после того, как восемнадцать лет назад я покинула дом своего детства.
Я знала, что отец умирает, и хотела увидеть его. Посмотрев в его глаза, я поняла, что конец уже близко и он знает об этом. Вместо бессмысленных слов утешения, я говорила с ним свободно и открыто.
– Папа, я хочу поблагодарить тебя за все, что ты дал мне в жизни. Я сильная и свободная и всегда буду помнить то, чему ты учил меня. Иди с миром. Тебе не о чем беспокоиться. Я позабочусь обо всем.
По его лицу потекли слезы.
– Масако, – сказал он, – ты единственная из всех моих детей, кто действительно слушал меня. Я счастлив, что ты никогда не поступилась своей гордостью. Знаю, как тяжело ты работаешь и чего это стоит, и хочу дать тебе кое-что. Открой третий ящик моего бюро. Возьми оттуда шибори оби. Да, вот это. Я сам сделал его, и он мой любимый. Когда ты найдешь мужчину своей мечты, я хочу, чтобы ты подарила ему.
– Да, папа, – ответила я, – обещаю.
Я взяла оби моего отца, бережно сложила и хранила до тех пор, пока не встретила своего мужа. Он до сих пор носит его.
Отец умер три дня спустя, девятого мая. Ему было семьдесят шесть лет. Я сидела рядом с гробом и держала его холодную руку в своих руках.
«Я обещаю тебе, папа. Я никогда не забуду того, что ты говорил мне. „Самурай не должен показывать сбою слабость, даже если голоден. Гордость – прежде всего».
Мы жили вместе всего несколько лет, но я любила отца, и мое сердце всегда было рядом с ним. Его смерть была для меня настоящим горем.
Мама Масако дала мне немного денег. Взяв фиолетовую шелковую материю из своего оби и завернув в нее деньги, я отдала их своей овдовевшей матери. Я не знала сколько, но думала, что довольно много.
– Не знаю, достаточно этого или нет, – сказала я, – но я бы хотела, чтобы ты похоронила его так, как он сам желал. Если будут нужны еще деньги, пожалуйста, спроси Кунико или меня.
– О, Ма-тян, большое тебе спасибо. Я сделаю все, что смогу. К сожалению, не все слушают то, что я говорю.
Она посмотрела в сторону другой комнаты. Оттуда доносился приглушенный смех Яэко. Мне было плохо, но я уже больше ничего не могла сделать.
Как дочь семьи Ивасаки я не имела права помогать матери во всех официальных процедурах. Я грустно посмотрела на нее и сказала:
– Мама, хочу, чтобы ты знала, я никогда не переставала любить тебя и папу. И никогда не перестану. Спасибо вам за то, что дали мне жизнь.
Я поклонилась и ушла.
– Ты дала матери деньги на похороны? – спросила меня мама Масако, когда я вернулась домой.
– Да, я завернула деньги в фиолетовую шелковую материю и отдала ей все.
– Хорошо, – сказала мама Масако, – важно научиться правильно тратить деньги или использовать их при необходимости. Дарить подарки или поздравлять позже – это нормально, но нельзя задерживать деньги, если у кого-то тяжелая утрата. Они должны быть предложены вовремя. Это как раз тот случай, когда важно быть щедрым. Мы не должны потерять лицо. Ты должна убедиться, что твоей матери хватит этих денег. Если же нет, я дам еще.
Это было очень щедро с ее стороны. Я была рада, что наконец-то она учит меня разумно расходовать деньги.
Однако, если задуматься, то деньги, которые она давала моей матери, были заработаны мной.
В тот же год произошло еще одно – я получила аккредитацию (натори) от школы Иноуэ и стала мастером танца. Главное достоинство этой аккредитации заключается в том, что она позволяет дальше изучать танцы, а также исполнять определенные роли, которые распределяются исключительно между мастерами – натори. Осенью на Оншукай я получила роль принцессы Тачибана.
Старшая учительница стояла рядом со мной за занавеской, когда собиралась войти в зал и ступить на ханамичи (длинный путь, по которому актер выходит на сцену). Она наклонилась и прошептала мне на ухо: «Все, что я могу, это научить тебя форме. А танец на сцене – только твой».
Передача была завершена. Я была свободна. Танец был моим.
Однако, получив сертификат, я все равно не имела права преподавать: это разрешено только тем, кто изначально готовится именно к этой профессии. Это не позволяло мне также выступать где-то, кроме строго контролируемого Кабукай или школы Иноуэ. Так что, несмотря на то что такой диплом был достаточно хорош для моей карьеры, фактически он был ни на что не годен. Он не давал мне права изменить профессию и не сделал меня более независимой финансово. В середине лета Киото празднует Обон (день всех душ). На склонах гор зажигаются огромные костры, чтобы проводить души предков туда, где они обитают. Костры видны со всех концов города.
В Гион Кобу мы наполняем водой лакированные подносы и выставляем на веранды очая, чтобы избавиться от влияния злых духов. Люди, приходящие на озашики, отпивают глоток воды и читают молитву за здравие. Эта церемония является неофициальным поводом начала летних каникул.
Каждый год я привыкла проводить несколько недель августа в Карюизава, лучшем японском курорте. Я не считала это отпуском, так как отдых больше напоминал поездку по делам. Многие политики, бизнесмены и даже аристократы строили в Карюизава летние домики. Все они проводили в Карюизава жаркий сезон. Нынешний император Японии, Акихито, встретился с императрицей Мичико на теннисном корте в этом городе, в 1950 году.
Я проводила вечера, переходя из одного дома в другой, развлекая влиятельных брокеров и их гостей. Иногда я натыкалась на старшую учительницу, она также наносила визиты. Находясь в провинции, она выглядела совсем по-другому, как-то добрее и менее мрачно. Мы могли даже посидеть рядом и поговорить.
Она рассказала мне, как пережила войну.
– Было так мало еды, – говорила она, – мы все голодали. Я ходила из дома в дом, бросала на пол циновку и танцевала. Люди давали рис и овощи, и я кормила своих студентов. Тяжелая была жизнь, казалось, она никогда не закончится.
Мне нравилось слушать ее истории. Они помогали увидеть в ней женщину, которой она была в молодости.
Утро в Карюизава было моим, и я блаженствовала. Вставала в шесть утра и долго гуляла. Затем читала до десяти утра, пока не приходило время встретить Танигава-сэнсея в кафе «Аканея». Доктор Танигава и я проводили вместе много часов, они казались мне драгоценными. Я могла спросить у него все, что хотела, а он никогда не уклонялся от хорошо продуманного и четкого ответа.
Он любил выпить чашечку хорошего кофе, и каждый день заказывал разные сорта и виды. Он рассказал мне о той части мира, откуда к нам привозят кофе. Один рассказ сменялся другим, время летело незаметно, и быстро наступал час ленча. Напротив кафе располагался ресторан. Мы часто заказывали там еду.
Многие мои подруги приезжали в Карюизава в то же время, что и я. Большинство из них путешествовали по округе на велосипедах, но я не умела кататься. Стесняясь в этом признаться, я ходила, толкая рядом с собой велосипед. Не знаю, кого я пыталась обмануть?
Однажды я встретила свою знакомую.
– Привет, Минеко, – поздоровалась она, – как дела? Что нового? Что ты делаешь?
– Как тебе кажется, чем я занимаюсь? Я толкаю велосипед.
– Правда? Только подумайте, а я всегда считала, что на велосипеде нужно сидеть и крутить педали. Не знала, что его надо толкать.
– Очень смешно, – скривилась я, – если бы я умела, то покаталась.
– Ты не умеешь ездить на велосипеде? -Нет.
– Так почему бы тебе не нанять коляску и не покататься на лошадях?
– Прекрасная идея!
– Тогда пойдем со мной.
Она повела меня в ближайшую гостиницу и заказала коляску с лошадьми. Я оставила велосипед и провела день, катаясь по всему городу. Надо признаться, я чувствовала себя королевой и прекрасно провела время.
Проезжая рядом с одной из моих подруг, я услышала:
– Минеко, что ты делаешь одна в целой коляске?
– Следи за языком, – ответила я, – пожалуйста, разговаривай со мной вежливо, если хочешь покататься.
– Не будь ослицей, – рассмеялась та.
– Могу ли я сделать вывод, что ты не хочешь присоединиться ко мне?
– Ты же знаешь, хочу.
– В таком случае смени тон и говори нормально. Начнем сначала.
– Здравствуй, сестра Минеко. Не будешь ли ты так добра и не разрешишь ли мне присоединиться к тебе?
– Конечно, дорогая. Буду очень рада.
34
Гион Кобу – единственный район карюкаи в Японии, имеющий право принимать официальных лиц. Нам сообщают о дипломатических миссиях за несколько месяцев до их посещения для того, чтобы все было подготовлено на высшем уровне. Мы читаем книги об их родине и интересуемся их личными интересами и хобби, чтобы быть на высоте и суметь поддержать светский разговор.
За годы работы я встретилась со многими главами государств. Каждый из них был особенным. Один вечер я помню особенно четко. Мы принимали президента Форда и Генри Киссинджера. Президент Форд был на озашики в одном банкетном зале, а доктор Киссинджер – в другом, на этаж выше. Меня попросили развлекать обоих. Я подумала, что контраст между ними просто очевиден.
Президент Форд был очень приятным, но не выглядел действительно заинтересованным японской культурой. Его озашики был спокойным и унылым. С другой стороны, секретарь Киссинджер всем интересовался и задавал массу вопросов, среди них и много рискованных. Он был забавным. Вечеринка становилась все веселее и в конце концов закончилась тем, что мы вместе танцевали и пели песни.
Чудесная вещь, касающаяся всей атмосферы озашики, та, что гость вполне мог проникнуться ее духом, как сделал Генри Киссинджер, тогда различия между сословиями и положениями в обществе испарялись, все могли свободно отдыхать и прекрасно проводить время.
Бывали случаи, как, например, озашики в честь королевы Елизаветы, когда любой свободный жест или неформальная фраза были строго запрещены. В мае 1975 года королева и ее муж нанесли официальный визит в Японию. Я была приглашена на банкет, устраиваемый в их честь в ресторане «Тсуруя».
Несмотря на то, что ужин был неофициальным, он должен был сохранять все атрибуты дипломатического приема. Я показала удостоверение личности охране, оцепившей всю территорию, и поняла, что ступаю в запретную зону.
Когда прибыла королева, мы все уже были на местах. Она гордой походкой вошла в комнату, сопровождаемая герцогом Эдинбургским, и мы встали, чтобы поприветствовать ее. Она была прекрасно одета: в длинное до пола платье бледно-желтого цвета, украшенное цветочным узором.
Точнее, розами – английским национальным цветком.
Все расселись на места, и начался банкет. Несмотря на то что гости были из Британии, стол был сервирован изысканными французскими блюдами. Ножи, вилки, палочки были сделаны из золота, на середине стояла композиция из пионов (вся обстановка заставляла меня чувствовать себя нуворишем).
Я сидела рядом с королевой. В таком случае нам не позволено начинать разговор до тех пор, пока к нам не обратятся. Если гость задает вопрос, то мы должны попросить разрешения ответить. Даже получив разрешение, мы обязаны разговаривать с гостем через переводчика. Все это выглядит слишком неестественно.
Королева Елизавета не притронулась ни к чему из того, что лежало у нее на тарелке.
– Не желает ли Ее Величество что-нибудь съесть?
– Ее Величество чувствует себя плохо? Мне хотелось что-то сделать, и я попыталась завести разговор, сначала через переводчика, затем через других спутников, но королева не отвечала. В моем случае можно было только смотреть на шикарные яства, не имея права их пробовать. Я заскучала. Потом, пряча взгляд, восхищенно изучила украшения королевы – серьги, ожерелье, браслеты.
Хозяйка банкета вдруг попросила меня выйти. Вообще-то, манко и гейко обычно выходят во время банкета, чтобы поприветствовать новых гостей, так что мой уход не был неприличным.
Она повела меня в вестибюль у входа. Камердинер, прекрасный старик, которого я знала много лет, поманил меня пальцем. Глаза его горели.
– Минеко, хочу тебе что-то показать, я знаю, тебе понравится.
Он вынул пару сатиновых черных туфель из кедровой коробки. Это были туфли королевы. Каждая была украшена семью бриллиантами.
– Могу я оставить себе один бриллиант? – взмолилась я. – Что, если ты оторвешь один и дашь мне? Уверена, она ничего не заметит.
– Не болтай чепухи, – упрекнул он, – я хотел только показать их.
Я не смогла скрыть разочарование.
– Дедушка, королева Елизавета не съела ни кусочка из того, что ей подавали. Это же ужасно. Все так старались, чтобы приготовить эту прекрасную еду!
– Тебе нельзя относиться к ним неуважительно, Минеко. Люди из других стран едят другую пищу. Может, она просто не может есть то, что ей подали.
– Но это же ничего не меняет. Ты же знаешь, как это делается. Они обо всем договариваются. Неважно, королева это или нет, я думаю, она ведет себя крайне некрасиво.
Я имела в виду, что шеф-повар «Тсуруя» не просто встал утром и сказал себе: «О, сегодня приедет королева, что же мне приготовить?» Я уверена, он месяцами планировал меню, и каждая его часть была одобрена людьми королевы. Как она может отказываться даже попробовать то, что готовилось специально по случаю ее визита? Я не понимала этого.
Дедушка попытался меня рассмешить. – Минеко, я понимаю, о чем ты говоришь, но, пожалуйста, не делай из этого трагедию. Ведь мы не хотим спровоцировать международный конфликт, не правда ли?
Он настоял на том, чтобы я вернулась к гостям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28