Но ошибки не было. У человека, лежавшего на кровати, не было родимого пятна. Всякий раз стоя под душем, он не переставал удивляться тому впечатлению, какое производило это пятно, этому дефекту на теле самого совершенства.
И тогда Джон понял: человек, который спит здесь сейчас перед ним, не Хадид Шебир. Он просто не может быть Хадидом Шебиром. Все остальное: и лицо, и волосы, и фигура, и даже сама кожа — все вроде бы принадлежало ему. Но накачанный наркотиками человек, лежавший на постели, был не Хадид Шебир.
С ощущением, будто подсмотрел что-то неприличное, и спеша поскорее убраться из комнаты, Джон повернулся, выключил свет и вышел. Рассеянный, погруженный в раздумья, он спустился по лестнице, пройдя мимо сержанта Бенсона, пожелавшего ему спокойной ночи. А тот недоуменно смотрел ему вслед, и по невнятному звуку, заменившему ответное пожелание, сержант понял, что майор находится сейчас за много миль отсюда.
Глава 10
Луна давно уже зашла, когда они выбрались из дому. В теплой, обволакивающей темноте чувствовалось какое-то нетерпеливое томление, казалось, все вокруг только и ждало, когда наконец забрезжит рассвет и первые крики птиц нарушат ночное безмолвие.
Чтобы добраться до кратера, им потребуется больше часа, а к тому времени, рассчитал Торло, должен наступить рассвет.
Они еще успеют приблизиться к пещере незамеченными', так как будет достаточно темно, хотя и не настолько, чтобы промахнуться. Гранаты лежали у Торло в кармане — всего четыре штуки, — хотя он знал, что ему хватит и двух. Гранаты были старые, и Торло нарочно взял четыре, на тот случай, если одна не сработает.
Они шли молча, Торло немного впереди, но он знал, что Арианна, которой тропинка знакома не хуже, чем ему, идет следом.
На полпути до вершины Ла-Кальдеры они остановились передохнуть. Торло коснулся руки сестры, кивнув на море. Там вдалеке на светлеющем небе мерцали огни сан-бородонского маяка. Скоро наступит рассвет, подумал Торло, миноносец «Данун» выйдет в море и уже днем губернатор будет здесь, на Море.
Прежде чем двинуться дальше, Торло шепотом сказал:
— Когда поднимемся, пройди вдоль кратера и спустись к пруду. Придешь, когда свистну. Глупо спускаться по тропе вместе. Если что-нибудь случится, тебя не должно быть со мной. Если свистну, значит, все в порядке и гранаты у меня в руках. Тогда и подойдешь.
Тропинка сделалась совсем узенькой и пролегала по дну высохшего горного ручья, извивавшегося между платанами и виноградниками. Арианна уверенно двигалась в темноте, думая лишь о том, что, когда все будет позади и убийцы Марча будут мертвы, ей станет намного легче… Боль эта, конечно, неизбывна в ее сердце, и всякий раз, украшая церковь цветами, она будет ставить свечку за упокой его души.
Она слышала шаги Торло, гулко отдающиеся по бетонным ступенькам огромного резервуара, предназначенного для хранения воды, питавшей деревню в засушливые месяцы. Когда-то, хотя это и было запрещено, они с Марчем купались в этом резервуаре… При этом воспоминании тело ее пронзила мучительная судорога.
Арианна разгорячилась от ходьбы, волосы ее растрепались и прилипли к вспотевшему лбу. Когда они добрались до вершины, Торло положил руку ей на плечо и тихонько молча подтолкнул вперед. Арианна направилась в обход кратера, а Торло уселся под огромным валуном и закурил, пригнув голову и заслоняя рукой огонек сигареты. Он ждал, когда сестра спустится к водоему. Наконец он затушил сигарету и поднялся. Небо на востоке стало серым, как ослиная шкура; где-то слева смолкла застрекотавшая было цикада. Торло вышел на тропинку, ведущую внутрь кратера. Чернота, зиявшая впереди, напоминала вход в гигантский туннель, ведущий в самое сердце земли. Медленно и осторожно Торло начал спускаться вниз, придерживая рукой гранаты, чтобы они не стучали друг о дружку в кармане.
Торло представлял, как потом будет описывать события этой ночи, и улыбался. После этой истории о нем станут говорить всю его оставшуюся жизнь. «Вон идет Торло Зарате из Ардино», — будут повторять люди, с завистью глядя ему вслед, а женщины одарят его нежными взглядами, и их совсем не смутит его некрасивое лицо, потому что они будут считать его настоящим мужчиной…
Наконец ноги Торло коснулись иссушенной земли днища кратера. Торло постоял прислушиваясь. Арианна, должно быть, уже у пруда, в двухстах ярдах отсюда. Вот жаль, подумал он, что от взрыва его гранат не проснется весь остров — каменные стены кратера и самой пещеры поглотят звук.
Он осторожно подкрадывался к пещере, время от времени останавливаясь и прислушиваясь. Инстинкт подсказывал ему, что с этими людьми нельзя терять бдительности. Кроме того, он догадывался, что пленники из крепости очень важные птицы, иначе зачем бы им скрываться здесь?… Ну что ж, даже хорошо. Чем важнее эти пленники, тем больший почет и уважение окажут ему люди.
Торло остановился в десяти ярдах от входа в пещеру и распластался на земле. Серая пелена рассвета нарастала подобно приливу, захлестывая теперь края кратера. Зияющая чернота сменилась игрой теней, и Торло уже мог различить силуэт росшей неподалеку агавы, очертания каменистых выступов и зарослей кустарников. Где-то в стороне озерца вспорхнула птица, разрезав ночную тишину одиноким криком. Торло слышал, как она, шумно хлопая крыльями, пролетела над его головой, и улыбнулся, догадавшись, что ее вспугнула Арианна.
Торло пристально вглядывался в темноту пещеры, в белевший перед ним бамбуковый частокол высотою примерно четыре фута и на пару футов не достающий до ее свода. Частокол был устроен для защиты от ветра, вход же располагался сбоку.
Закинуть гранаты в пространство между частоколом и сводом пещеры не составляло труда. На Море любой мальчишка мог с пятидесяти ярдов попасть камнем в козу, ведущую стадо, лишив его таким образом вожака.
Должно быть, они уже набрали воды и теперь отдыхают после ночной вылазки. Торло представил, как они все четверо лежат на подстилке из сухих пальмовых листьев, уверенные в своей безопасности; может быть, оставили одного караулить и тот из последних сил борется со сном.
Торло медленно поднялся и вытащил из кармана гранаты, закусив губу в предвкушении мести. Взяв в каждую руку по гранате и не сводя глаз с частокола, он шагнул вперед. Ему даже захотелось зевнуть — не от усталости, а от ощущения предстоящего удовольствия.
Он поднес правую руку ко рту, вырвал чеку, свистнул и бросил гранату в устье пещеры. Потом швырнул вторую гранату вслед за первой и распластался на земле, укрывшись за небольшим валуном.
То, что последовало после, доставило ему истинное наслаждение. Когда вторая граната исчезла за частоколом, чрево пещеры содрогнулось от страшного треска, словно какая-то гигантская челюсть, вгрызаясь в податливую мякоть, вдруг со скрежетом наткнулась на твердую сердцевину. Два взрыва слились в один звук, сотрясая каменную полость до самых глубин долгим, протяжным грохотом.
Частокол снесло ударной волной, обломки бамбуковых кольев смешались с серой пылью и каменным крошевом.
Часть свода обрушилась, разлетевшись на множество осколков.
Торло поднялся. Справа в сером забрезжившем рассвете показалась Арианна. Некоторое время они стояли и смотрели на полузаваленный вход в пещеру. Где-то в ее глубине упал камень, потом все стихло.
Торло нащупал руку Арианны.
— Все кончено, — сказал он, глубоко вздохнув и чувствуя, как в горле у него запершило от каменной пыли, наполнившей воздух и мешавшей ему разглядеть радостный блеск в глазах сестры.
— Да, все кончено, — повторила Арианна и медленно перекрестилась. — А теперь я бы хотела посмотреть на них.
Торло кивнул. Но прежде чем они успели двинуться с места, сзади послышался звук, ясность и отчетливость которого не оставляла сомнения. Это был хрустящий звук тяжелых шагов человека, не намеренного больше скрываться и соблюдать предосторожность.
Торло метнулся в сторону, заслонив собою сестру. Сбоку, из-за скалистого выступа им навстречу вышли пять человек.
— Беги! — крикнул Торло Арианне, толкнув ее, и попытался нащупать в кармане оставшиеся гранаты. Незнакомцы обступили его полукругом, один из них, стоявший в центре, поднял правую руку. Раздался выстрел, Торло закачался и упал — слева на груди его зияла огромная дыра.
Арианна, словно загнанная зверушка, метнулась к пещере.
После того как упал Торло, она испытывала лишь смертельный ужас. Рывками она достигла пещеры и начала карабкаться вверх по каменистым уступам кратера.
Позади нее внизу неподвижно стояли пять человек, потом один из них снова поднял револьвер, и когда Арианна была уже футах в пяти от вершины кратера, выстрелил. Пуля ударилась о камни, град острых осколков осыпал Арианну, и она упала.
Девушка скатилась к самому подножию пещеры и теперь лежала неподвижно, неуклюже подвернув правую ногу.
Убрав револьвер в карман, Миетус в сопровождении остальных подошел к ней. Глаза Арианны были закрыты, лицо перепачкано кровью.
Подняв руку, Миетус презрительно скривился и пригладил выцветшие белесые волосы.
— Темновато, — проговорил он, скорее обращаясь к самому себе, нежели к остальным. — Но я не мог промахнуться. И все-таки надо было брать чуть вправо.
Он присел на корточки рядом с Арианной и перевернул ее" на спину. Распрямив ее ногу, он несколько мгновений внимательно ощупывал ее.
— Перелом чуть выше лодыжки, — наконец определил он и поднялся.
— Что будем с ней делать? — спросил Плевски, имевший странную привычку ворочать во рту языком, словно только что разжевал что-то противное.
Остальные удивленно посмотрели на него: Миетус, Сифаль, смуглокожий и гибкий, как девушка, но в то же время настолько уверенный в своей силе, что, находясь рядом с ним, ни один мужчина не мог бы чувствовать себя спокойно; Роупер, с потрепанным, измятым, но некогда, видимо, приятным и открытым лицом, и Лоренцен, высокий, широкоплечий, с непомерно маленькой смешной головой. Все они стояли, молча глядя на Плевски, пораженные глупостью вопроса.
— Ее судьба решена, — проговорил наконец Миетус. — Но сначала отнесем ее в пещеру. Я хочу кое-что узнать, когда она придет в себя. Плевски, останешься с ней, а мы поднимемся наверх. Мы должны быть готовы, если сюда придут.
— Да никто сюда не придет, — возразил Роупер. — Стены кратера поглотили звук взрыва.
Они внесли девушку в пещеру и положили на груду камней, потом втащили Торло, оставив его лежать у самого входа.
— Когда она придет в себя, подашь сигнал, и я спущусь, — распорядился Миетус.
— Оставьте мне сигарет, — попросил Плевски.
Лоренцен бросил ему пачку.
Плевски сидел на пороге пещеры и смотрел им вслед, скоро они исчезли в зарослях слева от тропинки.
С каждой минутой становилось светлее, западный склон, первым встретивший розовые лучи восходящего солнца, покрылся легкой серебристой дымкой, похожей на мучнистую росу.
Плевски закурил сигарету и посмотрел на Арианну. Когда-то много лет назад в Польше у него была девушка, чем-то похожая на эту: такая же темноволосая, с пышным, по-крестьянски крепким телом. Потом, окинув взглядом потрескавшиеся от взрыва своды пещеры, он плотно сжал губы. И черт его дернул спросить, что с нею делать. И так ясно. Этот парень собирался уничтожить их. Так на какую же жалость может рассчитывать она?… Им просто повезло… Миетусу всегда везет. Впрочем, кого им действительно надо благодарить, так это Сифаля. Высокие стены кратера создавали помехи для его радиопередатчика, поэтому, чтобы выйти на связь с Максом Дондоном, радист выбирался на склон Ла-Кальдеры. В эту ночь он не стал спускаться вместе с остальными внутрь кратера, а остался снаружи, чтобы выйти на связь.
Вот тогда-то он и заметил на тропинке крадущегося за ними человека. Сифаль проследил за ним до самого его дома в Ардино и вернулся. Дальше все было совсем просто. Двое отправились в деревню наблюдать за домом, а остальные вынесли из пещеры вещи… Как все просто получилось у Миетуса. Такое впечатление, будто он прочел мысли этого парня…
Плевски снова посмотрел на девушку. От полковника Моци Миетус узнал, что убитый ими солдат встречался с девушкой из Ардино. Миетус высказал предположение, что это и есть та самая девушка. Она все еще не приходила в сознание и тяжело дышала. Плевски перевел взгляд на лежавшее у порога тело, над которым уже начали виться мухи, ожившие на солнце. Плевски подобрал несколько валявшихся в углу скомканных мешков и накрыл ими тело, потом уселся поудобнее, прислонившись к стене. Ему опять вспомнилась девушка-полька, она всегда выходила встречать его к мосту за деревней. Раз в неделю он приезжал туда скупать у крестьян кур для магазинчика, который держал его отец… Плевски недовольно хмыкнул. Все это было так давно, что теперь и вспоминать не стоит.
***
Лежа в постели и провожая взглядом золотистый солнечный луч, пересекавший комнату от окна до самой двери, Мэрион Шебир встречала новый день со странным, смешанным чувством: она была и счастлива и несчастна одновременно. Она приготовилась смело и решительно смотреть в лицо событиям, ворвавшимся в ее жизнь. И хотя события эти были для нее внове, она теперь поняла, что они давно уже назревали и возникли отнюдь не случайно. Просто этой ночью они вырвались на свободу, снеся тот барьер, который она так старательно воздвигала вокруг себя. Отныне она уже больше не была творением рук своего мужа. Все эти годы она не знала ничего, кроме Кирении и своего преданного служения этой стране. Теперь же она увидела, каким злом может обернуться тупая, бессмысленная и фанатичная приверженность идее. Ведь если безрассудно и слепо следовать идее, то рядом с ней сама человеческая жизнь теряет значимость. В борьбе за права и национальную свободу люди убивают себе подобных. Да что там говорить, если она сама еще совсем недавно, уже будучи в этой крепости, узнала, что ценою ее собственной свободы и залогом военно-политических успехов Кирении должны стать жизни других людей. Все эти люди, что окружают ее здесь — и сержант, и повар, и солдаты, — обречены на смерть. Но та женщина, которая до сих пор могла спокойно уживаться с этой мыслью, была теперь для нее чужою.
Два года понадобилось ей на то, чтобы вновь обрести себя и свободу. Два года назад, когда Хадид погиб в перестрелке, в киренийской армии сложилась опасная ситуация. Известие о его гибели могло поколебать боевой дух его сторонников, и тогда полковник Моци решил сохранить его смерть в тайне, а место Хадида занял его сводный брат, никому не известный, зато удивительным образом как две капли воды похожий на него… Раздавленная горем, с твердой решимостью сохранить верность делу Хадида, которое он ставил превыше всего в жизни, она согласилась на подмену, приняв участие в заговоре с Моци как почетный долг, которым она должна гордиться.
Однако горе постепенно прошло, даже память о былой любви со временем стерлась, Кирения стала для Мэрион чужой, и у нее появилось желание обрести свой собственный жизненный путь. К новому Хадиду, двойнику ее супруга, она не питала уважения, испытывая чувство горечи, когда сравнивала его с настоящим Хадидом. А тот, настоящий Хадид, которого она некогда любила, теперь был мертв. Все осталось в прошлом…
В комнату вошел Абу и поставил на столик у окна поднос с утренним кофе. Когда он удалился, Мэрион набросила халат и подошла к столу.
Так что же с нею произошло? Что заставило очнуться от долгого сна? Этот вопрос задавала себе Мэрион, затягиваясь сигаретой и запивая ее кофе. Ведь это не было долгое, медленное пробуждение чувств, совсем нет. Это произошло так, словно ее сильно укололи чем-то острым. Теперь Мэрион поняла, что любит Джона Ричмонда и благодаря этой любви может теперь судить об остальных, о тех, кто ее окружает. Любит ли он ее или нет, она не знала и не могла знать сейчас, соприкоснутся ли их жизненные пути в дальнейшем. Ей было важно одно: она любит его. Она вновь обрела способность любить, а вместе с нею и свободу; пелена спала с глаз, и это сейчас для нее главное.
Но Моци ненавидит Ричмонда и постарается его уничтожить. Мысль об этой смерти и о смерти других солдат привела Мэрион в смятение и ужас.
Еще не зная как, она решила, что больше не допустит ни смерти, ни насилия. Сегодняшняя ночь и этот краткий порыв нежности, какого ей, может быть, больше никогда не суждено испытать, пробудили в ней мудрость. Она полюбила Кирению ради Хадида и даже не заметила, что сама чуть не превратилась в чудовище. Ведь такая сильная любовь может быть обращена только на человека, а не на бесплотную идею. Вот тогда-то совершенно хладнокровно и спокойно Мэрион решила, что расскажет Джону Ричмонду о предстоящем нападении на крепость.
Она предаст Миетуса и Моци, так как считает, что никто, ни за какую идею не имеет права обрекать людей на смерть, если только те сами сознательно не захотят принести себя в жертву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
И тогда Джон понял: человек, который спит здесь сейчас перед ним, не Хадид Шебир. Он просто не может быть Хадидом Шебиром. Все остальное: и лицо, и волосы, и фигура, и даже сама кожа — все вроде бы принадлежало ему. Но накачанный наркотиками человек, лежавший на постели, был не Хадид Шебир.
С ощущением, будто подсмотрел что-то неприличное, и спеша поскорее убраться из комнаты, Джон повернулся, выключил свет и вышел. Рассеянный, погруженный в раздумья, он спустился по лестнице, пройдя мимо сержанта Бенсона, пожелавшего ему спокойной ночи. А тот недоуменно смотрел ему вслед, и по невнятному звуку, заменившему ответное пожелание, сержант понял, что майор находится сейчас за много миль отсюда.
Глава 10
Луна давно уже зашла, когда они выбрались из дому. В теплой, обволакивающей темноте чувствовалось какое-то нетерпеливое томление, казалось, все вокруг только и ждало, когда наконец забрезжит рассвет и первые крики птиц нарушат ночное безмолвие.
Чтобы добраться до кратера, им потребуется больше часа, а к тому времени, рассчитал Торло, должен наступить рассвет.
Они еще успеют приблизиться к пещере незамеченными', так как будет достаточно темно, хотя и не настолько, чтобы промахнуться. Гранаты лежали у Торло в кармане — всего четыре штуки, — хотя он знал, что ему хватит и двух. Гранаты были старые, и Торло нарочно взял четыре, на тот случай, если одна не сработает.
Они шли молча, Торло немного впереди, но он знал, что Арианна, которой тропинка знакома не хуже, чем ему, идет следом.
На полпути до вершины Ла-Кальдеры они остановились передохнуть. Торло коснулся руки сестры, кивнув на море. Там вдалеке на светлеющем небе мерцали огни сан-бородонского маяка. Скоро наступит рассвет, подумал Торло, миноносец «Данун» выйдет в море и уже днем губернатор будет здесь, на Море.
Прежде чем двинуться дальше, Торло шепотом сказал:
— Когда поднимемся, пройди вдоль кратера и спустись к пруду. Придешь, когда свистну. Глупо спускаться по тропе вместе. Если что-нибудь случится, тебя не должно быть со мной. Если свистну, значит, все в порядке и гранаты у меня в руках. Тогда и подойдешь.
Тропинка сделалась совсем узенькой и пролегала по дну высохшего горного ручья, извивавшегося между платанами и виноградниками. Арианна уверенно двигалась в темноте, думая лишь о том, что, когда все будет позади и убийцы Марча будут мертвы, ей станет намного легче… Боль эта, конечно, неизбывна в ее сердце, и всякий раз, украшая церковь цветами, она будет ставить свечку за упокой его души.
Она слышала шаги Торло, гулко отдающиеся по бетонным ступенькам огромного резервуара, предназначенного для хранения воды, питавшей деревню в засушливые месяцы. Когда-то, хотя это и было запрещено, они с Марчем купались в этом резервуаре… При этом воспоминании тело ее пронзила мучительная судорога.
Арианна разгорячилась от ходьбы, волосы ее растрепались и прилипли к вспотевшему лбу. Когда они добрались до вершины, Торло положил руку ей на плечо и тихонько молча подтолкнул вперед. Арианна направилась в обход кратера, а Торло уселся под огромным валуном и закурил, пригнув голову и заслоняя рукой огонек сигареты. Он ждал, когда сестра спустится к водоему. Наконец он затушил сигарету и поднялся. Небо на востоке стало серым, как ослиная шкура; где-то слева смолкла застрекотавшая было цикада. Торло вышел на тропинку, ведущую внутрь кратера. Чернота, зиявшая впереди, напоминала вход в гигантский туннель, ведущий в самое сердце земли. Медленно и осторожно Торло начал спускаться вниз, придерживая рукой гранаты, чтобы они не стучали друг о дружку в кармане.
Торло представлял, как потом будет описывать события этой ночи, и улыбался. После этой истории о нем станут говорить всю его оставшуюся жизнь. «Вон идет Торло Зарате из Ардино», — будут повторять люди, с завистью глядя ему вслед, а женщины одарят его нежными взглядами, и их совсем не смутит его некрасивое лицо, потому что они будут считать его настоящим мужчиной…
Наконец ноги Торло коснулись иссушенной земли днища кратера. Торло постоял прислушиваясь. Арианна, должно быть, уже у пруда, в двухстах ярдах отсюда. Вот жаль, подумал он, что от взрыва его гранат не проснется весь остров — каменные стены кратера и самой пещеры поглотят звук.
Он осторожно подкрадывался к пещере, время от времени останавливаясь и прислушиваясь. Инстинкт подсказывал ему, что с этими людьми нельзя терять бдительности. Кроме того, он догадывался, что пленники из крепости очень важные птицы, иначе зачем бы им скрываться здесь?… Ну что ж, даже хорошо. Чем важнее эти пленники, тем больший почет и уважение окажут ему люди.
Торло остановился в десяти ярдах от входа в пещеру и распластался на земле. Серая пелена рассвета нарастала подобно приливу, захлестывая теперь края кратера. Зияющая чернота сменилась игрой теней, и Торло уже мог различить силуэт росшей неподалеку агавы, очертания каменистых выступов и зарослей кустарников. Где-то в стороне озерца вспорхнула птица, разрезав ночную тишину одиноким криком. Торло слышал, как она, шумно хлопая крыльями, пролетела над его головой, и улыбнулся, догадавшись, что ее вспугнула Арианна.
Торло пристально вглядывался в темноту пещеры, в белевший перед ним бамбуковый частокол высотою примерно четыре фута и на пару футов не достающий до ее свода. Частокол был устроен для защиты от ветра, вход же располагался сбоку.
Закинуть гранаты в пространство между частоколом и сводом пещеры не составляло труда. На Море любой мальчишка мог с пятидесяти ярдов попасть камнем в козу, ведущую стадо, лишив его таким образом вожака.
Должно быть, они уже набрали воды и теперь отдыхают после ночной вылазки. Торло представил, как они все четверо лежат на подстилке из сухих пальмовых листьев, уверенные в своей безопасности; может быть, оставили одного караулить и тот из последних сил борется со сном.
Торло медленно поднялся и вытащил из кармана гранаты, закусив губу в предвкушении мести. Взяв в каждую руку по гранате и не сводя глаз с частокола, он шагнул вперед. Ему даже захотелось зевнуть — не от усталости, а от ощущения предстоящего удовольствия.
Он поднес правую руку ко рту, вырвал чеку, свистнул и бросил гранату в устье пещеры. Потом швырнул вторую гранату вслед за первой и распластался на земле, укрывшись за небольшим валуном.
То, что последовало после, доставило ему истинное наслаждение. Когда вторая граната исчезла за частоколом, чрево пещеры содрогнулось от страшного треска, словно какая-то гигантская челюсть, вгрызаясь в податливую мякоть, вдруг со скрежетом наткнулась на твердую сердцевину. Два взрыва слились в один звук, сотрясая каменную полость до самых глубин долгим, протяжным грохотом.
Частокол снесло ударной волной, обломки бамбуковых кольев смешались с серой пылью и каменным крошевом.
Часть свода обрушилась, разлетевшись на множество осколков.
Торло поднялся. Справа в сером забрезжившем рассвете показалась Арианна. Некоторое время они стояли и смотрели на полузаваленный вход в пещеру. Где-то в ее глубине упал камень, потом все стихло.
Торло нащупал руку Арианны.
— Все кончено, — сказал он, глубоко вздохнув и чувствуя, как в горле у него запершило от каменной пыли, наполнившей воздух и мешавшей ему разглядеть радостный блеск в глазах сестры.
— Да, все кончено, — повторила Арианна и медленно перекрестилась. — А теперь я бы хотела посмотреть на них.
Торло кивнул. Но прежде чем они успели двинуться с места, сзади послышался звук, ясность и отчетливость которого не оставляла сомнения. Это был хрустящий звук тяжелых шагов человека, не намеренного больше скрываться и соблюдать предосторожность.
Торло метнулся в сторону, заслонив собою сестру. Сбоку, из-за скалистого выступа им навстречу вышли пять человек.
— Беги! — крикнул Торло Арианне, толкнув ее, и попытался нащупать в кармане оставшиеся гранаты. Незнакомцы обступили его полукругом, один из них, стоявший в центре, поднял правую руку. Раздался выстрел, Торло закачался и упал — слева на груди его зияла огромная дыра.
Арианна, словно загнанная зверушка, метнулась к пещере.
После того как упал Торло, она испытывала лишь смертельный ужас. Рывками она достигла пещеры и начала карабкаться вверх по каменистым уступам кратера.
Позади нее внизу неподвижно стояли пять человек, потом один из них снова поднял револьвер, и когда Арианна была уже футах в пяти от вершины кратера, выстрелил. Пуля ударилась о камни, град острых осколков осыпал Арианну, и она упала.
Девушка скатилась к самому подножию пещеры и теперь лежала неподвижно, неуклюже подвернув правую ногу.
Убрав револьвер в карман, Миетус в сопровождении остальных подошел к ней. Глаза Арианны были закрыты, лицо перепачкано кровью.
Подняв руку, Миетус презрительно скривился и пригладил выцветшие белесые волосы.
— Темновато, — проговорил он, скорее обращаясь к самому себе, нежели к остальным. — Но я не мог промахнуться. И все-таки надо было брать чуть вправо.
Он присел на корточки рядом с Арианной и перевернул ее" на спину. Распрямив ее ногу, он несколько мгновений внимательно ощупывал ее.
— Перелом чуть выше лодыжки, — наконец определил он и поднялся.
— Что будем с ней делать? — спросил Плевски, имевший странную привычку ворочать во рту языком, словно только что разжевал что-то противное.
Остальные удивленно посмотрели на него: Миетус, Сифаль, смуглокожий и гибкий, как девушка, но в то же время настолько уверенный в своей силе, что, находясь рядом с ним, ни один мужчина не мог бы чувствовать себя спокойно; Роупер, с потрепанным, измятым, но некогда, видимо, приятным и открытым лицом, и Лоренцен, высокий, широкоплечий, с непомерно маленькой смешной головой. Все они стояли, молча глядя на Плевски, пораженные глупостью вопроса.
— Ее судьба решена, — проговорил наконец Миетус. — Но сначала отнесем ее в пещеру. Я хочу кое-что узнать, когда она придет в себя. Плевски, останешься с ней, а мы поднимемся наверх. Мы должны быть готовы, если сюда придут.
— Да никто сюда не придет, — возразил Роупер. — Стены кратера поглотили звук взрыва.
Они внесли девушку в пещеру и положили на груду камней, потом втащили Торло, оставив его лежать у самого входа.
— Когда она придет в себя, подашь сигнал, и я спущусь, — распорядился Миетус.
— Оставьте мне сигарет, — попросил Плевски.
Лоренцен бросил ему пачку.
Плевски сидел на пороге пещеры и смотрел им вслед, скоро они исчезли в зарослях слева от тропинки.
С каждой минутой становилось светлее, западный склон, первым встретивший розовые лучи восходящего солнца, покрылся легкой серебристой дымкой, похожей на мучнистую росу.
Плевски закурил сигарету и посмотрел на Арианну. Когда-то много лет назад в Польше у него была девушка, чем-то похожая на эту: такая же темноволосая, с пышным, по-крестьянски крепким телом. Потом, окинув взглядом потрескавшиеся от взрыва своды пещеры, он плотно сжал губы. И черт его дернул спросить, что с нею делать. И так ясно. Этот парень собирался уничтожить их. Так на какую же жалость может рассчитывать она?… Им просто повезло… Миетусу всегда везет. Впрочем, кого им действительно надо благодарить, так это Сифаля. Высокие стены кратера создавали помехи для его радиопередатчика, поэтому, чтобы выйти на связь с Максом Дондоном, радист выбирался на склон Ла-Кальдеры. В эту ночь он не стал спускаться вместе с остальными внутрь кратера, а остался снаружи, чтобы выйти на связь.
Вот тогда-то он и заметил на тропинке крадущегося за ними человека. Сифаль проследил за ним до самого его дома в Ардино и вернулся. Дальше все было совсем просто. Двое отправились в деревню наблюдать за домом, а остальные вынесли из пещеры вещи… Как все просто получилось у Миетуса. Такое впечатление, будто он прочел мысли этого парня…
Плевски снова посмотрел на девушку. От полковника Моци Миетус узнал, что убитый ими солдат встречался с девушкой из Ардино. Миетус высказал предположение, что это и есть та самая девушка. Она все еще не приходила в сознание и тяжело дышала. Плевски перевел взгляд на лежавшее у порога тело, над которым уже начали виться мухи, ожившие на солнце. Плевски подобрал несколько валявшихся в углу скомканных мешков и накрыл ими тело, потом уселся поудобнее, прислонившись к стене. Ему опять вспомнилась девушка-полька, она всегда выходила встречать его к мосту за деревней. Раз в неделю он приезжал туда скупать у крестьян кур для магазинчика, который держал его отец… Плевски недовольно хмыкнул. Все это было так давно, что теперь и вспоминать не стоит.
***
Лежа в постели и провожая взглядом золотистый солнечный луч, пересекавший комнату от окна до самой двери, Мэрион Шебир встречала новый день со странным, смешанным чувством: она была и счастлива и несчастна одновременно. Она приготовилась смело и решительно смотреть в лицо событиям, ворвавшимся в ее жизнь. И хотя события эти были для нее внове, она теперь поняла, что они давно уже назревали и возникли отнюдь не случайно. Просто этой ночью они вырвались на свободу, снеся тот барьер, который она так старательно воздвигала вокруг себя. Отныне она уже больше не была творением рук своего мужа. Все эти годы она не знала ничего, кроме Кирении и своего преданного служения этой стране. Теперь же она увидела, каким злом может обернуться тупая, бессмысленная и фанатичная приверженность идее. Ведь если безрассудно и слепо следовать идее, то рядом с ней сама человеческая жизнь теряет значимость. В борьбе за права и национальную свободу люди убивают себе подобных. Да что там говорить, если она сама еще совсем недавно, уже будучи в этой крепости, узнала, что ценою ее собственной свободы и залогом военно-политических успехов Кирении должны стать жизни других людей. Все эти люди, что окружают ее здесь — и сержант, и повар, и солдаты, — обречены на смерть. Но та женщина, которая до сих пор могла спокойно уживаться с этой мыслью, была теперь для нее чужою.
Два года понадобилось ей на то, чтобы вновь обрести себя и свободу. Два года назад, когда Хадид погиб в перестрелке, в киренийской армии сложилась опасная ситуация. Известие о его гибели могло поколебать боевой дух его сторонников, и тогда полковник Моци решил сохранить его смерть в тайне, а место Хадида занял его сводный брат, никому не известный, зато удивительным образом как две капли воды похожий на него… Раздавленная горем, с твердой решимостью сохранить верность делу Хадида, которое он ставил превыше всего в жизни, она согласилась на подмену, приняв участие в заговоре с Моци как почетный долг, которым она должна гордиться.
Однако горе постепенно прошло, даже память о былой любви со временем стерлась, Кирения стала для Мэрион чужой, и у нее появилось желание обрести свой собственный жизненный путь. К новому Хадиду, двойнику ее супруга, она не питала уважения, испытывая чувство горечи, когда сравнивала его с настоящим Хадидом. А тот, настоящий Хадид, которого она некогда любила, теперь был мертв. Все осталось в прошлом…
В комнату вошел Абу и поставил на столик у окна поднос с утренним кофе. Когда он удалился, Мэрион набросила халат и подошла к столу.
Так что же с нею произошло? Что заставило очнуться от долгого сна? Этот вопрос задавала себе Мэрион, затягиваясь сигаретой и запивая ее кофе. Ведь это не было долгое, медленное пробуждение чувств, совсем нет. Это произошло так, словно ее сильно укололи чем-то острым. Теперь Мэрион поняла, что любит Джона Ричмонда и благодаря этой любви может теперь судить об остальных, о тех, кто ее окружает. Любит ли он ее или нет, она не знала и не могла знать сейчас, соприкоснутся ли их жизненные пути в дальнейшем. Ей было важно одно: она любит его. Она вновь обрела способность любить, а вместе с нею и свободу; пелена спала с глаз, и это сейчас для нее главное.
Но Моци ненавидит Ричмонда и постарается его уничтожить. Мысль об этой смерти и о смерти других солдат привела Мэрион в смятение и ужас.
Еще не зная как, она решила, что больше не допустит ни смерти, ни насилия. Сегодняшняя ночь и этот краткий порыв нежности, какого ей, может быть, больше никогда не суждено испытать, пробудили в ней мудрость. Она полюбила Кирению ради Хадида и даже не заметила, что сама чуть не превратилась в чудовище. Ведь такая сильная любовь может быть обращена только на человека, а не на бесплотную идею. Вот тогда-то совершенно хладнокровно и спокойно Мэрион решила, что расскажет Джону Ричмонду о предстоящем нападении на крепость.
Она предаст Миетуса и Моци, так как считает, что никто, ни за какую идею не имеет права обрекать людей на смерть, если только те сами сознательно не захотят принести себя в жертву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35