Он не раз отказывался от крупных вознаграждений только потому, что предлагаемая работа казалась ему скучной и неинтересной. В ней он искал своего рода вдохновение, заменявшее ему человеческие чувства, которых он был лишен, а также не утраченную до конца потребность в выходе эмоций.
Он был наполовину немец, наполовину грек. Впервые увидел Средиземное море, будучи молодым двадцатилетним обер-лейтенантом танковой дивизии, входившей в Африканский корпус германской армии. В Мюнхене у него осталась жена и двое маленьких сыновей. Его танк был подбит бронебойным снарядом, выпущенным из британского зенитного орудия, державшего оборону при Эль-Аламейне. Все члены экипажа погибли, а ему с тяжелой раной шеи удалось выбраться из горящей машины и спрыгнуть на землю, хотя и не совсем удачно В накренившийся на откосе танк угодило еще два снаряда, и тот, перевернувшись на бок, придавил Миетуса. Окончательно не раздавило его только благодаря тому, что его тело на пару дюймов вдавило в песок, а танк накренился назад. Попав в смертельную западню, он должен был истечь кровью, но, придя в сознание, все же умудрился как-то остановить кровотечение, кое-как перетянув рану бинтом, который вытащил из нагрудного кармана. Время от времени он терял сознание и был близок к смерти, но всякий раз приходил в себя. Его жена и дети погибли во время бомбежки по дороге к родственникам в Дюссельдорф. Он узнал об этом, находясь в госпитале в Италии.
Тогда он заплакал последний раз в своей жизни. Врачи объяснили ему, что ходить он сможет, но никогда уже не будет обладать способностью удовлетворить женщину… В Германию он больше не возвращался, а любовь, умершую в нем навсегда, заменило неистовство.
Ходил он теперь на негнущихся, твердых ногах, неловкой походкой, и тело его походило на старый, искореженный дуб.
Ему было только сорок, но его светлые волосы уже поседели, истончились и были покрыты перхотью, а правильное, не лишенное приятности лицо огрубело и приобрело цвет выцветших досок, выброшенных волной на берег и месяцами валяющихся на солнце.
Остальные члены экипажа были приблизительно того же возраста, что и. Миетус. Лоренцен, некогда служивший во французском Иностранном легионе, куда он попал из тюрьмы, дезертировал оттуда, какое-то время был сутенером в одном из публичных домов Алжира, долго скитался по свету и вернулся домой — солдат удачи (какими все они были, хотя и не в полной мере соответствовали этому названию, ибо удача предполагает завтрашний день, а они всегда жили только сегодняшним). Другой член группы, некто Плевски, бежавший из русского плена в польскую армию генерала Андерса и тоже дезертировавший, бежал в Каир и в конечном счете попал к партизанам Кирении.
Роупер, говоривший по-английски тоненьким голоском — скорее всего это был отзвук ирландского акцента — любил книги и музыку так же, как Лоренцен лошадей. И наконец, Сифаль, единственный среди них кирениец, оказавшийся в группе благодаря полковнику Моци, собственноручно выбравшему его как первоклассного радиста. Уже находясь в заключении в Кирении, полковник Моци, используя подкуп и тайную власть, устроил так, что Миетус посетил его в тюремной камере и получил от него краткие инструкции. Каждый участник группы был выбран для выполнения определенного задания, при этом учитывалось, что ни один из них за последние пятнадцать лет не испытал даже минутного колебания перед тем, как убить живое существо, будь то мужчина, женщина, ребенок или животное, если плата за совершенную работу не заставляла себя ждать и устраивала исполнителя. Из всех них только Плевски был склонен временами испытывать минутное сожаление о содеянном, и в нем еще сохранилась способность сострадать, хотя он всячески скрывал это от остальных.
О пилоте Максе Дондоне мало что можно было сказать, кроме лишь того, что был он вдвое моложе Вальтера Миетуса и имел судьбу во многом схожую с его.
Все шестеро, за исключением Макса Дондона, были одеты одинаково: в коричневые куртки из мягкой кожи, темные рубашки, темные брезентовые брюки и ботинки на резиновой подошве.
Самолет держал курс на запад. Миетус, Плевски, Лоренцен и Сифаль играли в бридж на крышке чемодана, а Роупер, лежа -, на спине, читал немецкий перевод первого тома «Истории англоязычных народов» сэра Уинстона Черчилля. Роупер вообще любил читать. В ожидании предстоящих действий экипаж чувствовал себя спокойно и расслабленно — все было заранее отрепетировано. Каждый знал, что ему конкретно делать, а остальные знали, что он сделает это.
Через час после встречи с «Дануном» самолет взял западный курс. Вскоре, сверившись с часами, Макс Дондон описал круг и пошел на восток, на снижение, пока впереди не показалась шапка облаков, а до уровня моря не осталась всего какая-нибудь тысяча футов. Через сорок пять минут уже можно было различить отдаленные огни Сан-Бородона. Тогда самолет повернул к юго-востоку и взял курс на западное побережье острова Мора. Обернувшись к остальным, Макс проговорил что-то через плечо. Роупер отложил книгу, поднялся и встал позади него. Впереди на фоне неба вырисовывались очертания Моры.
— Вижу огни, — сказал Роупер.
Макс погасил бортовые огни. Еще пару миль они двигались по направлению к югу, потом самолет-амфибия, словно огромная птица, опустился на воду и мягко закачался на волнах.
Дальнейшие действия группы свидетельствовали о длительной тренировке. Когда открылась наружная дверца, в окутанный табачным дымом салон хлынул свежий морской воздух.
Сбросили на воду надувную лодку. Миетус первым ступил В нее и начал принимать груз. Когда с погрузкой было покончено, к нему присоединился Сифаль. Затем на воду спустили вторую лодку, погрузив оставшиеся вещи. В нее сели также Роупер, Лоренцен и Плевски.
Плевски помахал рукой Максу, и обе лодки, связанные между собой канатом, мгновенно скрылись в темноте.
Дверца самолета захлопнулась, заработал мотор, и самолет, вздымая пену, поднялся ввысь.
Никто из участников группы не смотрел ему вслед: он был им больше не нужен. Не спеша они шли на веслах к берегу, до которого оставалась сотня ярдов.
Вскоре они причалили к узкой береговой полосе у подножия темной остроконечной скалы и втянули лодки на сушу. Миетус и Роупер, свободные от поклажи, с пистолетами в руках молча скрылись в темноте. Остальные ждали возле лодок, вслушиваясь в эту темноту. Они ничего не боялись и знали, что все пойдет по плану, но все же продолжали быть начеку.
Миетус и Роупер вернулись, их ботинки на мягкой резиновой подошве бесшумно ступали по черной вулканической породе. Сдув и сложив лодки, группа начала удаляться в глубь острова. До наступления полуночи и восхода луны оставалось два часа, к тому времени они должны были быть уже далеко, на высоких склонах Ла-Кальдеры.
***
Парк губернаторской резиденции простирался почти до самого моря, где на небольшом мысу стояла украшенная лепниной беседка с черепичной крышей, из которой открывался вид на гавань Порт-Карлоса. Сэр Джордж нарочно оставил этот уголок парка в первозданном виде, так как ему никогда не нравилась симметричная планировка английских садов. Monstera deliciosa, своими мясистыми листьями облепившая стены беседки, обвила ее всю до самой крыши, соперничая с плющом и свинцовым корнем. Азалии, олеандры и сплошь утыканные колючками грушевидные кактусы своеобразным полукругом окаймляли это крохотное архитектурное сооружение. Перед ним раскинулась площадка, уложенная плоскими, необтесанными камнями, в промежутках между которыми рос вереск и всевозможные травы, все до одной посаженные руками сэра Джорджа.
Тедди Берроуз и его жена Дафни сидели на скамейке возле беседки. Тедди, расслабившись после двух бокалов губернаторского портвейна, с сигарой в руке и отстегнутой, оттопыренной манишкой, ярким пятном белевшей в темноте, чувствовал себя вполне уютно. Дафни почему-то вдруг переменила свое отношение к его ночевкам на судне. Ну что ж, наверное, начинает кое-что понимать… В конце концов, ничего удивительного, ведь людям, вступившим в брак, иной раз требуется несколько лет, чтобы привыкнуть друг к другу и добиться взаимопонимания. Конечно, уступать должны обе стороны…
Своей огромной медвежьей лапой он сгреб ее руку.
— Вот ведь досада! Ты даже не представляешь, как бы мне хотелось проводить все время с тобой, но я должен быть на «Дануне». Ответственность капитана в том и заключается, что он должен отказывать себе чаще, чем другим. Мне не хочется этого даже больше, чем тебе. Но что поделаешь?
Дафни кивнула:
— А-а, понятно. Значит, по ночам я должна заниматься Тем же самым, чем занимается какая-нибудь миссис Томпсон из Портсмута, и…
— Дафни, ну перестань! Как тебе не стыдно?!
Она рассмеялась:
— А что же тут стыдного, Тедди? Надо называть вещи своими именами.
— Ну, может быть… Только сама посуди, речь идет всего лишь о том, где мне ночевать. Ведь я могу быть с тобою и в другое время.
— Ах, ну да! Тут мне повезло больше, чем миссис Томпсон.
Она снова рассмеялась, заглянув ему в лицо, освещенное вспыхнувшим огоньком сигары. Берроуз смущенно прокашлялся и сказал:
— Его превосходительство сегодня был в ударе. Целых двадцать семь очков выиграл.
Тедди, с бокалом портвейна в руках, наслаждался сигарой и обществом жены, хотя ни за что на свете не признался бы ей в этом. В последнее время он все чаще чувствовал с ее стороны какое-то внутреннее сопротивление, в немалой степени способствующее невидимому разладу между ними. Но теперь все это будто исчезло. Сегодня он вернулся в Порт-Карлос после долгого отсутствия, предчувствуя, что она будет недовольна его решением остаться ночевать на судне. Но ведь предстояло снова выйти в море в четыре утра… Однако вопреки ожиданиям она восприняла его решение легко, без обычного недовольства…, так что ему даже захотелось плюнуть на все и остаться.
А тем временем Дафни думала о своем. Бедняжка Тедди понял все не так, как следовало. С тех пор как она приняла решение уйти от него, вопрос, где он будет ночевать — дома или на судне, — потерял для нее всякую актуальность. Правда, раньше, когда она только приехала в Порт-Карлос, ее ужасно раздражали эти ночевки на корабле. Ее гордость была уязвлена.
Ведь она его жена и к тому же очень привлекательна; ей казалось, что муж должен стараться использовать любую минутку, чтобы побыть с нею наедине. Но даже когда они оставались вдвоем, все шло не так, как хотелось. Однако ее решение было вызвано одним — нереализованными амбициями, и, как ни странно, это не имело никакого отношения к постели — хотя, что тут таить, иногда ее посещали греховные мысли. Самое интересное, что принятое решение неожиданно пробудило в ней нежность к Тедди. В конце концов, думала она, без нее и ему будет лучше Он, может быть, даже найдет себе более подходящую женщину, и своим непреклонным решением она, возможно, окажет ему услугу. Люди, состоящие в браке, должны иметь смелость признать его несостоятельность и обладать силой воли, чтобы освободиться от обоюдного разочарования.
Дафни встала, подол ее платья, поддерживаемый изнутри тугой, накрахмаленной нижней юбкой, колыхался как огромный трепетный колокольчик, касаясь коленей Тедди. Он уловил нежный аромат, исходивший от жены, взял ее руку, любуясь стройной фигурой и волосами, обрамлявшими ее лицо подобно светлому пламени. Она была сейчас чертовски хороша! Какой же он счастливчик, что имеет такую жену. Он встал, обнял ее и поцеловал. Его громадная фигура, сильные объятия, крепкий запах сигары и его мужественность тронули ее сердце, на мгновение пробудив в душе чувство почти близкое к той страсти, какую она когда-то испытывала к нему. Она нежно поцеловала его. Может, в этом прощальном поцелуе, подумала она, и заключается их последняя надежда. Надежда, которой не суждено сбыться.
— Если «Данун» выходит завтра в четыре, то, наверное, тебе лучше пойти поспать. Долго вас не будет?
— Не могу сказать точно, все зависит от графика патрулирования.
Взявшись за руки, они пошли к дому. А уже через несколько минут он шагал вниз по холму в сторону Порт-Карлоса.
Было около полуночи, далеко над морем всходила луна. Он заметил, что ветер стал более южным и запах вяленой трески усилился. Он улыбнулся, снова подумав о Дафни. Даже к этому жуткому запаху жена уже начала привыкать… Давненько он не слышал ее жалоб. Какая же она все-таки хорошая, и он просто счастливчик, что имеет такую жену… Конечно, у нее, как и у всех, свои причуды, просто нужно уметь обходить их с наветренной стороны… Он снова вспомнил, как держал ее в своих объятиях и как ее теплые губы прижимались к его губам. "Проклятый «Данун», — сказал он вдруг почти вслух.
В конце концов, с какой стати он должен изображать из себя борца за дисциплину и во всем подавать пример? Берроуз остановился, пораженный этой внезапной мыслью и почти уже готовый повернуть обратно. Но в этот момент рядом остановился автомобиль, боковое стекло опустилось, и из него выглянул лейтенант Имрей:
— Добрый вечер, сэр. Вас подвезти?
Кроме Имрея, в машине сидел судовой механик, и Тедди" заметил, что оба были слегка подшофе.
— Ну и где же вы, бездельники, прохлаждались?
— В отеле «Дэнси», сэр. Отмечали возвращение в этот рай, в эту жемчужину…
— Когда пытаешься цитировать Шекспира, следует для научала познакомиться с ним получше, — добродушно пробурчал Тедди и, открыв дверцу, забрался на заднее сиденье. По дороге оба его спутника не переставая весело болтали и смеялись, а он, откинувшись на кожаном сиденье, думал о том, как же все-таки хорошо жить на свете и до чего прекрасен этот мир, в котором у него есть все: красавица жена, отличный корабль и добрые друзья.
Оставив сэра Джорджа и Тедди Берроуза за бокалом портвейна, Нил Грейсон отправился в небольшой кабинет, расположенный на первом этаже рядом с библиотекой, и работал там часа два. Он уже почти дошел до середины годового отчета сэра Джорджа, а теперь вот еще прибавился и этот недельный, по делу Хадида Шебира, который сэру Джорджу надлежало отправить в Уайтхолл. В сущности, он занимался не чем иным, как переписыванием рапорта майора Ричмонда, доставленного из крепости Берроузом. В обязанности Грейсона входила обработка дипломатической почты, еженедельно переправляемой в Саутгемптон, поэтому ему приходилось просматривать всю почту, доставляемую с Моры. И внушительных размеров послание, адресованное Бэнстеду Ричмондом, не ускользнуло от его внимания. Грейсон многое отдал бы, чтобы прочесть его. Он хорошо знал Бэнстеда и догадывался, что тот попросил Ричмонда писать ему неофициальные отчеты, которые, как он знал по опыту, нередко влияют на судьбы людей.
Он отправился в библиотеку и налил себе огромную порцию виски с содовой. На столике у окна лежала кипа номеров «Таймс», которые сэр Джордж прочитывал от первой до последней страницы. Сейчас старик был уже в постели. Грейсон вышел на веранду и, забравшись с ногами в плетеное кресло, отхлебнул виски. Стояла теплая, безветренная ночь, на небе показался краешек луны. По дороге в сторону Порт-Карлоса ехала машина, Грейсон с минуту смотрел ей вслед, потом, расстегнув ворот, сделал еще глоток виски.
На другом конце веранды показалась Дафни Берроуз. Держась за чугунные перила, она смотрела вдаль, на раскинувшийся внизу Порт-Карлос. Она не заметила его присутствия, и Грейсон принялся наблюдать за нею. На Дафни было новое платье, во всяком случае, раньше он его не видел, оно как нельзя лучше подчеркивало изящные линии ее стройной фигуры. Невольно он сравнил ее с Мэрион Шебир. Обе были красивы, только красота Дафни была какой-то изящной, хрупкой.
Случись ей оказаться на вершине скалы, ее бы просто унесло ветром, в то время как та, другая женщина подставила бы лицо навстречу порыву, упиваясь его силой и хохоча от удовольствия… Вот черт, поневоле становишься поэтом, подумал Грейсон, потягивая виски. И все-таки такая женщина, как Дафни, больше подходила ему… Сейчас он видел в ней не дочь сэра Джорджа и не жену Тедди Берроуза, а просто женщину, возбудившую его любопытство. Для дочери сэра Джорджа было не место в его мире, но женщина, и особенно подобная этой, к которой он испытывал сейчас необычайное тяготение, занимала в его фантазиях немалое место… Эти светлые волосы, свежий цвет лица и какая-то ленивая, но полная благородного величия грация пробуждали в нем безошибочный инстинкт, позволявший ему определить ту, что способна зажечь в нем огонь страсти. Ведь всегда можно угадать заранее…, по крайней мере, он умел угадывать… Словно какой-то набат начинал звонить у него внутри. Правда, на звон некоторых колоколов, увы, не имеешь права отзываться и должен делать вид, что не слышишь их зова.
Вдруг, словно ощутив присутствие Грейсона, она обернулась и подошла к нему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Он был наполовину немец, наполовину грек. Впервые увидел Средиземное море, будучи молодым двадцатилетним обер-лейтенантом танковой дивизии, входившей в Африканский корпус германской армии. В Мюнхене у него осталась жена и двое маленьких сыновей. Его танк был подбит бронебойным снарядом, выпущенным из британского зенитного орудия, державшего оборону при Эль-Аламейне. Все члены экипажа погибли, а ему с тяжелой раной шеи удалось выбраться из горящей машины и спрыгнуть на землю, хотя и не совсем удачно В накренившийся на откосе танк угодило еще два снаряда, и тот, перевернувшись на бок, придавил Миетуса. Окончательно не раздавило его только благодаря тому, что его тело на пару дюймов вдавило в песок, а танк накренился назад. Попав в смертельную западню, он должен был истечь кровью, но, придя в сознание, все же умудрился как-то остановить кровотечение, кое-как перетянув рану бинтом, который вытащил из нагрудного кармана. Время от времени он терял сознание и был близок к смерти, но всякий раз приходил в себя. Его жена и дети погибли во время бомбежки по дороге к родственникам в Дюссельдорф. Он узнал об этом, находясь в госпитале в Италии.
Тогда он заплакал последний раз в своей жизни. Врачи объяснили ему, что ходить он сможет, но никогда уже не будет обладать способностью удовлетворить женщину… В Германию он больше не возвращался, а любовь, умершую в нем навсегда, заменило неистовство.
Ходил он теперь на негнущихся, твердых ногах, неловкой походкой, и тело его походило на старый, искореженный дуб.
Ему было только сорок, но его светлые волосы уже поседели, истончились и были покрыты перхотью, а правильное, не лишенное приятности лицо огрубело и приобрело цвет выцветших досок, выброшенных волной на берег и месяцами валяющихся на солнце.
Остальные члены экипажа были приблизительно того же возраста, что и. Миетус. Лоренцен, некогда служивший во французском Иностранном легионе, куда он попал из тюрьмы, дезертировал оттуда, какое-то время был сутенером в одном из публичных домов Алжира, долго скитался по свету и вернулся домой — солдат удачи (какими все они были, хотя и не в полной мере соответствовали этому названию, ибо удача предполагает завтрашний день, а они всегда жили только сегодняшним). Другой член группы, некто Плевски, бежавший из русского плена в польскую армию генерала Андерса и тоже дезертировавший, бежал в Каир и в конечном счете попал к партизанам Кирении.
Роупер, говоривший по-английски тоненьким голоском — скорее всего это был отзвук ирландского акцента — любил книги и музыку так же, как Лоренцен лошадей. И наконец, Сифаль, единственный среди них кирениец, оказавшийся в группе благодаря полковнику Моци, собственноручно выбравшему его как первоклассного радиста. Уже находясь в заключении в Кирении, полковник Моци, используя подкуп и тайную власть, устроил так, что Миетус посетил его в тюремной камере и получил от него краткие инструкции. Каждый участник группы был выбран для выполнения определенного задания, при этом учитывалось, что ни один из них за последние пятнадцать лет не испытал даже минутного колебания перед тем, как убить живое существо, будь то мужчина, женщина, ребенок или животное, если плата за совершенную работу не заставляла себя ждать и устраивала исполнителя. Из всех них только Плевски был склонен временами испытывать минутное сожаление о содеянном, и в нем еще сохранилась способность сострадать, хотя он всячески скрывал это от остальных.
О пилоте Максе Дондоне мало что можно было сказать, кроме лишь того, что был он вдвое моложе Вальтера Миетуса и имел судьбу во многом схожую с его.
Все шестеро, за исключением Макса Дондона, были одеты одинаково: в коричневые куртки из мягкой кожи, темные рубашки, темные брезентовые брюки и ботинки на резиновой подошве.
Самолет держал курс на запад. Миетус, Плевски, Лоренцен и Сифаль играли в бридж на крышке чемодана, а Роупер, лежа -, на спине, читал немецкий перевод первого тома «Истории англоязычных народов» сэра Уинстона Черчилля. Роупер вообще любил читать. В ожидании предстоящих действий экипаж чувствовал себя спокойно и расслабленно — все было заранее отрепетировано. Каждый знал, что ему конкретно делать, а остальные знали, что он сделает это.
Через час после встречи с «Дануном» самолет взял западный курс. Вскоре, сверившись с часами, Макс Дондон описал круг и пошел на восток, на снижение, пока впереди не показалась шапка облаков, а до уровня моря не осталась всего какая-нибудь тысяча футов. Через сорок пять минут уже можно было различить отдаленные огни Сан-Бородона. Тогда самолет повернул к юго-востоку и взял курс на западное побережье острова Мора. Обернувшись к остальным, Макс проговорил что-то через плечо. Роупер отложил книгу, поднялся и встал позади него. Впереди на фоне неба вырисовывались очертания Моры.
— Вижу огни, — сказал Роупер.
Макс погасил бортовые огни. Еще пару миль они двигались по направлению к югу, потом самолет-амфибия, словно огромная птица, опустился на воду и мягко закачался на волнах.
Дальнейшие действия группы свидетельствовали о длительной тренировке. Когда открылась наружная дверца, в окутанный табачным дымом салон хлынул свежий морской воздух.
Сбросили на воду надувную лодку. Миетус первым ступил В нее и начал принимать груз. Когда с погрузкой было покончено, к нему присоединился Сифаль. Затем на воду спустили вторую лодку, погрузив оставшиеся вещи. В нее сели также Роупер, Лоренцен и Плевски.
Плевски помахал рукой Максу, и обе лодки, связанные между собой канатом, мгновенно скрылись в темноте.
Дверца самолета захлопнулась, заработал мотор, и самолет, вздымая пену, поднялся ввысь.
Никто из участников группы не смотрел ему вслед: он был им больше не нужен. Не спеша они шли на веслах к берегу, до которого оставалась сотня ярдов.
Вскоре они причалили к узкой береговой полосе у подножия темной остроконечной скалы и втянули лодки на сушу. Миетус и Роупер, свободные от поклажи, с пистолетами в руках молча скрылись в темноте. Остальные ждали возле лодок, вслушиваясь в эту темноту. Они ничего не боялись и знали, что все пойдет по плану, но все же продолжали быть начеку.
Миетус и Роупер вернулись, их ботинки на мягкой резиновой подошве бесшумно ступали по черной вулканической породе. Сдув и сложив лодки, группа начала удаляться в глубь острова. До наступления полуночи и восхода луны оставалось два часа, к тому времени они должны были быть уже далеко, на высоких склонах Ла-Кальдеры.
***
Парк губернаторской резиденции простирался почти до самого моря, где на небольшом мысу стояла украшенная лепниной беседка с черепичной крышей, из которой открывался вид на гавань Порт-Карлоса. Сэр Джордж нарочно оставил этот уголок парка в первозданном виде, так как ему никогда не нравилась симметричная планировка английских садов. Monstera deliciosa, своими мясистыми листьями облепившая стены беседки, обвила ее всю до самой крыши, соперничая с плющом и свинцовым корнем. Азалии, олеандры и сплошь утыканные колючками грушевидные кактусы своеобразным полукругом окаймляли это крохотное архитектурное сооружение. Перед ним раскинулась площадка, уложенная плоскими, необтесанными камнями, в промежутках между которыми рос вереск и всевозможные травы, все до одной посаженные руками сэра Джорджа.
Тедди Берроуз и его жена Дафни сидели на скамейке возле беседки. Тедди, расслабившись после двух бокалов губернаторского портвейна, с сигарой в руке и отстегнутой, оттопыренной манишкой, ярким пятном белевшей в темноте, чувствовал себя вполне уютно. Дафни почему-то вдруг переменила свое отношение к его ночевкам на судне. Ну что ж, наверное, начинает кое-что понимать… В конце концов, ничего удивительного, ведь людям, вступившим в брак, иной раз требуется несколько лет, чтобы привыкнуть друг к другу и добиться взаимопонимания. Конечно, уступать должны обе стороны…
Своей огромной медвежьей лапой он сгреб ее руку.
— Вот ведь досада! Ты даже не представляешь, как бы мне хотелось проводить все время с тобой, но я должен быть на «Дануне». Ответственность капитана в том и заключается, что он должен отказывать себе чаще, чем другим. Мне не хочется этого даже больше, чем тебе. Но что поделаешь?
Дафни кивнула:
— А-а, понятно. Значит, по ночам я должна заниматься Тем же самым, чем занимается какая-нибудь миссис Томпсон из Портсмута, и…
— Дафни, ну перестань! Как тебе не стыдно?!
Она рассмеялась:
— А что же тут стыдного, Тедди? Надо называть вещи своими именами.
— Ну, может быть… Только сама посуди, речь идет всего лишь о том, где мне ночевать. Ведь я могу быть с тобою и в другое время.
— Ах, ну да! Тут мне повезло больше, чем миссис Томпсон.
Она снова рассмеялась, заглянув ему в лицо, освещенное вспыхнувшим огоньком сигары. Берроуз смущенно прокашлялся и сказал:
— Его превосходительство сегодня был в ударе. Целых двадцать семь очков выиграл.
Тедди, с бокалом портвейна в руках, наслаждался сигарой и обществом жены, хотя ни за что на свете не признался бы ей в этом. В последнее время он все чаще чувствовал с ее стороны какое-то внутреннее сопротивление, в немалой степени способствующее невидимому разладу между ними. Но теперь все это будто исчезло. Сегодня он вернулся в Порт-Карлос после долгого отсутствия, предчувствуя, что она будет недовольна его решением остаться ночевать на судне. Но ведь предстояло снова выйти в море в четыре утра… Однако вопреки ожиданиям она восприняла его решение легко, без обычного недовольства…, так что ему даже захотелось плюнуть на все и остаться.
А тем временем Дафни думала о своем. Бедняжка Тедди понял все не так, как следовало. С тех пор как она приняла решение уйти от него, вопрос, где он будет ночевать — дома или на судне, — потерял для нее всякую актуальность. Правда, раньше, когда она только приехала в Порт-Карлос, ее ужасно раздражали эти ночевки на корабле. Ее гордость была уязвлена.
Ведь она его жена и к тому же очень привлекательна; ей казалось, что муж должен стараться использовать любую минутку, чтобы побыть с нею наедине. Но даже когда они оставались вдвоем, все шло не так, как хотелось. Однако ее решение было вызвано одним — нереализованными амбициями, и, как ни странно, это не имело никакого отношения к постели — хотя, что тут таить, иногда ее посещали греховные мысли. Самое интересное, что принятое решение неожиданно пробудило в ней нежность к Тедди. В конце концов, думала она, без нее и ему будет лучше Он, может быть, даже найдет себе более подходящую женщину, и своим непреклонным решением она, возможно, окажет ему услугу. Люди, состоящие в браке, должны иметь смелость признать его несостоятельность и обладать силой воли, чтобы освободиться от обоюдного разочарования.
Дафни встала, подол ее платья, поддерживаемый изнутри тугой, накрахмаленной нижней юбкой, колыхался как огромный трепетный колокольчик, касаясь коленей Тедди. Он уловил нежный аромат, исходивший от жены, взял ее руку, любуясь стройной фигурой и волосами, обрамлявшими ее лицо подобно светлому пламени. Она была сейчас чертовски хороша! Какой же он счастливчик, что имеет такую жену. Он встал, обнял ее и поцеловал. Его громадная фигура, сильные объятия, крепкий запах сигары и его мужественность тронули ее сердце, на мгновение пробудив в душе чувство почти близкое к той страсти, какую она когда-то испытывала к нему. Она нежно поцеловала его. Может, в этом прощальном поцелуе, подумала она, и заключается их последняя надежда. Надежда, которой не суждено сбыться.
— Если «Данун» выходит завтра в четыре, то, наверное, тебе лучше пойти поспать. Долго вас не будет?
— Не могу сказать точно, все зависит от графика патрулирования.
Взявшись за руки, они пошли к дому. А уже через несколько минут он шагал вниз по холму в сторону Порт-Карлоса.
Было около полуночи, далеко над морем всходила луна. Он заметил, что ветер стал более южным и запах вяленой трески усилился. Он улыбнулся, снова подумав о Дафни. Даже к этому жуткому запаху жена уже начала привыкать… Давненько он не слышал ее жалоб. Какая же она все-таки хорошая, и он просто счастливчик, что имеет такую жену… Конечно, у нее, как и у всех, свои причуды, просто нужно уметь обходить их с наветренной стороны… Он снова вспомнил, как держал ее в своих объятиях и как ее теплые губы прижимались к его губам. "Проклятый «Данун», — сказал он вдруг почти вслух.
В конце концов, с какой стати он должен изображать из себя борца за дисциплину и во всем подавать пример? Берроуз остановился, пораженный этой внезапной мыслью и почти уже готовый повернуть обратно. Но в этот момент рядом остановился автомобиль, боковое стекло опустилось, и из него выглянул лейтенант Имрей:
— Добрый вечер, сэр. Вас подвезти?
Кроме Имрея, в машине сидел судовой механик, и Тедди" заметил, что оба были слегка подшофе.
— Ну и где же вы, бездельники, прохлаждались?
— В отеле «Дэнси», сэр. Отмечали возвращение в этот рай, в эту жемчужину…
— Когда пытаешься цитировать Шекспира, следует для научала познакомиться с ним получше, — добродушно пробурчал Тедди и, открыв дверцу, забрался на заднее сиденье. По дороге оба его спутника не переставая весело болтали и смеялись, а он, откинувшись на кожаном сиденье, думал о том, как же все-таки хорошо жить на свете и до чего прекрасен этот мир, в котором у него есть все: красавица жена, отличный корабль и добрые друзья.
Оставив сэра Джорджа и Тедди Берроуза за бокалом портвейна, Нил Грейсон отправился в небольшой кабинет, расположенный на первом этаже рядом с библиотекой, и работал там часа два. Он уже почти дошел до середины годового отчета сэра Джорджа, а теперь вот еще прибавился и этот недельный, по делу Хадида Шебира, который сэру Джорджу надлежало отправить в Уайтхолл. В сущности, он занимался не чем иным, как переписыванием рапорта майора Ричмонда, доставленного из крепости Берроузом. В обязанности Грейсона входила обработка дипломатической почты, еженедельно переправляемой в Саутгемптон, поэтому ему приходилось просматривать всю почту, доставляемую с Моры. И внушительных размеров послание, адресованное Бэнстеду Ричмондом, не ускользнуло от его внимания. Грейсон многое отдал бы, чтобы прочесть его. Он хорошо знал Бэнстеда и догадывался, что тот попросил Ричмонда писать ему неофициальные отчеты, которые, как он знал по опыту, нередко влияют на судьбы людей.
Он отправился в библиотеку и налил себе огромную порцию виски с содовой. На столике у окна лежала кипа номеров «Таймс», которые сэр Джордж прочитывал от первой до последней страницы. Сейчас старик был уже в постели. Грейсон вышел на веранду и, забравшись с ногами в плетеное кресло, отхлебнул виски. Стояла теплая, безветренная ночь, на небе показался краешек луны. По дороге в сторону Порт-Карлоса ехала машина, Грейсон с минуту смотрел ей вслед, потом, расстегнув ворот, сделал еще глоток виски.
На другом конце веранды показалась Дафни Берроуз. Держась за чугунные перила, она смотрела вдаль, на раскинувшийся внизу Порт-Карлос. Она не заметила его присутствия, и Грейсон принялся наблюдать за нею. На Дафни было новое платье, во всяком случае, раньше он его не видел, оно как нельзя лучше подчеркивало изящные линии ее стройной фигуры. Невольно он сравнил ее с Мэрион Шебир. Обе были красивы, только красота Дафни была какой-то изящной, хрупкой.
Случись ей оказаться на вершине скалы, ее бы просто унесло ветром, в то время как та, другая женщина подставила бы лицо навстречу порыву, упиваясь его силой и хохоча от удовольствия… Вот черт, поневоле становишься поэтом, подумал Грейсон, потягивая виски. И все-таки такая женщина, как Дафни, больше подходила ему… Сейчас он видел в ней не дочь сэра Джорджа и не жену Тедди Берроуза, а просто женщину, возбудившую его любопытство. Для дочери сэра Джорджа было не место в его мире, но женщина, и особенно подобная этой, к которой он испытывал сейчас необычайное тяготение, занимала в его фантазиях немалое место… Эти светлые волосы, свежий цвет лица и какая-то ленивая, но полная благородного величия грация пробуждали в нем безошибочный инстинкт, позволявший ему определить ту, что способна зажечь в нем огонь страсти. Ведь всегда можно угадать заранее…, по крайней мере, он умел угадывать… Словно какой-то набат начинал звонить у него внутри. Правда, на звон некоторых колоколов, увы, не имеешь права отзываться и должен делать вид, что не слышишь их зова.
Вдруг, словно ощутив присутствие Грейсона, она обернулась и подошла к нему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35