Сидя в вертолете напротив мокрого от волнения и крика полковника Шубина, глядя, как суетится вокруг Димы бригада врачей МЧС, Андрей не осознавал случившегося с ним самим. Тревога за товарища забивала все.Лишь вышагивая в бесконечном коридоре больницы, утопая по уши в халате не по росту, подтягивая полы, чтобы не волочились по паркету, он ощутил начало непоправимого. Большой толстый Завалишин и маленький полненький Сан Саныч, оба тоже в белых халатах, вышли из предбанника операционной, переговариваясь, подошли к нему и Завалишин спросил:— Лехельт, как же это произошло?Андрей начал докладывать, толково и четко, и все удивлялся, что лица его начальников неподвижны и не выражают никаких эмоций по поводу случившегося — и вдруг в уголках знакомых усталых глаз Сан Саныча увидел тень недоброжелательности.Только миг, движение века, незнакомый недобрый прищур…Шубин никогда прежде не смотрел так на своих офицеров.Андрюха сбился, начал повторяться и с ужасом понял, что оправдывается в чем-то очень нехорошем.— Понятно. — мягко остановил его Сан Саныч. — Ты не раскрылся, Волан тоже. Операция может быть продолжена. Молодцом…Его похвалили, даже пожали руку, но природная мнительность уже перевернула душу Андрея.— Он сам мне запретил! — сказал он в спину уходящим Шубину и Завалишину. — Я бы завалил этого "уголка <Уголок — уголовник (жарг.).> "! С трех метров мне ничего не стоило…Но его уже не слушали.«Что же это такое! — в отчаянии подумал Лехельт. — Что же они думают обо мне!».Страх и стыд поселились в нем и не отпускали больше.Сегодня с утра Клякса на «кукушке» сам рассказал остальным произошедшее, выудив из Пушка и Тыбиня всю предысторию событий и разругав их в пух и прах.Кляксе хорошо было ругаться — он был герой, потирал украшенную царапинами и синими следами воровских пальцев шею, а вот Андрей забился в дальний угол комнаты инструктажа и глаз не поднимал. Даже вчерашние похождения Киры и Ролика, нежно оглаживавшего огромные, распухшие как у Чебурашки уши, не позабавили его.В комнате сегодня было просторнее обычного — кроме Волана не было и Морзика, пострадавшего в драке с вокзальным криминалитетом и собиравшегося в командировку.Полдня, пока изучали новое задание, разбирали тактику наблюдения на примерах прошлых операций по ШП, разведчик Дональд не сказал ни слова. Женщины расспрашивали, успокаивали его — и едва не довели до слез.Андрюха убежал от них в коридор.Стрельнул у прапорщика Ефимыча сигаретку, спустился на улицу, оглядел просторный заснеженный двор базы. Закурил мятую «Приму», закашлялся с непривычки.Через некоторое время из дверей «кукушки» показался Миша Тыбинь, жмурясь на снег, покосолапил к Лехельту.Покачал головой, увидав сигарету в руке, посопел, отдуваясь:— Дай прикурить, что ли… Слышь, пацан, я тебе по правде скажу… Ты, конечно, спорол дурку. Надо было через куртку стрелять — никто бы ничего не понял. А поняли бы — да и хрен с ними… Но я тебе еще вот что скажу: это я сейчас такой умный. В твои годы я поступил бы так же... Опыт, Андрей, дело наживное… Увы...Кажется, впервые за три года совместной службы угрюмый неразговорчивый Старый назвал Лехельта по имени.Он хлопнул Андрея по плечу:— И брось ерундить. Поменьше жалей себя. Никто тебя ни в чем не винит. Кто любит обвинять — пусть побудет в нашей шкуре хоть недельку...Андрей не ответил.Ни с кем в группе он не хотел говорить о случившемся. Ему казалось, что все вокруг неискренни и осуждают его за глаза, а уж сам он ругал себя распоследними словами. Хотелось поскорее увидеться с Мариной — и он с трудом дождался вечера.Ей ничего нельзя было рассказывать — но он наделся, что она, умная и чуткая, и так все поймет.Мама вчера поняла… * * * — Привет! Давно ждешь?!— Привет… Соскучился.Они поцеловались.— У меня сегодня целая война была! Я же написала конкурсную работу, помнишь? Никто не верил, что я выиграю, только бабушка! И пришло приглашение из Франции! Представляешь?— Почему из Франции? — вяло поинтересовался Андрей.— Ну, я же писала работу по экономике Франции! Тебе что — не интересно?..— Очень интересно…— Так вот! Приглашение, оказывается, пришло еще на прошлой неделе, а я об этом узнаю только сегодня — и то чисто случайно! Этот сучка декан пытался просунуть в поездку свою племянницу!— Почему декан — сучка? — удивился Лехельт.— Потому что племянница! — Марина продемонстрировала блестящий образец женской логики. — Ну, а как его назвать — сучок? Да и всё это неважно! Я сегодня пошла и дала им всем! Ты же знаешь, я умею!«Не понимает… — думал Андрей, чувствуя тупую боль в груди, кивая, глядя в сияющие Маринкины глаза. — Не слышит…»— Ты сегодня какой-то вялый… Заболел? Дай лоб пощупаю…— Так… На работе неприятности…— Наплюй! Андрюша, я поеду во Францию! Ла-ла-ла!..Маринка затанцевала вокруг него, размахивая сумкой.— Надолго?— На полгода!— Когда ехать?— В следующем месяце! А ты, случайно, не завидуешь мне? Может, ты от этого такой кислый?— Завидую. — вздохнул Лехельт.— Брось! Ты ко мне приедешь... Представляешь — мы с тобой заберемся на Эйфелеву башню! И будем плеваться сверху!— Не представляю. Меня не пустят за границу.— Почему?— Работа такая…— Бросай ее к черту, эту работу! Ни денег от нее, ни уважения, одни неприятности! Вон, даже за границу не пускают... Мы с тобой молодые, мир такой большой, жить так интересно!— Да... Знаешь, вот на этом месте, где мы стоим, на этой самой остановке, позавчера нашли самодельную мину. Кило тротила и гвозди...— Ну и что?— Ничего… обезвредили. А могло много людей погибнуть.Маринка перестала пританцовывать, нахмурилась:— Ну и что? А ты тут при чем?— Ни при чем… Я по радио слышал…Квартал они прошли молча.Не клеилось.Не срасталось.— Знаешь…, — начала Марина, — я так бежала, так радовалась… Так хотелось тебе рассказать, похвастаться… А ты взял — и испортил мне настроение.— Извини…Из-под темных густых бровей она глянула на него удивленно и даже зло:— Ты запомни на будущее! Я ничего этого не хочу знать! Мины, бомбы, войны… Меня это все не колышет! Я хочу быть счастливой, потому что другой жизни мне никто не даст!— А что — так возможно?— Возможно!— Что ж… Значит, не судьба.— Что ты сказал?!. Повтори, что ты сказал!— Я сказал: не судь-ба! — отчетливо процедил Лехельт сквозь зубы.Голос его прозвучал неожиданно грубо, почти угрожающе, с обидой. У Маринки возмущенно округлились глаза.Он никогда прежде не разговаривал с ней так.— Ты понимаешь, что ты делаешь?! Понимаешь?! Тебе больше нечего сказать?!— Нечего…— Тогда прощай!..Она вырвала руку, уронила перчатку, ругнувшись тихонько, подхватила ее со снега и поспешно пошла прочь, гордо выпрямившись и глотая слезы.— Истеричка!.. — буркнул ей вслед насупленный Лехельт, дрожа от волнения и жалости — не то к Волану, не то к ней, не то к себе…Маринка оглянулась — только для того, чтобы махнуть маршрутке.Через минуту Андрей остался на проспекте в одиночестве.Погуляли, называется… * * * Он зло плюнул, поднял воротник, сунул руки в карманы и пошел шататься по городу один.На Литейном в заведении под вывеской «У Литуса-2» выпил пива, неторопливо перешел мостом через заснеженную ставшую Неву. На Боткинской увидел двух женщин с ребенком, кутающихся от промозглого ветра, частыми шагами спешащих к метро…Одна из них вдруг замахала ему рукой. Это была Кира, озабоченная, мокрая, усталая.— Андрей, как хорошо, что мы тебя встретили! Наташу не пускают к Диме с ребенком! Отвези девочку домой, пожалуйста. Я не хочу оставлять Наташу одну…Андрей никогда раньше не видел жену Волана, но по выражению глаз понял, что это она.— Давайте ключи, отвезу, конечно…— Не надо ключей. Там моя Валька с маленькой сидит. Она любит малышей… Она тебе откроет. Давай позвоним ей сейчас с твоего мобильника, я ей скажу, что ты придешь.— Адрес?— Проспект Шаумяна… Метро «Новочеркасская». Да тебе Сашенька покажет, куда идти. Она уже большая. Там рядом с метро совсем. Сашенька, ты сейчас поезжай домой с дядей Андреем, хорошо? Там Валюша тебя покормит. А мы с мамой пойдем к папе в больницу. Вот умница!Девочка покорно подала Лехельту мокрую холодную ладошку.Жена Волана ни во что не вмешивалась, будто все происходящее не касалось ее. Женщины, оступаясь в снежной каше тротуара, заторопились в обратную сторону, к желто-белым корпусам Военно-медицинской академии. Андрей проводил глазами их согнутые навстречу ветру упорные фигуры.Девочка стояла рядом.Он присел перед ней, взял за обе ручки, почувствовал, что на его глаза навернулись неизвестно откуда взявшиеся слезы, и сказал, отвернувшись чуть в сторону:— Сашенька, у тебя красивое имя. И ты очень похожа на папу... Давай мы сейчас купим что-нибудь вкусненькое и поедем домой. Фруктовый торт купим. Хочешь?.. * * * Морзик был рад командировке.Она позволяла увильнуть от соревнований по волейболу, равносильных признанию в профнепригодности. Владимир мог выехать на Москву поездом подешевле — но тогда не успевал свидеться с любезной дамой-архивариусом из комитета по здравоохранению. Справедливо рассудив, что билет ему все равно оплатят, Черемисов широким жестом грохнул почти все, что насшибал у ребят, на место в роскошном купе фирменной «троечки» и поспешил «на дело».С трудом вырвавшись из жарких объятий архивариуса, он прилетел на вокзал за пять минут до отправления, вскочил в ближайший вагон, познакомился с молодой проводницей — и до своего купе так и не дошел.Незачем было...Не задержавшись в первопрестольной, Черемисов, опухший от чая и мучимый голодом, рванул на Курский вокзал, газеткой прикрывая от милиционеров свою разукрашенную физиономию.К обеду он добрался до пустынной заметенной станции с заунывным названием Голутвин.Здесь и начинался старинный русский город на Оке. В Коломне Морзик не бывал ни разу, да и вообще нигде, кроме окрестностей Питера, не бывал.Не приходилось. * * * Он шагал по заснеженным тихим улицам, крутил головой в поисках метро или хотя бы телефонной будки. Ему надо было связаться с местным управлением ФСБ, где его уже ждали. Резные наличники и коньки крыш не вдохновляли.— Хохлома, блин…, — бурчал он себе под нос.Неопытный в провинциях, он довольно долго не мог попасть в центр города, потому что выбирал улицы пошире. Он не знал, что в столицах в центр ведут широкие проспекты, а в области центральные улицы узки и кривы. Натопавшись вдоволь, он заглянул в магазинчик — провести рекогносцировку.Дорогу спросить, то есть.— Девица-красавица, где у вас главпочтамт?Продавщица окинула его голодным взглядом проведшей три года на необитаемом острове нимфоманки.Нараспев сказала:— Туда-а…— О-о!.. — благодарно закатил глаза Морзик и неосмотрительно подарил торговой диве сочный, как персик, воздушный поцелуй.Еще через час у проходной областного управления ФСБ его встречал немолодой усатый майор в штатском.— А мы вас уже потеряли! Что это у вас с лицом? А документы у вас есть?Добрых пять минут они с контролером КПП изучали печати, проверяли записи в командировочном и сверяли фотографию в Морзиковом удостоверении личности с несколько подпорченным оригиналом.— Ребята, не волнуйтесь, это я. На тренировке помяли слегка…Но окончательно подозрения майора улеглись лишь когда Морзик при нем переговорил по засекреченной связи с Нестеровичем. * * * Майор Писаренок сидел в теплом маленьком кабинете, пощипывал ус и смотрел на Морзика чуть насмешливо, но дружелюбно.— Как же вы на завод пойдете с таким глазом?— А что — на заводе работяги все святые?— В КБМ <$FКБМ — Коломенское бюро машиностроения.> контингент приличный. Фирма... Фотографию привезли? Давайте мне. К утру сделаю вам пропуск. Сейчас отвезу вас на квартиру, отдыхайте, а завтра мы с нашим сотрудником с завода за вами заедем. Набросайте мне словесный портрет человека, которого вы ищете.— Это мигом! За глаз уж извините — действительно, никого другого нельзя было послать. Я один его видел.— Ничего. Вот мои телефоны — служебный и домашний. При любой необходимости звоните смело... Вот карта города, чтобы вы могли увереннее передвигаться. Вот план завода — изучите на досуге. Как там, в Питере? Красиво?— Красиво…, — вздохнул Морзик и понял, что уже соскучился по родному городу.— Хочу дочку на будущий год отправить в Питер учиться.— Это правильно! Если чем надо помочь — я могу!Писаренок покосился на него, усмехнулся в усы.— Спасибо, я сам… * * * В маленькой уютной квартирке его ждала горячая ванна, чистая хрустящая постель и полный холодильник снеди.Ого-го! Так можно работать!Весь вечер Черемисов провел, валяясь на кровати перед телевизором. На карты и план он и не взглянул.Утром затемно его разбудил телефонный звонок Писаренка:— Через полчаса выходите на улицу Капошвара. Мы вас там подберем.Чертыхаясь, продирая глаза, Морзик полез пальцем по карте в поисках улицы, названной в честь никому в России неведомого венгерского городка.Дожевывая на ходу бутерброд, он сунулся на лестничную площадку. Из соседней квартиры вышла вчерашняя знакомая — грудастая продавщица-нимфоманка.— Оба-на! Вот это номер!..— Здрасьте!..Наблюдая из салона машины за бредущей вдоль улицы в сопровождении Черемисова продавщицей, Писаренок хмыкнул в усы.— Хорош гусь столичный! Дочку он мне поможет устроить!.. * * * Завод КБМ стоял на заснеженном берегу Оки и здесь вот уже сорок лет конструировали и выпускали ракеты для Сухопутных войск и ПВО.По меркам военно-промышленного комплекса это было небольшое, но славное предприятие с хорошей деловой репутацией.Неприятности у завода начались еще в конце восьмидесятых, когда плешивый и амбициозный генсек-"миротворец" с недоброй подачи своих продажных помощников включил в перечень сокращаемых ракет средней дальности гордость предприятия — новейший ракетный комплекс «Ока». «Ока» имел дальность стрельбы менее пятисот километров и ни по советским, ни по натовским классификаторам под сокращение не попадал.Увидав ее в списке сокращаемых систем, обалдевшие от восторга женевские переговорщики поспешили преподнести придурковатому генсеку Нобелевскую премию мира, дабы тот смог прикрыть медалькой родимое пятно на башке, по которому любому мало-мальски трезвомыслящему человеку хотелось треснуть кувалдой. Военные представители Советского Союза на переговорах слали телеграмму за телеграммой во все инстанции, обивали министерские и генсековские пороги, бранились с супругой первого лица страны, подходили к первому и последнему президенту СССР в неформальной обстановке — но всё оказалось тщетно.Желание стать лауреатом перевесило здравый смысл.Уникальный комплекс, имевший расчет всего из двух человек, позволявший проводить прицеливание без подъема ракеты и за четыреста километров попадать, как говорится, в кол — в площадку радиусом всего в метр — пустили под нож. Уничтожили не только боевые системы, но и производственную линию, и всю техническую документацию.Главный конструктор «Оки» застрелился.Сухопутные войска остались с устаревшими системами «Луна» и «Точка» времен шестидесятых годов, и лишь в Венгрии и Болгарии уцелели две бригады многострадальной «Оки», в скором времени, естественно, проданные в США для изучения.Потом были и многолетняя невыплата денег за продукцию, и развал кооперации, и бегство некоторых конструкторов окольными путями, через Украину, на историческую родину, к Мертвому морю — но заводик на берегу Оки почему-то не развалился, как того ждали прожирающие заркеанские подачки реформаторы, не пошел с молотка и не перестроился на выпуск зажигалок и сенокосилок.Молодые ребята сваяли очередную напасть для новоявленных «друзей-партнеров» — ракетный комплекс «Буцефал», по своим характеристикам даже превосходивший канувшую в Лету «Оку», заставив погрустнеть радетелей мирного уничтожения России. * * * Писаренок был прав, когда говорил, что на заводе контингент приличный.Расцвеченная физиономия Морзика всем бросалась в глаза, и он с облегчением вздохнул, когда за ним закрылась дверь маленькой комнатки в недрах отдела кадров.Здесь он просидел полдня, отбирая по карточкам тех, кто хоть отдаленно напоминал ему человека с Московского вокзала. Сотрудники первого отдела помогали ему, Писаренок же уехал в управу. Стопка мужчин в возрасте от тридцати до пятидесяти все росла. Предложение исключить из нее всех лысых и усатых Морзик добросовестно отклонил: на человеке мог быть парик, и он мог носить усы при приеме на работу.Потянулась рутина.Людей приглашали в отдел кадров, или к замдиректора, или в амбулаторию, или в бухгалтерию.Сидевший в кабинете, стоявший в очереди или прогуливающийся в коридоре Морзик присматривался, вздыхал и отрицательно качал головой.Секретчик, пожав плечами, педантично вычеркивал фамилию из списков.День кончился — а они не просмотрели и половины.— Завтра по цехам пойдем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18