– Они сдаются! Дайте им сойти вниз.
Платформа спустилась. Тут были все. В белых сверкающих одеждах стояли мужчины и женщины, которые были ей ближе, чем братья и сестры. Сподвижники Анжелы, глумясь, швыряли в них камни, горящие головешки, комья земли, но ее псевдокопии искривили поле платформы, и все, что швырялось в них, улетало в ночь. Анжела улыбнулась. Она предвидела этот ход.
Ее копии взывали к ней, умоляя вернуться и вместе искать утерянную родину. Дрин спрыгнул с платформы и понесся сквозь толпу последователей Анжелы. Маленький комиссар подбежал к архивисту, схватил его за руку и, задыхаясь, проговорил:
– Они все – один человек. Или вариации одной личности. Корабль составляет свой экипаж, изменяя матрицу. Анжела – это крайность, ошибка!
Анжела засмеялась. Значит, ее копии завербовали Дрина.
– Эх ты, смешной человечек! Я – настоящая, а они – копии.
Она обернулась к своим составляющим, которые все еще звали ее, просили вернуться к ним и снова отправиться на поиски потерянного дома. Никто из них не посмел пойти следом за Дрином.
– Нет никакого дома, и искать нечего, – прокричала им Анжела. – Дураки, дураки! Этот мир – все, что осталось! Верните мне корабль!
Она знала, они ни за что не согласятся, но хотела дать им шанс. Так будет справедливо.
– Он никогда не был твоим, – хором ответили они. – Ты им не владеешь, а служишь ему.
Анжела вскочила на стул и подала знак своим людям, которым она поручила полевой магнетрон. В тот же момент в платформу устремились сотни тончайших серебряных нитей. На мгновение Анжеле показалось, что прибор не сработает: нити, достигнув поля платформы, стали загибаться вверх. Но нити все же разрушили поле – разнесся сильный запах гари, раструб магнетрона раскалился докрасна, и путаница серебристых нитей повалилась на голову экипажа. Поняв, что происходит, сподвижники Анжелы стали забрасывать команду корабля всякой дрянью, но Анжела приказала прекратить издевательства. Она желала своим товарищам поражения, но унижать их не хотела.
– Единственная действующая платформа, – сказала Анжела, – находится в моем распоряжении.
Теперь экипаж не мог следовать за Анжелой. Корабль достанется ей! С триумфом Анжела обернулась к архивисту:
– Пойдем! Ты увидишь конец этой истории!
В этот момент один из членов экипажа сошел с приземлившейся платформы и направился прямо к Анжеле. Она встретила его лицом к лицу, уговаривая себя, что ей нечего опасаться, она победила.
– Я не боюсь тебя, – воскликнула Анжела.
– Конечно, нет, сестра, – отозвался мужчина.
Он протянул руки, крепко ухватил ее за кисти, и мир улетел прочь.
Ускорение было так велико, что Анжела почти потеряла сознание. Мощный поток воздуха пронизывал ее волосы и обжигал кожу… а потом воздуха не стало вовсе. Она оказалась на такой высоте, что мир во всю свою ширь открылся ее взгляду: с одной стороны – огромные горные хребты, с другой – прямой край, простирающийся вперед и назад до самой конечной точки. Мир предстал перед нею тонкой полоской, обернутой коконом воздуха. Анжела увидела, как из-за горизонта вынырнула сверкающая точка солнца. Вакуум впивался в глаза мириадами ледяных игл, сквозь раскрытые губы уходили последние глотки воздуха, боль обжигала кожу. Обнимавший Анжелу мужчина прижался к ее губам. Последний поцелуй слил воедино их тающее дыхание.
Оставались еще две картинки, но они с Йамой не разговаривали. Это были обыкновенные картинки.
На одной изображалась просторная комната на корабле Древней Расы. В экране виднелась тройная спираль родной Галактики. Перед экраном стояли двое мужчин: один очень крупный, а другой – ростом с ребенка, но с широкими бедрами и длинными руками. Архивист города Сенша господин Нарьян и комиссар Сенша Дрин. Дрин указывал на мерцающий в экране свет. Он явно что-то говорил господину Нарьяну. На второй картинке зритель как бы находился выше Дрина, а тот стоял у края громадного проема в корабельном борту и смотрел вниз в пропасть, на дне которой несла свои воды река. На полпути между люком и рекой висела какая-то фигура. Это был господин Нарьян. Значит, Анжела умерла, хотя, если бы ее корабль того пожелал, она могла возродиться вновь, но идеи ее живут. Они уцелели вместе с господином Нарьяном. Теперь Йама понимал, что с помощью фантома, которого Анжела успела поместить в пространство оракулов, Нарьян сумел распространить историю Анжелы весьма и весьма широко. Революция в Сенше была лишь самым началом ереси, которая подняла одну часть Слияния против другой.
Небо над берегом посветлело. Из повисшей в тумане линии Краевых Гор вынырнул пластиковый диск солнца. Расширяясь и убегая в бесконечность, по реке заструилась золотая дорожка. Йама стоял, наблюдая причудливую игру света и вод, и размышлял обо всем, что увидел на преобразившихся картинках в своем томе Пуран.

26. СОКРОВИЩА ТЕЯСА

В этот день посланец Гонда Теяс так и не спустился с мачты. Когда Агиляр полезла наверх доставить ему обед, Йама попросил сообщить посланнику, что он, Йама, жаждет с ним побеседовать. Однако, когда Агиляр спустилась, с небрежной грацией акробата соскользнув по бакштагу, Йама узнал, что посланник шлет свои извинения, но…
– Он говорит, ему надо о многом подумать, – сказала Агиляр. – Он ведь по-настоящему святой человек. Попросил немножко хлеба и соли, а из питья – только речную воду.
– Он может все путешествие провести наверху, брат, – вмешался Элифас. – Они в Гонде – странные люди.
Позже Йама остался на носу один и снова стал думать о том, что показала ему книга. Фантом Анжелы хотел, чтобы Йама понял ее историю, но можно ли верить всему, что он услышал? История Анжелы была очень опасна. Это был вопль, взывающий к самому темному уголку души, где, как жаба на дне колодца, затаился звериный аппетит. Лови мгновение! Забудь о долге, забудь об ответственности! Забудь о преданности Хранителям, забудь обо всем, кроме личной выгоды.
Разумеется, Анжела совершила значительные открытия. Но из них вовсе не следует, что люди должны бояться Вселенной. Пожалуй, было бы логичнее, думал Йама, радоваться ее пустому простору. Принимая Вселенную такой, какая она есть, мы воистину становимся ее неотъемлемой частью и не можем по-настоящему прекратить существование, пока она существует. Не следует проводить грань между бытием и небытием, между жизнью и мертвой материей. Все это нити единой вечной ткани. Одни только Хранители сумели выйти за пределы Вселенной – деяние, недоступное никому, кроме богов.
Анжела страшилась невообразимой тьмы небытия, но сам Йама понимал, что бояться ее нечего, ибо ее просто нет. Пураны учили, что точно так же, как время не существовало до рождения Вселенной, не существует оно и после смерти, ибо в обоих случаях нет ничего, чем можно измерить его ход. Смерть – это вневременной провал до момента возрождения в бесконечный момент в конце времен.
Анжела это отрицала. Она не доверяла тому, чего не могла понять. Она вообще никому, кроме себя, не доверяла. В ней не было веры – только вера в себя, неповторимую, самодовлеющую и самодостаточную. А потому ей казалось немыслимым, что жизнь Вселенной может протекать без нее. Конечно, ей пришлось провести сотни тысяч лет бортового времени в виде кода, простой последовательности знаков, снова и снова умирать и возрождаться. Однако эти краткие промежутки были ничто в сравнении с миллионами лет небытия между нынешним моментом и концом Вселенной, и машины, которые сохраняли ее личность и каждый раз возрождали ее, были в таком же смысле реальны, как Хранители – нереальны. Чтобы полагаться на технику, полет веры не нужен.
Йама размышлял обо всем этом очень долго, а тем временем «Соболь», подгоняемый свежим ветром, летел по сверкающей глади реки наперегонки с собственной тенью. Команда чинила стаксели, закрепляла талрепы и штанги. Доски палубы выскребли так, что они стали белыми, как соль. Фалерус опустил погрузочные салазки и починил места, поврежденные непогодой и путешествием сквозь плавучий лес. В Гонде не удалось пополнить запасы, а потому кабанчика, который от самого Иза питался объедками, вывели из клетки на клеенку, успокоили песней, а потом повар перерезал ему глотку. Мгновение кабанчик удивленно стоял, пока яркая кровь шумно хлестала в подставленное синее пластиковое ведро, а потом вздохнул, сел и умер.
Тамора помогла разделать тушу и съела свиную печенку прямо сырой. Кости, ребра, голову, язык и сердце сложили в бочки и залили рапой, а кишки промыли и сварили вместе с легкими. После заката все пировали: ели жареные листья бананов, банановые оладьи, свиные котлеты. Не участвовал в пиршестве только посланник, он все еще не показывался, и Йама начинал сомневаться, существует ли он на самом деле.
Эту ночь Йама спал один на треугольном палубном клине над полубаком. На рассвете он проснулся и увидел, что кто-то висит над ним вверх ногами. Он разглядел маленького хрупкого человечка с плоским лицом цвета старого пергамента в обрамлении тонких волос, Йама с изумлением понял, что посланник Гонда принадлежит к той же расе, что и давно исчезнувший комиссар Сенша Дрин.
Посланник улыбнулся и проговорил высоким живым голосом:
– Оказывается, не так уж ты и велик, – и перевернулся на ноги.
– Подожди! – воскликнул Йама. – Мне бы хотелось…
– Я ожидал увидеть кого-нибудь более внушительного, с грозным взглядом или с лавровым венком на голове. Возможно, что ты – вовсе не он.
Не успел Йама ответить, как посланник развернулся и побежал по рее. Он ловко, как настоящий матрос, взобрался по мачте и нырнул в «воронье гнездо».
Ближе к полудню в полумиле по правому борту Йама заметил кружившую над волнами машину, крошечное создание с десятком парных слюдяных крылышек, которые трепыхались и посверкивали в солнечном свете, и клиновидным телом, состоявшим в основном из целой грозди датчиков. Он приблизил ее к кораблю и заставил кругами летать вокруг «вороньего гнезда». Машина издавала негромкое потрескивание, как кипящее на сковороде масло, и время от времени испускала фонтаны искр, которые катились по надутому брюху паруса. Капитан Лорквиталь, сидя в шезлонге, следила за происходящим, но молчала.
В конце концов посланник выскочил из «вороньего гнезда», спустился по вантам, на полпути остановился и прокричал Йаме:
– Полагаешь, я должен быть поражен? Ты просто дурак! Йама отпустил машину. По широкой дуге она полетела вниз, почти коснулась сверкающей глади реки с правого борта, затем резко, как отряхивающаяся собака, затрепетала крыльями, изменила направление и через секунду пропала из виду. Посланник спустился по вантам до самого низа. Одет он был в простую тунику с поясом, которая оставляла открытыми его голые ноги, а в руках держал сделанный из рафии веер в форме листа с изображением стилизованного глаза. Пальцы на ногах были длинными и цепкими. Он шлепнул Йаму веером по голове и, соскочив на палубу, сказал:
– Это за твое нахальство, молодой человек.
Наблюдавшие за этой сценой матросы ухмыльнулись. Тамора покачала головой и отвернулась, а Пандарас, который, скрестив ноги, сидел под навесом и вышивал ворот рубашки, поднял глаза. Капитан Лорквиталь безмятежно пыхтела трубкой в своем кресле. Рядом с ней сидел Элифас, лицо его скрывалось в тени широкополой соломенной шляпы.
– Ну, вот он, я, – заявил посланник. – Задавай свой вопрос.
– Я надеялся, что мы сможем поговорить, господин.
– И о чем ты собираешься говорить? Надеюсь, это что-нибудь важное, или ты еще более глуп, чем выглядишь.
– Может быть, стоит поговорить о моей глупости?
– Ты полагаешь, это меня заинтересует? – спросил посланник. – Знаешь ли ты, кто я?
– Теяс, посланник Гонда к воюющим городам Сухих Равнин.
– А ты, Дитя Реки, должен бы знать, что я обдумываю свою миссию, и не посылать это убогое подобие стрекозы, чтобы оно жужжало вокруг моего приюта. Мне нравится там, наверху. Видно все, что происходит, но можно ни во что не вмешиваться. Мне так далеко видно, что можно подсмотреть даже будущее. Там тебя ждут неприятности, молодой человек. Но зачем я это тебе говорю? Сам не знаю.
Йаме пришло в голову, что Теяс слишком уж вспыльчив для святого человека такого преклонного возраста, да еще принадлежащего к самой старинной расе Слияния, обитающей во втором по счету древнейшем городе мира. Тем не менее он поклонился и сказал:
– Прости меня, я вел себя грубо. Но тебе известно мое настоящее имя, позволь мне думать, что я тебя все же немного интересую.
– Слава о тебе бежит впереди тебя, и, должен сказать, она создает значительно более внушительный и яркий образ, чем действительность.
– Думаю, твой народ разводит голубей, – отозвался Йама. Теяс бросил на Йаму проницательный взгляд.
– Голубей? В Гонде множество странных птиц, но я не слишком-то обращаю на них внимание. В любом случае голуби не разговаривают, по крайней мере наши. Нет, о тебе я слышал по геофону, а еще есть гелиограф, которым я воспользовался, чтобы переговорить с этой скорлупкой, прежде чем подняться на борт. Говорят, что ты за одну ночь преобразил целое племя аборигенов, населяющих крышу Дворца Человеческой Памяти, и что ты начал войну между Департаментами. Некоторые говорят, что ты – предвестник возвращения Хранителей, другие – что ты маг, союзник безбожных еретиков. Лично я думаю, ты – ни то, ни другое. Глядя на тебя, я бы сказал, что ты – не очень удачливый наемник, который отправляется на войну испытать свое счастье.
– Я бы и сам хотел быть просто наемником. Может быть, это звучит странно, но когда-то все мои амбиции сводились именно к этой карьере. Но теперь я не знаю, кто я. Знаю лишь, что я – не то, чем меня хотят видеть люди.
– Действительно? Я бы сказал, в этом твоя главная беда. Разве палка догадывается, что она – мотыга?
– Думаю, да, если ею пользуются как мотыгой.
Посланник чувствительно ударил Йаму по плечу веером.
– Нет, нет и нет. Палка не должна задаваться глупыми вопросами. Она принимает свою природу как есть. Если бы ты больше пытался себя вести как палка и меньше как герой, неприятностей было бы значительно меньше. Что за книгу ты читаешь? Очевидно, Пураны. Только ни в одном издании Пуран нет таких картинок, как в твоем.
– Это очень старое издание. А в последнее время в нем появились дополнения. В этой истории упомянут один из людей твоей расы. Человек по имени Дрин. Он был комиссаром города Сенша.
– Мне кое-что известно о совращении Дрина, – сказал Теяс. Он почесал за своим большим прозрачным ухом, затем сложился пополам, опустился на колени и похлопал ладонью по палубе:
– Сюда. Садись рядом. Может, ты покажешь мне конец этой истории?
Они долго сидели на палубе полубака, в смещающейся тени треугольного паруса. Теяс обмахивал лицо веером, проклинал жару и засыпал Йаму множеством вопросов. Йама отвечал, как умел, и постепенно осознавал, что знает больше, чем ему казалось. Пришел Пандарас, он принес им поесть. Теясу – пресную лепешку и воду, а Йаме – хлеб, гороховую халву, кусочки дыни и сладкого белого вина. Пандарас постоял, послушал и тихонечко присел рядом, снова занявшись вышивкой на воротнике своей рубашки. В конце Теяс сказал:
– Бедный Дрин! Он позволил себе стать тем, чем на самом деле не является. Мы все еще оплакиваем его.
– Я думаю, он не погиб.
На это Теяс резко ответил:
– Даже если бы он стоял сейчас передо мной, я не счел бы его живым.
– Из-за того, что люди Древней Расы превратили его в своего слугу?
– Нет, нет и нет! – нетерпеливо воскликнул Теяс. – Тебе многому предстоит учиться.
– Я и хочу учиться! Я пытаюсь узнать правду о самом себе, пытаюсь понять, как надо тренировать разум, чтобы обрести надежду на успех в этом деле.
– Глупый мальчишка! Никакого разума нет, так что и тренировать нечего. И истины тоже нет, потому нечего пытаться ее достичь.
– Но я слышал, что люди Гонда – великие учителя. Чему же они тогда учат, если не истине? Что они тренируют, если не разум?
– Мы не учим, потому что у нас нет языков. Как же мы можем сказать людям, что делать, если у нас нет языков.
Теяс сказал эти слова со всей серьезностью, но Йама рассмеялся, услышав этот абсурд.
– Я не верю, что ты говоришь правду. Ты играешь со мной.
– Разве я могу лгать, если у меня нет языка? Да ты меня не слушаешь, молодой человек! Я зря трачу с тобой время. Прощай!
Теяс ухватился за штаг и вскарабкался в «воронье гнездо». Пандарас отпустил конец цветной нитки и заметил:
– Он весь – сплошная загадка, правда, господин?
– Он хочет заставить меня думать, – отозвался Йама, – но я не уверен, что понимаю о чем.
– Я всего лишь оруженосец, господин. Куда мне разбираться в высоких материях! Мой народ считает, что в сложных вопросах должны разбираться другие. Мы любим песни, легенды просто потому, что нам нравится их петь и декламировать, а что они означают, предоставляем разбираться другим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43