Но, думаю, вы сами замечаете, что в некоторых отношениях я придерживаюсь прогрессивных взглядов. Скажу, например, что в нашем банке мы, смею сказать, применяем те же современные методы рекламы, что и в любом другом банке нашего города. Да мне кажется, вы и сами скоро обнаружите, насколько мы, старые люди, ощущаем переоценку всех духовных ценностей. Да, да, это так. И приятно отметить, что, несмотря на мою личную приверженность к более суровому пресвитерианству прошлых лет, я все же…В конце концов Бэббит понял, что Иторн не возражает.Чам Фринк предложил в качестве пресс-агента — по совместительству — некоего Кеннета Эскотта, репортера «Адвокат-таймса».Расстались они исполненные духа христианской взаимопомощи, с самыми возвышенными и дружескими чувствами.Бэббит поехал не домой, а в центр города. Ему хотелось побыть одному и еще раз пережить восторг дружеского общения с самим Уильямом Вашингтоном Иторном.
Снежный вечер, звонкие мостовые, яркие уличные фонари.Золотые отблески автомобильных фар на сугробах вдоль шоссе. Скромные огоньки домишек. Пламя, изрыгаемое дальней плавильней, стирает с неба колючие звезды. Освещенные окна кафе, где весело беседуют друзья после удачного рабочего дня.Зеленый фонарь полицейского участка и ярко-зеленый отблеск его на снегу. Драматическое появление полицейской кареты: словно испуганное сердце, колотится гонг, фары опаляют кристальный снег, за рулем, вместо шофера — важный полисмен в форме, второй полисмен с опасностью для жизни висит на подножке, в окне мелькает лицо преступника. Кто он — убийца, грабитель, фальшивомонетчик, попавший в засаду?Огромная каменная церковь с высоким шпилем; мерцание в окнах, веселый гул спевки. Дрожащий ртутно-зеленый свет в ателье фотографа. И сразу — стремительные огни центра, машины на стоянках с рубиновыми стоп-сигналами, белые арки подъездов кинотеатров, похожие на заиндевевшие пасти пещер; электрические рекламы-змеи, пляшущие человечки, розовые абажуры, накаленная добела джазовая музыка в дешевых танцклассах над ресторанами, фонари китайских харчевен, расписанные цветущими вишнями и пагодами, на черных с золотом лакированных панелях. Скупой грязный свет скудных грязных лавчонок. Шикарные магазины с обильным и спокойным освещением, — свет играет в подвесках хрустальных люстр, на богатых мехах, на глади полированного дерева, на тяжелых плюшевых занавесях элегантных витрин. В высоком доме, среди темных окон — выхваченный светом квадрат: это окно конторы, где кто-то работает так поздно, неизвестно по какой, ко, по-видимому, важной причине. Кто он — будущий банкрот, настойчивый юнец или спекулянт, внезапно разбогатевший на нефти?Бодрящий воздух, глубокий снег, заваливший глухие переулки. Бэббит представил себе, какие огромные сугробы намело за городом, в дубовых рощах, над скованной льдом извилистой речкой.Сейчас он любил свой город восторженно и нежно. Куда девалась усталость, деловые заботы, бурное красноречие! Он снова чувствовал себя молодым и сильным. Впереди — высокая цель. Мало быть каким-нибудь Верджилом Гэнчем или Орвилем Джонсом. Нет, — люди они превосходные, милые, но нет в них тонкости, такта. Нет! Он станет таким, как Иторн: утонченно-суровым, сдержанно-властным — «таким, как надо»: железный кулак в бархатной перчатке. Никому не давать спуску. «Что-то я в последнее время распустил язык. Вульгаризмы. Шуточки. Надо прекратить. В университете я был первым по риторике. Помню, на одну тему… словом, неплохо говорил. Хватит этих дурацких острот и фамильярничаний. Да я… А почему мне не стать когда-нибудь банкиром? И Тед будет моим наследником!»Счастливый, он приехал домой и разговаривал с миссис Бэббит точь-в-точь как Уильям Вашингтон Иторн, хотя она этого и не заметила.
Молодой Кеннет Эскотт, репортер «Адвокат-таймса», был приглашен на должность пресс-агента пресвитерианской воскресной школы на Чэтем-роуд. Он отдавал этому делу шесть часов в неделю. У него были друзья и в «Бюллетене» и в «Вестнике», но официально никто не знал, что он является пресс-агентом, рекламирующим воскресную школу. Он всюду подсовывал многозначительные заметки о Библии и добрососедских отношениях, о школьных вечеринках, веселых и вместе с тем душеспасительных, о влиянии благочестивой жизни на финансовые успехи. В воскресной школе была принята военная система Бэббита. Это духовное обновление резко повысило посещаемость. Правда, школа не стала самой большой в Зените — Центральная методистская школа удерживала первое место такими способами, которые доктор Дрю заклеймил как «нечестные, недостойные, неамериканские, неблагородные и нехристианские»; — но школа на Чэтем-роуд вышла с четвертого на второе место, и на небесах возликовали (по крайней мере, в той части небес, которая ведала приходом доктора Дрю), а Бэббита окружили похвалами и доброй славой.Он получил звание полковника генерального штаба школы. Он пыжился от удовольствия, когда его на улице приветствовали незнакомые мальчуганы, уши у него горели от восторга при слове «полковник», и если он посещал воскресную школу не только ради этих почестей, то, во всяком случае, заранее предвкушал их по дороге туда.Особенно он привечал Кеннета Эскотта — молодого журналиста. Он брал его завтракать в Спортивный клуб и даже пригласил к себе пообедать.Подобно многим самоуверенным юнцам, которые с самодовольным видом рыщут по городу и на высокомерном жаргоне высказывают цинические взгляды на жизнь, Кеннет Эскотт был по натуре застенчив и жил одиноко. За обедом на его остром личике заморыша расплылась счастливая улыбка, и он со всей искренностью выпалил:— Честное благородное, мистер Бэббит, до чего приятно покушать по-домашнему!Эскотт и Верона понравились друг другу. Весь вечер они вели «идейный разговор». Оба оказались радикалами. Правда, радикалами вполне благоразумными. Они согласились, что все коммунисты — преступники, что vers libre свободный стих (франц.)
— чепуха и что хотя необходимо всеобщее разоружение, но, конечно, Соединенным Штатам и Великобритании ради порабощенных малых наций надо содержать флот, равный по тоннажу флотам всех остальных держав. Однако их революционность зашла так далеко, что они предсказывали, к великому возмущению Бэббита, что когда-нибудь появится третья партия, которая задаст жару и республиканцам и демократам.На прощание Эскотт три раза потряс руку Бэббита.Бэббит вскользь упомянул, как он любит Иторна.Через неделю в трех газетах был помещен отчет о блистательной деятельности Бэббита в области распространения религии, и во всех отчетах тактично упоминалось, что Уильям Вашингтон Иторн сотрудничает с ним в этой области.Эти статьи неизмеримо подняли престиж Бэббита в глазах его собратьев по ордену Лосей, Спортивному клубу и клубу Толкачей. Друзья всегда поздравляли его с успехами на ораторском поприще, но в их похвалах звучало сомнение: хотя в своих речах Бэббит главным образом превозносил родной город, все же в этом было что-то чересчур интеллигентное, даже упадочное, как в писании стихов. Но теперь Орвиль Джонс орал на весь Спортивный клуб: «Вон идет новый директор банка!» Гровер Баттербау, крупный торговец санитарным оборудованием, посмеивался: «И как это вы еще не брезгуете простыми людьми, раз вы с самим Иторном ходите под ручку!» А Эмиль Венгерт, ювелир, наконец раскачался и начал с Бэббитом переговоры о покупке дома в Дорчестере.
Когда кампания в пользу воскресной школы наконец закончилась, Бэббит предложил Кеннету Эскотту:— А как насчет того, чтобы поддержать в печати самого доктора Дрю?Эскотт ухмыльнулся:— Он и сам не дурак поддержать себя, мистер Бэббит! Недели не проходит, чтоб он не позвонил в редакцию и не попросил прислать к нему репортера: он, мол, даст блестящий материал по своей будущей проповеди насчет вреда коротких юбок или того, как было написано Пятикнижие. Вы о нем не беспокойтесь. В нашем городе только один человек умеет лучше него устраивать себе саморекламу — это Дора Гибсон Такер, та, которая ведает Обществом защиты детей и Лигой американизации, да и то она только тем берет верх над Дрю, что у нее есть хоть какие-то мозги в голове.— Слушайте, Кеннет, не следовало бы вам так говорить о докторе Дрю. Духовный пастырь должен соблюдать свои интересы. Как это там сказано в Библии — помните, насчет служения богу или еще как-то…— Ну, ладно, так и быть, помещу что-нибудь, раз вам этого хочется, мистер Бэббит, но придется переждать, пока уедет главный редактор, а заведующего городским отделом я уж как-нибудь обработаю.В результате этого разговора в воскресном выпуске «Адвокат-таймса», под портретом доктора Дрю, где он был изображен с наисерьезнейшим лицом, горящими глазами, гранитной челюстью и небрежно откинутыми кудрями, появилась подпись — недолговечный памятник, обеспечивающий односуточное бессмертие: «Достопочтенный д-р Джон Дженнисон Дрю, Б.-И., пастор красивейшей пресвитерианской церкви на прелестных Цветущие Холмах, словно волшебством привлекает заблудшие души. Он побил местный рекорд по обращению грешников. За время его пастырства в среднем ежегодно около ста человек, устав от грехов, решили начать новую жизнь и обрели тихую пристань и покой.В Чэтемской пресвитерианской церкви все делается с огоньком. Вспомогательные организации при церкви поставлены по-деловому, на широкую ногу. Особенно доктор Дрю любит хорошее хоровое пение. Каждый день там звучат веселые, радостные гимны, а во время церковной службы специальный хор привлекает любителей музыки и профессионалов со всех концов города.И на открытых трибунах, и на церковной кафедре доктор Дрю — настоящий художник слова, и в течение года он получает буквально десятки просьб выступить перед различными аудиториями как в нашем городе, так и за его пределами».
Бэббит дал понять доктору Дрю, что статейку подсказал он. Доктор Дрю назвал его «брат мой» и долго тряс ему руку.На собрании комитета содействия воскресной школе Бэббит намекнул, что был бы счастлив видеть у себя Иторна, а тот пробормотал в ответ: «Весьма благодарен — стар стал — никуда не выхожу…» Но не мог же Иторн отказать своему духовному пастырю. И Бэббит шутливым тоном сказал Дрю:— Послушайте-ка, доктор, теперь, когда мы всю эту штуку провернули, не пора ли нашему пастырю сварганить обедик для нас троих?— Идет! Заметано! Очень рад! — воскликнул Дрю мужественным грубоватым голосом. (Кто-то убедил его, что он разговаривает, как покойный президент Теодор Рузвельт.)— М-мм… И еще вот что, доктор, непременно постарайтесь, чтобы пришел мистер Иторн. Вредно ему безвыходно сидеть дома.Иторн явился на обед.Обед прошел в дружеской атмосфере. Бэббит благожелательно распространялся о том, какое воспитательное и стабилизирующее влияние банкиры оказывают на общество. Они, как он выразился, являются пастырями коммерческой паствы. Иторн впервые отвлекся от воскресных школ и расспросил Бэббита о его делах. Бэббит отвечал скромно, с сыновней почтительностью.Через несколько месяцев Бэббиту представился случай принять участие в одной важнейшей сделке с Транспортной компанией, и ему не хотелось обращаться за деньгами в свой банк. Сделка была не совсем гласной, и если бы о пей узнали обыватели, они могли бы истолковать это неправильно. Бэббит пошел к своему другу мистеру Иторну, был встречен весьма приветливо и получил заем частным образом. Обоим эти новые взаимоотношения принесли удовольствие и пользу.После этого Бэббит стал регулярно посещать церковь, кроме весенних воскресных дней, явно предназначенных для автомобильных прогулок. Он так и говорил Теду:— Запомни, мой мальчик, нет крепче оплота для здорового консерватизма, чем пресвитерианская церковь, и нет лучшего места, чем церковь твоего прихода, для знакомства с людьми, которые могут помочь тебе занять достойное место в обществе. 18 Хотя Бэббит видел своих детей дважды в день, хотя он до мелочен вникал во все их денежные расходы, он, в сущности, замечал детей не больше, чем пуговки на манжетах пиджака.На Верону он обратил внимание, когда за ней стал ухаживать Кеннет Эскотт.Верона работала секретаршей у мистера Грюнсберга, директора кожевенной торговли Грюнсберг и К o . Работала она добросовестно, с тщательностью человека, который выполняет мелочи, не вникая в суть дела, но вместе с тем она была из тех девушек, которые, кажется, вот-вот выкинут что-нибудь отчаянное — бросят работу или мужа, хотя она была на это совершенно неспособна. Бэббит возлагал такие надежды на робкую страсть Эскотта, что у него появился игриво-отеческий тон. Возвращаясь из клуба, он лукаво заглядывал в гостиную и мурлыкал: «А наш Кении приходил сегодня?» Он не придавал значения протестам Вероны: «О, мы с Кеном просто добрые друзья, и разговоры у нас чисто идейные. Не нужна мне вся эта сентиментальная чушь, она только испортит нашу дружбу».Главным образом Бэббита беспокоил Тед.Он перешел в последний класс ист-сайдской средней школы, с переэкзаменовками по латыни и по английской литературе, но зато с блестящими успехами по ручному труду, баскетболу и организации танцевальных вечеров. В домашних делах он принимал участие, только когда его просили исправить какие-нибудь неполадки в машине. Он постоянно повторял недовольному отцу, что не желает идти ни в колледж, ни на юридический факультет, и Бэббита эта «неприкаянность» беспокоила не меньше, чем взаимоотношения Теда с соседской дочкой Юнис Литтлфилд.Несмотря на то, что Юнис была дочерью Говарда Литтлфилда, этого чугунолитейного штамповщика фактов, унылейшего проповедника частной собственности, девочка была веселая, как мотылек в солнечный день. Впорхнув в дом, она прыгала на колени к Бэббиту, когда он читал, мяла его газету, заливалась смехом, когда он уверял ее, что смятая газета для него ненавистней нарушенного контракта. Юнис недавно исполнилось семнадцать лет. Она мечтала стать киноактрисой. Она не только смотрела все «боевики», но и запоем читала киножурналы, эти своеобразные выразители Века Деляг — еженедельники и ежемесячники с роскошными фотографиями молодых особ, которые еще недавно были маникюршами — и довольно скверными, — да и теперь не могли бы даже участвовать в пасхальном представлении Центральной методистской церкви, если бы каждая их поза не была разучена с режиссером. Журналы эти с необычайной серьезностью печатали «интервью» с приторно красивыми, даже подозрительно красивыми молодыми людьми, и в этих «интервью», разукрашенных фотографиями бриджей для верховой езды и калифорнийских бунгало, молодые люди высказывали свои взгляды на скульптуру и международные отношения; там же излагалось содержание фильмов о невинных проститутках и добрых грабителях и приводились указания, как чистильщику сапог стать за один день знаменитым сценаристом.Юнис серьезно изучала эти журналы. Она могла точно сказать — и часто говорила, — что именно в декабре 1905 года знаменитый Мэк Харкер, киноковбой и кинозлодей, начал свою сценическую карьеру, выступив в обозрении «Ах ты, гадкая девчонка!». Отец Юнис сказал Бэббиту, что у нее в комнате висит двадцать одна фотография киноактеров. Но портрет самого очаровательного киногероя с автографом она носила на своей девической груди.Бэббит никак не мог привыкнуть к этому преклонению перед новыми кумирами и, кроме того, подозревал, что Юнис курит сигареты. Бэббит чуял их назойливый липучий запах, слышал хихиканье Юнис, сидевшей с Тедом наверху. Но он ни о чем не спрашивал. Этот милый ребенок совсем сбивал его с толку. Худенькое прелестное личико казалось еще тоньше от мальчишеской стрижки, из-под коротких платьев виднелись подвернутые чулки, а когда она летела за Тедом по лестнице и над прильнувшим к ноге шелком мелькали круглые коленки, Бэббиту становилось не по себе от грустной мысли, что Юнис, наверно, считает его стариком. Иногда, в глубоком сне, когда навстречу ему летела юная волшебница, она принимала облик Юнис Литтлфилд.Тед был помешан на машинах, как Юнис — на кино.Несмотря на тысячи оскорбительных отказов, он продолжал настойчиво добиваться собственной машины. И как ни ленив он был, когда дело касалось раннего вставания или просодии Вергилия, в технике он был неутомим. Вместе с тремя другими мальчиками он купил ревматическое шасси от старого фордика, сконструировал невероятный гоночный корпус из жести и фанеры, носился на этой опасной игрушке по всему городу и продал ее с прибылью. Бэббит подарил ему мотоцикл, и по субботам, захватив семь сандвичей и бутылку кока-колы, он усаживал Юнис на шаткое седло и с грохотом гонял по окрестностям.Казалось, у них с Юнис были простые товарищеские отношения, и они ссорились, как все здоровые ребята, грубо и без всякого стеснения, но иногда, после танцев, разгоряченные душной близостью, они вдруг притихали, переглядываясь украдкой, и Бэббита это очень беспокоило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Снежный вечер, звонкие мостовые, яркие уличные фонари.Золотые отблески автомобильных фар на сугробах вдоль шоссе. Скромные огоньки домишек. Пламя, изрыгаемое дальней плавильней, стирает с неба колючие звезды. Освещенные окна кафе, где весело беседуют друзья после удачного рабочего дня.Зеленый фонарь полицейского участка и ярко-зеленый отблеск его на снегу. Драматическое появление полицейской кареты: словно испуганное сердце, колотится гонг, фары опаляют кристальный снег, за рулем, вместо шофера — важный полисмен в форме, второй полисмен с опасностью для жизни висит на подножке, в окне мелькает лицо преступника. Кто он — убийца, грабитель, фальшивомонетчик, попавший в засаду?Огромная каменная церковь с высоким шпилем; мерцание в окнах, веселый гул спевки. Дрожащий ртутно-зеленый свет в ателье фотографа. И сразу — стремительные огни центра, машины на стоянках с рубиновыми стоп-сигналами, белые арки подъездов кинотеатров, похожие на заиндевевшие пасти пещер; электрические рекламы-змеи, пляшущие человечки, розовые абажуры, накаленная добела джазовая музыка в дешевых танцклассах над ресторанами, фонари китайских харчевен, расписанные цветущими вишнями и пагодами, на черных с золотом лакированных панелях. Скупой грязный свет скудных грязных лавчонок. Шикарные магазины с обильным и спокойным освещением, — свет играет в подвесках хрустальных люстр, на богатых мехах, на глади полированного дерева, на тяжелых плюшевых занавесях элегантных витрин. В высоком доме, среди темных окон — выхваченный светом квадрат: это окно конторы, где кто-то работает так поздно, неизвестно по какой, ко, по-видимому, важной причине. Кто он — будущий банкрот, настойчивый юнец или спекулянт, внезапно разбогатевший на нефти?Бодрящий воздух, глубокий снег, заваливший глухие переулки. Бэббит представил себе, какие огромные сугробы намело за городом, в дубовых рощах, над скованной льдом извилистой речкой.Сейчас он любил свой город восторженно и нежно. Куда девалась усталость, деловые заботы, бурное красноречие! Он снова чувствовал себя молодым и сильным. Впереди — высокая цель. Мало быть каким-нибудь Верджилом Гэнчем или Орвилем Джонсом. Нет, — люди они превосходные, милые, но нет в них тонкости, такта. Нет! Он станет таким, как Иторн: утонченно-суровым, сдержанно-властным — «таким, как надо»: железный кулак в бархатной перчатке. Никому не давать спуску. «Что-то я в последнее время распустил язык. Вульгаризмы. Шуточки. Надо прекратить. В университете я был первым по риторике. Помню, на одну тему… словом, неплохо говорил. Хватит этих дурацких острот и фамильярничаний. Да я… А почему мне не стать когда-нибудь банкиром? И Тед будет моим наследником!»Счастливый, он приехал домой и разговаривал с миссис Бэббит точь-в-точь как Уильям Вашингтон Иторн, хотя она этого и не заметила.
Молодой Кеннет Эскотт, репортер «Адвокат-таймса», был приглашен на должность пресс-агента пресвитерианской воскресной школы на Чэтем-роуд. Он отдавал этому делу шесть часов в неделю. У него были друзья и в «Бюллетене» и в «Вестнике», но официально никто не знал, что он является пресс-агентом, рекламирующим воскресную школу. Он всюду подсовывал многозначительные заметки о Библии и добрососедских отношениях, о школьных вечеринках, веселых и вместе с тем душеспасительных, о влиянии благочестивой жизни на финансовые успехи. В воскресной школе была принята военная система Бэббита. Это духовное обновление резко повысило посещаемость. Правда, школа не стала самой большой в Зените — Центральная методистская школа удерживала первое место такими способами, которые доктор Дрю заклеймил как «нечестные, недостойные, неамериканские, неблагородные и нехристианские»; — но школа на Чэтем-роуд вышла с четвертого на второе место, и на небесах возликовали (по крайней мере, в той части небес, которая ведала приходом доктора Дрю), а Бэббита окружили похвалами и доброй славой.Он получил звание полковника генерального штаба школы. Он пыжился от удовольствия, когда его на улице приветствовали незнакомые мальчуганы, уши у него горели от восторга при слове «полковник», и если он посещал воскресную школу не только ради этих почестей, то, во всяком случае, заранее предвкушал их по дороге туда.Особенно он привечал Кеннета Эскотта — молодого журналиста. Он брал его завтракать в Спортивный клуб и даже пригласил к себе пообедать.Подобно многим самоуверенным юнцам, которые с самодовольным видом рыщут по городу и на высокомерном жаргоне высказывают цинические взгляды на жизнь, Кеннет Эскотт был по натуре застенчив и жил одиноко. За обедом на его остром личике заморыша расплылась счастливая улыбка, и он со всей искренностью выпалил:— Честное благородное, мистер Бэббит, до чего приятно покушать по-домашнему!Эскотт и Верона понравились друг другу. Весь вечер они вели «идейный разговор». Оба оказались радикалами. Правда, радикалами вполне благоразумными. Они согласились, что все коммунисты — преступники, что vers libre свободный стих (франц.)
— чепуха и что хотя необходимо всеобщее разоружение, но, конечно, Соединенным Штатам и Великобритании ради порабощенных малых наций надо содержать флот, равный по тоннажу флотам всех остальных держав. Однако их революционность зашла так далеко, что они предсказывали, к великому возмущению Бэббита, что когда-нибудь появится третья партия, которая задаст жару и республиканцам и демократам.На прощание Эскотт три раза потряс руку Бэббита.Бэббит вскользь упомянул, как он любит Иторна.Через неделю в трех газетах был помещен отчет о блистательной деятельности Бэббита в области распространения религии, и во всех отчетах тактично упоминалось, что Уильям Вашингтон Иторн сотрудничает с ним в этой области.Эти статьи неизмеримо подняли престиж Бэббита в глазах его собратьев по ордену Лосей, Спортивному клубу и клубу Толкачей. Друзья всегда поздравляли его с успехами на ораторском поприще, но в их похвалах звучало сомнение: хотя в своих речах Бэббит главным образом превозносил родной город, все же в этом было что-то чересчур интеллигентное, даже упадочное, как в писании стихов. Но теперь Орвиль Джонс орал на весь Спортивный клуб: «Вон идет новый директор банка!» Гровер Баттербау, крупный торговец санитарным оборудованием, посмеивался: «И как это вы еще не брезгуете простыми людьми, раз вы с самим Иторном ходите под ручку!» А Эмиль Венгерт, ювелир, наконец раскачался и начал с Бэббитом переговоры о покупке дома в Дорчестере.
Когда кампания в пользу воскресной школы наконец закончилась, Бэббит предложил Кеннету Эскотту:— А как насчет того, чтобы поддержать в печати самого доктора Дрю?Эскотт ухмыльнулся:— Он и сам не дурак поддержать себя, мистер Бэббит! Недели не проходит, чтоб он не позвонил в редакцию и не попросил прислать к нему репортера: он, мол, даст блестящий материал по своей будущей проповеди насчет вреда коротких юбок или того, как было написано Пятикнижие. Вы о нем не беспокойтесь. В нашем городе только один человек умеет лучше него устраивать себе саморекламу — это Дора Гибсон Такер, та, которая ведает Обществом защиты детей и Лигой американизации, да и то она только тем берет верх над Дрю, что у нее есть хоть какие-то мозги в голове.— Слушайте, Кеннет, не следовало бы вам так говорить о докторе Дрю. Духовный пастырь должен соблюдать свои интересы. Как это там сказано в Библии — помните, насчет служения богу или еще как-то…— Ну, ладно, так и быть, помещу что-нибудь, раз вам этого хочется, мистер Бэббит, но придется переждать, пока уедет главный редактор, а заведующего городским отделом я уж как-нибудь обработаю.В результате этого разговора в воскресном выпуске «Адвокат-таймса», под портретом доктора Дрю, где он был изображен с наисерьезнейшим лицом, горящими глазами, гранитной челюстью и небрежно откинутыми кудрями, появилась подпись — недолговечный памятник, обеспечивающий односуточное бессмертие: «Достопочтенный д-р Джон Дженнисон Дрю, Б.-И., пастор красивейшей пресвитерианской церкви на прелестных Цветущие Холмах, словно волшебством привлекает заблудшие души. Он побил местный рекорд по обращению грешников. За время его пастырства в среднем ежегодно около ста человек, устав от грехов, решили начать новую жизнь и обрели тихую пристань и покой.В Чэтемской пресвитерианской церкви все делается с огоньком. Вспомогательные организации при церкви поставлены по-деловому, на широкую ногу. Особенно доктор Дрю любит хорошее хоровое пение. Каждый день там звучат веселые, радостные гимны, а во время церковной службы специальный хор привлекает любителей музыки и профессионалов со всех концов города.И на открытых трибунах, и на церковной кафедре доктор Дрю — настоящий художник слова, и в течение года он получает буквально десятки просьб выступить перед различными аудиториями как в нашем городе, так и за его пределами».
Бэббит дал понять доктору Дрю, что статейку подсказал он. Доктор Дрю назвал его «брат мой» и долго тряс ему руку.На собрании комитета содействия воскресной школе Бэббит намекнул, что был бы счастлив видеть у себя Иторна, а тот пробормотал в ответ: «Весьма благодарен — стар стал — никуда не выхожу…» Но не мог же Иторн отказать своему духовному пастырю. И Бэббит шутливым тоном сказал Дрю:— Послушайте-ка, доктор, теперь, когда мы всю эту штуку провернули, не пора ли нашему пастырю сварганить обедик для нас троих?— Идет! Заметано! Очень рад! — воскликнул Дрю мужественным грубоватым голосом. (Кто-то убедил его, что он разговаривает, как покойный президент Теодор Рузвельт.)— М-мм… И еще вот что, доктор, непременно постарайтесь, чтобы пришел мистер Иторн. Вредно ему безвыходно сидеть дома.Иторн явился на обед.Обед прошел в дружеской атмосфере. Бэббит благожелательно распространялся о том, какое воспитательное и стабилизирующее влияние банкиры оказывают на общество. Они, как он выразился, являются пастырями коммерческой паствы. Иторн впервые отвлекся от воскресных школ и расспросил Бэббита о его делах. Бэббит отвечал скромно, с сыновней почтительностью.Через несколько месяцев Бэббиту представился случай принять участие в одной важнейшей сделке с Транспортной компанией, и ему не хотелось обращаться за деньгами в свой банк. Сделка была не совсем гласной, и если бы о пей узнали обыватели, они могли бы истолковать это неправильно. Бэббит пошел к своему другу мистеру Иторну, был встречен весьма приветливо и получил заем частным образом. Обоим эти новые взаимоотношения принесли удовольствие и пользу.После этого Бэббит стал регулярно посещать церковь, кроме весенних воскресных дней, явно предназначенных для автомобильных прогулок. Он так и говорил Теду:— Запомни, мой мальчик, нет крепче оплота для здорового консерватизма, чем пресвитерианская церковь, и нет лучшего места, чем церковь твоего прихода, для знакомства с людьми, которые могут помочь тебе занять достойное место в обществе. 18 Хотя Бэббит видел своих детей дважды в день, хотя он до мелочен вникал во все их денежные расходы, он, в сущности, замечал детей не больше, чем пуговки на манжетах пиджака.На Верону он обратил внимание, когда за ней стал ухаживать Кеннет Эскотт.Верона работала секретаршей у мистера Грюнсберга, директора кожевенной торговли Грюнсберг и К o . Работала она добросовестно, с тщательностью человека, который выполняет мелочи, не вникая в суть дела, но вместе с тем она была из тех девушек, которые, кажется, вот-вот выкинут что-нибудь отчаянное — бросят работу или мужа, хотя она была на это совершенно неспособна. Бэббит возлагал такие надежды на робкую страсть Эскотта, что у него появился игриво-отеческий тон. Возвращаясь из клуба, он лукаво заглядывал в гостиную и мурлыкал: «А наш Кении приходил сегодня?» Он не придавал значения протестам Вероны: «О, мы с Кеном просто добрые друзья, и разговоры у нас чисто идейные. Не нужна мне вся эта сентиментальная чушь, она только испортит нашу дружбу».Главным образом Бэббита беспокоил Тед.Он перешел в последний класс ист-сайдской средней школы, с переэкзаменовками по латыни и по английской литературе, но зато с блестящими успехами по ручному труду, баскетболу и организации танцевальных вечеров. В домашних делах он принимал участие, только когда его просили исправить какие-нибудь неполадки в машине. Он постоянно повторял недовольному отцу, что не желает идти ни в колледж, ни на юридический факультет, и Бэббита эта «неприкаянность» беспокоила не меньше, чем взаимоотношения Теда с соседской дочкой Юнис Литтлфилд.Несмотря на то, что Юнис была дочерью Говарда Литтлфилда, этого чугунолитейного штамповщика фактов, унылейшего проповедника частной собственности, девочка была веселая, как мотылек в солнечный день. Впорхнув в дом, она прыгала на колени к Бэббиту, когда он читал, мяла его газету, заливалась смехом, когда он уверял ее, что смятая газета для него ненавистней нарушенного контракта. Юнис недавно исполнилось семнадцать лет. Она мечтала стать киноактрисой. Она не только смотрела все «боевики», но и запоем читала киножурналы, эти своеобразные выразители Века Деляг — еженедельники и ежемесячники с роскошными фотографиями молодых особ, которые еще недавно были маникюршами — и довольно скверными, — да и теперь не могли бы даже участвовать в пасхальном представлении Центральной методистской церкви, если бы каждая их поза не была разучена с режиссером. Журналы эти с необычайной серьезностью печатали «интервью» с приторно красивыми, даже подозрительно красивыми молодыми людьми, и в этих «интервью», разукрашенных фотографиями бриджей для верховой езды и калифорнийских бунгало, молодые люди высказывали свои взгляды на скульптуру и международные отношения; там же излагалось содержание фильмов о невинных проститутках и добрых грабителях и приводились указания, как чистильщику сапог стать за один день знаменитым сценаристом.Юнис серьезно изучала эти журналы. Она могла точно сказать — и часто говорила, — что именно в декабре 1905 года знаменитый Мэк Харкер, киноковбой и кинозлодей, начал свою сценическую карьеру, выступив в обозрении «Ах ты, гадкая девчонка!». Отец Юнис сказал Бэббиту, что у нее в комнате висит двадцать одна фотография киноактеров. Но портрет самого очаровательного киногероя с автографом она носила на своей девической груди.Бэббит никак не мог привыкнуть к этому преклонению перед новыми кумирами и, кроме того, подозревал, что Юнис курит сигареты. Бэббит чуял их назойливый липучий запах, слышал хихиканье Юнис, сидевшей с Тедом наверху. Но он ни о чем не спрашивал. Этот милый ребенок совсем сбивал его с толку. Худенькое прелестное личико казалось еще тоньше от мальчишеской стрижки, из-под коротких платьев виднелись подвернутые чулки, а когда она летела за Тедом по лестнице и над прильнувшим к ноге шелком мелькали круглые коленки, Бэббиту становилось не по себе от грустной мысли, что Юнис, наверно, считает его стариком. Иногда, в глубоком сне, когда навстречу ему летела юная волшебница, она принимала облик Юнис Литтлфилд.Тед был помешан на машинах, как Юнис — на кино.Несмотря на тысячи оскорбительных отказов, он продолжал настойчиво добиваться собственной машины. И как ни ленив он был, когда дело касалось раннего вставания или просодии Вергилия, в технике он был неутомим. Вместе с тремя другими мальчиками он купил ревматическое шасси от старого фордика, сконструировал невероятный гоночный корпус из жести и фанеры, носился на этой опасной игрушке по всему городу и продал ее с прибылью. Бэббит подарил ему мотоцикл, и по субботам, захватив семь сандвичей и бутылку кока-колы, он усаживал Юнис на шаткое седло и с грохотом гонял по окрестностям.Казалось, у них с Юнис были простые товарищеские отношения, и они ссорились, как все здоровые ребята, грубо и без всякого стеснения, но иногда, после танцев, разгоряченные душной близостью, они вдруг притихали, переглядываясь украдкой, и Бэббита это очень беспокоило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43