А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Это говорю вам я; ведь я сам когда-то работал каменщиком... Главное, не оставляйте живописи, это важнее всего.
С тех пор для Фердинанда началась новая жизнь. Постепенно он сблизился с Моранами. Адель принялась копировать его картину, которую назвали «Прогулка». Акварели были заброшены. Адель пробовала свои силы в живописи маслом. Ренкен определил правильно: Адель как художник была родственна Сурдису: в ее собственных работах не хватало блеска, смелости, но она способна была, не останавливаясь ни перед какими трудностями, воспроизвести манеру молодого художника и даже превзошла его в законченности и мастерстве.
Сделанная ею копия картины, над которой она усиленно корпела, сблизила их. Адель постигла живописные приемы Фердинанда и в чем-то стала выие его; он был крайне изумлен, увидев двойника своей картины, воспроизведенной с какой-то чисто женской сдержанностью. Этот двойник был лишен индивидуальности оригинала, но не лишен своеобразной прелести.
В Меркере копия, сделанная Аделью, имела куда больший успех, чем сама картина. Но в городе начали сплетничать об ее отношениях с Фердинандом.
На самом же деле Фердинанд вовсе не думал о подобных вещах. Адель его нисколько не соблазняла. У него были порочные наклонности, которые он широко удовлетворял в другом месте, и эта маленькая мещаночка не возбуждала в нем никаких желаний, ее желтизна и полнота даже отталкивали его. Он относился к ней только как к товарищу по искусству. Все их разговоры были исключительно о живописи.
Фердинанд воспламенялся, мечтая о Париже, проклинал бедность, пригвоздившую его к Меркеру. Ах, будь у него деньги, послал бы он к черту этот коллеж! Он не сомневался, что в Париже его ищет успех. Необходимость зарабатывать себе на хлеб приводила его в бешенство.
Адель выслушивала его очень серьезно; казалось, что она вместе с ним обдумывала возможность его успехов. Потом она советовала ему не терять надежды, но ни одним намеком ни разу не обмолвилась, на что он может надеяться.
Однажды утром папашу Морана нашли в его лавочке мертвым. Он умер внезапно, от апоплексического удара, распаковывая ящик с кистями и красками. В течение двух недель Фердинанд не заходил в лавочку, не желая беспокоить мать и дочь в их горе.
Когда он возобновил свои посещения, то не нашел никаких перемен. Адель была в трауре, но не оставила своих занятий живописью; г-жа Моран, как всегда, дремала в своей комнате. И начались привычные беседы об искусстве, мечты о Париже и о славе.
Молодые люди сближались все теснее. Но ни малейшей вольности, никакого намека на любовь не проскальзывало в этой чисто духовной дружбе.
Как-то вечером Адель, более серьезная, чем обычно, объяснилась наконец откровенно. Ей казалось, что она изучила Фердинанда, и думала, что пришло время принять окончательное решение.
— Послушайте, — сказала она, пристально глядя на него своими ясными глазами, — я уже давно собираюсь поговорить с вами об одном проекте... Теперь я самостоятельна. Моя мать не идет в счет. Не обессудьте, я буду совершенно откровенна...
Он удивленно уставился на нее. Тогда без тени смущения, с большой простотой она обрисовала ему его положение, напомнила ему о его постоянных жалобах. Ведь ему не хватает только денег. Он может стать знаменитым через несколько лет, если у него будут деньги, для того чтобы уехать в Париж и спокойно там работать.
— Так вот, — заключила она, — позвольте мне помочь вам. Отец оставил мне пять тысяч франков ренты, и я могу ими свободно располагать, так как моя мать имеет отдельное обеспечение. Она нисколько во мне не нуждается.
Фердинанд стал протестовать. Никогда он не примет такой жертвы! Ведь это равносильно тому, чтобы обобрать ее. Она внимательно посмотрела на него и убедилась, что он действительно ничего не понял.
— Мы поедем в Париж, — вкрадчиво настаивала она, — будущее в наших руках...
И, видя, что он совершенно растерялся, она с улыбкой протянула ему руку и добавила приятельским тоном:
— Согласны вы жениться на мне, Фердинанд?.. Я буду в долгу перед вами, а не вы передо мной, — вы ведь знаете, я честолюбива. Да, я постоянно мечтаю о славе, и вы завоюете ее для меня.
Фердинанд бормотал что-то невнятное, он не мог прийти в себя от этого внезапного предложения, Адель же, не смущаясь его замешательством, продолжала развивать перед ним свой давно уже созревший план. Потом она материнским тоном сказала, что потребует от него только одного: он должен поклясться, что впредь будет хорошо себя вести. Беспутство может погубить его гений. Она дала ему понять, что его бесчинства ей известны, но что это ее не останавливает, — она надеется его исправить.
Фердинанд осознал наконец, какую сделку ему предлагала Адель: она вносит деньги — он обязан принести славу. Он не только не любил ее, но ему делалось не по себе при одной мысли о необходимости обладать ею. Тем не менее он опустился на колени и пытался благодарить ее; но не нашел ничего лучшего, как пробормотать:
— Вы будете моим добрым ангелом.
Несмотря на явную фальшь его поведения, Адель не выдержала своей холодной позы. Охваченная неподдельным чувством, она заключила Фердинанда в свои пылкие объятия и стала осыпать поцелуями его лицо, — ведь она давно полюбила его, соблазненная его молодостью и красотой. Долго сдерживаемая страсть прорвалась в ней. Совершенная его сделка удовлетворяла все ее желания, которые так долго находились под спудом.
Три недели спустя Адель женила на себе Фердинанда Сурдиса. Он сдался не столько из расчета, сколько по необходимости, — совершив целый ряд проступков, он не знал, как ему выпутаться.
Запас красок и кистей они продали по соседству в писчебумажный магазинчик.
Госпожа Моран отнеслась совершенно равнодушно к свадьбе дочери, — она давно привыкла к одиночеству.
И молодая чета сейчас же после венчания уехала в Париж, увозя в сундуке «Прогулку».
Город был взбудоражен такой быстрой развязкой.
Девицы Левек утверждали даже, что г-жа Сурдис поспешила в столицу, чтобы там разрешиться от бремени.
II
Госпожа Сурдис занялась устройством на новом месте. Поселились они на улице д'Асса в мастерской, широкие окна которой выходили в Люксембургский сад.
Так как они обладали весьма скромными средствами, Адель сотворила чудеса для того, чтобы устроиться с комфортом при самых минимальных затратах.
Ей хотелось удержать Фердинанда около себя, заставить его полюбить свою мастерскую.
Первое время жизнь вдвоем в огромном Париже была действительно очаровательна.
Зима кончалась. Начало марта было восхитительно. Как только Ренкен узнал о прибытии в Париж молодого художника и его жены, он поспешил к ним.
Брак Фердинанда и Адели не удивил его, хотя обычно он протестовал против браков между художниками, — по его мнению, это неизбежно кончалось плохо: всегда получалось, что один из супругов сводил на нет другого. Фердинанд проглотит Адель, и это к лучшему, потому что юноше совершенно необходимы деньги.
Уж лучше жениться на такой малоаппетитной девушке, чем терпеть голод и холод. Трудно преуспеть в живописи, питаясь в грошовых ресторанах.
Когда Ренкен пришел к ним, он увидел «Прогулку» в богатой раме на мольберте в центре мастерской.
— А! — весело закричал он. — Вы привезли с собой ваш шедевр!
Он уселся и снова стал расхваливать изысканность тона, остроумие и своеобразие замысла. Потом он прямо-таки набросился на Фердинанда:
— Надеюсь, вы пошлете картину в Салон? Я вам ручаюсь за успех... Вы приехали как раз вовремя.
— Я советую ему то же самое, — вставила скромно Адель. — Но он колеблется, ему хотелось бы дебютировать более значительной, более завершенной вещью.
Тогда Ренкен вспылил. Юношеские произведения всегда благословенны. Быть может, никогда уже Фердинанд не найдет такой свежести выражения, не проявит столько наивной дерзости, свойственной лишь начинающим. И нужно быть набитым дураком, чтобы не понимать этого.
Адель улыбалась этой горячности. Бесспорно, ее муж далеко пойдет, он напишет вещи более выдающиеся, но ее радовало, что Ренкен рассеивает странные сомнения, мучившие Фердинанда все последнее время.
Было решено завтра же отправить «Прогулку» в Салон; срок для представления работ истекал через три дня. О том, что картину примут, не приходилось беспокоиться: ведь Ренкен был одним из членов жюри и пользовался там огромным авторитетом.
В Салоне «Прогулка» имела потрясающий успех. В течение шести недель толпа теснилась перед полотном. Фердинанд в мгновение ока стал знаменит, как это нередко бывает в Париже. Случаю угодно было на этот раз увеличить славу Фердинанда дискуссией, которую начала критика. Критиковали Фердинанда не слишком строго: одни критики придирались к тем именно деталям, которые другие защищали с особой горячностью. В результате «Прогулка» была признана шедевром, и администрация выставки тотчас же предложила за нее шесть тысяч франков. На картине лежал отпечаток оригинальности, столь необходимой для того, чтобы привлечь внимание пресыщенного вкуса, но оригинальность эта не была чрезмерной и не оскорбляла чувств умеренной публики; в общем, налицо было все, что требуется, — новизна и мастерство. Под влиянием столь счастливого равновесия пресса поторопилась провозгласить явление нового светила.
В то время как муж Адели был так блистательно принят и публикой и прессой, сама Адель, которая тоже выставила свои тонкие акварели, привезенные из Меркера, не получила никакого признания, — ее имя нигде не было упомянуто, ни в прессе, ни в разговорах. Но она не завидовала мужу, ее тщеславие художницы не было оскорблено. Ее гордость была вполне удовлетворена успехами красавца мужа. Эта молчаливая женщина, которая все двадцать два года своей жизни плесневела в сырой тени провинциальной площади Меркера, эта холодная мещанка таила в себе скрытые страсти, вспыхнувшие теперь с необычайной силой.
Адель любила Фердинанда, — его золотистая бородка, его розовая кожа, все в нем несказанно прельщало и очаровывало ее; она доходила до отчаянной ревности, страдала, когда он уходил даже ненадолго, выслеживала его, испытывая непрерывный страх, что какая-нибудь женщина может его у нее отнять. Она здраво смотрела на вещи и, глядясь в зеркало, не обманывалась ни насчет своей плотной талии, ни насчет цвета своей кожи, уже приобретавшей свинцовый оттенок, — она сознавала всю неполноценность своего женского обаяния. В их супружество красота была внесена им, а не ею; сердце ее разрывалось от отчаяния при мысли, что все исходит только от него. Но когда начинал говорить рассудок, она беспредельно восхищалась им как художником.
Бесконечная признательность переполняла ее существо — ведь она разделяла с ним его успехи, его победы, его славу, она возвышалась вместе с ним, поднималась на недосягаемую высоту. Все грезы ее юности осуществлялись. И всему причиной был он, которого она любила безгранично и как поклонница его таланта, и как мать, и как супруга. В глубине души она тешила свою гордость мыслями о том, что Фердинанд — ее творение и что в конце концов только она — создательница его теперешней славы.
Эти первые месяцы их жизни в мастерской на улице д'Асса были сплошным блаженством. Адель, несмотря на сознание, что все исходит от Фердинанда, не чувствовала себя униженной, так как мысль о том, что она помогла ему, давала ей удовлетворение. С растроганной улыбкой она сопутствовала ему в расцвете его славы, к которой она так стремилась и которую она хотела теперь сохранить. Она твердила себе, — и в этом не было никакой низости с ее стороны — что только ее деньги сделали возможным их счастье. Она никому бы не уступила своего места около него, так как считала, что необходима ему. Она обожала его и восхищалась им, готова была добровольно принести себя в жертву его искусству, которое считала как бы своим собственным, единственным смыслом своей жизни.
Наступила весна, деревья Люксембургского парка зазеленели, в окна мастерской вливалось пение птиц.
Каждое утро в газетах появлялись новые статьи, восхвалявшие Фердинанда; его портреты и репродукции с его картины помещали всюду под любыми предлогами и в любых форматах. И молодожены наслаждались вовсю этой громкой славой, им доставляло ребяческую радость сознание, что в то самое время, когда они тихо завтракают в своем восхитительном убежище, ими интересуется весь необъятный Париж.
Однако Фердинанд не принимался за работу. Он все время находился в лихорадочном возбуждении, и это, как он говорил, обессиливало его как художника.
Три месяца он откладывал со дня на день начало работы над этюдами к большой картине, которую давно уже задумал, он называл эту картину «Озеро», она должна была изображать одну из аллей Булонского леса в тот час, когда по ней медленно движется поток экипажей, озаренный светом заходящего солнца. Он даже сделал уже кое-какие наброски с натуры, но ему недоставало вдохновения, переполнявшего его в былые дни нищеты. Благополучие настоящего как бы усыпляло его; к тому же он упивался своим внезапно обретенным величием и трепетал, что оно может потускнеть, если новая картина получится не столь удачной. Теперь он редко оставался дома. Часто он исчезал утром и возвращался только вечером; два или три раза он не вернулся до ночи. Предлогов для длительного отсутствия находилось сколько угодно: то надо было посетить мастерскую какого-то художника, то представиться какой-нибудь знаменитости, то сделать наброски с натуры для задуманной картины, а чаще всего — принять участие в товарищеском обеде. Фердинанд встретил некоторых приятелей из Лилля, он сразу стал членом нескольких артистических клубов — все это вовлекало его в водоворот кутежей, после которых он возвращался домой лихорадочно-возбужденный, со сверкающими глазами и преувеличенно громко выражал свои восторги.
Адель никогда не упрекала его, хотя она очень страдала от легкомысленного образа жизни мужа, которому он предавался все больше, оставляя жену в полном одиночестве. Она осуждала себя за свою ревность, за свои страхи, она убеждала себя, что Фердинанд должен быть занят делами; художник — не буржуа, который может никогда не покидать своего очага, ему надо вращаться в свете, к этому обязывает его слава. Она испытывала почти угрызения совести, когда в глубине души возмущалась, понимая, что Фердинанд притворяется, когда он разыгрывает перед ней человека, измученного своими светскими обязанностями, которые ему осточертели, и готового лишиться всего, лишь бы иметь возможность посидеть в тишине со своей женушкой. Однажды она сама вытолкала его из дому, когда он ломался, отказываясь идти на завтрак, который устраивали его друзья специально для того, чтобы свести его с богатым меценатом. Отправив его, Адель разразилась слезами. Она хотела быть мужественной, но это было очень трудно, так как она постоянно представляла себе своего мужа с другими женщинами; она чувствовала, что он ее обманывает; при одной мысли об этом она буквально заболевала и, теряя последние силы, принуждена была иногда ложиться в постель тотчас же, как он скрывался с глаз.
Часто за Фердинандом заходил Ренкен. Тогда она старалась шутить:
— Вы будете хорошо вести себя, не правда ли? Имейте в виду, я полагаюсь только на вас.
— Ничего не бойся! — отвечал ей художник, смеясь. — Если его похитят, останусь я... Во всяком случае, я принесу тебе обратно его шляпу и тросточку.
Адель доверяла Ренкену. Если он уводил Фердинанда, — значит, это действительно было нужно. Она должна приспособиться к такому существованию. Но она не могла не вздыхать, вспоминая о первых счастливых неделях, проведенных вдвоем в Париже, — все было по-другому до шумихи, поднятой вокруг Фердинанда в связи с выставкой в Салоне; как счастлива была она с ним в их уединенной мастерской! Теперь мастерская была предоставлена ей одной, и она с ожесточением принялась за свои акварели, чтобы как-нибудь убить время, Едва лишь Фердинанд заворачивал за угол улицы, помахав ей на прощанье рукой, она захлопывала окно и углублялась в работу. Пока она трудилась, он слонялся по улицам, забирался бог знает куда, проводил время в подозрительных притонах и возвращался к ней разбитый от усталости, с красными, воспаленными глазами. Она с неслыханным упорством просиживала целые дни за своим маленьким столиком, без конца воспроизводя варианты этюдов, привезенных из Меркера; эти сентиментальные пейзажики она рисовала с изумительным мастерством. Иронизируя, она называла свою работу вышиванием.
Однажды вечером, когда Адель долго не ложилась спать, дожидаясь Фердинанда, и углубилась в копирование графитом одной гравюры, ее внезапно поразил шум от падения какого-то тела у самых дверей мастерской.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51