Он мог думать только о том, чтобы ввести свой член до отказа в ее теплый, влажный канал. Эта мысль переполняла его, но, с трудом отвлекшись, он смог унять свою пульсирующую боль.
Ванная была богато украшена: бирюзовая исламская плитка, квадратная раковина с позолоченной каймой, золотые краны. Стеклянные полки вдоль одной стены были уставлены флаконами и флягами различных ароматических веществ и масел со всего мира, некоторые из которых стоили не одну сотню фунтов за унцию. Джейсон никогда не видел ничего более экстравагантного и роскошного и едва мог поверить в неправдоподобное счастье, выпавшее ему.
– Я занималась любовью со многими симпатичными парнями, – промурлыкала Ксантия, – но никто из них не был так прекрасен, как ты. Теперь ты должен научиться доставлять мне удовольствие. Урок первый.
Она не переносила мужчин, получавших свое и после этого оставлявших ее неудовлетворенной. Это случалось часто в ее юности, и теперь, когда она стала сильной и обладала властью, она поклялась себе, что это не повторится вновь. Она пересекла ванную комнату и легла лицом вниз на кушетку, расположенную в нише.
– Ты так прекрасна, – сказал Джейсон, стоя над ней. – Что я должен делать?
– Разденься, – приказала она, – затем выбери один из этих кремов на полке и разотри им меня от кончиков пальцев на ногах до затылка.
Он снял ботинки, освободился от джинсов и стянул через голову футболку. Ксантия, лежа на кушетке, осмотрела его глазами эксперта. Он был прекрасен. Его спина, руки, ноги и грудь были покрыты твердыми и гладкими, как камни, мускулами, а кожа безупречно обтекала все это. Ей нравились его высота, зовущая плотность его плоти, его восхитительный член. Он был, вероятно, самым большим из всех, которые ей довелось видеть, а ее познания в области мужских членов были обширными. Ее глаза были на одном уровне с ним, когда Джейсон стоял около массажной кушетки. Он не был обрезан, и это порадовало ее. Она предпочитала мужчин в их природном виде, ей нравилось смотреть, как округлая головка появляется из крайней плоти по мере наполнения кровью. У Джейсона был именно такой, красный и возбужденный. Лишь одна капелька жидкости виднелась на кончике головки.
Но он должен научиться укрощать свое нетерпение и ждать. Она грациозно растянулась на кушетке, жестом указав ему опуститься на колени и начать накладывать крем, потом спросила:
– Тебе доводилось делать массаж?
– Нет. Но ты мне скажешь, что делать, – ответил он. Его голос был низким, он боролся с искушением наброситься на нее, взять ее силой и иметь ее до полного изнеможения. Но она была слишком важной женщиной для этого. – Научи меня, – смиренно добавил он.
* * *
Она так и сделала, и это был восхитительный урок. Она показала ему, как надо наносить крем медленными движениями, идущими от шеи, по плечам, по спине, по бокам, лишь слегка поглаживая выпуклости груди. Только однажды ей пришлось упрекнуть его:
– Не так грубо! Ты же не пятно с ковра оттираешь! – презрительно прошипела она.
– Извини, – пробормотал он, испытывая муки от того, что было невозможно сконцентрироваться, ощущая под своими ладонями ее шелковую кожу, ощущая покалывание в паху, заставлявшее его зверя еще более возбуждаться каждый раз, когда его промежность касалась ее тела во время массажа. Она перевернулась с полузакрытыми глазами, давая ему возможность увидеть всю ее прелесть. Очень скоро его пальцы почувствовали сочную влажность в ее розовых складках и начали массировать их. Он нанес немного крема на ее груди и начал осторожно гладить их, обращая особое внимание на коричневую красоту ее сосков. Ему начинало нравиться вхождение в это настроение, начинало нравиться сладкое чувство ожидания облегчения. Она слабо потянулась и взяла его за член, почувствовав конвульсивные сокращения. Это было слишком для него.
– Сейчас, пожалуйста, – взмолился он, – дай мне войти в тебя!
– Еще нет, – сказала она, – я еще не готова.
Она раздвинула ноги, потом взяла его за руку и положила ее на свой холмик. Джейсон понял, чего она хотела. Он однажды пытался доставлять оральное удовольствие одной из своих подруг, но нельзя сказать, чтобы это было очень успешно. Сладкий запах ее соков ударил ему в голову, ее ногти впились в его волосы, прижимая его голову ближе. Он ласкал языком внутреннюю поверхность ее бедер, а она лежала как бы в трансе: ее кожа была невыносимо чувствительной. Ее захват стал жестче, требовательнее, она направляла его рот туда, где это было ей нужнее всего, вздрагивая от прикосновений его трепещущего языка к ее клитору, пока не установился восхитительный ритм.
Ксантия чувствовала себя сконцентрированной, вся ее власть сосредоточилась в той точке, которой он так умело манипулировал.
«Он естественен, – была ее последняя связная мысль. – Какая находка!»
– Это прекрасно, прекрасно! – прохрипела она, выгибая спину и прижимаясь к его рту. Она не узнавала собственного голоса, полностью отдаваясь удовольствию приближающегося оргазма.
Одна волна, вторая, третья, четвертая, каждая более сильная, чем предыдущая. Она парила все выше и выше. Ксантия грубо вцепилась в волосы Джейсона, в то время как он замер между ее ног. Прикосновения его языка были столь верными, а удовольствие таким острым! Ее возбуждение достигло максимума, она, трясясь и дергаясь, издала громкий крик и почувствовала, что Джейсон в последний момент вставил пальцы в ее вагину, с тем чтобы позволить ее стенкам сдавить их, когда волна спазмов прокатилась по ее телу. Шум стоял в ушах Джейсона, кровь пульсировала в его члене. Прижимая Ксантию к кушетке, он одним резким движением вошел в нее. Она была уже совсем мокрая и, приподняв слегка таз, дала ему полностью погрузиться в нее, ощущая, как его твердая, как камень, плоть заполнила ее всю. Она извивалась под ним, желая продлить удовольствие и насладиться восхитительным чувством, но ее влагалище было настолько узким, что это было последней каплей переполнявшего его возбуждения, и он обильно кончил.
Он без сил вытянулся на ее теле, прижавшись лицом к ее шее. Когда он наконец смог поднять голову и взглянуть на нее, первое, что он увидел, были ее смеющиеся зеленые глаза и алые губы, скривившиеся в снисходительной улыбке.
– Я бы дала тебе восемь из десяти возможных очков за это представление, – пробормотала она, выбираясь из-под него и поглаживая его спину, опускаясь по всей ее длине к ягодицам. – И поскольку ты такой способный ученик, я думаю, нам надо попробовать опять. А ты как считаешь?
Глава 2
Сквозь портьеры, скрывавшие окно, медленно просачивался утренний свет. Солнечные лучи осторожно скользили по белоснежным стенам спальни, светлому ковру и белой кровати, на которой, укрывшись пуховым одеялом, спала молодая женщина. Тепло утреннего солнца нежно ласкало ее кожу и вспыхивало яркими искрами в распущенных темно-каштановых волосах.
Она глубоко вздохнула и прикрыла глаза рукой, пытаясь отогнать наступающий день. Бесполезно. Она уже проснулась и ясно сознавала, что от жестокой правды никуда не уйдешь: в двуспальной кровати она спала одна. Чарльз ушел навсегда. Ощущение потери угнетало ее, но боли не было.
Сначала ее это встревожило. Она до сих пор не понимала, почему она не испытывает никаких эмоций и откуда взялась внутри ее эта пустота. Хотя, если подумать, ее жизнь в замужестве не изобиловала эмоциями. Она – традиционная жена, красивое приложение к карьере мужа. В то же время, будучи молодым перспективным дизайнером интерьеров, в ту пору она стремилась найти себе покровителя. И Чарльз был для нее скорее отцом, чем мужем. Чарльз Логан оказался именно тем женихом, кандидатура которого была полностью одобрена ее матерью.
– Дорогая, он прекрасный человек! – воскликнула она после того, как Хизер продемонстрировала ей свое обручальное кольцо с бриллиантами и рубинами. – Он красив, у него хорошие манеры, и плюс ко всему он еще и знаменитый архитектор. Ну не правда ли, тебе по-настоящему повезло. Я всегда мечтала о том, чтобы ты вышла замуж за такого человека. Он мне так напоминает твоего отца.
«Именно поэтому он и понравился мне, – подумала Хизер, повернувшись на спину и закинув за голову руки. – Все остальные мои попытки построить какие-либо отношения с мужчинами заканчивались полным крахом. А с тех пор, как я овдовела, вокруг меня кишат одни акулы, так называемые друзья Чарльза, готовые в любую минуту утешить меня. Чтобы скрыться от их назойливого внимания, я уехала в дом моей матери, надеясь найти там покой и тишину. Покой? Тишина? Только не с моей матерью, которая только и делает, что действует мне на нервы своими постоянными заботами». Овдовев очень рано, Хизер оказалась в непривычной для себя ситуации. И ее мать, воспользовавшись растерянностью дочери, взяла все в свои руки и настояла на том, чтобы Хизер пожила некоторое время у нее дома, пока не пройдет боль утраты, которую она не испытывала.
«Я просто бесчувственная стерва», – подумала Хизер.
Все эти выражения соболезнования и сочувственные взгляды порядком ей надоели. Конечно, она всем благодарна за проявленную к ней доброту. О да, ее окружили вниманием и заботой, словно она была инвалидом. Да, ей действительно не хватало Чарльза. Однако если она и испытывала хоть что-то после его смерти, так это чувство облегчения. Хизер вспомнила их брачную ночь, проведенную за городом в чудовищном замке, построенном в псевдоелизаветинском стиле, пример старательно выполненного уродства, на которое не пожалели ни сил, ни денег. Одна из множества похожих как две капли воды друг на друга гостиниц, рассчитанных на нуворишей, у которых больше денег, чем вкуса. Ее дизайнеры с безразличием перепутали разные периоды, что очень обижало начитанную Хизер. Таким образом, новобрачные заняли викторианский свадебный номер с огромной кроватью и позолоченной мебелью, весь увешанный репродукциями, такими же притворными, как и ее замужество. Это не был брак по любви, и они оба знали об этом, хотя в глубине души у нее еще теплились идеалистические мысли. Она была романтической, мечтательной особой, привыкшей жить в мире книг. Она надеялась, что замужество воплотит многие ее мечты в жизнь. Но этого не случилось. Чарльз был здорово пьян, когда лег в постель. Она понимала, что он много выпил, но не думала, что так много. Она пришла после ванной, надушенная, в прозрачной ночной рубашке и белье от Жанет Ригер, волосы ее струились по плечам. Она с нетерпением ждала его, желание и страх боролись в ней.
– Боже! Я, кажется, выпил немножко лишнего, – признался он, повалившись на кровать. – Но не важно. Надо заниматься делом.
Он расстегнул свою шелковую пижаму и, к ее изумлению, начал, стиснув яйца одной рукой, массировать член другой.
Даже сейчас память возбудила ее. А тогда она беспокойно двигалась, опуская свою ночную рубашку и обнажая грудь, лаская себя, причем ее пальцы дрожали при каждом соприкосновении, трогая свои соски, так что они поднялись и стали твердыми. Загадочная и тревожащая боль ощущалась между ног. Она взглянула на член Чарльза. Он оттягивал на нем кожу так, что из складок долгой плоти появлялась округлая головка, которая увеличивалась, краснела и пульсировала. Для нее было очевидным, что он сосредоточился на том, чтобы заставить свой орган увеличиться. Ей хотелось взять его руками, прикоснуться к нему губами, ласкать его, сосать его. Ее соски торчали, ее трепещущая вульва вся истекала соками. Ее голова кружилась от фантастических желаний: ей хотелось, чтобы он тоже сосал ее, чтобы он ласкал ее промежность, которая настойчиво болела, чтобы его пальцы и губы прикасались к соскам. Она хотела ощущать его руки везде, в самых потаенных местах ее тела.
– Чарльз, – выдохнула, почти простонала она и потянулась к нему. Ее руки коснулись кончика его члена, и она почувствовала, как он напряжен и подрагивает.
Не давая ей насладиться этим ощущением и не заботясь о том, чтобы подготовить ее так, как она того хотела, он просто повалил ее на спину, коленями раздвинул ей ноги и, напрягшись, вставил в нее член. Она очень живо запомнила, что было больно. Удовольствие куда-то исчезло, и его место заняла боль, которую она ощущала все время, пока он трудился над ней. Слишком возбужденный манипуляциями со своим инструментом, он кончил почти сразу же и тяжело повалился на нее. И тогда и сейчас она ненавидела его и само воспоминание о нем. Он повернулся на бок и немедленно уснул. И не только уснул, а, довершая обиду, захрапел. Сейчас, как и той ночью в Честере, желание Хизер остыло. Чувство обиды было острым – смешивались разочарование, неудовлетворенное желание, негодование, злость. Так был заложен принцип их совместной жизни.
– Я ни разу не была удовлетворена, – бормотала она, поднимаясь, направляясь в ванную комнату своей спальни и включая душ. – И не думаю, что я смогу быть. Я фригидна. Мужчины говорили мне об этом до моей встречи с Чарльзом, и, наверное, это правда, так как я никогда не испытывала удовольствия от секса с ним, сама с собой, да и ни с кем другим. – Очень этим озабоченная, она искала ответ в книгах, дававших разные советы по пробуждению женской чувственности. Мастурбация была самым излюбленным из них, но каждый раз, когда она пыталась этим заниматься, ей вспоминался строгий голос ее матери, звучавший, когда она были еще ребенком и проявляла повышенный интерес к своим половым органам. Как-то однажды мать застала ее со спущенными трусиками, изучавшую свою меленькую безволосую щель, и сказала: «Не трогай себя там, Хизер. Это плохо. Хорошие девочки никогда не играют с собой».
Маму всегда надо было слушаться, этого строгого, прекрасного, всегда элегантного начальника, который руководил всей семьей, знатока по части эмоционального шантажа.
Хизер закончила принимать душ и медленно оделась. Она остановила свой выбор на кремовом, украшенном кружевами лифчике, трусиках и подходящем поясе. Ее тело ожило под ее пальцами, горячее, игривое животное, которое жаждало, чтобы его укротили. Вывернув чулки, она натянула их. Стоя перед зеркалом, она повернулась и заглянула через плечо, проверяя все ли в порядке. В зеркале отражалась стройная женщина с тонкой талией, округлыми бедрами и твердой попкой, обрамленной кружевными трусиками. Она хотела бы, чтобы рядом был мужчина, который мог бы ее увидеть. Не любой, конечно, мужчина, а один из тех героев из ее любимых книг – галантный и благодарный, который, вместо того чтобы ложиться пьяным, ласкал бы ее, доводя до экстаза, перед тем как ввести свой могучий фаллос. Разглядывая свое отражение, она облизнула губы. Желание в ней становилось все более требовательным, мучая ее так, что она не могла думать ни о чем другом, кроме как о том, каким образом его удовлетворить. Но есть кое-кто, кто сможет помочь ей. И, вспомнив о дневном свидании, назначенном на сегодня, она поспешно завершила свой туалет. Люди воспринимали ее как жену, а впоследствии вдову Чарльза и не представляли себе, какое сильное и страстное желание скрывалось под ее спокойной внешностью. Она выглядела холодной и отстраненной, всегда одетая в превосходно скроенную, обманчиво простую, дорогую одежду.
Это утро не явилось исключением. Сегодня она надела естественных оттенков костюм от Шанель из льна и шелка, чесучовую блузку цвета загара и итальянские теннисные туфли на низком каблуке. Тонкий слой пудры, едва заметная и простая косметика, бежевые тени для век, розовая помада, аккуратная прическа – и она была готова. Никаких украшений, только золотая полоска обручального кольца да пара крошечных бриллиантовых сережек в ушах. Очень скоро она вела машину по безлюдным загородным аллеям, которые выводили к шоссе на Лондон.
Казалось, что ее сердце билось в такт с колесами автомобиля, когда она думала о мужчине, с которым предстояло встретиться. Его звали Андре Бофорт. Они много лет дружили с Чарльзом, хотя занимались совсем разными делами. Андре был каким-то образом связан с кинопромышленностью, Хизер точно не знала каким. Это был темноволосый, утонченный холостяк, всегда безупречно одетый в прекрасно сшитые костюмы, рубашки ручной работы, ботинки от Гуччи. У него всегда были только самые дорогие аксессуары. Примерно одних лет с Чарльзом, он выглядел намного моложе своего возраста, всегда стройный и подтянутый, спасибо спортклубу, который он регулярно посещал. Он обладал острым умом и весьма часто появлялся в поле зрения Хизер, с тех пор как Чарльз погиб в автокатастрофе. Хизер очень ценила его внимание, то, как он ненавязчиво присматривал за ней, всегда оказываясь на месте, когда ей надо было поговорить с ним по телефону. Ей и сейчас требовалось поговорить, но не о Чарльзе. Андре был тем человеком, которому, как она чувствовала, можно довериться. По мере того как она приближалась к Ричмонду и мосту Хаммерсмит, движение, сливаясь с обеих сторон, становилось все более напряженным, а ее храбрость признаться в одной вещи улетучивалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Ванная была богато украшена: бирюзовая исламская плитка, квадратная раковина с позолоченной каймой, золотые краны. Стеклянные полки вдоль одной стены были уставлены флаконами и флягами различных ароматических веществ и масел со всего мира, некоторые из которых стоили не одну сотню фунтов за унцию. Джейсон никогда не видел ничего более экстравагантного и роскошного и едва мог поверить в неправдоподобное счастье, выпавшее ему.
– Я занималась любовью со многими симпатичными парнями, – промурлыкала Ксантия, – но никто из них не был так прекрасен, как ты. Теперь ты должен научиться доставлять мне удовольствие. Урок первый.
Она не переносила мужчин, получавших свое и после этого оставлявших ее неудовлетворенной. Это случалось часто в ее юности, и теперь, когда она стала сильной и обладала властью, она поклялась себе, что это не повторится вновь. Она пересекла ванную комнату и легла лицом вниз на кушетку, расположенную в нише.
– Ты так прекрасна, – сказал Джейсон, стоя над ней. – Что я должен делать?
– Разденься, – приказала она, – затем выбери один из этих кремов на полке и разотри им меня от кончиков пальцев на ногах до затылка.
Он снял ботинки, освободился от джинсов и стянул через голову футболку. Ксантия, лежа на кушетке, осмотрела его глазами эксперта. Он был прекрасен. Его спина, руки, ноги и грудь были покрыты твердыми и гладкими, как камни, мускулами, а кожа безупречно обтекала все это. Ей нравились его высота, зовущая плотность его плоти, его восхитительный член. Он был, вероятно, самым большим из всех, которые ей довелось видеть, а ее познания в области мужских членов были обширными. Ее глаза были на одном уровне с ним, когда Джейсон стоял около массажной кушетки. Он не был обрезан, и это порадовало ее. Она предпочитала мужчин в их природном виде, ей нравилось смотреть, как округлая головка появляется из крайней плоти по мере наполнения кровью. У Джейсона был именно такой, красный и возбужденный. Лишь одна капелька жидкости виднелась на кончике головки.
Но он должен научиться укрощать свое нетерпение и ждать. Она грациозно растянулась на кушетке, жестом указав ему опуститься на колени и начать накладывать крем, потом спросила:
– Тебе доводилось делать массаж?
– Нет. Но ты мне скажешь, что делать, – ответил он. Его голос был низким, он боролся с искушением наброситься на нее, взять ее силой и иметь ее до полного изнеможения. Но она была слишком важной женщиной для этого. – Научи меня, – смиренно добавил он.
* * *
Она так и сделала, и это был восхитительный урок. Она показала ему, как надо наносить крем медленными движениями, идущими от шеи, по плечам, по спине, по бокам, лишь слегка поглаживая выпуклости груди. Только однажды ей пришлось упрекнуть его:
– Не так грубо! Ты же не пятно с ковра оттираешь! – презрительно прошипела она.
– Извини, – пробормотал он, испытывая муки от того, что было невозможно сконцентрироваться, ощущая под своими ладонями ее шелковую кожу, ощущая покалывание в паху, заставлявшее его зверя еще более возбуждаться каждый раз, когда его промежность касалась ее тела во время массажа. Она перевернулась с полузакрытыми глазами, давая ему возможность увидеть всю ее прелесть. Очень скоро его пальцы почувствовали сочную влажность в ее розовых складках и начали массировать их. Он нанес немного крема на ее груди и начал осторожно гладить их, обращая особое внимание на коричневую красоту ее сосков. Ему начинало нравиться вхождение в это настроение, начинало нравиться сладкое чувство ожидания облегчения. Она слабо потянулась и взяла его за член, почувствовав конвульсивные сокращения. Это было слишком для него.
– Сейчас, пожалуйста, – взмолился он, – дай мне войти в тебя!
– Еще нет, – сказала она, – я еще не готова.
Она раздвинула ноги, потом взяла его за руку и положила ее на свой холмик. Джейсон понял, чего она хотела. Он однажды пытался доставлять оральное удовольствие одной из своих подруг, но нельзя сказать, чтобы это было очень успешно. Сладкий запах ее соков ударил ему в голову, ее ногти впились в его волосы, прижимая его голову ближе. Он ласкал языком внутреннюю поверхность ее бедер, а она лежала как бы в трансе: ее кожа была невыносимо чувствительной. Ее захват стал жестче, требовательнее, она направляла его рот туда, где это было ей нужнее всего, вздрагивая от прикосновений его трепещущего языка к ее клитору, пока не установился восхитительный ритм.
Ксантия чувствовала себя сконцентрированной, вся ее власть сосредоточилась в той точке, которой он так умело манипулировал.
«Он естественен, – была ее последняя связная мысль. – Какая находка!»
– Это прекрасно, прекрасно! – прохрипела она, выгибая спину и прижимаясь к его рту. Она не узнавала собственного голоса, полностью отдаваясь удовольствию приближающегося оргазма.
Одна волна, вторая, третья, четвертая, каждая более сильная, чем предыдущая. Она парила все выше и выше. Ксантия грубо вцепилась в волосы Джейсона, в то время как он замер между ее ног. Прикосновения его языка были столь верными, а удовольствие таким острым! Ее возбуждение достигло максимума, она, трясясь и дергаясь, издала громкий крик и почувствовала, что Джейсон в последний момент вставил пальцы в ее вагину, с тем чтобы позволить ее стенкам сдавить их, когда волна спазмов прокатилась по ее телу. Шум стоял в ушах Джейсона, кровь пульсировала в его члене. Прижимая Ксантию к кушетке, он одним резким движением вошел в нее. Она была уже совсем мокрая и, приподняв слегка таз, дала ему полностью погрузиться в нее, ощущая, как его твердая, как камень, плоть заполнила ее всю. Она извивалась под ним, желая продлить удовольствие и насладиться восхитительным чувством, но ее влагалище было настолько узким, что это было последней каплей переполнявшего его возбуждения, и он обильно кончил.
Он без сил вытянулся на ее теле, прижавшись лицом к ее шее. Когда он наконец смог поднять голову и взглянуть на нее, первое, что он увидел, были ее смеющиеся зеленые глаза и алые губы, скривившиеся в снисходительной улыбке.
– Я бы дала тебе восемь из десяти возможных очков за это представление, – пробормотала она, выбираясь из-под него и поглаживая его спину, опускаясь по всей ее длине к ягодицам. – И поскольку ты такой способный ученик, я думаю, нам надо попробовать опять. А ты как считаешь?
Глава 2
Сквозь портьеры, скрывавшие окно, медленно просачивался утренний свет. Солнечные лучи осторожно скользили по белоснежным стенам спальни, светлому ковру и белой кровати, на которой, укрывшись пуховым одеялом, спала молодая женщина. Тепло утреннего солнца нежно ласкало ее кожу и вспыхивало яркими искрами в распущенных темно-каштановых волосах.
Она глубоко вздохнула и прикрыла глаза рукой, пытаясь отогнать наступающий день. Бесполезно. Она уже проснулась и ясно сознавала, что от жестокой правды никуда не уйдешь: в двуспальной кровати она спала одна. Чарльз ушел навсегда. Ощущение потери угнетало ее, но боли не было.
Сначала ее это встревожило. Она до сих пор не понимала, почему она не испытывает никаких эмоций и откуда взялась внутри ее эта пустота. Хотя, если подумать, ее жизнь в замужестве не изобиловала эмоциями. Она – традиционная жена, красивое приложение к карьере мужа. В то же время, будучи молодым перспективным дизайнером интерьеров, в ту пору она стремилась найти себе покровителя. И Чарльз был для нее скорее отцом, чем мужем. Чарльз Логан оказался именно тем женихом, кандидатура которого была полностью одобрена ее матерью.
– Дорогая, он прекрасный человек! – воскликнула она после того, как Хизер продемонстрировала ей свое обручальное кольцо с бриллиантами и рубинами. – Он красив, у него хорошие манеры, и плюс ко всему он еще и знаменитый архитектор. Ну не правда ли, тебе по-настоящему повезло. Я всегда мечтала о том, чтобы ты вышла замуж за такого человека. Он мне так напоминает твоего отца.
«Именно поэтому он и понравился мне, – подумала Хизер, повернувшись на спину и закинув за голову руки. – Все остальные мои попытки построить какие-либо отношения с мужчинами заканчивались полным крахом. А с тех пор, как я овдовела, вокруг меня кишат одни акулы, так называемые друзья Чарльза, готовые в любую минуту утешить меня. Чтобы скрыться от их назойливого внимания, я уехала в дом моей матери, надеясь найти там покой и тишину. Покой? Тишина? Только не с моей матерью, которая только и делает, что действует мне на нервы своими постоянными заботами». Овдовев очень рано, Хизер оказалась в непривычной для себя ситуации. И ее мать, воспользовавшись растерянностью дочери, взяла все в свои руки и настояла на том, чтобы Хизер пожила некоторое время у нее дома, пока не пройдет боль утраты, которую она не испытывала.
«Я просто бесчувственная стерва», – подумала Хизер.
Все эти выражения соболезнования и сочувственные взгляды порядком ей надоели. Конечно, она всем благодарна за проявленную к ней доброту. О да, ее окружили вниманием и заботой, словно она была инвалидом. Да, ей действительно не хватало Чарльза. Однако если она и испытывала хоть что-то после его смерти, так это чувство облегчения. Хизер вспомнила их брачную ночь, проведенную за городом в чудовищном замке, построенном в псевдоелизаветинском стиле, пример старательно выполненного уродства, на которое не пожалели ни сил, ни денег. Одна из множества похожих как две капли воды друг на друга гостиниц, рассчитанных на нуворишей, у которых больше денег, чем вкуса. Ее дизайнеры с безразличием перепутали разные периоды, что очень обижало начитанную Хизер. Таким образом, новобрачные заняли викторианский свадебный номер с огромной кроватью и позолоченной мебелью, весь увешанный репродукциями, такими же притворными, как и ее замужество. Это не был брак по любви, и они оба знали об этом, хотя в глубине души у нее еще теплились идеалистические мысли. Она была романтической, мечтательной особой, привыкшей жить в мире книг. Она надеялась, что замужество воплотит многие ее мечты в жизнь. Но этого не случилось. Чарльз был здорово пьян, когда лег в постель. Она понимала, что он много выпил, но не думала, что так много. Она пришла после ванной, надушенная, в прозрачной ночной рубашке и белье от Жанет Ригер, волосы ее струились по плечам. Она с нетерпением ждала его, желание и страх боролись в ней.
– Боже! Я, кажется, выпил немножко лишнего, – признался он, повалившись на кровать. – Но не важно. Надо заниматься делом.
Он расстегнул свою шелковую пижаму и, к ее изумлению, начал, стиснув яйца одной рукой, массировать член другой.
Даже сейчас память возбудила ее. А тогда она беспокойно двигалась, опуская свою ночную рубашку и обнажая грудь, лаская себя, причем ее пальцы дрожали при каждом соприкосновении, трогая свои соски, так что они поднялись и стали твердыми. Загадочная и тревожащая боль ощущалась между ног. Она взглянула на член Чарльза. Он оттягивал на нем кожу так, что из складок долгой плоти появлялась округлая головка, которая увеличивалась, краснела и пульсировала. Для нее было очевидным, что он сосредоточился на том, чтобы заставить свой орган увеличиться. Ей хотелось взять его руками, прикоснуться к нему губами, ласкать его, сосать его. Ее соски торчали, ее трепещущая вульва вся истекала соками. Ее голова кружилась от фантастических желаний: ей хотелось, чтобы он тоже сосал ее, чтобы он ласкал ее промежность, которая настойчиво болела, чтобы его пальцы и губы прикасались к соскам. Она хотела ощущать его руки везде, в самых потаенных местах ее тела.
– Чарльз, – выдохнула, почти простонала она и потянулась к нему. Ее руки коснулись кончика его члена, и она почувствовала, как он напряжен и подрагивает.
Не давая ей насладиться этим ощущением и не заботясь о том, чтобы подготовить ее так, как она того хотела, он просто повалил ее на спину, коленями раздвинул ей ноги и, напрягшись, вставил в нее член. Она очень живо запомнила, что было больно. Удовольствие куда-то исчезло, и его место заняла боль, которую она ощущала все время, пока он трудился над ней. Слишком возбужденный манипуляциями со своим инструментом, он кончил почти сразу же и тяжело повалился на нее. И тогда и сейчас она ненавидела его и само воспоминание о нем. Он повернулся на бок и немедленно уснул. И не только уснул, а, довершая обиду, захрапел. Сейчас, как и той ночью в Честере, желание Хизер остыло. Чувство обиды было острым – смешивались разочарование, неудовлетворенное желание, негодование, злость. Так был заложен принцип их совместной жизни.
– Я ни разу не была удовлетворена, – бормотала она, поднимаясь, направляясь в ванную комнату своей спальни и включая душ. – И не думаю, что я смогу быть. Я фригидна. Мужчины говорили мне об этом до моей встречи с Чарльзом, и, наверное, это правда, так как я никогда не испытывала удовольствия от секса с ним, сама с собой, да и ни с кем другим. – Очень этим озабоченная, она искала ответ в книгах, дававших разные советы по пробуждению женской чувственности. Мастурбация была самым излюбленным из них, но каждый раз, когда она пыталась этим заниматься, ей вспоминался строгий голос ее матери, звучавший, когда она были еще ребенком и проявляла повышенный интерес к своим половым органам. Как-то однажды мать застала ее со спущенными трусиками, изучавшую свою меленькую безволосую щель, и сказала: «Не трогай себя там, Хизер. Это плохо. Хорошие девочки никогда не играют с собой».
Маму всегда надо было слушаться, этого строгого, прекрасного, всегда элегантного начальника, который руководил всей семьей, знатока по части эмоционального шантажа.
Хизер закончила принимать душ и медленно оделась. Она остановила свой выбор на кремовом, украшенном кружевами лифчике, трусиках и подходящем поясе. Ее тело ожило под ее пальцами, горячее, игривое животное, которое жаждало, чтобы его укротили. Вывернув чулки, она натянула их. Стоя перед зеркалом, она повернулась и заглянула через плечо, проверяя все ли в порядке. В зеркале отражалась стройная женщина с тонкой талией, округлыми бедрами и твердой попкой, обрамленной кружевными трусиками. Она хотела бы, чтобы рядом был мужчина, который мог бы ее увидеть. Не любой, конечно, мужчина, а один из тех героев из ее любимых книг – галантный и благодарный, который, вместо того чтобы ложиться пьяным, ласкал бы ее, доводя до экстаза, перед тем как ввести свой могучий фаллос. Разглядывая свое отражение, она облизнула губы. Желание в ней становилось все более требовательным, мучая ее так, что она не могла думать ни о чем другом, кроме как о том, каким образом его удовлетворить. Но есть кое-кто, кто сможет помочь ей. И, вспомнив о дневном свидании, назначенном на сегодня, она поспешно завершила свой туалет. Люди воспринимали ее как жену, а впоследствии вдову Чарльза и не представляли себе, какое сильное и страстное желание скрывалось под ее спокойной внешностью. Она выглядела холодной и отстраненной, всегда одетая в превосходно скроенную, обманчиво простую, дорогую одежду.
Это утро не явилось исключением. Сегодня она надела естественных оттенков костюм от Шанель из льна и шелка, чесучовую блузку цвета загара и итальянские теннисные туфли на низком каблуке. Тонкий слой пудры, едва заметная и простая косметика, бежевые тени для век, розовая помада, аккуратная прическа – и она была готова. Никаких украшений, только золотая полоска обручального кольца да пара крошечных бриллиантовых сережек в ушах. Очень скоро она вела машину по безлюдным загородным аллеям, которые выводили к шоссе на Лондон.
Казалось, что ее сердце билось в такт с колесами автомобиля, когда она думала о мужчине, с которым предстояло встретиться. Его звали Андре Бофорт. Они много лет дружили с Чарльзом, хотя занимались совсем разными делами. Андре был каким-то образом связан с кинопромышленностью, Хизер точно не знала каким. Это был темноволосый, утонченный холостяк, всегда безупречно одетый в прекрасно сшитые костюмы, рубашки ручной работы, ботинки от Гуччи. У него всегда были только самые дорогие аксессуары. Примерно одних лет с Чарльзом, он выглядел намного моложе своего возраста, всегда стройный и подтянутый, спасибо спортклубу, который он регулярно посещал. Он обладал острым умом и весьма часто появлялся в поле зрения Хизер, с тех пор как Чарльз погиб в автокатастрофе. Хизер очень ценила его внимание, то, как он ненавязчиво присматривал за ней, всегда оказываясь на месте, когда ей надо было поговорить с ним по телефону. Ей и сейчас требовалось поговорить, но не о Чарльзе. Андре был тем человеком, которому, как она чувствовала, можно довериться. По мере того как она приближалась к Ричмонду и мосту Хаммерсмит, движение, сливаясь с обеих сторон, становилось все более напряженным, а ее храбрость признаться в одной вещи улетучивалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21