Он даже не заметил бы их, если бы не занимался джоггингом и хуже знал свое тело. Используемый им во время бега прибор, регистрирующий ритм дыхания, сердцебиение и кровяное давление, показывал стойкое, хотя и незначительное снижение всех трех показателей.
Кроме того, периодически он отмечал непонятное обострение всех чувств. Внезапно шепот начинал казаться криком, тень – вспышкой, запах одеколона или духов становился невыносимым. Ему пришлось полностью отказаться от острой пищи. Сильнее всего изменялись тактильные ощущения. Иногда он мог представить, какой будет поверхность, даже не дотронувшись до нее. А иногда он ощущал прикосновения, которых не было. Например, в данную минуту Роуэн мог бы поклясться, что он чувствует на своей обнаженной груди тепло лунного света.
Он застонал. Неужели он сходит с ума? Нет, это всего лишь перенесенное потрясение. Тяжкое потрясение. Любой занервничает, чуть не утонув, а, чтобы успокоиться, нужно время. Если бы Стюарт, ведущий себя, как личный врач, а не как приятель, позволил бы ему выйти на работу, Роуэну было бы гораздо легче. А так слишком много времени оставалось на размышления. Вот в чем дело. Воспоминания о том, как он покинул свое тело и поплыл по темному туннелю, в конце которого сиял ослепительный свет, были лишь частью галлюцинации, и ничем более.
Он знал, что некоторые из его коллег сказали бы, что он пережил смерть, но сам не верил в подобную чушь. Не существует доказательств подобного опыта. Если ты умер, то это необратимо. Все очень просто. Он присутствовал при кончине некоторых своих пациентов. И не видел в смерти ничего величественного и благородного, а тем более загадочного и сверхъестественного. Люди просто перестают существовать.
Что касается Бога, то Роуэна вполне устраивал атеизм, религия людей практичных, смелых и склонных мыслить логически. Не считая святости, он сам был Богом. Ведь он был потомком многих поколений волшебников-хирургов. Его отец и дед были хирургами. Для них храмом являлась операционная, алтарем – операционный стол. Они своими руками возвращали жизнь людям, и не верили в Бога, появляющегося в потоках неземного сияния.
И все же он, как ни старался, не мог забыть исключительное чувство снизошедшего на него покоя, всепоглощающего, всепроникающего умиротворения.
Прежде, чем ты пересечешь рубеж, ты должен что-то совершить…
Эти слова Роуэн скорее почувствовал, нежели услышал. Они возникли в его мозгу неожиданно, словно в раскаленной пустыне повеяло прохладным ветерком. Что это значит? Роуэну хотелось разобраться в этом странном послании.
Но больше всего ему хотелось вновь обрести то, что было утрачено во время катастрофы. Тогда он потерял самое ценное, чем владел – способность держать происходящее под контролем. А ведь именно эта способность давала ему власть, волю, силы управлять своей непростой жизнью. Главное во время операции – контроль. От него зависит спасение человеческих жизней. Никто не понимал это лучше, чем сам Роуэн. Он умел контролировать свой разум и эмоции, не теряя самообладания в самых сложных ситуациях. Он мог управлять своим телом даже тогда, когда от усталости у него дрожали руки. Стюарт поддразнивал его, убеждая, что он – такой же смертный, как и все остальные, но Роуэн не позволял себе проявить обыкновенную человеческую слабость.
Но в Мехико он проявил себя обыкновенным человеком. На секунду он даже поверил, что, как любой, может умереть.
«Нет, – подумал он со своей обычной самоуверенностью, – даже тогда я не был обычным смертным! Разве смерти не пришлось отказаться от своей добычи!» Но что же все-таки произошло? Почему он не может собраться с мыслями? Что с ним творится? Что за странная сила приводит в смятение все его чувства?
Неожиданно тишину разорвал телефонный звонок. Обостренному восприятию Роуэна он показался хором тысячи колоколов, стремящихся перекричать друг друга. Морщась, Роуэн выругался и взглянул на часы. Черт возьми, он опоздал! Раньше он никогда не опаздывал. Как могло время пройти столь незаметно?
Телефон трижды прозвонил, прежде чем Роуэн схватил трубку.
– Знаю, знаю, – быстро сказал он. – Я опоздал.
На другом конце провода возникло замешательство, затем хрипловатый голос Кей произнес:
– И тебе тоже привет, милый.
Ее голос, одновременно по-девичьи нежный и очень сексуальный, не переставал изумлять Роуэна.
– Извини, – он убрал со лба прядь волос.
– Плохой день? – Нет, – соврал Роуэн.
– Похоже, что все-таки плохой.
– Я просто скучаю. Очень хочется на работу.
– Милый, тебе напомнить, что ты едва не утонул?..
– Не надо. В течение недели все, кому не лень, только и делают, что напоминают, и мне осточертело это выслушивать!
Кей обиженно умолкла. Роуэн был готов откусить себе язык. Первой, кого он увидел, очнувшись, была Кей. Она настолько обрадовалась, что не могла говорить, и, упав рядом с ним, разрыдалась. Он всегда знал, что она любит его – Кей даже не пыталась это скрывать, – но не представлял себе всей силы и глубины этой любви. Помнится, тогда ему пришло в голову, что она заслуживает лучшей доли, нежели жизнь с самодовольным сукиным сыном, чьей основной любовью была и останется медицина.
Роуэн тяжело вздохнул:
– Извини, Кей. День выдался трудный. Да и вся неделя – хуже некуда, черт возьми!
Она всегда относилась к нему с пониманием:
– Если ты никуда не хочешь идти, я позвоню Стюарту…
– Не надо, – фальшиво произнес Роуэн. – Я хочу пойти туда.
Днем Стюарт звонил, чтобы сказать, что он заказал обед в модном ресторане, куда было очень трудно попасть. Ресторан находился в центре города. Стюарт всегда отличался склонностью к скоропалительным решениям. Роуэн не поинтересовался, как Стюарту удалось заказать столик в вышеупомянутом ресторане в субботу вечером. Он просто согласился прийти, несмотря на то, что первым его побуждением было отказаться. Ему никого не хотелось видеть.
– Слушай, звякни Стюарту и предупреди, что я опаздываю. Я заеду за тобой примерно через полчаса. Идет?
Кей замялась:
– Роуэн, ты уверен?
– Разумеется, – ответил он, поднеся трубку к другому уху – голос Кей неожиданно показался ему чересчур громким, хотя Роуэн знал, что она говорит нормально.
– Я в своем черном платье. Тебе это ни о чем не говорит? – произнесла она, и он представил себе ее чуть-чуть надутые губки…
Мысли. Образы. Женщина, одетая в облегающее черное платье, идет к нему, покачивая бедрами, и не сводит с него зеленых, словно морская вода, глаз… Это случилось год назад, на вечеринке, устроенной директором отделения радиологии. Роуэну не хотелось идти, но достойного предлога отказаться не нашлось. Поэтому он пришел, потрепался, как водится, с другими гостями, съел несколько безвкусных бутербродов и выпил пару бокалов хорошего импортного вина. Касаясь губами бокала, он заметил, что эта женщина глаз с него не сводит. Она уставилась на него без всякого стеснения, и Роуэн повел себя так, как повел бы любой нормальный американец – столь же беззастенчиво принялся разглядывать ее.
Игра началась.
В течение часа они следили друг за другом откровенно заинтересованными взглядами, но ни словом не перекинулись. Позднее он узнал, что ее зовут Кей Риган; что она – дочь одного из самых богатых людей штата, сколотивших себе состояние на нефти, что, выйдя замуж в девятнадцать лет, в двадцать она уже была разведена; что теперь, когда ей исполнилось двадцать девять, она работает в своем собственном клубе здоровья и поэтому носит очень короткую стрижку. На любой другой подобная прическа показалась бы мужской, но никак не на этой соблазнительной женщине, которая, наконец, приблизилась к нему.
– Не проводите ли меня домой? – поинтересовалась она.
– Я уж думал, вы и не спросите, – произнес в ответ Роуэн.
– Последний час я только и делала, что пыталась с вами заговорить. Похоже, вы не очень-то стремились ответить.
Он поставил стакан и, взяв под руку Кей, молча вышел. Все так же, не произнося ни слова, усадил ее в свой двухместный спортивный 5000SL. Они помчались сквозь жаркую техасскую ночь. Ветер бил им в лицо, ерошил волосы, а они продолжали свою чувственную игру. Единственное, что было сказано по дороге, – местонахождение дома Кей. Она жила в приятном, но не слишком модном районе. Кей и Роуэн молчали, говорили лишь их взгляды. Не сводя друг с друга глаз, они подошли к двери. Кей открыла дверь своим ключом и впустила его, но, прежде чем она успела протянуть руку к выключателю, Роуэн, захлопнув за собой дверь, прижал к ней Кей и принялся жадно целовать.
То, что произошло потом, ему никогда не забыть. Они не добрались до спальни и занимались любовью прямо в гостиной, даже не раздевшись. Он прижимал ее к твердой деревянной двери. Когда все закончилось – потребовалось совсем немного времени, ибо оба были распалены сильнее, нежели полуденное солнце среди лета, – черное платье было задрано до пояса и измято, а в руке Кей был по-прежнему зажат ключ от квартиры. Они оба расхохотались. Так и познакомились.
Позже, когда был выпит кофе, она призналась, что никогда прежде не позволяла себе ничего подобного. Несмотря на то, что это казалось наивным, он поверил. Эти светло-зеленые глаза не лгали. Она увидела его, захотела и пошла вслед за ним. Он понимал и одобрял подобную откровенность.
Когда розовое, словно устрица, солнце показалось на небосклоне, Кей с той же прямотой спросила:
– Ты женат?
– Да, – ответил он. Роуэна поразило, что на ее лице при этом известии ничего не отразилось. Она была готова отнестись к проведенной ночи без сомнительных сожалений. Он восхитился ею и добавил: – Моя жена – медицина. – На сей раз, в глазах Кей он прочел облегчение.
Она пожала обнаженными плечами. Разговор происходил уже в постели, черное платье было забыто на стуле.
– С такой соперницей я готова потягаться, – произнесла Кей. – Спорим на что угодно, доктор Джейкоб, что еще до конца года вы будете женаты… на мне?
Встретив решительный взгляд зеленых глаз, Роуэн предпочел не спорить. Как выяснилось, он все равно проиграл бы. Безукоризненный бриллиант в два карата на пальце Кей и свадьба, назначенная на конец июня, служили тому доказательством.
– Роуэн?
Когда он осмеливался быть честным сам с собой, Роуэн понимал, что его отношение к этому браку, мягко говоря, является неоднозначным. Он не лгал, заявляя, что женат на своей работе, и знал, что, несмотря на все его старания, он только получает, а жертвовать всегда приходится Кей.
– Роуэн?
Он знал, что это нечестно по отношению к ней. Иногда Кей даже жаловалась, что его профессиональное равнодушие и хладнокровие хирурга влияют на его личную жизнь. Создается впечатление, что он всегда погружен в себя.
– Милый, ты еще здесь?
Ее голос прервал поток его мыслей, и Роуэн с удивлением обнаружил, что все еще держит в руке телефонную трубку. Подобная задумчивость, так не вяжущаяся с обычной ясностью мысли, встревожила его.
– Да, да, – отозвался он.
– Тебе это о чем-нибудь говорит?
– Что?
– Черное платье. Дорогой, ты уверен, что с тобой все будет в порядке?
Черное платье. Теперь он вспомнил. И, как всегда, воспоминания возбудили его.
– Все хорошо, – сообщил он и добавил: – кстати, о платье: мне в голову пришли кое-какие мыслишки…
– Вот и хорошо, – призывно промолвила Кей.
Когда Роуэн повесил трубку, ее сексуальный голос все еще звучал у него в ушах. Он решил, что был просто выдающимся дураком. Хорошая ночь любви – а Кей в постели превосходна – как раз то, что нужно, чтобы удачно закончить эту отвратительную неделю. Ему бы радоваться, а не ныть. Он мог умереть, черт возьми, но остался в живых. Благодаря друзьям он все еще жив. Все в порядке, если не считать эмоциональной травмы. С этим согласится любой психиатр. Кроме того, в понедельник утром он отправится на работу в больницу, и жизнь снова войдет в колею. К понедельнику он станет прежним.
Правда?
Вот именно, мать вашу!
Меньше чем через полчаса Роуэн, одетый в темно-синие брюки и подходящий по цвету жакет, вышел из дому. Сегодня он чувствовал себя прекрасно и предпочел выбросить из головы тот факт, что ему пришлось перебрать кучу рубашек, прежде чем выбрать ту, которая не раздражала ставшую чрезмерно чувствительной кожу. Кроме того, он не воспользовался дорогим одеколоном, стоявшим на ночном столике, и не обратил внимания, что винно-красные обои кажутся невыносимо, кричаще-яркими…
ГЛАВА ВТОРАЯ
Роуэн как-то слышал, что надо быть благодарным судьбе за малые милости… Он никогда в полной мере не разделял этого утверждения, но теперь, по дороге в ресторан, проникся им. Если бы не машина, он бы не выдержал. Запах духов Кей невыносимо ранил его обострившиеся чувства.
Точно так же Роуэна раздражали ее постоянные прикосновения. Он ненавидел себя за подобные мысли, но ничего не мог поделать: непрерывное поглаживание и ласки стали ему отвратительны. Роуэн был сам себе противен, тем более что прекрасно понимал причину ее навязчивости – с момента трагедии Кей надо было постоянно касаться его, чтобы убедиться, что он действительно здесь, и в самом деле жив. Это было так естественно и по-человечески понятно. Даже лестно. И приводило Роуэна в замешательство: ну почему, почему он не может ответить тем же?
Роуэн понимал: причина в том, что с момента катастрофы он сильно изменился. Причина этих изменений оставалась неясной, но теперь прикосновения Кей, так же, как и ее духи, казались тяжелыми, удушающими, заставляли его чувствовать себя… Роуэн не мог до конца разобраться в своих ощущениях. Пожалуй, он чувствовал себя одиноким. Прикосновения Кей заставляли его остро ощутить свое одиночество, и ему чудилось, что какая-то его часть отсутствует, а ее действия, вместо того, чтобы умиротворить его, восполнить недостающее, лишь усиливали эту щемящую пустоту. Ранее Роуэну не приходилось испытывать ничего подобного.
Напротив, он всегда был доволен собой и не нуждался ни в ком и ни в чем. Например, когда после их помолвки, состоявшейся полгода назад, Кей хотела переехать к нему, Роуэн отказался, напомнив ей, что у него ненормированный рабочий день. Тогда Кей поинтересовалась, будет ли этот день нормированным после женитьбы, на что он ответил: «Нет, наверно, нет…» Список всевозможных «но» все рос и рос, пока Кей не обиделась, а Роуэн не пришел в бешенство. Злился он не на Кей, а на себя. Почему ему так необходимо сохранить свою независимость? Разве его убудет, если он станет более открытым? Но даже когда Кей дала ему ключ от своей квартиры, он не смог ответить ей тем же. Несмотря на то, что ее это очень задело, она не произнесла ни слова. Роуэн же лишний раз подивился, что заставляет его так сильно цепляться за свое одиночество.
После катастрофы эта больная тема вновь всплыла на поверхность. На следующий же день после возвращения из Косумеля Кей снова завела речь о том, чтобы переехать к нему. В конце концов, до свадьбы осталось лишь несколько недель. Кроме того, сейчас ему не стоит оставаться одному… По правде говоря, оставаться одна не могла именно Кей, но Роуэн не стал говорить ей об этом. Вместо этого он заверил ее, что прекрасно чувствует себя, и что, если уж эту неделю ему придется провести без работы, он намеревается почитать медицинские журналы, на которые у него вечно не хватало времени. Ей будет скучно. Честное слово. Кроме того, добавил Роуэн, стремясь свести все к шутке, он не может рисковать, позволив ей еще до свадьбы обнаружить, какой он плохой сосед…
Кей не успокоилась.
Но и Роуэн не сдался.
Кей приходилось изобретать все новые предлоги, чтобы прикоснуться к нему, а Роуэну ничего не оставалось, как терпеть это. Ясно, что он негодяй, но ведь не настолько же…
– Роуэн, ты меня даже не слушаешь. Он повернулся к ней и соврал:
– Конечно, слушаю.
– Ну и что я сказала? – с вызовом спросила она.
Роуэн понятия не имел. Даже под дулом пистолета он не смог бы ничего сказать.
– Что на свадьбе будет шоколадный торт, – нашелся он.
– Это было пять минут назад. В каких облаках ты витал, Роуэн?
Этого он тоже не знал. Его мысли витали где-то далеко, а где – он и сам не понимал.
– Я сказала, – восторженно повторила Кей, считая, что предмет беседы был слишком важен, чтобы по-детски препираться из-за невнимательности Роуэна, – что я нашла великолепное черное неглиже. По-моему, в данных обстоятельствах черный – самый подходящий цвет для медового месяца. Как ты считаешь?
Он почувствовал, что ее рука, лежавшая на его бедре, провокационно сжалась. Через секунду он понял, что она заскользила по направлению к паху. Раньше Роуэн только приветствовал бы подобную вольность, но теперь он нежно взял руку Кей в свою. Это удивило его. Она же сочла этот жест согласием на черное неглиже, не заметив, по-видимому, что ее эротические поползновения остались без ответа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Кроме того, периодически он отмечал непонятное обострение всех чувств. Внезапно шепот начинал казаться криком, тень – вспышкой, запах одеколона или духов становился невыносимым. Ему пришлось полностью отказаться от острой пищи. Сильнее всего изменялись тактильные ощущения. Иногда он мог представить, какой будет поверхность, даже не дотронувшись до нее. А иногда он ощущал прикосновения, которых не было. Например, в данную минуту Роуэн мог бы поклясться, что он чувствует на своей обнаженной груди тепло лунного света.
Он застонал. Неужели он сходит с ума? Нет, это всего лишь перенесенное потрясение. Тяжкое потрясение. Любой занервничает, чуть не утонув, а, чтобы успокоиться, нужно время. Если бы Стюарт, ведущий себя, как личный врач, а не как приятель, позволил бы ему выйти на работу, Роуэну было бы гораздо легче. А так слишком много времени оставалось на размышления. Вот в чем дело. Воспоминания о том, как он покинул свое тело и поплыл по темному туннелю, в конце которого сиял ослепительный свет, были лишь частью галлюцинации, и ничем более.
Он знал, что некоторые из его коллег сказали бы, что он пережил смерть, но сам не верил в подобную чушь. Не существует доказательств подобного опыта. Если ты умер, то это необратимо. Все очень просто. Он присутствовал при кончине некоторых своих пациентов. И не видел в смерти ничего величественного и благородного, а тем более загадочного и сверхъестественного. Люди просто перестают существовать.
Что касается Бога, то Роуэна вполне устраивал атеизм, религия людей практичных, смелых и склонных мыслить логически. Не считая святости, он сам был Богом. Ведь он был потомком многих поколений волшебников-хирургов. Его отец и дед были хирургами. Для них храмом являлась операционная, алтарем – операционный стол. Они своими руками возвращали жизнь людям, и не верили в Бога, появляющегося в потоках неземного сияния.
И все же он, как ни старался, не мог забыть исключительное чувство снизошедшего на него покоя, всепоглощающего, всепроникающего умиротворения.
Прежде, чем ты пересечешь рубеж, ты должен что-то совершить…
Эти слова Роуэн скорее почувствовал, нежели услышал. Они возникли в его мозгу неожиданно, словно в раскаленной пустыне повеяло прохладным ветерком. Что это значит? Роуэну хотелось разобраться в этом странном послании.
Но больше всего ему хотелось вновь обрести то, что было утрачено во время катастрофы. Тогда он потерял самое ценное, чем владел – способность держать происходящее под контролем. А ведь именно эта способность давала ему власть, волю, силы управлять своей непростой жизнью. Главное во время операции – контроль. От него зависит спасение человеческих жизней. Никто не понимал это лучше, чем сам Роуэн. Он умел контролировать свой разум и эмоции, не теряя самообладания в самых сложных ситуациях. Он мог управлять своим телом даже тогда, когда от усталости у него дрожали руки. Стюарт поддразнивал его, убеждая, что он – такой же смертный, как и все остальные, но Роуэн не позволял себе проявить обыкновенную человеческую слабость.
Но в Мехико он проявил себя обыкновенным человеком. На секунду он даже поверил, что, как любой, может умереть.
«Нет, – подумал он со своей обычной самоуверенностью, – даже тогда я не был обычным смертным! Разве смерти не пришлось отказаться от своей добычи!» Но что же все-таки произошло? Почему он не может собраться с мыслями? Что с ним творится? Что за странная сила приводит в смятение все его чувства?
Неожиданно тишину разорвал телефонный звонок. Обостренному восприятию Роуэна он показался хором тысячи колоколов, стремящихся перекричать друг друга. Морщась, Роуэн выругался и взглянул на часы. Черт возьми, он опоздал! Раньше он никогда не опаздывал. Как могло время пройти столь незаметно?
Телефон трижды прозвонил, прежде чем Роуэн схватил трубку.
– Знаю, знаю, – быстро сказал он. – Я опоздал.
На другом конце провода возникло замешательство, затем хрипловатый голос Кей произнес:
– И тебе тоже привет, милый.
Ее голос, одновременно по-девичьи нежный и очень сексуальный, не переставал изумлять Роуэна.
– Извини, – он убрал со лба прядь волос.
– Плохой день? – Нет, – соврал Роуэн.
– Похоже, что все-таки плохой.
– Я просто скучаю. Очень хочется на работу.
– Милый, тебе напомнить, что ты едва не утонул?..
– Не надо. В течение недели все, кому не лень, только и делают, что напоминают, и мне осточертело это выслушивать!
Кей обиженно умолкла. Роуэн был готов откусить себе язык. Первой, кого он увидел, очнувшись, была Кей. Она настолько обрадовалась, что не могла говорить, и, упав рядом с ним, разрыдалась. Он всегда знал, что она любит его – Кей даже не пыталась это скрывать, – но не представлял себе всей силы и глубины этой любви. Помнится, тогда ему пришло в голову, что она заслуживает лучшей доли, нежели жизнь с самодовольным сукиным сыном, чьей основной любовью была и останется медицина.
Роуэн тяжело вздохнул:
– Извини, Кей. День выдался трудный. Да и вся неделя – хуже некуда, черт возьми!
Она всегда относилась к нему с пониманием:
– Если ты никуда не хочешь идти, я позвоню Стюарту…
– Не надо, – фальшиво произнес Роуэн. – Я хочу пойти туда.
Днем Стюарт звонил, чтобы сказать, что он заказал обед в модном ресторане, куда было очень трудно попасть. Ресторан находился в центре города. Стюарт всегда отличался склонностью к скоропалительным решениям. Роуэн не поинтересовался, как Стюарту удалось заказать столик в вышеупомянутом ресторане в субботу вечером. Он просто согласился прийти, несмотря на то, что первым его побуждением было отказаться. Ему никого не хотелось видеть.
– Слушай, звякни Стюарту и предупреди, что я опаздываю. Я заеду за тобой примерно через полчаса. Идет?
Кей замялась:
– Роуэн, ты уверен?
– Разумеется, – ответил он, поднеся трубку к другому уху – голос Кей неожиданно показался ему чересчур громким, хотя Роуэн знал, что она говорит нормально.
– Я в своем черном платье. Тебе это ни о чем не говорит? – произнесла она, и он представил себе ее чуть-чуть надутые губки…
Мысли. Образы. Женщина, одетая в облегающее черное платье, идет к нему, покачивая бедрами, и не сводит с него зеленых, словно морская вода, глаз… Это случилось год назад, на вечеринке, устроенной директором отделения радиологии. Роуэну не хотелось идти, но достойного предлога отказаться не нашлось. Поэтому он пришел, потрепался, как водится, с другими гостями, съел несколько безвкусных бутербродов и выпил пару бокалов хорошего импортного вина. Касаясь губами бокала, он заметил, что эта женщина глаз с него не сводит. Она уставилась на него без всякого стеснения, и Роуэн повел себя так, как повел бы любой нормальный американец – столь же беззастенчиво принялся разглядывать ее.
Игра началась.
В течение часа они следили друг за другом откровенно заинтересованными взглядами, но ни словом не перекинулись. Позднее он узнал, что ее зовут Кей Риган; что она – дочь одного из самых богатых людей штата, сколотивших себе состояние на нефти, что, выйдя замуж в девятнадцать лет, в двадцать она уже была разведена; что теперь, когда ей исполнилось двадцать девять, она работает в своем собственном клубе здоровья и поэтому носит очень короткую стрижку. На любой другой подобная прическа показалась бы мужской, но никак не на этой соблазнительной женщине, которая, наконец, приблизилась к нему.
– Не проводите ли меня домой? – поинтересовалась она.
– Я уж думал, вы и не спросите, – произнес в ответ Роуэн.
– Последний час я только и делала, что пыталась с вами заговорить. Похоже, вы не очень-то стремились ответить.
Он поставил стакан и, взяв под руку Кей, молча вышел. Все так же, не произнося ни слова, усадил ее в свой двухместный спортивный 5000SL. Они помчались сквозь жаркую техасскую ночь. Ветер бил им в лицо, ерошил волосы, а они продолжали свою чувственную игру. Единственное, что было сказано по дороге, – местонахождение дома Кей. Она жила в приятном, но не слишком модном районе. Кей и Роуэн молчали, говорили лишь их взгляды. Не сводя друг с друга глаз, они подошли к двери. Кей открыла дверь своим ключом и впустила его, но, прежде чем она успела протянуть руку к выключателю, Роуэн, захлопнув за собой дверь, прижал к ней Кей и принялся жадно целовать.
То, что произошло потом, ему никогда не забыть. Они не добрались до спальни и занимались любовью прямо в гостиной, даже не раздевшись. Он прижимал ее к твердой деревянной двери. Когда все закончилось – потребовалось совсем немного времени, ибо оба были распалены сильнее, нежели полуденное солнце среди лета, – черное платье было задрано до пояса и измято, а в руке Кей был по-прежнему зажат ключ от квартиры. Они оба расхохотались. Так и познакомились.
Позже, когда был выпит кофе, она призналась, что никогда прежде не позволяла себе ничего подобного. Несмотря на то, что это казалось наивным, он поверил. Эти светло-зеленые глаза не лгали. Она увидела его, захотела и пошла вслед за ним. Он понимал и одобрял подобную откровенность.
Когда розовое, словно устрица, солнце показалось на небосклоне, Кей с той же прямотой спросила:
– Ты женат?
– Да, – ответил он. Роуэна поразило, что на ее лице при этом известии ничего не отразилось. Она была готова отнестись к проведенной ночи без сомнительных сожалений. Он восхитился ею и добавил: – Моя жена – медицина. – На сей раз, в глазах Кей он прочел облегчение.
Она пожала обнаженными плечами. Разговор происходил уже в постели, черное платье было забыто на стуле.
– С такой соперницей я готова потягаться, – произнесла Кей. – Спорим на что угодно, доктор Джейкоб, что еще до конца года вы будете женаты… на мне?
Встретив решительный взгляд зеленых глаз, Роуэн предпочел не спорить. Как выяснилось, он все равно проиграл бы. Безукоризненный бриллиант в два карата на пальце Кей и свадьба, назначенная на конец июня, служили тому доказательством.
– Роуэн?
Когда он осмеливался быть честным сам с собой, Роуэн понимал, что его отношение к этому браку, мягко говоря, является неоднозначным. Он не лгал, заявляя, что женат на своей работе, и знал, что, несмотря на все его старания, он только получает, а жертвовать всегда приходится Кей.
– Роуэн?
Он знал, что это нечестно по отношению к ней. Иногда Кей даже жаловалась, что его профессиональное равнодушие и хладнокровие хирурга влияют на его личную жизнь. Создается впечатление, что он всегда погружен в себя.
– Милый, ты еще здесь?
Ее голос прервал поток его мыслей, и Роуэн с удивлением обнаружил, что все еще держит в руке телефонную трубку. Подобная задумчивость, так не вяжущаяся с обычной ясностью мысли, встревожила его.
– Да, да, – отозвался он.
– Тебе это о чем-нибудь говорит?
– Что?
– Черное платье. Дорогой, ты уверен, что с тобой все будет в порядке?
Черное платье. Теперь он вспомнил. И, как всегда, воспоминания возбудили его.
– Все хорошо, – сообщил он и добавил: – кстати, о платье: мне в голову пришли кое-какие мыслишки…
– Вот и хорошо, – призывно промолвила Кей.
Когда Роуэн повесил трубку, ее сексуальный голос все еще звучал у него в ушах. Он решил, что был просто выдающимся дураком. Хорошая ночь любви – а Кей в постели превосходна – как раз то, что нужно, чтобы удачно закончить эту отвратительную неделю. Ему бы радоваться, а не ныть. Он мог умереть, черт возьми, но остался в живых. Благодаря друзьям он все еще жив. Все в порядке, если не считать эмоциональной травмы. С этим согласится любой психиатр. Кроме того, в понедельник утром он отправится на работу в больницу, и жизнь снова войдет в колею. К понедельнику он станет прежним.
Правда?
Вот именно, мать вашу!
Меньше чем через полчаса Роуэн, одетый в темно-синие брюки и подходящий по цвету жакет, вышел из дому. Сегодня он чувствовал себя прекрасно и предпочел выбросить из головы тот факт, что ему пришлось перебрать кучу рубашек, прежде чем выбрать ту, которая не раздражала ставшую чрезмерно чувствительной кожу. Кроме того, он не воспользовался дорогим одеколоном, стоявшим на ночном столике, и не обратил внимания, что винно-красные обои кажутся невыносимо, кричаще-яркими…
ГЛАВА ВТОРАЯ
Роуэн как-то слышал, что надо быть благодарным судьбе за малые милости… Он никогда в полной мере не разделял этого утверждения, но теперь, по дороге в ресторан, проникся им. Если бы не машина, он бы не выдержал. Запах духов Кей невыносимо ранил его обострившиеся чувства.
Точно так же Роуэна раздражали ее постоянные прикосновения. Он ненавидел себя за подобные мысли, но ничего не мог поделать: непрерывное поглаживание и ласки стали ему отвратительны. Роуэн был сам себе противен, тем более что прекрасно понимал причину ее навязчивости – с момента трагедии Кей надо было постоянно касаться его, чтобы убедиться, что он действительно здесь, и в самом деле жив. Это было так естественно и по-человечески понятно. Даже лестно. И приводило Роуэна в замешательство: ну почему, почему он не может ответить тем же?
Роуэн понимал: причина в том, что с момента катастрофы он сильно изменился. Причина этих изменений оставалась неясной, но теперь прикосновения Кей, так же, как и ее духи, казались тяжелыми, удушающими, заставляли его чувствовать себя… Роуэн не мог до конца разобраться в своих ощущениях. Пожалуй, он чувствовал себя одиноким. Прикосновения Кей заставляли его остро ощутить свое одиночество, и ему чудилось, что какая-то его часть отсутствует, а ее действия, вместо того, чтобы умиротворить его, восполнить недостающее, лишь усиливали эту щемящую пустоту. Ранее Роуэну не приходилось испытывать ничего подобного.
Напротив, он всегда был доволен собой и не нуждался ни в ком и ни в чем. Например, когда после их помолвки, состоявшейся полгода назад, Кей хотела переехать к нему, Роуэн отказался, напомнив ей, что у него ненормированный рабочий день. Тогда Кей поинтересовалась, будет ли этот день нормированным после женитьбы, на что он ответил: «Нет, наверно, нет…» Список всевозможных «но» все рос и рос, пока Кей не обиделась, а Роуэн не пришел в бешенство. Злился он не на Кей, а на себя. Почему ему так необходимо сохранить свою независимость? Разве его убудет, если он станет более открытым? Но даже когда Кей дала ему ключ от своей квартиры, он не смог ответить ей тем же. Несмотря на то, что ее это очень задело, она не произнесла ни слова. Роуэн же лишний раз подивился, что заставляет его так сильно цепляться за свое одиночество.
После катастрофы эта больная тема вновь всплыла на поверхность. На следующий же день после возвращения из Косумеля Кей снова завела речь о том, чтобы переехать к нему. В конце концов, до свадьбы осталось лишь несколько недель. Кроме того, сейчас ему не стоит оставаться одному… По правде говоря, оставаться одна не могла именно Кей, но Роуэн не стал говорить ей об этом. Вместо этого он заверил ее, что прекрасно чувствует себя, и что, если уж эту неделю ему придется провести без работы, он намеревается почитать медицинские журналы, на которые у него вечно не хватало времени. Ей будет скучно. Честное слово. Кроме того, добавил Роуэн, стремясь свести все к шутке, он не может рисковать, позволив ей еще до свадьбы обнаружить, какой он плохой сосед…
Кей не успокоилась.
Но и Роуэн не сдался.
Кей приходилось изобретать все новые предлоги, чтобы прикоснуться к нему, а Роуэну ничего не оставалось, как терпеть это. Ясно, что он негодяй, но ведь не настолько же…
– Роуэн, ты меня даже не слушаешь. Он повернулся к ней и соврал:
– Конечно, слушаю.
– Ну и что я сказала? – с вызовом спросила она.
Роуэн понятия не имел. Даже под дулом пистолета он не смог бы ничего сказать.
– Что на свадьбе будет шоколадный торт, – нашелся он.
– Это было пять минут назад. В каких облаках ты витал, Роуэн?
Этого он тоже не знал. Его мысли витали где-то далеко, а где – он и сам не понимал.
– Я сказала, – восторженно повторила Кей, считая, что предмет беседы был слишком важен, чтобы по-детски препираться из-за невнимательности Роуэна, – что я нашла великолепное черное неглиже. По-моему, в данных обстоятельствах черный – самый подходящий цвет для медового месяца. Как ты считаешь?
Он почувствовал, что ее рука, лежавшая на его бедре, провокационно сжалась. Через секунду он понял, что она заскользила по направлению к паху. Раньше Роуэн только приветствовал бы подобную вольность, но теперь он нежно взял руку Кей в свою. Это удивило его. Она же сочла этот жест согласием на черное неглиже, не заметив, по-видимому, что ее эротические поползновения остались без ответа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34