Другое дело - директор. Сойти с ума, заманить на остров кучу народа, понаписать идиотских стихов...
- Стихов? Каких еще стихов?
- Вы разве не читали? Ну, неважно. У меня есть факты, - О'Шипки взял Ахилла за кушак и притянул к себе. - Я кое-что видел.
И он, подавшись к скульптурному уху Ахилла, зашептал какие-то новости.
- Не может быть, - пробормотал, наконец, Ахилл.
- И тем не менее, я видел сам, - с победной улыбкой кивнул О'Шипки.
Директор уже что-то почувствовал в своем углу, и, видя тревожные, обращенные в его сторону взгляды О'Шипки, Ахилла и даже Пирогова, не выдержал. Его нервы лопнули:
- Вы напрасно закрепляете победоносный гештальт, - закричал он, имея в виду О'Шипки. - Чему вы радуетесь, осел? Если бы вы знали!
- Чего же я, по-вашему, не знаю, господин Ядрошников? - мягко спросил О'Шипки. - Продолжайте, раз начали.
- Поздно, поздно!
Директор воздел руки и чуть ли не бегом покинул скорбную комнату.
- Догнать его? - быстро спросил Ахилл.
- Пустое, бросьте. К чему? Он сделал свое дело. Все, что нам нужно - не поддаваться панике и постараться его упредить. Обещайте мне, Ахилл, что если вам с Пироговым придет в голову какая-нибудь идея, то вы непременно поделитесь со мной. И если что-нибудь узнаете - тоже. Мы обречены объединиться, я вам доверился и жду от вас того же. По рукам?
- По рукам, - с жаром согласился Ахилл, пожимая ему руку. Казалось, будто новость, которую прошептал ему О'Шипки, сняла с него тяжкий груз. Он был счастлив приобрести союзника, пускай и ненадежного, подозрительного, поскольку от Аромата, несмотря на блестящий эндшпиль, толку было немного.
Глава двадцатая,
в которой Ахилл делает ход
Немного толку было и в пустопорожних разговорах, а потому решили перейти к действиям. Выбор здесь был небогат, и последние свелись к тому, что морозильная камера пополнилась новыми постояльцами. После этого вымыли руки и разбрелись по номерам. Утренние события напрочь отбили охоту к занятиям. Ядрошников, хотя он успел отчасти прийти в себя, не настаивал и больше молчал, ежась под колючими взглядами мужчин. Пирогов - сообразив, вероятно, что дело шло о шахматах, в исчезновении которых предположительно участвовал директор - смотрелся из троих самым лютым и глухо урчал всякий раз, когда проходил мимо Ядрошникова, и даже нарочно задевал его то локтем, то плечом; директор терпел.
Когда пробило четыре, Анита, пересиливая себя и сокрушаясь о Мамми, собрала на стол, но старалась зря, обед не состоялся. Обитатели замка дружно занедужили и отказались есть, вполне правдоподобно сославшись на отсутствие аппетита. Гнетущая тишина, которая воцарилась в Центре, стала невыносимой, и директор пошел на волевое решение. Он отправился в рубку, включил внутреннюю трансляцию, и замок наполнила музыка. К репертуару Ядрошников подошел со знанием дела, и в галереях гремели произведения почти что траурные, но с некоторым проблеском надежды и оптимизма, лишний раз напоминая жильцам о задачах и целях Центра. Чем ближе был вечер, тем радостнее делалась музыка; классические трубы и скрипки сменились холодным джазом, а после - робкими, но уже достаточно бодрыми композициями в стиле рок.
К ужину директор совершенно оправился и, когда О'Шипки, у которого тоже засосало в животе, спустился в обеденную залу, тот сидел в одиночестве во главе стола, окруженный тяжелыми супницами и толстыми свечами. Он отказался от шведских вывертов и важно восседал, похожий на солидного хозяина родового поместья. Анита отделилась от теней и предложила вошедшему стул с высокой спинкой. О'Шипки сел, заложил салфетку, взял вилку и нож.
- Отведайте раков, - пригласил директор, приподнимая крышку и нюхая пар. - Простите за осла.
- Давно простил, - отозвался О'Шипки, накладывая себе полную тарелку раков. - Ведь я расту, - добавил он не без сарказма.
Ядрошников всосался в красное мясо и смерил О'Шипки оценивающим взглядом.
- Да, мальчик мой, вы возмужали, - неожиданно согласился он. - Ешьте, не стесняйтесь, вам нужен белок. Анита! - позвал он елейным голосом. Вольно же вам бегать да прислуживать - садитесь с нами, покушайте, вам тоже нужен белок. Белок - это Слово, - директор вытер губы и отпил из фужера.
Анита присела напротив О'Шипки и положила себе крохотный кусочек клешни. Ядрошников даже не шевельнулся.
- Я против церемоний, - объяснил он агенту, заметив непонимание. - Я уже стар, чтобы ухаживать за молоденькими женщинами. Если хотите, пересаживайтесь на мое место и берите дело в свои руки.
- Мне ничего не нужно, - чуть слышно сказала Анита.
- Разумеется, - директор сосредоточенно пошарил вилкой в очередной посудине, вылавливая нежинский огурчик. - Кроме белка. В нем - главная сила, генетическая информация, Слово. А мы с вами - набор этих Слов.
- Надо ли понимать вас так, что начался урок? - осведомился О'Шипки, отправляя полрака в рот. - Или вы просто настроены пофилософствовать за пищей?
- Понимайте, как угодно. Я думаю, что "застольная беседа" подойдет больше. Да и какой тут урок, ведь я вас ничему не учу, а просто изрекаю банальные истины. Одна из которых, повторяю, в том, что все мы - Набор Слов, которые в различных комбинациях произносятся одним и тем же неустановленным лицом, миллионы и миллиарды лет. Они рассыпаются, собираются, оформляясь в так называемый молекулярный код, потом рассыпаются снова. О'Шипки, О'Пивки, О'Бъедки, О'Нучи, О'Шметки, О'Грехи, О'Статки, О'Пилки - простите, я для красного Словца, а не в О'Биду. Таинственный болтун ведет бесконечную беседу с самим собой. Я есмь Слово, говорит он. И повторяем за ним: я есмь Слово. Кстати сказать, о словах - прочтите вот это.
Он протянул О'Шипки тетрадный листок.
- Что это? - тот отложил вилку и переглянулся с Анитой, которая, чуя новую беду, затаила дыхание.
- Читайте, читайте! - Ядрошников хрустнул огурцом. - А вы, Анита, слушайте музыку. Между прочим, это песни вашего мира. "Красная Десница" маэстро Кейва - какое зловещее звучание, не правда ли? Под стать нашему случаю.
О'Шипки тем временем прочел записку про себя и повторил вслух:
- "Ваши шахматы - в бойлерной". Что это значит?
- Обратите внимание на буквы, - посоветовал директор, отбивая пальцами такт. - Тот же почерк, что и в цыдулках, пришпиленных к близнецам.
- Где вы это взяли?
- В номере господина Ахилла, - оскалился Ядрошников. - Я пришел к нему, чтобы позвать на ужин. Я пожалел Аниту и не хотел, чтобы она без нужды бродила по замку. Господина Ахилла в номере не было, а на полу валялась эта записка. Я думаю, что нет надобности отдельно говорить, что господина Пирогова тоже не оказалось в номере.
О'Шипки помолчал.
- Что же, по-вашему, это должно означать?
- По-моему? - директор изобразил преувеличенную обиду. - Мое дело сторона... Я думаю, что "по-вашему", мистер О'Шипки. Или, - он дернул складками в сторону Аниты, - по-ейному, - сказав это слово, Ядрошников дурашливо скривился. - Буквы похожи на женские. Мне ли не разобраться в почерке!
- Я ничего не писала! - вспылила Анита, швырнула салфетку на стол и встала. - Ужасный день! Он никогда не кончится... Мамми, близнецы... (Бедные, бедные! - машинально пробормотал О'Шипки) теперь, я чувствую, новое горе! Я этого не выдержу...
- Ты бы, Анита, шла к себе в номер, - предложил О'Шипки, наваливаясь на стол и сосредоточенно изучая этикетку на бутыли с мадерой. - Запрись и никуда не выходи. А мы с господином директором во всем разберемся и тебе расскажем.
- Я боюсь! - Анита вздрогнула. - Как же можно? Одна, в номере...
- Именно, что одна. Мне кажется, что находиться здесь гораздо опаснее. В Центре Роста осталось три человека, убийца среди нас. Думаю, что о господах Ахилле и Пирогове говорить уже не приходится. Они теперь вне подозрений. Ступай к себе и поверни ключ на два оборота.
- Да, Анита, мистер О'Шипки совершенно прав, - подхватил директор. Убийца здесь. Отправляйтесь к себе и подождите, пока мы закончим наш мужской разговор.
Анита стояла в нерешительности, переводя глаза с одного на другого; сотрапезники чинно сидели за столом, глядя прямо перед собой. Ножи и вилки в их руках походили на державы и скипетры.
- Анита! - грозно прорычал Ядрошников, не поворачивая лица.
Та всхлипнула и выбежала из обеденной залы. "Красная Десница", поигрывая пальцами, царапала нервы.
- Вы полагаете, они в бойлерной? - спросил, наконец, О'Шипки, кладя приборы на скатерть.
- Я в этом абсолютно убежден, - отозвался директор.
- Ну что же... - тот помедлил. - Пойдемте, убедимся на месте.
- После вас, - улыбнулся Ядрошников.
- Давайте лучше рядышком, здесь достаточно широкие двери.
- Не возражаю. Где же мой ключ? - директор сделал вид, будто ищет, и принялся хлопать себя по карманам. - Если он потерялся, то это, вероятно, не окажется для вас проблемой, мистер О'Шипки? Вы обладаете свободным доступом в любые помещения...
- С чего бы ему потеряться? - О'Шипки не остался в долгу. - Разве что где-нибудь обронили в спешке.
- Вам палец в рот не клади, - директор улыбнулся предупреждению, которое сам же О'Шипки не так давно сделал Шаттену-младшему .
- Мне ничего не надо класть в рот.
- Вот и поговорили.
Беседуя так, они вышли из столовой и вскоре приблизились к оцинкованной двери.
- Вы помните о ступеньках? - не унимался директор, вынимая-таки ключ. Надеюсь, что да. И даже уверен. Лицо в порядке, никаких тебе ссадин. Смотрите - и свет горит! Расточительно, мой друг, расточительно! Ядрошников погрозил агенту пальцем. - Генератор не двужильный, местные аккумуляторы...
- Хватит болтать, - оборвал его О'Шипки. - Со светом все в порядке, линия цела. Плевать на ваш генератор. Не морочьте мне голову, я разбираюсь в машинах...оп!
Он взбрыкнул ногой и отскочил, едва не угодив подошвой в кровавую лужу. Кровь дотекла до нижней ступеньки и там остановилась, собираясь в большое пятно.
Ядрошников завороженно вздохнул.
Уже подмечалось, что пол бойлерной был расчерчен наподобие шахматной доски. Так было от века, но только теперь до конца обнажился глубинный смысл аккуратных квадратов, черных и белых. Аромат Пирогов растекался по черному полю. Половина его черепа была снесена пулей. Рукава, по их просторному обыкновению, задрались; от наколок рябило в глазах - цифры, перстни, лучи, географические названия вперемежку со скромными группками точек по пять штук в каждой. Ахилл распластался на белом поле, сжимая в вытянутой руке свою отрубленную ортопедическую ступню, как будто намеревался сделать ботинком очередной ход. Возможно, впрочем, что он, судя по позе, стремился догнать маленькую черепашку, которая взялась здесь не иначе, как снаружи, и теперь суетилась, пытаясь обогнуть ручейки, благоухавшие железом. Кафтан Ахилла разметался, утопая в красном, и красным же подмигивало гладкое темя, отражая работу какой-то сигнальной лампочки.
Директор шагнул вперед и подобрал с пола гильзу.
- А выстрелов не было, - заметил он с отсутствующим видом.
- Как же не было, когда их застрелили, - возразил О'Шипки. - Это ваша дурацкая музыка играет весь день. Вы нарочно ее завели?
Ядрошников задумался.
- Пожалуй, что и нарочно, - сказал он, словно сам себе удивляясь. Согласитесь, что она пришлась кстати!
- Спорить не буду, господин директор, - О'Шипки полез в карман. - Вам не кажется, что пора отвечать? Платить, как говорится, по счетам?
Директор стал медленно разворачивать в его сторону жилет-живот. Он сильно смахивал на щегольскую бутылку, из которой недавно пил шампанское. Теплый, вышитый жилет был расстегнут, и брюхо угрожало покатиться шаром.
- А где ваш костюм? - продолжал допытываться О'Шипки. - Тот самый, докторский? Он вам к лицу. Надели бы и сплясали в последний раз, а? Что скажете?
- Мистер О'Шипки, - Ядрошников закусил губу и чуть попятился.
- Я давно вас раскусил, - сообщил тот победным тоном и взвел курок. Вы мастер дергать за ниточки. Ваш дьявольский план... ваш чертов Рост... но я вам не мальчик!
- Стойте! - директор, обмирая, выставил руку. - Я рад, что вы догадались, дорогой О'Шипки, но в мои планы не входили убийства! Я жаждал синтеза, ассимиляции, узнавания! ... Но, коли все пошло вкривь, то мне оставалось только радоваться процессу... Любой процесс уникален; ваш выбор неповторим, хотя и спорен... Да, я ликовал, но почему? "Работает!" - говорил я себе. Результаты удивительные, нарциссизм сочетается с откровенной агрессией, но дело идет, Центр жив! ...
О'Шипки стал наступать на него:
- По-вашему получается, что причины и нет, просто так получилось...
- Но так оно и есть! ... Это холодная, непостижимая экзистенция!
- А мне не нравится, что так получилось! - заорал О'Шипки. - Мне не нравится, когда из меня делают ярмарочного петрушку! А стало быть, к свиньям вашу экзистенцию!
И он нажал на спуск. Грянул выстрел, но директор успел увернуться, и пуля разбила манометр.
- Проклятье! - крикнул О'Шипки, приходя в бешенство от очередного промаха. Он вскинул пистолет и прицелился вновь, не замечая, что директор уже поднялся на несколько ступенек. До выключателя было рукой подать, и Ядрошников ею подал: быстро, ловко и очень вовремя. Свет погас, когда раздался второй выстрел.
Директор выскочил из бойлерной и навалился на дверь, но О'Шипки успел просунуть в щель ботинок, мгновенно ощерившийся ядовитым шипом. Борьба длилась пару минут; наконец Ядрошников отскочил, и его преследователь, гонимый инерцией и почти уткнувшись носом в каменные плиты, обрушился мимо. Директор наподдал ему вдогонку ребром ладони, намеченным точно в основание черепа, но О'Шипки падал и без того, из-за чего удар оказался слабым. Директор, ахая и взвизгивая, перепрыгнул через упавшее тело, и бросился бежать.
Глава двадцать первая,
в которой директор бежит
Что за место! Проклятое небом и землей! Отвергнутое временем! Извергнутое пространством!
Директор бежал.
О'Шипки, поражаясь его прыти, старался не отставать, однако Ядрошников гораздо лучше знал тайные переходы и теперь нырял то в одну, то в другую нору, на лету отмыкая секретные замки, сбрасывая с петель секретные крюки, с лязгом шуруя секретными щеколдами. Коридоры и галереи наполнились стаями рукокрылых; привидения с обеспокоенным видом вышагивали из ниш, надеясь образумить бегущих - тщетно; то и дело случалось, что некий призрак, поджавши губы и неодобрительно качая головой, загораживал путь директору и тут же пропускал его сквозь себя; свешивал голову, специально посаженную на плечи ради такого дела, и, продолжая кивать, но уже удрученно и скорбно, провожал О'Шипки, который стремительно врывался в пробитую эфирную брешь и мчался, мчался, мчался дальше, размахивая сразу несколькими орудиями: был там и подкачавший пистолет, мелькали нунчаки, закидывались петлявые удавки, свистели и звонко отскакивали от каменных стен отточенные шестерни. Директор продолжал свой бег, сбивая рыцарей; латы ниспровергались наземь, приходили в упадок и становились похожими на обрубки водосточных труб; Ядрошников перепрыгивал через шлемы и железные голени, пригибаясь и уклоняясь от пуль; те жужжали, колотя в крошево старинные сосуды, обрушивая витражи, поражая отдельно летящих крылатых гадов. То и дело попадались башни; директор взмывал вверх по витым лестницам, подпрыгивая всякий раз, когда снизу гремело; древний кирпич сыпал ржавой пылью; пули лупили уже в железо ступенек, и башни раздувались от нестройного гула. Добираясь до верха, О'Шипки неизменно обнаруживал, что директору вновь удалось как-то скрыться; какой-нибудь тайный ход или замаскированный подъемник исправно оказывались к его услугам, и погоня перетекала в новую стадию. Музыка сменилась давным-давно; из нее окончательно улетучился траур, мелодии стали бодрыми и живыми; Анита, случись ей там быть, подсказала бы даже название; она не могла не узнать "Приглашения" в исполнении статутного кво, знаменитого "инвитейшн", но Анита послушно сидела в своем номере, дрожа и обмирая от страха при особенно запоминающихся отзвуках бега; а может быть, ее и не было в номере, трудно сказать. О'Шипки, не разбирая дороги, хватался за сомнительные канаты и веревки, перелетал с балкона на балкон, с площадки на площадку - такими прыжками он рассчитывал опередить директора, застигнуть его врасплох; он даже дважды приземлялся перед самым Ядрошниковым, картинно разводя руками в знак торжественного окончания преследования, но, покуда он разводил, директор успевал нырнуть в некий лаз, и О'Шипки, кляня на чем свет увертливую фортуну, протискивался туда же.
Он настиг его близ маленькой затхлой оранжереи, в которой томились похудевшие кактусы, умирали цикламены; анютины глазки лукаво подмигивали, словно хотели уведомить в случайности своего "ю"; осыпались удушливые розы, расцветали крокусы и созревали увечные, сморщенные лимоны. Директор, верный себе, задержался на миг, чтобы проститься с коллекцией, а заодно наполниться живительным вечнозеленым кислородом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
- Стихов? Каких еще стихов?
- Вы разве не читали? Ну, неважно. У меня есть факты, - О'Шипки взял Ахилла за кушак и притянул к себе. - Я кое-что видел.
И он, подавшись к скульптурному уху Ахилла, зашептал какие-то новости.
- Не может быть, - пробормотал, наконец, Ахилл.
- И тем не менее, я видел сам, - с победной улыбкой кивнул О'Шипки.
Директор уже что-то почувствовал в своем углу, и, видя тревожные, обращенные в его сторону взгляды О'Шипки, Ахилла и даже Пирогова, не выдержал. Его нервы лопнули:
- Вы напрасно закрепляете победоносный гештальт, - закричал он, имея в виду О'Шипки. - Чему вы радуетесь, осел? Если бы вы знали!
- Чего же я, по-вашему, не знаю, господин Ядрошников? - мягко спросил О'Шипки. - Продолжайте, раз начали.
- Поздно, поздно!
Директор воздел руки и чуть ли не бегом покинул скорбную комнату.
- Догнать его? - быстро спросил Ахилл.
- Пустое, бросьте. К чему? Он сделал свое дело. Все, что нам нужно - не поддаваться панике и постараться его упредить. Обещайте мне, Ахилл, что если вам с Пироговым придет в голову какая-нибудь идея, то вы непременно поделитесь со мной. И если что-нибудь узнаете - тоже. Мы обречены объединиться, я вам доверился и жду от вас того же. По рукам?
- По рукам, - с жаром согласился Ахилл, пожимая ему руку. Казалось, будто новость, которую прошептал ему О'Шипки, сняла с него тяжкий груз. Он был счастлив приобрести союзника, пускай и ненадежного, подозрительного, поскольку от Аромата, несмотря на блестящий эндшпиль, толку было немного.
Глава двадцатая,
в которой Ахилл делает ход
Немного толку было и в пустопорожних разговорах, а потому решили перейти к действиям. Выбор здесь был небогат, и последние свелись к тому, что морозильная камера пополнилась новыми постояльцами. После этого вымыли руки и разбрелись по номерам. Утренние события напрочь отбили охоту к занятиям. Ядрошников, хотя он успел отчасти прийти в себя, не настаивал и больше молчал, ежась под колючими взглядами мужчин. Пирогов - сообразив, вероятно, что дело шло о шахматах, в исчезновении которых предположительно участвовал директор - смотрелся из троих самым лютым и глухо урчал всякий раз, когда проходил мимо Ядрошникова, и даже нарочно задевал его то локтем, то плечом; директор терпел.
Когда пробило четыре, Анита, пересиливая себя и сокрушаясь о Мамми, собрала на стол, но старалась зря, обед не состоялся. Обитатели замка дружно занедужили и отказались есть, вполне правдоподобно сославшись на отсутствие аппетита. Гнетущая тишина, которая воцарилась в Центре, стала невыносимой, и директор пошел на волевое решение. Он отправился в рубку, включил внутреннюю трансляцию, и замок наполнила музыка. К репертуару Ядрошников подошел со знанием дела, и в галереях гремели произведения почти что траурные, но с некоторым проблеском надежды и оптимизма, лишний раз напоминая жильцам о задачах и целях Центра. Чем ближе был вечер, тем радостнее делалась музыка; классические трубы и скрипки сменились холодным джазом, а после - робкими, но уже достаточно бодрыми композициями в стиле рок.
К ужину директор совершенно оправился и, когда О'Шипки, у которого тоже засосало в животе, спустился в обеденную залу, тот сидел в одиночестве во главе стола, окруженный тяжелыми супницами и толстыми свечами. Он отказался от шведских вывертов и важно восседал, похожий на солидного хозяина родового поместья. Анита отделилась от теней и предложила вошедшему стул с высокой спинкой. О'Шипки сел, заложил салфетку, взял вилку и нож.
- Отведайте раков, - пригласил директор, приподнимая крышку и нюхая пар. - Простите за осла.
- Давно простил, - отозвался О'Шипки, накладывая себе полную тарелку раков. - Ведь я расту, - добавил он не без сарказма.
Ядрошников всосался в красное мясо и смерил О'Шипки оценивающим взглядом.
- Да, мальчик мой, вы возмужали, - неожиданно согласился он. - Ешьте, не стесняйтесь, вам нужен белок. Анита! - позвал он елейным голосом. Вольно же вам бегать да прислуживать - садитесь с нами, покушайте, вам тоже нужен белок. Белок - это Слово, - директор вытер губы и отпил из фужера.
Анита присела напротив О'Шипки и положила себе крохотный кусочек клешни. Ядрошников даже не шевельнулся.
- Я против церемоний, - объяснил он агенту, заметив непонимание. - Я уже стар, чтобы ухаживать за молоденькими женщинами. Если хотите, пересаживайтесь на мое место и берите дело в свои руки.
- Мне ничего не нужно, - чуть слышно сказала Анита.
- Разумеется, - директор сосредоточенно пошарил вилкой в очередной посудине, вылавливая нежинский огурчик. - Кроме белка. В нем - главная сила, генетическая информация, Слово. А мы с вами - набор этих Слов.
- Надо ли понимать вас так, что начался урок? - осведомился О'Шипки, отправляя полрака в рот. - Или вы просто настроены пофилософствовать за пищей?
- Понимайте, как угодно. Я думаю, что "застольная беседа" подойдет больше. Да и какой тут урок, ведь я вас ничему не учу, а просто изрекаю банальные истины. Одна из которых, повторяю, в том, что все мы - Набор Слов, которые в различных комбинациях произносятся одним и тем же неустановленным лицом, миллионы и миллиарды лет. Они рассыпаются, собираются, оформляясь в так называемый молекулярный код, потом рассыпаются снова. О'Шипки, О'Пивки, О'Бъедки, О'Нучи, О'Шметки, О'Грехи, О'Статки, О'Пилки - простите, я для красного Словца, а не в О'Биду. Таинственный болтун ведет бесконечную беседу с самим собой. Я есмь Слово, говорит он. И повторяем за ним: я есмь Слово. Кстати сказать, о словах - прочтите вот это.
Он протянул О'Шипки тетрадный листок.
- Что это? - тот отложил вилку и переглянулся с Анитой, которая, чуя новую беду, затаила дыхание.
- Читайте, читайте! - Ядрошников хрустнул огурцом. - А вы, Анита, слушайте музыку. Между прочим, это песни вашего мира. "Красная Десница" маэстро Кейва - какое зловещее звучание, не правда ли? Под стать нашему случаю.
О'Шипки тем временем прочел записку про себя и повторил вслух:
- "Ваши шахматы - в бойлерной". Что это значит?
- Обратите внимание на буквы, - посоветовал директор, отбивая пальцами такт. - Тот же почерк, что и в цыдулках, пришпиленных к близнецам.
- Где вы это взяли?
- В номере господина Ахилла, - оскалился Ядрошников. - Я пришел к нему, чтобы позвать на ужин. Я пожалел Аниту и не хотел, чтобы она без нужды бродила по замку. Господина Ахилла в номере не было, а на полу валялась эта записка. Я думаю, что нет надобности отдельно говорить, что господина Пирогова тоже не оказалось в номере.
О'Шипки помолчал.
- Что же, по-вашему, это должно означать?
- По-моему? - директор изобразил преувеличенную обиду. - Мое дело сторона... Я думаю, что "по-вашему", мистер О'Шипки. Или, - он дернул складками в сторону Аниты, - по-ейному, - сказав это слово, Ядрошников дурашливо скривился. - Буквы похожи на женские. Мне ли не разобраться в почерке!
- Я ничего не писала! - вспылила Анита, швырнула салфетку на стол и встала. - Ужасный день! Он никогда не кончится... Мамми, близнецы... (Бедные, бедные! - машинально пробормотал О'Шипки) теперь, я чувствую, новое горе! Я этого не выдержу...
- Ты бы, Анита, шла к себе в номер, - предложил О'Шипки, наваливаясь на стол и сосредоточенно изучая этикетку на бутыли с мадерой. - Запрись и никуда не выходи. А мы с господином директором во всем разберемся и тебе расскажем.
- Я боюсь! - Анита вздрогнула. - Как же можно? Одна, в номере...
- Именно, что одна. Мне кажется, что находиться здесь гораздо опаснее. В Центре Роста осталось три человека, убийца среди нас. Думаю, что о господах Ахилле и Пирогове говорить уже не приходится. Они теперь вне подозрений. Ступай к себе и поверни ключ на два оборота.
- Да, Анита, мистер О'Шипки совершенно прав, - подхватил директор. Убийца здесь. Отправляйтесь к себе и подождите, пока мы закончим наш мужской разговор.
Анита стояла в нерешительности, переводя глаза с одного на другого; сотрапезники чинно сидели за столом, глядя прямо перед собой. Ножи и вилки в их руках походили на державы и скипетры.
- Анита! - грозно прорычал Ядрошников, не поворачивая лица.
Та всхлипнула и выбежала из обеденной залы. "Красная Десница", поигрывая пальцами, царапала нервы.
- Вы полагаете, они в бойлерной? - спросил, наконец, О'Шипки, кладя приборы на скатерть.
- Я в этом абсолютно убежден, - отозвался директор.
- Ну что же... - тот помедлил. - Пойдемте, убедимся на месте.
- После вас, - улыбнулся Ядрошников.
- Давайте лучше рядышком, здесь достаточно широкие двери.
- Не возражаю. Где же мой ключ? - директор сделал вид, будто ищет, и принялся хлопать себя по карманам. - Если он потерялся, то это, вероятно, не окажется для вас проблемой, мистер О'Шипки? Вы обладаете свободным доступом в любые помещения...
- С чего бы ему потеряться? - О'Шипки не остался в долгу. - Разве что где-нибудь обронили в спешке.
- Вам палец в рот не клади, - директор улыбнулся предупреждению, которое сам же О'Шипки не так давно сделал Шаттену-младшему .
- Мне ничего не надо класть в рот.
- Вот и поговорили.
Беседуя так, они вышли из столовой и вскоре приблизились к оцинкованной двери.
- Вы помните о ступеньках? - не унимался директор, вынимая-таки ключ. Надеюсь, что да. И даже уверен. Лицо в порядке, никаких тебе ссадин. Смотрите - и свет горит! Расточительно, мой друг, расточительно! Ядрошников погрозил агенту пальцем. - Генератор не двужильный, местные аккумуляторы...
- Хватит болтать, - оборвал его О'Шипки. - Со светом все в порядке, линия цела. Плевать на ваш генератор. Не морочьте мне голову, я разбираюсь в машинах...оп!
Он взбрыкнул ногой и отскочил, едва не угодив подошвой в кровавую лужу. Кровь дотекла до нижней ступеньки и там остановилась, собираясь в большое пятно.
Ядрошников завороженно вздохнул.
Уже подмечалось, что пол бойлерной был расчерчен наподобие шахматной доски. Так было от века, но только теперь до конца обнажился глубинный смысл аккуратных квадратов, черных и белых. Аромат Пирогов растекался по черному полю. Половина его черепа была снесена пулей. Рукава, по их просторному обыкновению, задрались; от наколок рябило в глазах - цифры, перстни, лучи, географические названия вперемежку со скромными группками точек по пять штук в каждой. Ахилл распластался на белом поле, сжимая в вытянутой руке свою отрубленную ортопедическую ступню, как будто намеревался сделать ботинком очередной ход. Возможно, впрочем, что он, судя по позе, стремился догнать маленькую черепашку, которая взялась здесь не иначе, как снаружи, и теперь суетилась, пытаясь обогнуть ручейки, благоухавшие железом. Кафтан Ахилла разметался, утопая в красном, и красным же подмигивало гладкое темя, отражая работу какой-то сигнальной лампочки.
Директор шагнул вперед и подобрал с пола гильзу.
- А выстрелов не было, - заметил он с отсутствующим видом.
- Как же не было, когда их застрелили, - возразил О'Шипки. - Это ваша дурацкая музыка играет весь день. Вы нарочно ее завели?
Ядрошников задумался.
- Пожалуй, что и нарочно, - сказал он, словно сам себе удивляясь. Согласитесь, что она пришлась кстати!
- Спорить не буду, господин директор, - О'Шипки полез в карман. - Вам не кажется, что пора отвечать? Платить, как говорится, по счетам?
Директор стал медленно разворачивать в его сторону жилет-живот. Он сильно смахивал на щегольскую бутылку, из которой недавно пил шампанское. Теплый, вышитый жилет был расстегнут, и брюхо угрожало покатиться шаром.
- А где ваш костюм? - продолжал допытываться О'Шипки. - Тот самый, докторский? Он вам к лицу. Надели бы и сплясали в последний раз, а? Что скажете?
- Мистер О'Шипки, - Ядрошников закусил губу и чуть попятился.
- Я давно вас раскусил, - сообщил тот победным тоном и взвел курок. Вы мастер дергать за ниточки. Ваш дьявольский план... ваш чертов Рост... но я вам не мальчик!
- Стойте! - директор, обмирая, выставил руку. - Я рад, что вы догадались, дорогой О'Шипки, но в мои планы не входили убийства! Я жаждал синтеза, ассимиляции, узнавания! ... Но, коли все пошло вкривь, то мне оставалось только радоваться процессу... Любой процесс уникален; ваш выбор неповторим, хотя и спорен... Да, я ликовал, но почему? "Работает!" - говорил я себе. Результаты удивительные, нарциссизм сочетается с откровенной агрессией, но дело идет, Центр жив! ...
О'Шипки стал наступать на него:
- По-вашему получается, что причины и нет, просто так получилось...
- Но так оно и есть! ... Это холодная, непостижимая экзистенция!
- А мне не нравится, что так получилось! - заорал О'Шипки. - Мне не нравится, когда из меня делают ярмарочного петрушку! А стало быть, к свиньям вашу экзистенцию!
И он нажал на спуск. Грянул выстрел, но директор успел увернуться, и пуля разбила манометр.
- Проклятье! - крикнул О'Шипки, приходя в бешенство от очередного промаха. Он вскинул пистолет и прицелился вновь, не замечая, что директор уже поднялся на несколько ступенек. До выключателя было рукой подать, и Ядрошников ею подал: быстро, ловко и очень вовремя. Свет погас, когда раздался второй выстрел.
Директор выскочил из бойлерной и навалился на дверь, но О'Шипки успел просунуть в щель ботинок, мгновенно ощерившийся ядовитым шипом. Борьба длилась пару минут; наконец Ядрошников отскочил, и его преследователь, гонимый инерцией и почти уткнувшись носом в каменные плиты, обрушился мимо. Директор наподдал ему вдогонку ребром ладони, намеченным точно в основание черепа, но О'Шипки падал и без того, из-за чего удар оказался слабым. Директор, ахая и взвизгивая, перепрыгнул через упавшее тело, и бросился бежать.
Глава двадцать первая,
в которой директор бежит
Что за место! Проклятое небом и землей! Отвергнутое временем! Извергнутое пространством!
Директор бежал.
О'Шипки, поражаясь его прыти, старался не отставать, однако Ядрошников гораздо лучше знал тайные переходы и теперь нырял то в одну, то в другую нору, на лету отмыкая секретные замки, сбрасывая с петель секретные крюки, с лязгом шуруя секретными щеколдами. Коридоры и галереи наполнились стаями рукокрылых; привидения с обеспокоенным видом вышагивали из ниш, надеясь образумить бегущих - тщетно; то и дело случалось, что некий призрак, поджавши губы и неодобрительно качая головой, загораживал путь директору и тут же пропускал его сквозь себя; свешивал голову, специально посаженную на плечи ради такого дела, и, продолжая кивать, но уже удрученно и скорбно, провожал О'Шипки, который стремительно врывался в пробитую эфирную брешь и мчался, мчался, мчался дальше, размахивая сразу несколькими орудиями: был там и подкачавший пистолет, мелькали нунчаки, закидывались петлявые удавки, свистели и звонко отскакивали от каменных стен отточенные шестерни. Директор продолжал свой бег, сбивая рыцарей; латы ниспровергались наземь, приходили в упадок и становились похожими на обрубки водосточных труб; Ядрошников перепрыгивал через шлемы и железные голени, пригибаясь и уклоняясь от пуль; те жужжали, колотя в крошево старинные сосуды, обрушивая витражи, поражая отдельно летящих крылатых гадов. То и дело попадались башни; директор взмывал вверх по витым лестницам, подпрыгивая всякий раз, когда снизу гремело; древний кирпич сыпал ржавой пылью; пули лупили уже в железо ступенек, и башни раздувались от нестройного гула. Добираясь до верха, О'Шипки неизменно обнаруживал, что директору вновь удалось как-то скрыться; какой-нибудь тайный ход или замаскированный подъемник исправно оказывались к его услугам, и погоня перетекала в новую стадию. Музыка сменилась давным-давно; из нее окончательно улетучился траур, мелодии стали бодрыми и живыми; Анита, случись ей там быть, подсказала бы даже название; она не могла не узнать "Приглашения" в исполнении статутного кво, знаменитого "инвитейшн", но Анита послушно сидела в своем номере, дрожа и обмирая от страха при особенно запоминающихся отзвуках бега; а может быть, ее и не было в номере, трудно сказать. О'Шипки, не разбирая дороги, хватался за сомнительные канаты и веревки, перелетал с балкона на балкон, с площадки на площадку - такими прыжками он рассчитывал опередить директора, застигнуть его врасплох; он даже дважды приземлялся перед самым Ядрошниковым, картинно разводя руками в знак торжественного окончания преследования, но, покуда он разводил, директор успевал нырнуть в некий лаз, и О'Шипки, кляня на чем свет увертливую фортуну, протискивался туда же.
Он настиг его близ маленькой затхлой оранжереи, в которой томились похудевшие кактусы, умирали цикламены; анютины глазки лукаво подмигивали, словно хотели уведомить в случайности своего "ю"; осыпались удушливые розы, расцветали крокусы и созревали увечные, сморщенные лимоны. Директор, верный себе, задержался на миг, чтобы проститься с коллекцией, а заодно наполниться живительным вечнозеленым кислородом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18