Между двух плоских камней, над грудой горящего угля, на металлическом треножнике, каких теперь уже не выпускают, на полвершка выше пламени стоял котел, в котором, не подгорая, жарился и томился в собственном соку и жиру джызбыз. Над очагом колдовал Алибала. Лицо его раскраснелось от жара, и было видно, что он с немалым удовольствием орудует возле очага. Наконец он уцепил большой вилкой кусок потрохов, подул на него и, обжигаясь, съел.
- Агадаи, готовь место для сковороды.
- Сию минутку!
Под фисташковым деревом расстелены две большие циновки, на них постелена чистая скатерть, а на ней горкой лежали испеченные в тендире домашние чуреки, зелень, стояли солонка и перечница. Вокруг скатерти, на тюфячках, поджав под себя ноги, сидели шестеро мужчин. Перед каждым стояла пустая тарелка. Гости степенно разговаривали, но нетерпеливо поглядывали и на Алибалу.
Во главе стола сидел старик с живыми глазами и узкой жесткой бородкой, уважаемый в округе Кебле (Кебле, Кербалаи - приставка к имени человека, совершившего путешествие в Кербелу, к святым местам.) Меджид.
- Помню,- говорил Кебле Меджид,- да и некоторые из вас тоже, должно быть, еще помнят, там, где теперь стоит памятник Физули, была Куба-мейданы, а рядом - рынок, и вот на этом рынке и по улице Гуси Гаджиева, бывшей Базарной, было расположено много джыз-бызных. Я уж не говорю о тех, которые были разбросаны в разных местах города. Так вот, когда бы ты туда ни пришел, хоть до зари, хоть затемно, тебе предлагали джызбыз. Вкусно и дешево. Человек съедал утром порцию джызбыза и до вечера был сыт... А теперь джызбы-за не найти. Многие молодые люди даже не знают, что такое джызбыз. Обойди хоть весь город - ни одной джыз-бызной не найдешь. Почему их нет? Разве в Баку больше не привозят и не режут баранов? Привозят, режут. Куда больше, чем прежде. В городе столько шашлычных, столько ресторанов, от названий рябит в глазах... В каждом изо дня в день готовят различные мясные блюда, особенно из баранины. А куда же деваются потроха? Или у нынешнего скота легких, почек, печени нету? Или возьмем чурек. Вот он, перед нами. Его аромат слышен издали, дразнит аппетит. А где его пекут? В пекарнях? Иа хлебозаводах? Ничего подобного! Его пекут даглинцы, пекут в старинных тендирах. В государственных магазинах навалом лежит хлеб различных сортов, выпеченный из отличной муки высокого качества, дешевый - куда дешевле чурека. Ведь даглинцы продают чурек, выпеченный из той же муки, раза в два дороже хлеба. Однако многие предпочитают покупать этот чурек у них, а хлеб в магазинах залеживается, сохнет, черствеет. Если это не расточительство, то что же, по-вашему? Сколько муки зря переводится! А откуда берется мука для выпечки домашних чуреков? Не пашут, не сеют, а пекут и продают. А сколько хлеба выбрасывается! Когда я вижу на улицах под йогами куски хлеба, целые буханки, выброшенные в мусорные ящики, у меня сердце от боли сжимается. Почему так происходит? Не лучше ли печь поменьше, да получше? У нас испокон веков хлеб священен. Увидят кусок упавшего на землю хлеба, подбирают, целуют и откладывают в сторону - пусть хоть птицы склюют, и то польза. Недаром говорится, что, если хлеб лежит высоко, можно положить под ноги Коран, встать на него и достать хлеб, но если Коран лежит высоко и ты не можешь дотянуться до него, хлеб под ноги подложить нельзя! В прежнее время у нас в Баку пекли самые разнообразные чуреки, один вкуснее и ароматнее другого. Где они теперь? Их не стало, как не стало и джызбыза. Кто в этом виноват? Если меня спросят, я отвечу: мы сами - я, ты, он. Раз что-то ускользает от нашего внимания, виноватых не следует искать на стороне. Дошло до того, что в Баку, в Азербайджане, какие-то умники рекламируют национальные блюда как заморские. Вот недалеко, на улице, ведущей к морю, появилась надпись над хлебным магазином: "Азербайджанские чуреки". Словно итальянские макароны... Да зачем далеко идти, тут, рядом с нами, на улице Гуси Гаджиева, над одним рестораном огромными буквами написано: "Азербайджанские блюда". Удивляюсь. Дорогие мои, вы что, Америку открываете? Если магазин и ресторан - в Азербайджане, то какие же чуреки и блюда должны в них быть? Разве это какая другая область или край, чтобы здесь, у себя, рекламировать азербайджанские блюда и чуреки как какую-то редкость? А почему так получается? Почему не сибирские пельмени или кулебяки рекламируют? Да потому, что в других ресторанах и магазинах наших блюд и чуреков или вовсе нет, или готовят их как-нибудь, такого качества, что можно позавидовать тому, кто их не пробовал. Тогда появляются проворные люди, преследующие свою выгоду, и пользуются положением. Я не видел, но мне рассказывали, что вокруг бывшей Кемюр-мейданы в нескольких местах открыты нелегальные столовки. У них есть свои постоянные посетители. Находятся столовки в частных квартирах. В коридорах стоят длинные столы, посетители приходят, едят вкусное пити, бозбаш, люля-кебаб, шашлык, душбару или кутабы и с благодарностью уходят... Частник живуч, и он, представьте, возрождается и не дремлет.
Агадаи вместе с Алибалой принесли сковороду и поставили на продолговатый стол под фисташковым деревом.
Алибала, вытирая вспотевшее от жара лицо, сказал:
- Кеблеи, я слушал вас очень внимательно. Чтобы исправить положение, о котором вы говорили, надо кое-кого погнать с работы. Да жаль, не гонят.
- Погонят, уважаемый Алибала, непременно рано или поздно погонят.
Агадаи окликнул жену:
- Ай Месма, где ты? Забери джызбыз для женщин и детей. Мужчины очень голодны, долго ждать не сможем!
Месмаханум, самая старшая женщина во дворе, была еще очень проворной и всегда верховодила в подобных делах.
- Иду, Агадаи, иду.
Едва долетели эти слова Месмыханум с веранды из дальнего конца двора до Агадаи, как она сама уже была тут как тут, рядом с ним.
В этом дворе, где проживало девять семейств, сложилась добрая традиция: сообща готовили душбару, кутабы, хингал или, как сегодня, джызбыз, собирались за одной скатертью, как одна семья. Этот обычай завел еще в трудные голодные годы, кажется в тридцать четвертом году, Кебле Меджид. Многие его одногодки, старики, умерли, многие, кто был тогда помоложе, как Алибала и Агадаи, уже вырастили детей и тоже постарели, но никто не нарушал, даже самые молодые, старой, испытанной традиции - общий котел помог в годы войны, этой общей беды. Жители соседних дворов завидовали жителям этого двора, этого старого дома. Надо сказать, что дом этот принадлежал Кебле Меджиду, достался ему в наследство от отца. В тридцатые годы Кебле Меджид добровольно отдал дом государству, а сам остался в нем квартирантом. Но так как он и раньше, и потом жил как все и каждому старался помочь, то так получилось, что никто не попрекал его как бывшего домовладельца, и по привычке дом по-прежнему называли домом Кебле Меджида. Старик заботился о доме и дворе, не разрешал никому ничего ломать и портить, внушая людям, что дом этот принадлежит всем и каждому и всякий обязан и должен о нем заботиться как о собственном. И, наверное, потому дом и двор Кебле Меджида были самыми благоустроенными в квартале. Небольшой садик, виноградные лозы, поднятые над землей, и большое фисташковое дерево посреди двора создавали уют и давали тень. Одним словом, хороший был двор, и жили в нем дружно. Тут никто камня за пазухой не держал и в другого камня не бросил бы. Поэтому, когда круглый голыш со свистом, обламывая ветви, врезался в верхушку фисташкового дерева и упал посреди двора, все поняли: кто-то сторонний хулиганит.
- Ну, бессовестный! - пожал плечами Агадаи.- Делать ему нечего, что ли? Швыряет камни куда попало, портит настроение людям.
Каждый из сидевших под деревом удивленно смотрел на плоскую крышу. Но там никого не было.
- А если бы попало в голову? - Алибала подкинул камень на ладони.Интересно, кто так безобразничает?
И Агадаи вышел на улицу, чтобы узнать, кто бросил камень.
А перепуганная Месмаханум, опомнившись, понесла половину джызбыза на остекленную веранду, откуда доносились голоса женщин и детей.
Агадаи вернулся во двор ни с чем.
- На улице никого, пусто!
- Ты что думаешь, Агадаи, кто-то бросил булыжник и будет ждать, когда ты придешь и надерешь ему уши? - усмехнулся Кебле Меджид.
В это время на крыше показался молодой мужчина и прямо сверху поздоровался с сидевшими во дворе вокруг скатерти.
- Эюб, это ты камнями швыряешься? - полушутя-полусерьезно спросил Агадаи.А если бы в кого попал?
- Да что вы, Агадаи? Я поднялся на крышу, чтобы посмотреть, кто это делает. Нам стекла на веранде побили. Оказывается, на крышу опустился голубь, и кто-то хотел вспугнуть его, чтобы взлетел...
- Ладно, Эюб,- сказал Кебле Меджид,- чего не спускаешься? Тебя как раз ждем. Или за тобой нарочного надо посылать?
- А я как раз собирался, Кеблеи. Да эти обормоты меня задержали.
- Не сердись, Эюб,- засмеялся Агадаи,- камни бросают твои соратники.
Эюб смутился. Шутка Агадаи была небеспричинна. Эюб жил в этом дворе, потом женился на девушке, приехавшей из Кельбаджар, и поселился в трехкомнатной квартире родственников жены, но связей со двором не порвал и был непременным участником всего, что в нем затевалось. Но люди все еще помнили, что он много лет тому назад был заядлым голубятником и когда-то целыми днями торчал на крыше. В жару кир плавился, а в дождь глубокие следы Эюба легко разъедала вода, у жильцов верхних этажей текли потолки, люди жаловались управдому, Эюба вызывали в домоуправление и читали ему нотации, но весь этот "комплекс" воспитательных мероприятии действовал дней пять-шесть, после чего Эюб снова предавался своему увлечению, гонял голубей, и его отчаянный свист доносился то с одной, то с другой крыши. Однажды Эюб поймал чужого породистого голубя. Хозяин сизаря, старый голубятник из нагорной части города, каким-то образом узнав об этом, предлагал Эюбу любые деньги, лишь бы тот вернул ему голубя. Эюб отказался, они поспорили, и сгоряча Эюб пырнул сапожным ножом этого человека. К счастью, нож скользнул по ребру. Вызвали "скорую помощь", обливающегося кровью человека доставили в больницу, а Эюба арестовали, присудили к шести годам тюрьмы и отправили куда-то далеко от Баку. Просидел он около трех лет, вернулся домой и увидел, что голубятня снесена, узнал, что жена продала голубей, но не стал сожалеть и заводить голубей и всерьез занялся сапожным ремеслом. Вскоре эту историю подзабыли, но кличка "гушбаз" - "птице-люб" - так и сохранилась за Эюбом. Сохранилась и еще одна кличка-"тирпач" - "трепач": эту последнюю он заслужил тем, что имел привычку выставлять себя всезнайкой... Но он, как и другие, оставался членом дворового коллектива, и собравшиеся не начинали трапезу без него.
Эюб схватился за ветвь дерева и по нему спустился во двор. Подошел и поздоровался со всеми, с Алибалой, которого давно не видел, за руку, спросил его о Вагифе.
Агадаи поставил огромную сковороду посреди скатерти на чугунную подставку.
- Ну, приступайте, а то остынет.- И стал наполнять тарелки, ставя их перед каждым.
Худой рыжеватый парень, прожевав первый кусок, выразительно поглядел на Агадаи и прищелкнул пальцами у горла. Агадаи понимающе кивнул.
- Кебле Меджид,- почтительно обратился он к аксакалу,- молодые люди не прочь немного выпить. У меня есть бочонок шемахинского вина. Если позволите, я подам его к столу.
Кебле Меджид ожидал этой просьбы.
- Выпить и вы не прочь, Агадаи, да и еще кое-кто, так что неси вино. Магомед запретил пить тем, кто пить не умеет. Слава аллаху, наши ребята не теряют голову от вина, им можно выпить.
Сам Кебле Меджид в жизни не брал в рот вина.
Еще один седобородый старик не пил, потому что был болен, остальные к возможности выпить отнеслись с энтузиазмом.
Притащили бочонок с вином, стаканы. Инициатор этого дела, рыжий парень, нацедил вина из бочонка в трехлитровый баллон, а уже из него стал разливать по стаканам.
Агадаи поднял стакан:
- Кебле Меджид-ами, с вашего разрешения,- аксакал кивнул головой в знак согласия,- выпьем за то, чтобы наша дружба была вечной и чтобы мы всегда собирались за одной скатертью. Там, где дружба, нет места сварам и ссорам. За дружбу!
Вино было отличное, и все выпили до дна. Рыжий хорошо знал свое дело - он тут же наполнил стаканы снова.
- .Разрешите, - опять заговорил Агадаи,- поднять еще один тост, а потом пусть говорит кто хочет.- И поскольку никто не возражал, он повел речь дальше:- У нас, у азербайджанцев, есть пословица, которую знают все. Говорят: "Иди туда, где нет аллаха, но не ходи туда, где нет старшего". Этот наш маленький двор еще раз подтверждает народную мудрость. У нас есть старший. Кебле Меджид - не только аксакал нашего двора, по и аксакал квартала. Там, где он, царит порядок, уважение и почтительность к старшим. А стоит, не приведи аллах, кому-то оказаться в затруднительном положении, Кебли Меджид-ами первым засучивает рукава.
- Верно, верно,- поддержали участники пиршества, и Агадаи предложил выпить за здоровье дорогого Кебле Меджида, которому уже девяносто один год, и за то, чтобы наступил такой день, когда- можно будет собраться во дворе и отметить его столетие.
Стоя выпили за здоровье старика.
И хотя Кебле Меджид не чокался с пьющими, он с благодарностью кивал головой и каждому из них выразил свою благодарность.
Прохладное кисловатое вино разожгло аппетит, и мужчины набросились на джызбыз, такой вкусный, что даже сытый человек не смог бы устоять перед ним, попробовав хоть один кусочек.
Некоторое время спустя сидевший напротив Кебле Меджида Алибала поднял свой стакан и сказал:
- Кебле Меджид, в нашей компании нет тамады. Но какая нужда в тамаде в том обществе, где сидите вы? Если разрешите, я тоже скажу одни тост.
- Говори, Алибала.
- Дорогие мои,- обратился Алибала ко всем сидящим,- говорят, цену старого гнезда узнаешь, когда переселяешься в новое. Я теперь хорошо понимаю смысл этого народного изречения. Когда нам дали новую просторную квартиру в микрорайоне, мы с Хырдаханум очень радовались этому. Но прошло время, и мы почувствовали, что к радости примешивается и печаль. Печаль от разлуки с нашим старым двором и кварталом, с такими соседями, как вы. Не подумайте, что на новом месте нехорошие соседи, что они чем-то досаждают нам. Вовсе нет! Они не сделали мне ничего плохого. Да и почему они должны делать мне плохое? Но суть в том, что мне там скучно. Всегда чувствую, что вас нет рядом со мной. Мужчины из этого двора - мои братья, а женщины - сестры. Что бы я стал делать в те трудные дни, когда меня постигло несчастье, если бы вы не оказали мне помощи? Ума не приложу...- Алибала помолчал. Он расчувствовался.- Как хорошо, что вы есть на свете...
- Не приведи аллах остаться одному,- участливо сказал Эюб.
- Да,- продолжал Алибала,- в прошлом году, когда со мной случилась эта беда, не будь вас, я растерялся бы. Только когда все прошло и успокоилось, Агадаи обо всем мне рассказал... Поэтому сегодня я еще раз пью за здоровье каждого из вас, пью за ваши семьи, за ваше счастье.
Тост всем пришелся по душе.
Допивая холодное вино, Алибала придержал стакан, чтобы люди не видели слез, навернувшихся ему на глаза.
VI
Поезд прибыл в Москву точно по расписанию, пассажиры покинули вагон, растворились в привокзальной толпе. Прощаясь с Алибалой, Дадаш спросил, когда тот снова будет в Москве. "Через неделю",- ответил Алибала. Условились, что Дадаш, уладив свои дела, через неделю этим же поездом вернется в Хачмас.
Алибала и Садых спешили скорее навести в вагоне порядок,- закончив дела, они намеревались выйти в город, купить кое-что для дома и в дорогу. Надо успеть побывать в магазинах, расположенных подальше от вокзала, потому что в ближних трудно найти что-либо необходимое - со всех поездов мчатся в эти магазины транзитные пассажиры, там вечно огромные очереди, не то что до товара не доберешься, но не увидишь и продавца.
Складывая постель пассажира в предпоследнем купе, Алибала нечаянно уронил на пол подушку, наклонился, чтобы поднять ее, и увидел в уголке увесистое портмоне.
"Кто же этот растеряха? - подумал он.- Убежал, а теперь ищи его..."
Алибала подумал, что в портмоне, возможно, забыты документы, и развернул его. В одном отделение лежала плотная пачка двадцатипятирублевок, во втором были разные бумаги. Алибала развернул одну из них, оказалось, рецепт. Удалось прочесть только фамилию больного и инициал: "Велизаде М.". Конечно, это мог быть и владелец портмоне, и кто-то другой. Кто-то мог попросить человека, едущего в Москву, купить лекарство, которого в Баку не достать. Вспоминая пассажиров этого купе, Алибала перебирал бумаги. На одном из листков были написаны фамилии и имена нескольких человек, проставлены номера телефонов. Развернул еще одну. Это было командировочное удостоверение. Как раз то, что надо. "Мовсум Джейхун оглы Велизаде командируется в город Москву сроком на одну неделю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
- Агадаи, готовь место для сковороды.
- Сию минутку!
Под фисташковым деревом расстелены две большие циновки, на них постелена чистая скатерть, а на ней горкой лежали испеченные в тендире домашние чуреки, зелень, стояли солонка и перечница. Вокруг скатерти, на тюфячках, поджав под себя ноги, сидели шестеро мужчин. Перед каждым стояла пустая тарелка. Гости степенно разговаривали, но нетерпеливо поглядывали и на Алибалу.
Во главе стола сидел старик с живыми глазами и узкой жесткой бородкой, уважаемый в округе Кебле (Кебле, Кербалаи - приставка к имени человека, совершившего путешествие в Кербелу, к святым местам.) Меджид.
- Помню,- говорил Кебле Меджид,- да и некоторые из вас тоже, должно быть, еще помнят, там, где теперь стоит памятник Физули, была Куба-мейданы, а рядом - рынок, и вот на этом рынке и по улице Гуси Гаджиева, бывшей Базарной, было расположено много джыз-бызных. Я уж не говорю о тех, которые были разбросаны в разных местах города. Так вот, когда бы ты туда ни пришел, хоть до зари, хоть затемно, тебе предлагали джызбыз. Вкусно и дешево. Человек съедал утром порцию джызбыза и до вечера был сыт... А теперь джызбы-за не найти. Многие молодые люди даже не знают, что такое джызбыз. Обойди хоть весь город - ни одной джыз-бызной не найдешь. Почему их нет? Разве в Баку больше не привозят и не режут баранов? Привозят, режут. Куда больше, чем прежде. В городе столько шашлычных, столько ресторанов, от названий рябит в глазах... В каждом изо дня в день готовят различные мясные блюда, особенно из баранины. А куда же деваются потроха? Или у нынешнего скота легких, почек, печени нету? Или возьмем чурек. Вот он, перед нами. Его аромат слышен издали, дразнит аппетит. А где его пекут? В пекарнях? Иа хлебозаводах? Ничего подобного! Его пекут даглинцы, пекут в старинных тендирах. В государственных магазинах навалом лежит хлеб различных сортов, выпеченный из отличной муки высокого качества, дешевый - куда дешевле чурека. Ведь даглинцы продают чурек, выпеченный из той же муки, раза в два дороже хлеба. Однако многие предпочитают покупать этот чурек у них, а хлеб в магазинах залеживается, сохнет, черствеет. Если это не расточительство, то что же, по-вашему? Сколько муки зря переводится! А откуда берется мука для выпечки домашних чуреков? Не пашут, не сеют, а пекут и продают. А сколько хлеба выбрасывается! Когда я вижу на улицах под йогами куски хлеба, целые буханки, выброшенные в мусорные ящики, у меня сердце от боли сжимается. Почему так происходит? Не лучше ли печь поменьше, да получше? У нас испокон веков хлеб священен. Увидят кусок упавшего на землю хлеба, подбирают, целуют и откладывают в сторону - пусть хоть птицы склюют, и то польза. Недаром говорится, что, если хлеб лежит высоко, можно положить под ноги Коран, встать на него и достать хлеб, но если Коран лежит высоко и ты не можешь дотянуться до него, хлеб под ноги подложить нельзя! В прежнее время у нас в Баку пекли самые разнообразные чуреки, один вкуснее и ароматнее другого. Где они теперь? Их не стало, как не стало и джызбыза. Кто в этом виноват? Если меня спросят, я отвечу: мы сами - я, ты, он. Раз что-то ускользает от нашего внимания, виноватых не следует искать на стороне. Дошло до того, что в Баку, в Азербайджане, какие-то умники рекламируют национальные блюда как заморские. Вот недалеко, на улице, ведущей к морю, появилась надпись над хлебным магазином: "Азербайджанские чуреки". Словно итальянские макароны... Да зачем далеко идти, тут, рядом с нами, на улице Гуси Гаджиева, над одним рестораном огромными буквами написано: "Азербайджанские блюда". Удивляюсь. Дорогие мои, вы что, Америку открываете? Если магазин и ресторан - в Азербайджане, то какие же чуреки и блюда должны в них быть? Разве это какая другая область или край, чтобы здесь, у себя, рекламировать азербайджанские блюда и чуреки как какую-то редкость? А почему так получается? Почему не сибирские пельмени или кулебяки рекламируют? Да потому, что в других ресторанах и магазинах наших блюд и чуреков или вовсе нет, или готовят их как-нибудь, такого качества, что можно позавидовать тому, кто их не пробовал. Тогда появляются проворные люди, преследующие свою выгоду, и пользуются положением. Я не видел, но мне рассказывали, что вокруг бывшей Кемюр-мейданы в нескольких местах открыты нелегальные столовки. У них есть свои постоянные посетители. Находятся столовки в частных квартирах. В коридорах стоят длинные столы, посетители приходят, едят вкусное пити, бозбаш, люля-кебаб, шашлык, душбару или кутабы и с благодарностью уходят... Частник живуч, и он, представьте, возрождается и не дремлет.
Агадаи вместе с Алибалой принесли сковороду и поставили на продолговатый стол под фисташковым деревом.
Алибала, вытирая вспотевшее от жара лицо, сказал:
- Кеблеи, я слушал вас очень внимательно. Чтобы исправить положение, о котором вы говорили, надо кое-кого погнать с работы. Да жаль, не гонят.
- Погонят, уважаемый Алибала, непременно рано или поздно погонят.
Агадаи окликнул жену:
- Ай Месма, где ты? Забери джызбыз для женщин и детей. Мужчины очень голодны, долго ждать не сможем!
Месмаханум, самая старшая женщина во дворе, была еще очень проворной и всегда верховодила в подобных делах.
- Иду, Агадаи, иду.
Едва долетели эти слова Месмыханум с веранды из дальнего конца двора до Агадаи, как она сама уже была тут как тут, рядом с ним.
В этом дворе, где проживало девять семейств, сложилась добрая традиция: сообща готовили душбару, кутабы, хингал или, как сегодня, джызбыз, собирались за одной скатертью, как одна семья. Этот обычай завел еще в трудные голодные годы, кажется в тридцать четвертом году, Кебле Меджид. Многие его одногодки, старики, умерли, многие, кто был тогда помоложе, как Алибала и Агадаи, уже вырастили детей и тоже постарели, но никто не нарушал, даже самые молодые, старой, испытанной традиции - общий котел помог в годы войны, этой общей беды. Жители соседних дворов завидовали жителям этого двора, этого старого дома. Надо сказать, что дом этот принадлежал Кебле Меджиду, достался ему в наследство от отца. В тридцатые годы Кебле Меджид добровольно отдал дом государству, а сам остался в нем квартирантом. Но так как он и раньше, и потом жил как все и каждому старался помочь, то так получилось, что никто не попрекал его как бывшего домовладельца, и по привычке дом по-прежнему называли домом Кебле Меджида. Старик заботился о доме и дворе, не разрешал никому ничего ломать и портить, внушая людям, что дом этот принадлежит всем и каждому и всякий обязан и должен о нем заботиться как о собственном. И, наверное, потому дом и двор Кебле Меджида были самыми благоустроенными в квартале. Небольшой садик, виноградные лозы, поднятые над землей, и большое фисташковое дерево посреди двора создавали уют и давали тень. Одним словом, хороший был двор, и жили в нем дружно. Тут никто камня за пазухой не держал и в другого камня не бросил бы. Поэтому, когда круглый голыш со свистом, обламывая ветви, врезался в верхушку фисташкового дерева и упал посреди двора, все поняли: кто-то сторонний хулиганит.
- Ну, бессовестный! - пожал плечами Агадаи.- Делать ему нечего, что ли? Швыряет камни куда попало, портит настроение людям.
Каждый из сидевших под деревом удивленно смотрел на плоскую крышу. Но там никого не было.
- А если бы попало в голову? - Алибала подкинул камень на ладони.Интересно, кто так безобразничает?
И Агадаи вышел на улицу, чтобы узнать, кто бросил камень.
А перепуганная Месмаханум, опомнившись, понесла половину джызбыза на остекленную веранду, откуда доносились голоса женщин и детей.
Агадаи вернулся во двор ни с чем.
- На улице никого, пусто!
- Ты что думаешь, Агадаи, кто-то бросил булыжник и будет ждать, когда ты придешь и надерешь ему уши? - усмехнулся Кебле Меджид.
В это время на крыше показался молодой мужчина и прямо сверху поздоровался с сидевшими во дворе вокруг скатерти.
- Эюб, это ты камнями швыряешься? - полушутя-полусерьезно спросил Агадаи.А если бы в кого попал?
- Да что вы, Агадаи? Я поднялся на крышу, чтобы посмотреть, кто это делает. Нам стекла на веранде побили. Оказывается, на крышу опустился голубь, и кто-то хотел вспугнуть его, чтобы взлетел...
- Ладно, Эюб,- сказал Кебле Меджид,- чего не спускаешься? Тебя как раз ждем. Или за тобой нарочного надо посылать?
- А я как раз собирался, Кеблеи. Да эти обормоты меня задержали.
- Не сердись, Эюб,- засмеялся Агадаи,- камни бросают твои соратники.
Эюб смутился. Шутка Агадаи была небеспричинна. Эюб жил в этом дворе, потом женился на девушке, приехавшей из Кельбаджар, и поселился в трехкомнатной квартире родственников жены, но связей со двором не порвал и был непременным участником всего, что в нем затевалось. Но люди все еще помнили, что он много лет тому назад был заядлым голубятником и когда-то целыми днями торчал на крыше. В жару кир плавился, а в дождь глубокие следы Эюба легко разъедала вода, у жильцов верхних этажей текли потолки, люди жаловались управдому, Эюба вызывали в домоуправление и читали ему нотации, но весь этот "комплекс" воспитательных мероприятии действовал дней пять-шесть, после чего Эюб снова предавался своему увлечению, гонял голубей, и его отчаянный свист доносился то с одной, то с другой крыши. Однажды Эюб поймал чужого породистого голубя. Хозяин сизаря, старый голубятник из нагорной части города, каким-то образом узнав об этом, предлагал Эюбу любые деньги, лишь бы тот вернул ему голубя. Эюб отказался, они поспорили, и сгоряча Эюб пырнул сапожным ножом этого человека. К счастью, нож скользнул по ребру. Вызвали "скорую помощь", обливающегося кровью человека доставили в больницу, а Эюба арестовали, присудили к шести годам тюрьмы и отправили куда-то далеко от Баку. Просидел он около трех лет, вернулся домой и увидел, что голубятня снесена, узнал, что жена продала голубей, но не стал сожалеть и заводить голубей и всерьез занялся сапожным ремеслом. Вскоре эту историю подзабыли, но кличка "гушбаз" - "птице-люб" - так и сохранилась за Эюбом. Сохранилась и еще одна кличка-"тирпач" - "трепач": эту последнюю он заслужил тем, что имел привычку выставлять себя всезнайкой... Но он, как и другие, оставался членом дворового коллектива, и собравшиеся не начинали трапезу без него.
Эюб схватился за ветвь дерева и по нему спустился во двор. Подошел и поздоровался со всеми, с Алибалой, которого давно не видел, за руку, спросил его о Вагифе.
Агадаи поставил огромную сковороду посреди скатерти на чугунную подставку.
- Ну, приступайте, а то остынет.- И стал наполнять тарелки, ставя их перед каждым.
Худой рыжеватый парень, прожевав первый кусок, выразительно поглядел на Агадаи и прищелкнул пальцами у горла. Агадаи понимающе кивнул.
- Кебле Меджид,- почтительно обратился он к аксакалу,- молодые люди не прочь немного выпить. У меня есть бочонок шемахинского вина. Если позволите, я подам его к столу.
Кебле Меджид ожидал этой просьбы.
- Выпить и вы не прочь, Агадаи, да и еще кое-кто, так что неси вино. Магомед запретил пить тем, кто пить не умеет. Слава аллаху, наши ребята не теряют голову от вина, им можно выпить.
Сам Кебле Меджид в жизни не брал в рот вина.
Еще один седобородый старик не пил, потому что был болен, остальные к возможности выпить отнеслись с энтузиазмом.
Притащили бочонок с вином, стаканы. Инициатор этого дела, рыжий парень, нацедил вина из бочонка в трехлитровый баллон, а уже из него стал разливать по стаканам.
Агадаи поднял стакан:
- Кебле Меджид-ами, с вашего разрешения,- аксакал кивнул головой в знак согласия,- выпьем за то, чтобы наша дружба была вечной и чтобы мы всегда собирались за одной скатертью. Там, где дружба, нет места сварам и ссорам. За дружбу!
Вино было отличное, и все выпили до дна. Рыжий хорошо знал свое дело - он тут же наполнил стаканы снова.
- .Разрешите, - опять заговорил Агадаи,- поднять еще один тост, а потом пусть говорит кто хочет.- И поскольку никто не возражал, он повел речь дальше:- У нас, у азербайджанцев, есть пословица, которую знают все. Говорят: "Иди туда, где нет аллаха, но не ходи туда, где нет старшего". Этот наш маленький двор еще раз подтверждает народную мудрость. У нас есть старший. Кебле Меджид - не только аксакал нашего двора, по и аксакал квартала. Там, где он, царит порядок, уважение и почтительность к старшим. А стоит, не приведи аллах, кому-то оказаться в затруднительном положении, Кебли Меджид-ами первым засучивает рукава.
- Верно, верно,- поддержали участники пиршества, и Агадаи предложил выпить за здоровье дорогого Кебле Меджида, которому уже девяносто один год, и за то, чтобы наступил такой день, когда- можно будет собраться во дворе и отметить его столетие.
Стоя выпили за здоровье старика.
И хотя Кебле Меджид не чокался с пьющими, он с благодарностью кивал головой и каждому из них выразил свою благодарность.
Прохладное кисловатое вино разожгло аппетит, и мужчины набросились на джызбыз, такой вкусный, что даже сытый человек не смог бы устоять перед ним, попробовав хоть один кусочек.
Некоторое время спустя сидевший напротив Кебле Меджида Алибала поднял свой стакан и сказал:
- Кебле Меджид, в нашей компании нет тамады. Но какая нужда в тамаде в том обществе, где сидите вы? Если разрешите, я тоже скажу одни тост.
- Говори, Алибала.
- Дорогие мои,- обратился Алибала ко всем сидящим,- говорят, цену старого гнезда узнаешь, когда переселяешься в новое. Я теперь хорошо понимаю смысл этого народного изречения. Когда нам дали новую просторную квартиру в микрорайоне, мы с Хырдаханум очень радовались этому. Но прошло время, и мы почувствовали, что к радости примешивается и печаль. Печаль от разлуки с нашим старым двором и кварталом, с такими соседями, как вы. Не подумайте, что на новом месте нехорошие соседи, что они чем-то досаждают нам. Вовсе нет! Они не сделали мне ничего плохого. Да и почему они должны делать мне плохое? Но суть в том, что мне там скучно. Всегда чувствую, что вас нет рядом со мной. Мужчины из этого двора - мои братья, а женщины - сестры. Что бы я стал делать в те трудные дни, когда меня постигло несчастье, если бы вы не оказали мне помощи? Ума не приложу...- Алибала помолчал. Он расчувствовался.- Как хорошо, что вы есть на свете...
- Не приведи аллах остаться одному,- участливо сказал Эюб.
- Да,- продолжал Алибала,- в прошлом году, когда со мной случилась эта беда, не будь вас, я растерялся бы. Только когда все прошло и успокоилось, Агадаи обо всем мне рассказал... Поэтому сегодня я еще раз пью за здоровье каждого из вас, пью за ваши семьи, за ваше счастье.
Тост всем пришелся по душе.
Допивая холодное вино, Алибала придержал стакан, чтобы люди не видели слез, навернувшихся ему на глаза.
VI
Поезд прибыл в Москву точно по расписанию, пассажиры покинули вагон, растворились в привокзальной толпе. Прощаясь с Алибалой, Дадаш спросил, когда тот снова будет в Москве. "Через неделю",- ответил Алибала. Условились, что Дадаш, уладив свои дела, через неделю этим же поездом вернется в Хачмас.
Алибала и Садых спешили скорее навести в вагоне порядок,- закончив дела, они намеревались выйти в город, купить кое-что для дома и в дорогу. Надо успеть побывать в магазинах, расположенных подальше от вокзала, потому что в ближних трудно найти что-либо необходимое - со всех поездов мчатся в эти магазины транзитные пассажиры, там вечно огромные очереди, не то что до товара не доберешься, но не увидишь и продавца.
Складывая постель пассажира в предпоследнем купе, Алибала нечаянно уронил на пол подушку, наклонился, чтобы поднять ее, и увидел в уголке увесистое портмоне.
"Кто же этот растеряха? - подумал он.- Убежал, а теперь ищи его..."
Алибала подумал, что в портмоне, возможно, забыты документы, и развернул его. В одном отделение лежала плотная пачка двадцатипятирублевок, во втором были разные бумаги. Алибала развернул одну из них, оказалось, рецепт. Удалось прочесть только фамилию больного и инициал: "Велизаде М.". Конечно, это мог быть и владелец портмоне, и кто-то другой. Кто-то мог попросить человека, едущего в Москву, купить лекарство, которого в Баку не достать. Вспоминая пассажиров этого купе, Алибала перебирал бумаги. На одном из листков были написаны фамилии и имена нескольких человек, проставлены номера телефонов. Развернул еще одну. Это было командировочное удостоверение. Как раз то, что надо. "Мовсум Джейхун оглы Велизаде командируется в город Москву сроком на одну неделю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20