Как зовут-то цезаря?
Ч Как? Юлий.
Она вскочила счастливая, позвала мою шуструю курчавую Актинию:
Ч Юлик, налейте шампанскогою.
Ха-хаю-ха!
В идиотах живет пророческая сила. Он ведь и есть по-настоящему Юлик, Юлик
Зальцман. А никакой не Цезарь Соленый.
Ох, евреи! Ох, лицедеи! Как страстно декламирует он Лиде Розановой, как яро
стно жестикулирует! Нет, конечно же, все евреи Ч прирожденные мимы. Они жи
вут везде. Бог дал им универсальный язык жестов.
А Лида со своим тусклым лицом, позеленевшим от постоянной выпивки и анаш
и, не слушала и с пьяной подозрительностью присматривалась к маневрам св
оего хахаля-бармена вокруг нежной безумной Цезаревой киски.
Ее бармен, ее моложавый здоровенный садун, жизнерадостный дебил, напивши
сь и нажравшись вкусного, теперь интересовался доступной розовой свежа
тинкой. Прокуренные сухие прелести нашей всесоюзной Певицы Любви его се
йчас не интересовали.
Он сновал руками под столом, он искал круглые, яблочно-наливные коленки г
олубоглазой дурочки Цезаря. Интересно, какие бы родились у них дети? На ни
х, наверное, можно было бы исследовать обратную эволюцию человечества.
Но Лида его не ревновала. Ей было на него наплевать. Она сама интересовала
сь, как добраться до этого розового бессмысленного кусочка мяса, самой п
ощупать, огладить, лизнуть.
И настороженно опасалась, что, пока Цезарь со своей еврейской обстоятель
ностью расскажет все анекдоты, ее садун может перехватит девочку.
О Лидуша, возвышенная одинокая душа! Ты наша Сафо, художественный вождь в
сех девочек-двустволок Краснопресненского района.
О Лесбос, Лесбос. Лесбос!
Я понимал ее переживания, я от души ей сочувствовал. Кивнул на бармена, спр
осил:
Ч На кой хрен ты его держишь?
Она обернулась ко мне, долго рассматривала. Фараонша из-под пирамиды, сле
гка подпорченная воздухом и светом.
Ч Я боюсь просыпаться одна. У меня депрессия. А этот скот с утра как загон
ит Ч кости хрустят. Чувствуешь, что живешь пока…
И крепко выругалась.
Ч Что! Вы! Говорите! Ч крикнуло рядом со мной.
Я вздрогнул, оглянулся. Истопник уже сидел на соседнем стуле. Заглянул пе
рвый раз в его трезвые сумасшедшие глаза Ч почувствовал беспокойство. О
н кричал Лиде:
Ч Вы же поэт! Что вы говорите? Ведь этим ртом вы кушать будете, а?!
А Люсинды рядом со мной уже не было.
Ч Что это за мудак? Ч не глядя на Истопника, равнодушно спросила Лида.
Я пожал плечами Ч я думал, это один из ее прихлебателей.
Ч Вы ведь пишете о любви! Как вы можете! Ч заходился Истопник.
Его присутствие уже сильно раздражало меня. И не сразу заметил, что волну
юсь. Пьяно, смутно, тревожно.
Возникла откуда-то сбоку моя крючконосая Актиния и выкрикнула бойко, не
трезво, нагло:
Ч Любовь Ч это разговоры и переживания, когда хрен уже не маячит!…
Истопник хотел что-то сказать. Он высовывал свой язык Ч длинный, красно-
синий, Ч складывал его пополам, заталкивал обратно в рот и яростно жевал
его, сосал, чмокал.
Я все еще хотел избежать скандала. Я не люблю скандалов, в жизни никто ниче
го не добился криком.Уж если так необходимо Ч ткни его ножичком. За ухо.
Но Ч в подъезде. Или во дворе.
Сказал Истопнику негромко, вполне мирно:
Ч Слушай, ты, петух трахнутый, ты эпатируешь общество своим поведением. Т
ы нам неинтересен. Уходи по-быстрому. Пока я не рассердился…
Он придвинулся ко мне вплотную, дышал жарко, кисло. Бессмысленно и страст
но забормотал:
Ч Ах вы, детки неискупленные… грехи кровавые неотмоленные… ваш папашка
один Ч Иосиф Виссарионович Борджиа… Иосиф Цезарев… По уши вы все в кров
и и в преступлениях… чужие кровь и слезы с ваших рук струятся… Вот ты посм
отри на руки свои грязные! Ч и он ткнул в меня пальцем.
Не знаю почему Ч то ли был я пьяный, оттого ослабший, потерявший свою прив
ычную собранность и настороженность ловца и охотника, то ли сила у него б
ыла велика Ч не знаю. Но для себя самого неожиданно посмотрел я на свои ру
ки.
И все в застолье привстали со стульев, через стол перегнулись, с мест повс
какали на руки мои смотреть. Притихли все.
А у него горько ушли вниз углы длинного змеистого рта, и язык свой отврати
тельный он больше не сосал и не жевал.
Руки у меня были сухие и чистые. Успокоился я. Не знал, что он меня подманив
ает.
Спросил его:
Ч Ты кто такой, сволочь?
А он засмеялся. И выпулил на миг изо рта длинную синюю стрелку языка, зубы
желтые, задымленные мелькнули.
Ч Я не сволочь. Я противный, как правда. Но не сволочь. Я Истопник котельно
й третьей эксплуатационной конторы Ада.
Тишина за столом стояла невероятная.
Я никогда не думаю, как ударить. Решение возникает само, от меня совсем нез
ависимо. Потому что бьют людей очень по-разному. В зависимости от того Ч
зачем?
Бьют: Ч чтобы унизить, Ч чтобы напугать, Ч чтобы наказать, Ч чтобы пар
ализовать, Ч чтобы ранить, Ч чтобы причинить муку.
Бьют, чтобы убить. Одним ударом.
Я понял, что дело швах, что я испугался, что происходит нечто не предусмотр
енное мною, когда сообразил, что раздумываю над тем, как ударить.
Унизить его Ч в школьной курточке прихлебателя Ч невозможно.
Сумасшедшего не напугаешь.
Наказывать его бессмысленно Ч я ему не отец и не увижу его никогда больш
е.
Мучить нет резона Ч он к мученичеству сам рвется.
А убивать его здесь Ч нельзя.
Хотя с удивительной остротой я вдруг ощутил в себе вновь вспыхнувшую гот
овность и желание Ч убить.
Ч Пошел вон отсюда, крыса свинячья, Ч сказал я тихо, а он громко засмеялс
я, глаза засветились от радости.
И я не выдержал и харкнул ему в рожу. Не мог я там его убить.
Хоть плюнул.
А он взялся бережно за свое длинное белесое лицо, осторожно нащупал на ще
ке, на лбу плевок, прижал, будто печать к штемпельной подушке, медленно рас
тер харкотину, и снова углы рта поехали вниз, и крупные тусклые слезы пока
тились по его мятой тощей роже.
Поднял на меня черноватый кривой палец и медленно сказал:
Ч Расписку ты возвратил… Остался месяц тебе… Потом Ч конец. Придешь от
читаться… ТЫ ПОКОЙНИК… Ч и засмеялся сквозь слезы, радостно и освобожде
ние.
Потом вышел из-за стола и, все время убыстряя ход, двинулся к выходу.
Через месиво тел, в лабиринте столиков, среди орущих, пьющих, веселящихся
людей, жрущих, изнемогающих от бушующих в них желудочного сока, спирта и п
одступающей спермы, шел он к дверям, быстро и твердо, почти бежал.
А мои развеселые боевые собутыльники почему-то не шутили, не радовались,
не орали, а смотрели на меня Ч испуганно и озадаченно.
Не вслед быстро уходящему из зала Истопнику, а Ч на меня.
И за нашим столом, отгороженным от остальных деревянным невысоким барье
рчиком, повисли угрожающее уныние и пахнущее гарью молчание. Казалось, в
ыросли до самого потолка стеночки деревянного барьера, отъединили нас
Ч в заброшенности и страхе Ч от всех остальных.
Я вскочил и побежал за Истопником. Разомкну подлюгу. На части.
Но Истопник уже исчез.
Прошелся я расстроено, потеряннозло по вестибюлю, заглянул в уборную, в г
ардероб Ч нигде его не было.
Зашел в бар и, чтобы успокоиться, выпил фужер коньяку. Потом еще. Орал из ди
намиков джаз. Рыжие сполохи метались в прозрачно-подсвеченных цилиндра
х бутылок. Слоился толстыми пластами дым от сигарет.
Я присел на высокий табурет, взял бокал холодного шампанского. Хотел вык
инуть из головы Истопника.
А за спиной будто бесы столпились, потихоньку, ритмично копытцами козлин
ыми затопали Ч громче, звонко, зло. Закричали над ухом голосами острыми, п
ронзительными, кошачьими, мартовскими. Завлекали.
Все клубилось. Замахали в глаза крыльями соблазна алого и кружить начали
хороводом, голова стала тяжелая, чужая. Морок нашел, сердце сжалось от бол
и Ч острой, как укус.
Тоска напала.
Оделся и ушел.
А проснулся в омерзительном лежбище одноглазого штукатура на станции Л
ианозово. Мертвой новостройке на Марсе…

ГЛАВА 3
ХОУМ-КАММИНГ

Таксист зарулил к моему дому, шлепая баллонами по жидкой снежной каше, ка
к галошами. Я долго шарил по карманам в по-исках бумажника, пока не нашел е
го в заднике брюк.
Слава Богу, девушка-штукатур хоть бумажник не свистнула. Кроме прочего, у
меня лежало в нем сто долларов. Было бы жалко «зелененьких ребят», да и нех
орошо это Ч незачем знать невесть от куда взявшемуся одноглазому штука
туру, что у меня завалялось сто «Джорджей». За хранение ста вечно обесцен
ивающихся долларов могут намотать уголовную статью.
Загадка социалистического мира чем сильнее обесценивается доллар, тем
выше ему цена у нас на черном рынке. Неграмотные спекулянты, видно, не чита
ют биржевой курс в «Известиях».
Таксист, пересчитывая рубли, недовольно бормотал под нос:
Ч Ну и погодка, пропасть ее побери! Вот подморозит маленько, запляшут маш
ины на дороге, как в ансамбле у Игорь Моисеевича…
Хлопнул дверцей, укатила прочь «Волга», зловоня горелым бензином и горяч
им маслом. Подступил рассвет, мокрый и серый, как помоечная кошка.
Шаркал лопатой-скребком лифтер у подъезда, и каждый скребущий унылый зв
ук царапающей асфальт лопаты раздирал нервы. Задушенно-коротко крикнул
а за парком электричка.
Мимо прошел дворник Ч с окладистой бородой, в золотых очках, в дубленке. Е
врей-рефьюзник. Поставил на тротуар метлу и лопату, чинно приподнял кара
кулевый пирожок. Молодец. Пятый год дожидается визы на выезд.
Мне их даже жалко.
Ч Моисей Соломонович, новостей у вас нет? Пожал плечами:
Ч Ждем.
Ч Вроде с американцами потеплело. Может, начнут выпускать? Ч вежливо пр
едположил я.
Ч Может быть.
Дворник Ч профессор, кажется, электронщик. Будет сидеть здесь, пока рак н
а горе не свистнет. Дело, конечно, не в его секретах. Они уже скорей всего и н
е секреты никакие.
Настоящий страх можно поддерживать только неизвестностью.
Неизвестностью и бессистемностью кары. Любым четырем выезд разрешаетс
я, любому пятому Ч запрещается. Без разумных причин и внятных объяснени
й. В этой игре есть лишь одно правило Ч отсутствие всяких правил.
Ч Коллега, вам помыть машину? Ч спросил еврей.
Я посмотрел на свой заснеженный, заляпанный грязью «мерседес», потом взг
лянул на еврея. Покорное достоинство. Горделивое смирение. Вот уж народе
ц, прости Господи! Вряд ли так уж нужна ему трешка за мытье моей машины. Они
просто купаются в своем несчастье. По трешкам собирают капитал своих нев
згод, чтобы подороже торгануть им там Ч когда выберутся. Они хотят напом
нить, что еще при Гитлере профессора чистили улицы зубными щетками.
Может быть, они загодя готовят обвинительный материал?
Тогда зря стараются. Нас судить никто не будет.
А стремление к честному труду надо поощрять. Пусть профессор физики помо
ет машину профессору юриспруденции.
Ч Пожалуй, помойте, Ч и протянул ему пятерку.
Он полез за споим кожаным портмоне, стал вынимать рубли сдачи.
Ч Это стоит три рубля. Ч сообщил он степенно.
Еврейский наглец.
Ч Два рубля Ч надбавка за ученую степень. Ч Я пошел к подъезду, скользн
ул глазами по свежеприклеенному листочку объявления на двери, и сердце е
кнуло гулко, как наполнившаяся кровью селезенка.
"ЖИЛИЩНО-ЭКСПЛУАТАЦИОННОЙ КОНТОРЕ ТРЕБУЮТСЯ:
ДВОРНИКИ.
ИСТОПНИКИ В КОТЕЛЬНУЮ".
Ты уже и сюда добрался, проклятый?
Не знаю почему, но оглянулся я на профессора-еврея. Не спеша сметал он с мо
ей машины метелкой снег. Да нет же! Он здесь. ни при чем, таких в нашем районе
много.
У нас ведь не Лианозово, не вымершая марсианская новостройка. У нас Ч Аэр
опорт. Фешенебельный район. Элитарное поселение. Розовое гетто.
Аэропорченные люди. Дышим испорченным воздухом вранья и страха… Аэропо
рт.
Куда летим?
Наваждение. Игра уставших нервов. Надо в душ, потом в койку Спать,спать,все
забыть.
Встал изЧ за своей конторки консьерж Тихон Иваныч, отдал честь почти по-
уставному. Родная косточка, пенсионер конвойных войск. Ничего он про мен
я не знает, но лимфой, охранным костным мозгом ощущает: во все времена -сег
одня, вчера, в уже истекшей жизни, еще до нашего рождения Ч был я ему начал
ьником. И буду.
Ч Дочка ваша вчера приезжала… В дом заходила, ненадолго…
Молодец сторожевой! Он и видел-то Майку пару раз, но запомнил, ощутил расс
тановку, уловил ситуацию.
Ч На иностранной машине… Вроде вашей… Но номер не наш. И человек ее в маш
ине ждал…
Эть, сучка какая выросла, девочка моя. Мой темперамент. Видно, по рукам пош
ла. А вообще-то Ч пускай, лишь бы здоровье не порушила. Жалко одно что с ино
странцем путается. Ей это ни к чему, а мне она может дела попортить. Я челов
ек заметный. КОНТОРА не станет разбираться, что я с той семьей тысячу лет н
е живу. И знать их не желаю. Они сими по себе. Я их хочу забыть.
Интересно, кто ее возит Ч фирмач или дипломат? Кто ее пользует Ч демокра
т, нейтрал или капиталист? Во всем этом есть у нас важные оттенки. Вохровец
мой любезный, вологодский сторожевой пес Тихон Иваныч их не улавливает,
он ведь при всей дружбе со мной, при всем глубоком почтении в рапорте райо
нному Уполномоченному КОНТОРЫ сообщит просто: «…есть контакты с иностр
анцами». А мне при подходящем случае это припомнят. Заслуги заслугами, а п
ринцип жизни всегда один: оглянись вокруг себя Ч не гребет ли кто тебя.
Все это подумалось за короткую, как выстрел, секундочку, потом хлопнул я с
торожевого легонько по плечу, засмеялся весело:
Ч Ошибочку давал, Тихон Иваныч! Номер не наш на той машине, а человек там с
идел наш. Мой человек. Так надо…
И сторожевой сбросил с себя груз озабоченности, истаяло бремя ответстве
нности за наблюдаемый в зоне непорядок, могущественный пароль «так надо
» вновь свел в фокус мучительное раздвоение штатной ситуации.
Так надо. Универсальный ответ на все неразрешимые вопросы жизни. ТАК НАД
О. Абсолютная логическая посылка. ТАК НАДО. Абсолютный логический вывод,
не допускающий дальнейших нелепых и ненужных вопросов: КОМУ НАДО? ЗАЧЕМ
НАДО? КАК НАДО?
Так надо. Венец познания.
И добродушное морщинистое крестьянское лицо моего верного конвойного
консьержа светится полным удовлетворением. Васильковые глаза налиты в
есенней водой. Белесые седоватые волосики аккуратно заложены за розовы
е лопушки оттопыренных ушей. Своей спокойной вежливой добропорядочнос
тью, всем своим невзрачным провинциальным обликом, этой забавной у пожил
ого человека лопоухостью Тихон Иваныч очень похож на Эгона Штайнера.
Ни на следствии, ни на суде Эгон Штайнер не мог понять, в чем его обвиняют. О
н не прикидывался, он действительно не понимал. Он никого не убивал. Согла
сно приказу руководства, на на отведенном ему участке работы он, выполня
я все технологические условия и соблюдая технику безопасности, обслужи
вал компрессоры, нагнетавшие в герметические камеры химический препар
ат под названием «Циклон-Б», в результате чего происходило умерщвление
евреев, цыган, бунтующих поляков и неизлечимо больных.
Я долго разговаривал с ним во Фрайбурге во время процесса, куда я прибыл п
редставлять интересы советского иска по обвинению в массовых убийства
х группы эсэсовцев, пойманных боннской прокуратурой.
Штайнер не понимал обвинения и не признал себя виновным.
Убийцы Ч это злодеи, нарушители прядка, беззаконно лишающие людей жизни
и достатка. Он, Штайнер, не убийца, а хороший механик, все знают, что он всег
да уважал закон, он верующий человек, у него семья и дети, и действовал он т
олько по справедливости, название которой Ч закон. Он выполнял действую
щий закон. И не его вина, что люди так часто меняют законы. Каждый приличны
й человек должен выполнять законы своей страны, и бессовестно сначала тр
ебовать их неукоснительного соблюдения, а через несколько лет такое пов
едение называть преступным. И уж совсем немыслимо Ч судить за это.
Мне было жалко его. Я его понимал.
На суде я, конечно, говорил о слезах и крови миллионов жертв, и требовал бе
спощадного возмездия выродкам. Но не казались они мне выродками человеч
ества Ч наоборот, нормальное порождение нашего сумасшедшего мира.
И горячо благодарил в душе Создателя за то, что никому из нас не грозит стр
ашная горечь Нюрнберга, вся его бессмысленная разрушительная правда.Не
за одного себя благодарил! За нас за всех. Да за весь народ,собственно. Так
ое лучше не знать. Западные толстомясенькие либералы просто не поняли бы
половины ужасной Правды, а мы здесь, на нашей стороне Ч возненавидели бы
друг друга навсегда, переубивались насмерть, превратились в стаю озлобл
енных к кровожадных ЗВЕРЕЙ.
Нет, нам этой правды не надо. Время постепенно все само залечит, забвение з
апорошит пылью десятилетий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10