Плоть и ткани отваливаются от костей. Кости рассыпаются в пыль. Ветер несет эту пыль через леса и поля. Так пустая форма возвращается туда, откуда она пришла.
Мы обычно говорим, что больной находится на «стадии отрицания», если после выявления у него злокачественной опухоли он заявляет: «Здесь произошла какая-то ошибка. Это не может случиться со мной. В лаборатории к моим анализам что-то подмешали. Это у кого-то другого биопсия, только не у меня». Мы редко узнаем в отрицании постоянный побег ума от истины нашей мимолетности. Непринятие отрицания продолжает держать нас в тех же самых старых страданиях и страхах, невзгодах и потерях. Это напоминает пассажиров, которые трясутся в старом поезде по разваливающимся путям. Стаканы звенят, и с верхних полок падает багаж, тогда как мы продолжаем настаивать, что все это время мы медленно едем по живописной местности или же что мы вообще не покидали пределов станции. Ум отрицает несостоятельность наших моделей того, какими «должны быть» вещи.
Только исследование отрицания в нашем уме открывает нас для дальнейшей жизни, позволяет нам исследовать, кто живет, кто умирает и чем заканчивается весь этот процесс.
Отрицание – это отталкивание настоящего. Фактически, великая индустрия ума, производящая отходы, может иметь следующий лозунг «Отрицание – это наш самый важный продукт».
Однажды мне позвонил старый друг и сказал, что только что умерла его любимая тетушка. Он спросил меня, может ли группа, занимавшаяся в это время медитацией, почтить минутой молчания ее смерть. Я ответил: «Нет, этого делать не стоит, ведь в смерти нет ничего особенного». Пока вы читаете эту страницу, умирают сотни людей. Мы скорбим не о его тетушке, мы скорбим не о наших детях. Мы скорбим о себе. Мы скорбим о нашей потере. Тот, с кем мы общались, закончил свою партию в нашей общей игре в жизнь, которой мы так увлечены. Почтите эту потерю и доверьтесь чувствам, которые возникают, когда зеркало вашей любви оказалось разбитым. Не забывайте, что вы скорбите именно по себе. Найдите в своем сердце место для самого себя. В сердце вы чувствуете свою боль, а не боль других.
Как это ни парадоксально, вся похоронная индустрия основывается на отрицании смерти. Покойникам в рот набивают ткань, чтобы их впавшие щеки казались пухлыми. На их лицах растягивают довольные улыбки, чтобы окружающим казалось, что смерть в чем-то подобна поездке на вечеринку. Даже в смерти они отрицают смерть.
Стадия раздражения, мне кажется, знакома всем. Это насильственное столкновение с истиной, открытие себя реальности. «Черт возьми, это действительно так, но почему это должно быть так больно?» Злость не нужно осуждать, ее нужно признать, и ей нужно открыться. Вещи часто не являются такими, какими мы хотели бы их видеть. Всегда присутствует заблокированное желание, и из этого разочарования возникает гнев, страх и напряженность. «Почему я должен умереть? Почему я, а не какой-нибудь негодяй с улицы или мой сосед? Он не косит газон у своего дома, он орет на своих детей, он обманывает налогового инспектора! Почему же я?»
Кроме того, есть негодование против Бога. «Как Ты можешь делать это со мной? Ведь я всегда был таким хорошим. Каждое воскресенье я ходил в церковь. Я давал милостыню. Я хороший человек. Я даже работал с умирающими. Как это может случиться со мной? Это нечестно». И хотя мы вопием к Богу, обвиняя Его в «несправедливости», как часто мы благодарим Его за заботу, которой Он нас окружает?
Раздражение возникает из чувства беспомощности, которое всегда было, но теперь оказалось в Центре нашего внимания. «Почему это настолько мучительно? Почему жизнь такая запутанная и коварная?» Всплеск беспомощной ярости, которая накапливалась всю жизнь. Гнев – это просто изолирующее болезненное переживание. Быть с человеком, который раздражен «несправедливостью жизни», означает быть мягким и податливым для его огорчений, стать открытым пространством, в котором буря скоро утихает. Для этого нужно работать над собой.
Состояния сознания легко передаются. Нужно уметь находиться рядом с тем, кто сгорает от злости, и не попасться в тех местах, где вы тоже протестуете против текущего положения вещей. Нужно уметь отказаться от своих страданий, чтобы вы не оказались поглощенными огнем другого человека. Отказаться от высокомерия, которое питает гнев и не дает проявиться состраданию. Быть в состоянии признать свое раздражение, свою собственную ярость; пожелать присутствовать без претензий к другим, так же как и без претензий к себе.
«Все несчастья случаются со мной!» – кричит ум, когда должность, которую вы собирались занять, досталась кому-нибудь другому, когда вашу машину повредил проезжающий мимо грузовик, когда ваша левая рука коченеет и вы чувствуете, что ваш рак вступил в прогрессирующую стадию. «К черту этот мир! К черту всех остальных!» Может ли ваше сердце оставаться открытым перед лицом этого шторма? Или же вы теряетесь, когда видите перед собой смятение другого человека? Если это так, то вам еще работать и работать.
Дальше игра в стадии предполагает этап, называемый торговлей. У смертельно больных она обычно проявляется в следующих высказываниях: «Если бы только я остался в живых, я бы построил новое здание для вашей больницы. Я бы отдал все деньги на благотворительность. Я бы перестал есть шоколад. Я бы медитировал по два часа каждый день. Кроме шуток!» Но жизнь показывает, что большинство людей, которые дают подобные обещания, потом не выполняют их. Торгуясь, мы просто пытаемся купить то, что нам нужно. Что бы мы при этом ни обещали, наше желание отдать что-нибудь не исходит из сердца.
«Я сделаю то-то, если только я стану таким-то». Такая мотивация может быть по праву названа мотивацией получения, а не давания. Она, как правило, лежит в основе наших отношений и духовной практики. Фактически, именно на стадии торговли мы ясно замечаем «ум если-только», который погружается в глубокую депрессию, когда нам не удается сторговаться. «Если бы только я не работал на асбестовом заводе, у меня не было бы сейчас рака», – но вы работали на этом заводе! «Если бы только она не ушла в тот вечер из дома, она бы не попала в эту катастрофу», – но она ушла и попала! «Если бы я не был таким безвольным, я бы занимался этими упражнениями и добился бы выздоровления тела», – но вы ничего не делаете! «Если бы только из соседней комнаты не доносилось шума, я бы смог медитировать более глубоко», – но шум доносится оттуда! Фальшивые условия «ума если-только» продолжают держать нас в рабстве. Человек, у которого парализованы руки и ноги, неподвижно лежит в своей кровати и думает «Если бы только я не был парализован, я вы пошел к Богу!» Но очевидно, что в каждое мгновение ничто не мешает нам начать исследование истины. Ни одна ситуация не мешает нам сделать то, на что мы способны, «если только» мы сможем полностью открыться ей.
Большая часть духовной практики основывается на подобной игре. Я буду сидеть, молиться, петь, если только я смогу увидеть свет. Как редко мы делаем что-то просто в текущем мгновении. Делая то, что мы делаем, просто так, без единой мысли о компенсации, о награде, которую мы должны получать за свои «хорошие дела». В какой мере такая торговля приводит к тому, что мы всю жизнь «ведем счета», которые превращают почти все наши отношения в незаконченные дела! Как часто мы просто «набираем очки», напоминая нищих, которые роются в мусорных кучах!
Когда торгующийся ум начинает таять, распадаться, мы становимся открытыми, а ситуация, в которой мы находимся, приемлемой. Когда прекращается торг, мы входим в присутствие истины. Каждым нашим действием управляет уместность, а не целесообразность. Мы отказываемся от продуктов своего труда, а вместо этого входим в каждое мгновение во всей его полноте. Мы больше не пытаемся откупиться от ада, мы больше не пытаемся дать взятку Богу.
Но торговля не приносит желаемых результатов. Это напрасный труд, и мы вскоре обнаруживаем, что дошли до предела и идти нам больше некуда. Наступает стадия депрессии. Большинство из нас боятся депрессии, и все же в ней есть потенциал для великого исцеления, возможность для нового начала. Это столкновение с истиной, которую мы не можем купить, продать или приманить к себе истошными криками. У нас может возникнуть глубокое чувство того, «насколько мы бессильны». Хотя большинство относятся к депрессии настороженно, она является продолжением творческого процесса. Нам некуда повернуться, ничто не происходит так, как мы того хотим. Мы приходим туда, где начинаем видеть, какими реально должны быть вещи. Исходя из того, что мы не можем контролировать вселенную, понятно, что депрессия имеет силу вести нас к новой открытости. Это болезненный процесс отделения от себя частей, которые умирают каждое мгновение. Мы приходим в уныние, когда видим свою ранимость и беспомощность перед лицом изменений. Фактически, именно в депрессии человек может начать впервые принимать ответственность за то, как он реагирует на изменения. Депрессия может обладать почти алхимическими качествами, когда мы начинаем исследовать скуку, уход от ответственности и страх за свою жизнь, когда мы преображаем все это в новые богатства и глубокое понимание. Из этого понимания возникает новое бесстрашие, новая любовь. Для некоторых депрессия может быть посвящением в новую жизнь, которая является не борьбой с трудностями, а оказывается приемлемой и даже восхитительной.
Хотя эти стадии не следуют друг за другом, следует добавить, что мы должны чтить каждую из них, потому что они представляют собой работу, которую мы должны проделывать над собой.
Вы не должны пытаться разговорами вывести людей из состояния депрессии, вы просто открываете им свое сердце. Вы не пытаетесь уговорить их стать другими: «Не беспокойтесь, все будет о'кей!» Все будет о'кей, но каждый должен увидеть это сам. Прикосновение вашей руки к руке другого человека намного важнее, чем все слова, которые вы можете сказать. Но если ваши слова исходят из того места в сердце, к которому вы можете прикоснуться и выйти за пределы своего страха депрессии, тогда у вас не будет больше отделенности. Депрессия не является вербальным состоянием. Именно простор для чувств, который появляется в вашем присутствии, когда вы находитесь с человеком в депрессии, позволяет вам поведать ему об о'кейности вещей, даже если вы не говорите об этом ни слова.
Открытие депрессии выводит нас за пределы депрессии подобно тому, как выход из ада выводит нас за пределы ада. Это первые проявления нашей способности преображать одиночество постоянно нарождающегося отдельного «я» в безграничность бытия. В бытии нет ни выхода обратно, ни стремления уйти еще дальше. В нем нет дуализма. Вы не чувствуете себя отделенными от жизни, вы открываетесь ей и окружаете себя ею. Здесь нет «никого» отделенного. Здесь «некому» открываться. Вы и есть открытость. Это довольно глубокий уровень состояния принятия. Но, по своему опыту, я должен сказать, что большинство из того, что называется принятием, в действительности является покорностью. Покорность – это привязанность к жизни, тихое отчаяние, в котором многие проживают большинство своих жизней. Это сделка с условиями, которые формулируются так: «Если ничто не является очень плохим, я не буду ожидать, что оно будет слишком уж хорошим». Тупик и застой в жизни.
Очевидно, существует много уровней принятия. И все же следует отметить, что это самая непонятная стадия умирания. Элизабет Кублер-Росс определяет принятие так: «Больной больше не желает видеть посетителей; он больше не стремится ни с кем разговаривать; он закончил все свои незаконченные дела; он не надеется больше на исцеление, эффективное лечение и продление жизни. Это состояние внутреннего и внешнего покоя». Здесь действительно описано состояние покоя, но, по моему мнению, этот покой больше напоминает «подготовительную печаль», уход от мира, являющийся разновидностью депрессии. Для этой фазы депрессии характерно ограниченное понимание возможностей отпускания и капитуляции, которые, как свидетельствует мой опыт, могут быть намного более полными.
Люди на «стадии принятия» часто очень внимательны к тем, кто находится рядом с ними. Они не всегда прекращают разговаривать или желают остаться в одиночестве. Отличительной чертой их принятия является открытость сердца, мягкость и непосредственность высказываний. Элизабет продолжает свое описание словами: «Стадия принятия просто означает, что люди столкнулись со своей конечностью, научились пребывать в настоящем, не беспокоятся о завтрашнем дне и надеются, что смогут еще долгое время наслаждаться такой жизнью». Здесь мы снова встречаемся с неясностью описаний этой стадии, которая проявляется в противоречивых утверждениях. Нам говорят, что, с одной стороны, больные на стадии принятия не беспокоятся, но, с другой, они все же «надеются, что смогут еще долгое время наслаждаться такой жизнью». Когда я нахожусь с людьми, которые действительно пребывают в принятии, я вижу, как мало у них предпочтений, изоляции и надежд, потому что страх превратился в доверие к процессу. Однажды утром парень, который, по общему мнению, находился в стадии «принятия», сказал:
– Мне кажется, что я утопаю в постели и могу спать вечно.
– Вам действительно кажется, что вы можете? Вы умираете? – спросил я.
– Не будет ничего плохого, если это случится, но, надеюсь, это будет не сегодня, – тихо ответил он.
Это не принятие, а покорность. Это просто более коммуникативная разновидность депрессии, которая говорит: «Я ничего не могу поделать. Я просто обречен на это». Покорность – это еще один побег от страха, смерть перед смертью, далеко не самый удачный выход.
Однако в слове «покорность» мы чувствуем возможность преображения, нового контракта с жизнью, который становится возможным, когда мы открываемся для собственного страха умирания так же, как и для жизни.
Одной нашей знакомой женщине несколько лет назад поставили смертельный диагноз. Она рассказывала о том, что прошла через все стадии и в конце концов пережила пространственность, в которой видела, что ничто существенное не теряется в смерти. Эта открытость позволила уйти старым привязанностям. Торговля была увидена как пустые страхи. Депрессия перестала быть врагом, а стала логическим завершением старых привязанностей. День ото дня она открывалась неконтролируемой природе вещей. Она переживала новую свободу, раскрытие, которого никогда раньше не знала. Она сказала, что для нее не только смерть стала приемлемой, но – и это казалось ей важнее – даже сама жизнь. Прожив несколько месяцев в этой открытости, она полностью выздоровела. Она предполагала, что именно ее открытость смерти позволила ее организму победить болезнь. Она сказала также, оглядываясь на те годы, когда ее считали безнадежной: «Я никогда не была настольно живой, как тогда, когда умирала».
Она никогда не была такой пробужденной. Она почти не торговалась и не отрицала. С каждым разочарованием она справлялась, когда оно возникало, не позволяя ему превратиться в психологическое бремя. Но когда угроза смерти миновала, она заметила, что в своей мирской жизни, в своих обыденных делах снова начала проявлять отрицание и раздражение. Ее столкновение со смертью постепенно перенесло ее из ада на небеса, но впоследствии старое воспитание и привычки позволили жизни войти в свою колею, дали возможность аду воцариться вновь. Жизнь не была такой яркой, как тогда, когда она умирала. Она сказала, что видела теперь, как проходит через все стадии умирания. Она сказала, что теперь проходит через стадии умирания в отношении потери безмятежности, которая у нее была, когда она балансировала на грани неизвестного. Она чувствовала, что принятие, которого она тогда достигла, ушло в туман старых страхов и уступок, болтовни ума и суеты отдельного «я».
Умирая для стремления быть кем-либо вообще, мы входим в то, что есть.
Эти пять стадий прежде всего психологические. Они имеют отношение к содержимому ума, мыслям, эмоциям, чувствам и относятся к смерти как к чему-нибудь внешнему по отношению к нам самим. Фактически, в первом приближении различие между психологическим и духовным состоит в том, что духовное относится не столько к содержимому, сколько к пространству, в котором это содержимое развивается. На психологическом уровне смерть кажется нам чем-то внешним. Возможно, подлинное принятие начинается тогда, когда мы принимаем смерть внутри. При этом смерть оказывается не врагом, а великим учителем, который направляет нас к нашим страхам и побуждает нас работать с ним, а не под его влиянием. Предназначение смерти в том, чтобы научить нас относиться к жизни как к целому, а не как к какому-то опасному проявлению реальности, от которого мы должны убегать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Мы обычно говорим, что больной находится на «стадии отрицания», если после выявления у него злокачественной опухоли он заявляет: «Здесь произошла какая-то ошибка. Это не может случиться со мной. В лаборатории к моим анализам что-то подмешали. Это у кого-то другого биопсия, только не у меня». Мы редко узнаем в отрицании постоянный побег ума от истины нашей мимолетности. Непринятие отрицания продолжает держать нас в тех же самых старых страданиях и страхах, невзгодах и потерях. Это напоминает пассажиров, которые трясутся в старом поезде по разваливающимся путям. Стаканы звенят, и с верхних полок падает багаж, тогда как мы продолжаем настаивать, что все это время мы медленно едем по живописной местности или же что мы вообще не покидали пределов станции. Ум отрицает несостоятельность наших моделей того, какими «должны быть» вещи.
Только исследование отрицания в нашем уме открывает нас для дальнейшей жизни, позволяет нам исследовать, кто живет, кто умирает и чем заканчивается весь этот процесс.
Отрицание – это отталкивание настоящего. Фактически, великая индустрия ума, производящая отходы, может иметь следующий лозунг «Отрицание – это наш самый важный продукт».
Однажды мне позвонил старый друг и сказал, что только что умерла его любимая тетушка. Он спросил меня, может ли группа, занимавшаяся в это время медитацией, почтить минутой молчания ее смерть. Я ответил: «Нет, этого делать не стоит, ведь в смерти нет ничего особенного». Пока вы читаете эту страницу, умирают сотни людей. Мы скорбим не о его тетушке, мы скорбим не о наших детях. Мы скорбим о себе. Мы скорбим о нашей потере. Тот, с кем мы общались, закончил свою партию в нашей общей игре в жизнь, которой мы так увлечены. Почтите эту потерю и доверьтесь чувствам, которые возникают, когда зеркало вашей любви оказалось разбитым. Не забывайте, что вы скорбите именно по себе. Найдите в своем сердце место для самого себя. В сердце вы чувствуете свою боль, а не боль других.
Как это ни парадоксально, вся похоронная индустрия основывается на отрицании смерти. Покойникам в рот набивают ткань, чтобы их впавшие щеки казались пухлыми. На их лицах растягивают довольные улыбки, чтобы окружающим казалось, что смерть в чем-то подобна поездке на вечеринку. Даже в смерти они отрицают смерть.
Стадия раздражения, мне кажется, знакома всем. Это насильственное столкновение с истиной, открытие себя реальности. «Черт возьми, это действительно так, но почему это должно быть так больно?» Злость не нужно осуждать, ее нужно признать, и ей нужно открыться. Вещи часто не являются такими, какими мы хотели бы их видеть. Всегда присутствует заблокированное желание, и из этого разочарования возникает гнев, страх и напряженность. «Почему я должен умереть? Почему я, а не какой-нибудь негодяй с улицы или мой сосед? Он не косит газон у своего дома, он орет на своих детей, он обманывает налогового инспектора! Почему же я?»
Кроме того, есть негодование против Бога. «Как Ты можешь делать это со мной? Ведь я всегда был таким хорошим. Каждое воскресенье я ходил в церковь. Я давал милостыню. Я хороший человек. Я даже работал с умирающими. Как это может случиться со мной? Это нечестно». И хотя мы вопием к Богу, обвиняя Его в «несправедливости», как часто мы благодарим Его за заботу, которой Он нас окружает?
Раздражение возникает из чувства беспомощности, которое всегда было, но теперь оказалось в Центре нашего внимания. «Почему это настолько мучительно? Почему жизнь такая запутанная и коварная?» Всплеск беспомощной ярости, которая накапливалась всю жизнь. Гнев – это просто изолирующее болезненное переживание. Быть с человеком, который раздражен «несправедливостью жизни», означает быть мягким и податливым для его огорчений, стать открытым пространством, в котором буря скоро утихает. Для этого нужно работать над собой.
Состояния сознания легко передаются. Нужно уметь находиться рядом с тем, кто сгорает от злости, и не попасться в тех местах, где вы тоже протестуете против текущего положения вещей. Нужно уметь отказаться от своих страданий, чтобы вы не оказались поглощенными огнем другого человека. Отказаться от высокомерия, которое питает гнев и не дает проявиться состраданию. Быть в состоянии признать свое раздражение, свою собственную ярость; пожелать присутствовать без претензий к другим, так же как и без претензий к себе.
«Все несчастья случаются со мной!» – кричит ум, когда должность, которую вы собирались занять, досталась кому-нибудь другому, когда вашу машину повредил проезжающий мимо грузовик, когда ваша левая рука коченеет и вы чувствуете, что ваш рак вступил в прогрессирующую стадию. «К черту этот мир! К черту всех остальных!» Может ли ваше сердце оставаться открытым перед лицом этого шторма? Или же вы теряетесь, когда видите перед собой смятение другого человека? Если это так, то вам еще работать и работать.
Дальше игра в стадии предполагает этап, называемый торговлей. У смертельно больных она обычно проявляется в следующих высказываниях: «Если бы только я остался в живых, я бы построил новое здание для вашей больницы. Я бы отдал все деньги на благотворительность. Я бы перестал есть шоколад. Я бы медитировал по два часа каждый день. Кроме шуток!» Но жизнь показывает, что большинство людей, которые дают подобные обещания, потом не выполняют их. Торгуясь, мы просто пытаемся купить то, что нам нужно. Что бы мы при этом ни обещали, наше желание отдать что-нибудь не исходит из сердца.
«Я сделаю то-то, если только я стану таким-то». Такая мотивация может быть по праву названа мотивацией получения, а не давания. Она, как правило, лежит в основе наших отношений и духовной практики. Фактически, именно на стадии торговли мы ясно замечаем «ум если-только», который погружается в глубокую депрессию, когда нам не удается сторговаться. «Если бы только я не работал на асбестовом заводе, у меня не было бы сейчас рака», – но вы работали на этом заводе! «Если бы только она не ушла в тот вечер из дома, она бы не попала в эту катастрофу», – но она ушла и попала! «Если бы я не был таким безвольным, я бы занимался этими упражнениями и добился бы выздоровления тела», – но вы ничего не делаете! «Если бы только из соседней комнаты не доносилось шума, я бы смог медитировать более глубоко», – но шум доносится оттуда! Фальшивые условия «ума если-только» продолжают держать нас в рабстве. Человек, у которого парализованы руки и ноги, неподвижно лежит в своей кровати и думает «Если бы только я не был парализован, я вы пошел к Богу!» Но очевидно, что в каждое мгновение ничто не мешает нам начать исследование истины. Ни одна ситуация не мешает нам сделать то, на что мы способны, «если только» мы сможем полностью открыться ей.
Большая часть духовной практики основывается на подобной игре. Я буду сидеть, молиться, петь, если только я смогу увидеть свет. Как редко мы делаем что-то просто в текущем мгновении. Делая то, что мы делаем, просто так, без единой мысли о компенсации, о награде, которую мы должны получать за свои «хорошие дела». В какой мере такая торговля приводит к тому, что мы всю жизнь «ведем счета», которые превращают почти все наши отношения в незаконченные дела! Как часто мы просто «набираем очки», напоминая нищих, которые роются в мусорных кучах!
Когда торгующийся ум начинает таять, распадаться, мы становимся открытыми, а ситуация, в которой мы находимся, приемлемой. Когда прекращается торг, мы входим в присутствие истины. Каждым нашим действием управляет уместность, а не целесообразность. Мы отказываемся от продуктов своего труда, а вместо этого входим в каждое мгновение во всей его полноте. Мы больше не пытаемся откупиться от ада, мы больше не пытаемся дать взятку Богу.
Но торговля не приносит желаемых результатов. Это напрасный труд, и мы вскоре обнаруживаем, что дошли до предела и идти нам больше некуда. Наступает стадия депрессии. Большинство из нас боятся депрессии, и все же в ней есть потенциал для великого исцеления, возможность для нового начала. Это столкновение с истиной, которую мы не можем купить, продать или приманить к себе истошными криками. У нас может возникнуть глубокое чувство того, «насколько мы бессильны». Хотя большинство относятся к депрессии настороженно, она является продолжением творческого процесса. Нам некуда повернуться, ничто не происходит так, как мы того хотим. Мы приходим туда, где начинаем видеть, какими реально должны быть вещи. Исходя из того, что мы не можем контролировать вселенную, понятно, что депрессия имеет силу вести нас к новой открытости. Это болезненный процесс отделения от себя частей, которые умирают каждое мгновение. Мы приходим в уныние, когда видим свою ранимость и беспомощность перед лицом изменений. Фактически, именно в депрессии человек может начать впервые принимать ответственность за то, как он реагирует на изменения. Депрессия может обладать почти алхимическими качествами, когда мы начинаем исследовать скуку, уход от ответственности и страх за свою жизнь, когда мы преображаем все это в новые богатства и глубокое понимание. Из этого понимания возникает новое бесстрашие, новая любовь. Для некоторых депрессия может быть посвящением в новую жизнь, которая является не борьбой с трудностями, а оказывается приемлемой и даже восхитительной.
Хотя эти стадии не следуют друг за другом, следует добавить, что мы должны чтить каждую из них, потому что они представляют собой работу, которую мы должны проделывать над собой.
Вы не должны пытаться разговорами вывести людей из состояния депрессии, вы просто открываете им свое сердце. Вы не пытаетесь уговорить их стать другими: «Не беспокойтесь, все будет о'кей!» Все будет о'кей, но каждый должен увидеть это сам. Прикосновение вашей руки к руке другого человека намного важнее, чем все слова, которые вы можете сказать. Но если ваши слова исходят из того места в сердце, к которому вы можете прикоснуться и выйти за пределы своего страха депрессии, тогда у вас не будет больше отделенности. Депрессия не является вербальным состоянием. Именно простор для чувств, который появляется в вашем присутствии, когда вы находитесь с человеком в депрессии, позволяет вам поведать ему об о'кейности вещей, даже если вы не говорите об этом ни слова.
Открытие депрессии выводит нас за пределы депрессии подобно тому, как выход из ада выводит нас за пределы ада. Это первые проявления нашей способности преображать одиночество постоянно нарождающегося отдельного «я» в безграничность бытия. В бытии нет ни выхода обратно, ни стремления уйти еще дальше. В нем нет дуализма. Вы не чувствуете себя отделенными от жизни, вы открываетесь ей и окружаете себя ею. Здесь нет «никого» отделенного. Здесь «некому» открываться. Вы и есть открытость. Это довольно глубокий уровень состояния принятия. Но, по своему опыту, я должен сказать, что большинство из того, что называется принятием, в действительности является покорностью. Покорность – это привязанность к жизни, тихое отчаяние, в котором многие проживают большинство своих жизней. Это сделка с условиями, которые формулируются так: «Если ничто не является очень плохим, я не буду ожидать, что оно будет слишком уж хорошим». Тупик и застой в жизни.
Очевидно, существует много уровней принятия. И все же следует отметить, что это самая непонятная стадия умирания. Элизабет Кублер-Росс определяет принятие так: «Больной больше не желает видеть посетителей; он больше не стремится ни с кем разговаривать; он закончил все свои незаконченные дела; он не надеется больше на исцеление, эффективное лечение и продление жизни. Это состояние внутреннего и внешнего покоя». Здесь действительно описано состояние покоя, но, по моему мнению, этот покой больше напоминает «подготовительную печаль», уход от мира, являющийся разновидностью депрессии. Для этой фазы депрессии характерно ограниченное понимание возможностей отпускания и капитуляции, которые, как свидетельствует мой опыт, могут быть намного более полными.
Люди на «стадии принятия» часто очень внимательны к тем, кто находится рядом с ними. Они не всегда прекращают разговаривать или желают остаться в одиночестве. Отличительной чертой их принятия является открытость сердца, мягкость и непосредственность высказываний. Элизабет продолжает свое описание словами: «Стадия принятия просто означает, что люди столкнулись со своей конечностью, научились пребывать в настоящем, не беспокоятся о завтрашнем дне и надеются, что смогут еще долгое время наслаждаться такой жизнью». Здесь мы снова встречаемся с неясностью описаний этой стадии, которая проявляется в противоречивых утверждениях. Нам говорят, что, с одной стороны, больные на стадии принятия не беспокоятся, но, с другой, они все же «надеются, что смогут еще долгое время наслаждаться такой жизнью». Когда я нахожусь с людьми, которые действительно пребывают в принятии, я вижу, как мало у них предпочтений, изоляции и надежд, потому что страх превратился в доверие к процессу. Однажды утром парень, который, по общему мнению, находился в стадии «принятия», сказал:
– Мне кажется, что я утопаю в постели и могу спать вечно.
– Вам действительно кажется, что вы можете? Вы умираете? – спросил я.
– Не будет ничего плохого, если это случится, но, надеюсь, это будет не сегодня, – тихо ответил он.
Это не принятие, а покорность. Это просто более коммуникативная разновидность депрессии, которая говорит: «Я ничего не могу поделать. Я просто обречен на это». Покорность – это еще один побег от страха, смерть перед смертью, далеко не самый удачный выход.
Однако в слове «покорность» мы чувствуем возможность преображения, нового контракта с жизнью, который становится возможным, когда мы открываемся для собственного страха умирания так же, как и для жизни.
Одной нашей знакомой женщине несколько лет назад поставили смертельный диагноз. Она рассказывала о том, что прошла через все стадии и в конце концов пережила пространственность, в которой видела, что ничто существенное не теряется в смерти. Эта открытость позволила уйти старым привязанностям. Торговля была увидена как пустые страхи. Депрессия перестала быть врагом, а стала логическим завершением старых привязанностей. День ото дня она открывалась неконтролируемой природе вещей. Она переживала новую свободу, раскрытие, которого никогда раньше не знала. Она сказала, что для нее не только смерть стала приемлемой, но – и это казалось ей важнее – даже сама жизнь. Прожив несколько месяцев в этой открытости, она полностью выздоровела. Она предполагала, что именно ее открытость смерти позволила ее организму победить болезнь. Она сказала также, оглядываясь на те годы, когда ее считали безнадежной: «Я никогда не была настольно живой, как тогда, когда умирала».
Она никогда не была такой пробужденной. Она почти не торговалась и не отрицала. С каждым разочарованием она справлялась, когда оно возникало, не позволяя ему превратиться в психологическое бремя. Но когда угроза смерти миновала, она заметила, что в своей мирской жизни, в своих обыденных делах снова начала проявлять отрицание и раздражение. Ее столкновение со смертью постепенно перенесло ее из ада на небеса, но впоследствии старое воспитание и привычки позволили жизни войти в свою колею, дали возможность аду воцариться вновь. Жизнь не была такой яркой, как тогда, когда она умирала. Она сказала, что видела теперь, как проходит через все стадии умирания. Она сказала, что теперь проходит через стадии умирания в отношении потери безмятежности, которая у нее была, когда она балансировала на грани неизвестного. Она чувствовала, что принятие, которого она тогда достигла, ушло в туман старых страхов и уступок, болтовни ума и суеты отдельного «я».
Умирая для стремления быть кем-либо вообще, мы входим в то, что есть.
Эти пять стадий прежде всего психологические. Они имеют отношение к содержимому ума, мыслям, эмоциям, чувствам и относятся к смерти как к чему-нибудь внешнему по отношению к нам самим. Фактически, в первом приближении различие между психологическим и духовным состоит в том, что духовное относится не столько к содержимому, сколько к пространству, в котором это содержимое развивается. На психологическом уровне смерть кажется нам чем-то внешним. Возможно, подлинное принятие начинается тогда, когда мы принимаем смерть внутри. При этом смерть оказывается не врагом, а великим учителем, который направляет нас к нашим страхам и побуждает нас работать с ним, а не под его влиянием. Предназначение смерти в том, чтобы научить нас относиться к жизни как к целому, а не как к какому-то опасному проявлению реальности, от которого мы должны убегать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40