Он видел достоинство исцеления, но при этом не забывал, что сознательное вхождение в смерть также может иметь смысл. Его жизнь углублялась, и во всем, что он говорил, чувствовалось новое понимание. Общаясь с ним, другие прикасались к живой истине. Он не пытался бороться с болезнью и не проклинал ее. Он исследовал вопросы «Что такое болезнь?», «Кто болеет?».
Один больной в своих исследованиях пришел к выводу, что исцеление не исключает возможности смерти. Он нашел в себе то, что привязывало его к жизни, что затрудняло лечение и не давало возможности умереть. Он назвал это чувство «жаждой жизни», – хотя ему и не верилось, что такое, казалось бы, похвальное чувство может лежать в основе привязанности и замешательства. «Что делать со стремлением оставаться в теле, когда оно умирает? Разве не „жажда к жизни“ мотивирует наш эгоизм, наше желание сделать все, что в наших силах? Разве не „жажда жизни“ лежит в основе нашего желания быть кем-то и стать заблокированной энергией, которая вызывает болезнь? Как это ни странно, разве не желание жизни убивает нас?»
Возможно, что эгоистичность «жажды жизни» уравновешивается тем, что некоторые называют «тоской по Богу», стремлением к истине. Если человек обуздает «жажду жизни», поможет ли это ему так же, как и «тоска по истине»? Какие из этих качеств делают жизнь осмысленной и открытой для участия в тайнах и чудесах бытия?
Отказ от жажды жизни не означает жажду смерти. И то и другое свидетельствуют о привязанности к телу и основываются на неправильном понимании личности.
До тех пор пока смерть является врагом, жизнь – это борьба. Жизнь остается разделенной на небеса и ад. Ум продолжает свое непрекращающееся движение под влиянием страха и беспокойства, что уже само по себе может стать причиной новой болезни. Некоторое время я провел с женщиной, которая болела меланомой. На каком-то этапе болезни по всему ее телу появились вторичные опухоли, которые вот-вот должны были вытолкнуть ее из тела. Наблюдая рост этих опухолей, она заканчивала дела с детьми, и все вокруг знали, что вскоре она должна умереть. В это время она услышала о диетическом методе Герсона для лечения рака, который в некоторых случаях помогает даже тяжелобольным. В основе этого метода лежит строгий режим питания, требующий, чтобы, в дополнение к обычному трехразовому питанию, больной каждый час принимал большой стакан сока из сырых овощей и два стакана специально приготовленной икры из кабачков с печенью (Osterized liver) раз в день.
Она любила приготовление пищи и отличалась очень своеобразными вкусами. Она сказала: «Мне очень не нравится пить это все. Не могли бы они подмешивать свои лекарства в шоколадный коктейль или что-то в этом роде?» Ей не нравился вкус соков, поэтому ей было трудно поверить, что она сможет долго придерживаться такой диеты. Однажды она сказала: «Знаете, нет ничего плохого в том, чтобы умереть, так же как нет ничего хорошего в том, чтобы жить. Я люблю своих детей, и мне бы хотелось еще некоторое время побыть с ними. Было бы очень приятно увидеть, как они растут, и стариться вместе с ними. Думаю, что я попытаюсь использовать этот метод. Но как мне, которая всегда любила вкусно поесть, переходить на пищу, приготовление которой требует столько времени и энергии, и которая, к тому же, такая невкусная?»
В течение месяцев она работала с Иисусовой молитвой «Господи Иисусе Христе, помилуй мя», которая иногда позволяла ей избавиться от дуализма и почувствовать себя единой с Иисусом, погрузиться в священное сердце, сиявшее у нее в груди. Она научилась настраиваться на милость вселенной, на основополагающую реальность бытия, на саму любовь. Через несколько дней она позвонила мне, чтобы сказать, что не может относиться к этим ежечасно принимаемым стаканам сырого сока иначе, как к евхаристии. Поэтому она начала использовать свое отвращение к ним для исцеления чего-то более глубокого в себе. Это был отказ от привязанностей, удовольствий и страданий, выход за пределы плотских пристрастий в центр сердца. И она сказала: «Знаете, даже если это все не исцеляет моего тела, оно делает чудеса с моим сердцем».
Через неделю она легла в больницу, где этот метод практиковали особенно интенсивно, и в течение следующих двух недель она строго придерживалась этой диеты. Она говорила, что иногда евхаристия наполняла ее великим теплом, но в другое время она раздражалась даже от шума, который доносился из соседней комнаты. Вернувшись домой, она продолжала регулярно принимать эти очистительные соки и сказала, что ее тело чувствует себя лучше. Однако через несколько недель у нее на теле появилась сыпь, и ее отправили в клинику. Ей говорили и раньше, что история ее болезни не давала гарантий выздоровления и что метод Герсона поможет ей. Ее иммунная система в значительной мере уже была разрушена сильными фармакологическими средствами. Когда она рассказала врачу о сыпи на теле, он сказал после паузы: «Боюсь, что сыпь свидетельствует о том, что этот метод вам не поможет».
Получив этот последний смертный приговор, она, к своему удивлению, почувствовала облегчение. «Все это время, повторяя Иисусову молитву и отдаваясь милости вселенной, я думала, – сказала она, – что милость Христа в том, чтобы исцелить мое тело. Но теперь я вижу, что волю Господню предугадать невозможно».
Оказалось, что «милость Христа» не в том, чтобы исцелить ее тело, а в том, чтобы дать ей понимание своего глубинного естества, которое выходит за пределы отождествления с телом. Она умерла легко и с благоговейной любовью. Ее исцеление было не менее чудесным, чем другие исцеления, которые я видел.
В момент смерти от нее исходили только сияющая пустота и любовь. Она не цеплялась за жизнь и не торопила смерть. Она просто растворялась, как туман. Она была похожа на кристалл, тающий на открытом воздухе.
Махараджи был известен своими необычными способностями, в том числе, даром исцеления. Известно много историй о больных людях, которые приходили к нему. В некоторых случаях он давал приходившему палочку, фрукт или просто благословение, и на следующий день тиф, рак, дизентерия или какой-то другой недуг проходил.
Но есть и другие истории о людях, которые приходили к нему и просили о помощи, рассказывая, как их близкие умирают у них на руках. В таких случаях он говорил, покачивая головой: «Как я могу помочь, если доктор не может сделать ничего?» Очевидно, он никогда не вмешивался в то, что было благоприятным для человека. Он, должно быть, видел, что для многих идеальным исцелением является уход из тела.
Однажды сидя во дворе с одним своим последователем, Махараджи неожиданно повернулся к нему и сказал:
– Нет, я не пойду. Скажи ему, что я не пойду.
– Кому сказать? Что вы имеете в виду? – спросил последователь, оглядываясь.
В это время в комнату ворвался слуга одного их знакомых Махараджи.
– Вы должны пойти со мной! – взмолился он. – Мой хозяин умирает. Вы должны ему помочь!
– Нет, я не пойду, – сказал Махараджи. – Я не пойду.
– Вы должны пойти, вы должны пойти со мной! – просил слуга.
– Я не пойду, – сказал Махараджи. – Здесь ничего нельзя поделать.
Но собравшиеся настаивали и уговаривали Махараджи сделать что-то, чтобы помочь умирающему.
– Ладно, – сказал Махараджи и, взяв из корзины банан, протянул его слуге со словами: – Дай ему это, и все будет хорошо.
В Индии верят, что преподнесение фрукта при таких обстоятельствах означает милость гуру. Воспрянув духом, слуга бросился в дом своего хозяина. Жена хозяина растерла банан и ложечкой накормила им умирающего. Окончив есть растертый банан, человек умер.
Действительно, все было хорошо. Исцеление, которое должно было прийти, случилось.
* * *
Эрика Джонг
БУДДА В УТРОБЕ
Купаясь в водах материнского лона,
Маленький Лик Божий, с двадцатью пальчиками
На руках и на ногах и бесконечными надеждами,
Вверх ногами плывет через мир.
Я знаю, мои кости – это всего лишь клетка для смерти.
Медитируя, я вижу свой череп, голову смерти,
Озаренным изнутри свечами,
Которые, возможно, являются солнцами других галактик.
Я знаю, что смерть – зто движение к свету,
Это счастливый сон, из которого не хочется пробуждаться.
Это возлюбленный, покинутый в стране,
Для путешествия в которую у нас нет визы.
И я знаю, что кони духа все скачут, скачут, скачут
За пределы времени,
Туда. где всегда СЕЙЧАС.
Почему же я забочусь об этом Будде,
Вверх ногами плывущем через мир?
Почему я так забочусь о том,
Чьи двадцать пальчиков оживлены кровью,
Которая пропоет свою песню и умрет!
В моем черепе есть свет,
И свет есть в черепе его.
Мы медитируем на своих костях лишь затем,
Чтобы позволить им обратиться в прах
Без сожалений.
Плоть – это только урок.
Мы выучиваем его
И идем дальше.
ГЛАВА 17
САМОУБИЙСТВО
Гамлет спрашивает: «Быть или не быть?», но в действительности вопрос не в этом. Вопрос в том, как быть. В мире, в котором так много устремлений не приносят удовлетворения, где так часто приходится иметь дело в физическими и душевными страданиями, – как в нем выжить, не мертвея задолго до смерти?
Древнегреческий философ говорит: «Трагедия жизни не в том, что она рано или поздно кончается, а в том, что мы желаем смерти много раз задолго до ее конца». Я знаю очень немного людей, которые никогда не задумывались над тем, не выбрать ли им смерть. Фактически, получается, что, по достижении определенного возраста, добровольный уход из жизни становится для человека постоянно присутствующей возможностью.
Каждый год тысячи учеников начальной школы по собственной воле уходят из жизни.
У подростков самоубийство является одним их основных факторов смертности.
Нетрудно видеть, что когда в уме возникают страдание и замешательство, сразу же появляется желание прекратить страдание. Фактически, самоубийство может быть попыткой справиться с ситуацией, которая, на первый взгляд, вышла из-под контроля. Это единственная альтернатива полному поражению. Самоубийство часто объясняется не ненавистью к жизни, а страстной привязанностью к ней, желанием изменить ход вещей, стремлением сделать жизнь целостной, когда она на самом деле не является таковой. Возможно, что для многих самоубийство – это искаженное проявление «жажды жизни». У других оно свидетельствует о том, что страдание стало таким сильным, что жизнь не стоит того, чтобы продолжать ее.
Я был со многими людьми, умирающими от прогрессирующих болезней и настолько сильно страдающими от физической боли, что они желали только конца своих страданий и серьезно задумывались о самоубийстве. Для многих именно созерцание самоубийства было толчком к более глубокому исследованию жизни, к изучению своей системы ценностей. Фактически, многим размышления о самоубийстве позволили внутренне принять смерть, серьезно задуматься над возможностью не существовать так, как они привыкли к этому. Те, кто переживает сильную физическую боль, должны помнить, что их смерть, как и их физическое существование, принадлежит им безраздельно и не должна оцениваться с точки зрения других людей.
Кажется, бывают состояния, в которых человек входит в смерть добровольно. Так входит в смерть человек, чье сердце широко раскрыто, который не привязан к телу и вплывает в следующее мгновение с открытостью неизвестному, в состоянии «Я не знаю». Другие люди, ум которых устал, а сердце испугано, бросаются навстречу смерти, чтобы избежать ситуации, с которой они не могут справиться. Но есть также люди, которые отдают свою жизнь за других. Эти люди бескорыстны, неизменно великодушны и сострадательны, как Сократ, Иисус или человек, который погиб, спасая ребенка из горящего дома. Каждый из них любит всех и заботится обо всех. Каждый из них желает блага тем, кого встречает на своем пути.
Однажды отец мальчика, покончившего с собой во время непродолжительной депрессии, сказал мне: «У каждого в шкафу есть скелет. Но те, кто совершают самоубийство, оставляют свой скелет к шкафу другого человека». Горе и чувство вины, возникающее после самоубийства, часто преследуют людей годами. Каждый, кто любил ушедшего из жизни, мучается сомнениями и душевной болью, задаваясь вопросом: «Что я мог сделать, чтобы предотвратить это?»
Осознание того, что каждый человек – хозяин своей жизни, дает возможность проявлять сострадание и к живущим, и к тем, кто покончил с собой. Когда человек сталкивается с самоубийством друга или любимого, беспокойный ум сразу же выносит на поверхность все опасения и страхи, которые накопились у него в душе в течение жизни. На поверхность всплывают все мгновения, когда мы думали, что должны быть добрее, любить больше.
«Что я мог сделать? Мог ли я сделать жизнь полнее для своего любимого?» Каким бы необоснованным ни было чувство неудачи, оно возникает в уме. Фактически, многие из тех, кто переживает самоубийство других, сами нередко помышляют о добровольном уходе из жизни. Отчаяние вопросов «В чем смысл?» или «Что здесь делать?» передается тем, кто остается в живых, – ведь не исключено, что именно в поисках ответа на эти вопросы и был принят яд или нажат курок. Речь идет о чувстве беспомощности перед лицом неконтролируемых событий в жизни.
Мне кажется, после самоубийства близкого человека уместно практиковать медитацию на прощении. Нужно посылать сострадание любимым людям, оказавшимся по ту сторону смерти, чтобы они не горевали от страданий, которые нам причинили. Мы должны простить их, чтобы им не пришлось многократно умирать, спасаясь от чувства вины. Мы должны простить себе, своему незнанию; простить своему уму его постоянные осуждения и сомнения, которые делают каждого ответственным за действия другого.
С умом не нужно спорить. У нас должно быть только стремление отпустить себя, открыться душевной боли, чтобы не оживлять в себе снова и снова мгновение страдания, отразившееся в самоубийстве. Прощение себе и другим позволяет продолжаться жизни, позволяет сердцу выйти за пределы чувства вины и нестерпимых угрызений совести.
Фактически, когда мы работали с теми, кто сидел на телефоне доверия для самоубийц, мы напоминали им снова и снова, что если они не допускают, что другой человек может убить себя, значит, они занимают не свое место. Подлинный совет самоубийце может дать только тот, кто готов принять все то, что появляется в уме другого человека. В противном случае вы будете для него еще одним человеком, которому невозможно доверять, который пытается навязать другим свою волю. Чтобы позволить другим существам войти в ваше сердце, мы должны принимать их полностью.
Нам привили мнение, что самоубийство – это что-то отвратительное, даже греховное. Мы думаем, что мы знаем все лучше, чем тот, кто добровольно уходит из жизни. Однако мы никогда не прикасаемся к страданиям в их уме, поскольку мы больше всего боимся страданий в нашем собственном уме. Наше стремление не допустить самоубийство создает еще большую отделенность. Как мы можем полностью принять другого человека, если мы считаем, что он неправ? Но если мы принимаем душевные страдания, которые иногда выпадают на нашу долю, мы сможет принять и страдания других. Мы не откажемся от своей любви лишь на том основании, что другой человек задумал то, что не согласуется с нашими взглядами. Мы должны помнить, что многие хотят умереть только потому, что любовь, которую они чувствуют внутри себя, никогда не была завершенной. Они не получают того, что хотят. Это не безразличие. Они убивают себя от страдания и неудовлетворенных желаний.
Из сотен людей, которые ежегодно прыгают с моста Голден Гейт в Сан-Франциско, большинство прыгают со стороны, обращенной к городу, и только некоторые – в сторону простирающейся до горизонта безбрежности Тихого океана. Даже в самоубийстве они не желают порывать отношений с миром.
Мы должны прикоснуться к отчаянию в самих себе, если мы хотим помочь другим открыться жизни.
Можно сказать, что самоубийство не столько «неправильно», сколько неумело. Тот, кто кончает с собой, не заметил другой возможности отпустить душевное страдание, не воспользовался ею. В нем одержало верх обусловленное отвращение к неприятному. Примечательно, что многие из тех, кто решал покончить с собой в продолжительной депрессии, в которой они долго обдумывали и даже репетировали самоубийство, не могли осуществить свой замысел, когда выходили из депрессии. Энергия возвращается, и свет снова начинает пробиваться.
Многие убивают себя, когда они чувствуют, что «исчерпали надежду». Но надежда основывается на страхе, на желании. Только когда мы избавляемся от страха, мы оказываемся в состоянии жить без надежды. Те, кто проходили под аркой преисподней у Данте, читали:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Один больной в своих исследованиях пришел к выводу, что исцеление не исключает возможности смерти. Он нашел в себе то, что привязывало его к жизни, что затрудняло лечение и не давало возможности умереть. Он назвал это чувство «жаждой жизни», – хотя ему и не верилось, что такое, казалось бы, похвальное чувство может лежать в основе привязанности и замешательства. «Что делать со стремлением оставаться в теле, когда оно умирает? Разве не „жажда к жизни“ мотивирует наш эгоизм, наше желание сделать все, что в наших силах? Разве не „жажда жизни“ лежит в основе нашего желания быть кем-то и стать заблокированной энергией, которая вызывает болезнь? Как это ни странно, разве не желание жизни убивает нас?»
Возможно, что эгоистичность «жажды жизни» уравновешивается тем, что некоторые называют «тоской по Богу», стремлением к истине. Если человек обуздает «жажду жизни», поможет ли это ему так же, как и «тоска по истине»? Какие из этих качеств делают жизнь осмысленной и открытой для участия в тайнах и чудесах бытия?
Отказ от жажды жизни не означает жажду смерти. И то и другое свидетельствуют о привязанности к телу и основываются на неправильном понимании личности.
До тех пор пока смерть является врагом, жизнь – это борьба. Жизнь остается разделенной на небеса и ад. Ум продолжает свое непрекращающееся движение под влиянием страха и беспокойства, что уже само по себе может стать причиной новой болезни. Некоторое время я провел с женщиной, которая болела меланомой. На каком-то этапе болезни по всему ее телу появились вторичные опухоли, которые вот-вот должны были вытолкнуть ее из тела. Наблюдая рост этих опухолей, она заканчивала дела с детьми, и все вокруг знали, что вскоре она должна умереть. В это время она услышала о диетическом методе Герсона для лечения рака, который в некоторых случаях помогает даже тяжелобольным. В основе этого метода лежит строгий режим питания, требующий, чтобы, в дополнение к обычному трехразовому питанию, больной каждый час принимал большой стакан сока из сырых овощей и два стакана специально приготовленной икры из кабачков с печенью (Osterized liver) раз в день.
Она любила приготовление пищи и отличалась очень своеобразными вкусами. Она сказала: «Мне очень не нравится пить это все. Не могли бы они подмешивать свои лекарства в шоколадный коктейль или что-то в этом роде?» Ей не нравился вкус соков, поэтому ей было трудно поверить, что она сможет долго придерживаться такой диеты. Однажды она сказала: «Знаете, нет ничего плохого в том, чтобы умереть, так же как нет ничего хорошего в том, чтобы жить. Я люблю своих детей, и мне бы хотелось еще некоторое время побыть с ними. Было бы очень приятно увидеть, как они растут, и стариться вместе с ними. Думаю, что я попытаюсь использовать этот метод. Но как мне, которая всегда любила вкусно поесть, переходить на пищу, приготовление которой требует столько времени и энергии, и которая, к тому же, такая невкусная?»
В течение месяцев она работала с Иисусовой молитвой «Господи Иисусе Христе, помилуй мя», которая иногда позволяла ей избавиться от дуализма и почувствовать себя единой с Иисусом, погрузиться в священное сердце, сиявшее у нее в груди. Она научилась настраиваться на милость вселенной, на основополагающую реальность бытия, на саму любовь. Через несколько дней она позвонила мне, чтобы сказать, что не может относиться к этим ежечасно принимаемым стаканам сырого сока иначе, как к евхаристии. Поэтому она начала использовать свое отвращение к ним для исцеления чего-то более глубокого в себе. Это был отказ от привязанностей, удовольствий и страданий, выход за пределы плотских пристрастий в центр сердца. И она сказала: «Знаете, даже если это все не исцеляет моего тела, оно делает чудеса с моим сердцем».
Через неделю она легла в больницу, где этот метод практиковали особенно интенсивно, и в течение следующих двух недель она строго придерживалась этой диеты. Она говорила, что иногда евхаристия наполняла ее великим теплом, но в другое время она раздражалась даже от шума, который доносился из соседней комнаты. Вернувшись домой, она продолжала регулярно принимать эти очистительные соки и сказала, что ее тело чувствует себя лучше. Однако через несколько недель у нее на теле появилась сыпь, и ее отправили в клинику. Ей говорили и раньше, что история ее болезни не давала гарантий выздоровления и что метод Герсона поможет ей. Ее иммунная система в значительной мере уже была разрушена сильными фармакологическими средствами. Когда она рассказала врачу о сыпи на теле, он сказал после паузы: «Боюсь, что сыпь свидетельствует о том, что этот метод вам не поможет».
Получив этот последний смертный приговор, она, к своему удивлению, почувствовала облегчение. «Все это время, повторяя Иисусову молитву и отдаваясь милости вселенной, я думала, – сказала она, – что милость Христа в том, чтобы исцелить мое тело. Но теперь я вижу, что волю Господню предугадать невозможно».
Оказалось, что «милость Христа» не в том, чтобы исцелить ее тело, а в том, чтобы дать ей понимание своего глубинного естества, которое выходит за пределы отождествления с телом. Она умерла легко и с благоговейной любовью. Ее исцеление было не менее чудесным, чем другие исцеления, которые я видел.
В момент смерти от нее исходили только сияющая пустота и любовь. Она не цеплялась за жизнь и не торопила смерть. Она просто растворялась, как туман. Она была похожа на кристалл, тающий на открытом воздухе.
Махараджи был известен своими необычными способностями, в том числе, даром исцеления. Известно много историй о больных людях, которые приходили к нему. В некоторых случаях он давал приходившему палочку, фрукт или просто благословение, и на следующий день тиф, рак, дизентерия или какой-то другой недуг проходил.
Но есть и другие истории о людях, которые приходили к нему и просили о помощи, рассказывая, как их близкие умирают у них на руках. В таких случаях он говорил, покачивая головой: «Как я могу помочь, если доктор не может сделать ничего?» Очевидно, он никогда не вмешивался в то, что было благоприятным для человека. Он, должно быть, видел, что для многих идеальным исцелением является уход из тела.
Однажды сидя во дворе с одним своим последователем, Махараджи неожиданно повернулся к нему и сказал:
– Нет, я не пойду. Скажи ему, что я не пойду.
– Кому сказать? Что вы имеете в виду? – спросил последователь, оглядываясь.
В это время в комнату ворвался слуга одного их знакомых Махараджи.
– Вы должны пойти со мной! – взмолился он. – Мой хозяин умирает. Вы должны ему помочь!
– Нет, я не пойду, – сказал Махараджи. – Я не пойду.
– Вы должны пойти, вы должны пойти со мной! – просил слуга.
– Я не пойду, – сказал Махараджи. – Здесь ничего нельзя поделать.
Но собравшиеся настаивали и уговаривали Махараджи сделать что-то, чтобы помочь умирающему.
– Ладно, – сказал Махараджи и, взяв из корзины банан, протянул его слуге со словами: – Дай ему это, и все будет хорошо.
В Индии верят, что преподнесение фрукта при таких обстоятельствах означает милость гуру. Воспрянув духом, слуга бросился в дом своего хозяина. Жена хозяина растерла банан и ложечкой накормила им умирающего. Окончив есть растертый банан, человек умер.
Действительно, все было хорошо. Исцеление, которое должно было прийти, случилось.
* * *
Эрика Джонг
БУДДА В УТРОБЕ
Купаясь в водах материнского лона,
Маленький Лик Божий, с двадцатью пальчиками
На руках и на ногах и бесконечными надеждами,
Вверх ногами плывет через мир.
Я знаю, мои кости – это всего лишь клетка для смерти.
Медитируя, я вижу свой череп, голову смерти,
Озаренным изнутри свечами,
Которые, возможно, являются солнцами других галактик.
Я знаю, что смерть – зто движение к свету,
Это счастливый сон, из которого не хочется пробуждаться.
Это возлюбленный, покинутый в стране,
Для путешествия в которую у нас нет визы.
И я знаю, что кони духа все скачут, скачут, скачут
За пределы времени,
Туда. где всегда СЕЙЧАС.
Почему же я забочусь об этом Будде,
Вверх ногами плывущем через мир?
Почему я так забочусь о том,
Чьи двадцать пальчиков оживлены кровью,
Которая пропоет свою песню и умрет!
В моем черепе есть свет,
И свет есть в черепе его.
Мы медитируем на своих костях лишь затем,
Чтобы позволить им обратиться в прах
Без сожалений.
Плоть – это только урок.
Мы выучиваем его
И идем дальше.
ГЛАВА 17
САМОУБИЙСТВО
Гамлет спрашивает: «Быть или не быть?», но в действительности вопрос не в этом. Вопрос в том, как быть. В мире, в котором так много устремлений не приносят удовлетворения, где так часто приходится иметь дело в физическими и душевными страданиями, – как в нем выжить, не мертвея задолго до смерти?
Древнегреческий философ говорит: «Трагедия жизни не в том, что она рано или поздно кончается, а в том, что мы желаем смерти много раз задолго до ее конца». Я знаю очень немного людей, которые никогда не задумывались над тем, не выбрать ли им смерть. Фактически, получается, что, по достижении определенного возраста, добровольный уход из жизни становится для человека постоянно присутствующей возможностью.
Каждый год тысячи учеников начальной школы по собственной воле уходят из жизни.
У подростков самоубийство является одним их основных факторов смертности.
Нетрудно видеть, что когда в уме возникают страдание и замешательство, сразу же появляется желание прекратить страдание. Фактически, самоубийство может быть попыткой справиться с ситуацией, которая, на первый взгляд, вышла из-под контроля. Это единственная альтернатива полному поражению. Самоубийство часто объясняется не ненавистью к жизни, а страстной привязанностью к ней, желанием изменить ход вещей, стремлением сделать жизнь целостной, когда она на самом деле не является таковой. Возможно, что для многих самоубийство – это искаженное проявление «жажды жизни». У других оно свидетельствует о том, что страдание стало таким сильным, что жизнь не стоит того, чтобы продолжать ее.
Я был со многими людьми, умирающими от прогрессирующих болезней и настолько сильно страдающими от физической боли, что они желали только конца своих страданий и серьезно задумывались о самоубийстве. Для многих именно созерцание самоубийства было толчком к более глубокому исследованию жизни, к изучению своей системы ценностей. Фактически, многим размышления о самоубийстве позволили внутренне принять смерть, серьезно задуматься над возможностью не существовать так, как они привыкли к этому. Те, кто переживает сильную физическую боль, должны помнить, что их смерть, как и их физическое существование, принадлежит им безраздельно и не должна оцениваться с точки зрения других людей.
Кажется, бывают состояния, в которых человек входит в смерть добровольно. Так входит в смерть человек, чье сердце широко раскрыто, который не привязан к телу и вплывает в следующее мгновение с открытостью неизвестному, в состоянии «Я не знаю». Другие люди, ум которых устал, а сердце испугано, бросаются навстречу смерти, чтобы избежать ситуации, с которой они не могут справиться. Но есть также люди, которые отдают свою жизнь за других. Эти люди бескорыстны, неизменно великодушны и сострадательны, как Сократ, Иисус или человек, который погиб, спасая ребенка из горящего дома. Каждый из них любит всех и заботится обо всех. Каждый из них желает блага тем, кого встречает на своем пути.
Однажды отец мальчика, покончившего с собой во время непродолжительной депрессии, сказал мне: «У каждого в шкафу есть скелет. Но те, кто совершают самоубийство, оставляют свой скелет к шкафу другого человека». Горе и чувство вины, возникающее после самоубийства, часто преследуют людей годами. Каждый, кто любил ушедшего из жизни, мучается сомнениями и душевной болью, задаваясь вопросом: «Что я мог сделать, чтобы предотвратить это?»
Осознание того, что каждый человек – хозяин своей жизни, дает возможность проявлять сострадание и к живущим, и к тем, кто покончил с собой. Когда человек сталкивается с самоубийством друга или любимого, беспокойный ум сразу же выносит на поверхность все опасения и страхи, которые накопились у него в душе в течение жизни. На поверхность всплывают все мгновения, когда мы думали, что должны быть добрее, любить больше.
«Что я мог сделать? Мог ли я сделать жизнь полнее для своего любимого?» Каким бы необоснованным ни было чувство неудачи, оно возникает в уме. Фактически, многие из тех, кто переживает самоубийство других, сами нередко помышляют о добровольном уходе из жизни. Отчаяние вопросов «В чем смысл?» или «Что здесь делать?» передается тем, кто остается в живых, – ведь не исключено, что именно в поисках ответа на эти вопросы и был принят яд или нажат курок. Речь идет о чувстве беспомощности перед лицом неконтролируемых событий в жизни.
Мне кажется, после самоубийства близкого человека уместно практиковать медитацию на прощении. Нужно посылать сострадание любимым людям, оказавшимся по ту сторону смерти, чтобы они не горевали от страданий, которые нам причинили. Мы должны простить их, чтобы им не пришлось многократно умирать, спасаясь от чувства вины. Мы должны простить себе, своему незнанию; простить своему уму его постоянные осуждения и сомнения, которые делают каждого ответственным за действия другого.
С умом не нужно спорить. У нас должно быть только стремление отпустить себя, открыться душевной боли, чтобы не оживлять в себе снова и снова мгновение страдания, отразившееся в самоубийстве. Прощение себе и другим позволяет продолжаться жизни, позволяет сердцу выйти за пределы чувства вины и нестерпимых угрызений совести.
Фактически, когда мы работали с теми, кто сидел на телефоне доверия для самоубийц, мы напоминали им снова и снова, что если они не допускают, что другой человек может убить себя, значит, они занимают не свое место. Подлинный совет самоубийце может дать только тот, кто готов принять все то, что появляется в уме другого человека. В противном случае вы будете для него еще одним человеком, которому невозможно доверять, который пытается навязать другим свою волю. Чтобы позволить другим существам войти в ваше сердце, мы должны принимать их полностью.
Нам привили мнение, что самоубийство – это что-то отвратительное, даже греховное. Мы думаем, что мы знаем все лучше, чем тот, кто добровольно уходит из жизни. Однако мы никогда не прикасаемся к страданиям в их уме, поскольку мы больше всего боимся страданий в нашем собственном уме. Наше стремление не допустить самоубийство создает еще большую отделенность. Как мы можем полностью принять другого человека, если мы считаем, что он неправ? Но если мы принимаем душевные страдания, которые иногда выпадают на нашу долю, мы сможет принять и страдания других. Мы не откажемся от своей любви лишь на том основании, что другой человек задумал то, что не согласуется с нашими взглядами. Мы должны помнить, что многие хотят умереть только потому, что любовь, которую они чувствуют внутри себя, никогда не была завершенной. Они не получают того, что хотят. Это не безразличие. Они убивают себя от страдания и неудовлетворенных желаний.
Из сотен людей, которые ежегодно прыгают с моста Голден Гейт в Сан-Франциско, большинство прыгают со стороны, обращенной к городу, и только некоторые – в сторону простирающейся до горизонта безбрежности Тихого океана. Даже в самоубийстве они не желают порывать отношений с миром.
Мы должны прикоснуться к отчаянию в самих себе, если мы хотим помочь другим открыться жизни.
Можно сказать, что самоубийство не столько «неправильно», сколько неумело. Тот, кто кончает с собой, не заметил другой возможности отпустить душевное страдание, не воспользовался ею. В нем одержало верх обусловленное отвращение к неприятному. Примечательно, что многие из тех, кто решал покончить с собой в продолжительной депрессии, в которой они долго обдумывали и даже репетировали самоубийство, не могли осуществить свой замысел, когда выходили из депрессии. Энергия возвращается, и свет снова начинает пробиваться.
Многие убивают себя, когда они чувствуют, что «исчерпали надежду». Но надежда основывается на страхе, на желании. Только когда мы избавляемся от страха, мы оказываемся в состоянии жить без надежды. Те, кто проходили под аркой преисподней у Данте, читали:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40