Сомнительно, чтобы Амундсен, который готовил экспедицию в 1918 году и предполагал вернуться домой только через 5–7 лет, взял патроны не новые – только что выпущенные, а старые – 1912 года. Кажется также невероятным, чтобы Амундсен закупал патроны у немецких фирм. Еще не кончилась мировая война. Норвегия, правда, соблюдала нейтралитет, но это не помешало немецкой подводной лодке потопить мирный норвежский торговый корабль, а затем обстрелять из пулеметов спасательные шлюпки, в которые пересела команда. Возмущенный Амундсен в конце 1917 года демонстративно вернул послу Германии в Норвегии многочисленные награды, полученные им от императора, научных обществ и университетов Германии. В связи с этим смелым шагом Амундсен серьезно опасался, что «Мод», выйдя в плавание, подвергнется атаке немецких подводных лодок. Неужели при таких обстоятельствах он мог заказать патроны в Германии?
А не сохранились ли в Норвегии списки оборудования и снаряжения, которые взял с собой Амундсен? Мы написали директору Норвежского полярного института. Рассказали о научно-спортивной экспедиции «Комсомольской правды», о ее поисках в Арктике, о новой трактовке находок советско-норвежской спасательной экспедиции 1921 года, о проведенном сравнительном анализе, про который только что говорили. И задали много конкретных вопросов: сколько нарт и какого образца было на «Мод», какие лыжи, огнестрельное оружие и боеприпасы использовались в экспедиции Амундсена, и так далее. Через полгода в редакцию «Комсомолки» пришло долгожданное письмо от П. Л. Хагеволя. Большинство наших вопросов остались без ответа, и связано это с тем, что архив Р. Амундсена, оказывается, не разобран. Однако Питер Хагеволь прислал очень ценный документ – копию счета фирмы «Хаген», которая поставляла Амундсену лыжи, крепления к ним, боеприпасы и т. д.
Напомним, что дробовые патроны, найденные спасательной экспедицией, были шестнадцатого калибра. Так вот, в счете фирмы «Хаген» таковые не значатся. У Амундсена были охотничьи ружья двенадцатого калибра!
Что ж, наверное, уже достаточно аргументов в пользу русановской версии (несколько новых «за» еще впереди). Подведем итог: Н. А. Бегичев и Л. Якобсен обнаружили в 1921 году не «могилу Кнутсена», как считалось до самого последнего времени, а лагерь русановцев.
8. ЗАТЕРЯЛИСЬ В АРХИВАХ!
«Но разве сам Амундсен, – спросит читатель, – не анализировал вещи, обнаруженные на мысе Приметный в 1921 году? Почему он не обратил внимания па маркировку патронов, на оправу очков и на все остальное?»
В связи с этим естественным вопросом мы должны рассказать о странной истории, которая приключилась с находками Бегичева и Якобсена, находками, которые должны были бы считаться драгоценными реликвиями. Они не попали в музеи. Более того, считалось, что они безвозвратно утеряны.
В 1972 году сотрудник Норвежского полярного института писал: «Капитан Л. Якобсен, который сопровождал Н. Бегичева в поисковой экспедиции летом 1921 года, нашедшей костные остатки сгоревшего человеческого трупа около мыса Приметный, подтвердил в 1970 г., когда ему было 89 лет, что он составил карту и описание места могилы и снял фотографии его. Но весь этот материал был конфискован советскими властями в Нарве при его выезде из России в конце января 1922-го года».
Конечно, так могло случиться. Время было трудное: молодая Советская Республика, напрягая все силы, боролась с голодом и разрухой, еще не кончилась интервенция. Разные причины могли побудить таможенников конфисковать непонятные карты и вещи у двух иностранцев, выезжающих из России. И все-таки очень нелегко поверить в такой финал путешествия. Архивные документы о пребывании Якобсена и Карлсена в нашей стране говорят, что на всем пути, от Дудинки до границы, норвежцы получали всемерную помощь.
Вот, например, рапорт начальника гидрографического отдела Комитета Северного морского пути:
«Посланные Норвежским правительством для розыска двух пропавших без вести спутников Амундсена в его экспедиции к Северному полюсу: командир шхуны «Хеймен» Ларс Якобсен и его переводчик Альфред Карлсен 30 декабря (1921 года) прибыли в Красноярск, возвращаясь на родину. Мною были приняты все меры содействия для их успешного дальнейшего движения. Поместив их в канцелярии базы Гидроотряда и снабдив их двумя банками корнбифа и тремя фунтами галет, я обратился за содействием к Председателю Енисейского губисполкома т. Гольдич, который со своей стороны распорядился об оказании им всякого возможного содействия: предоставил им безденежный проезд до Ново-Николаевска в вагоне начальника Сиб. милиции, снабдил их деньгами (500 тыс.) за счет Комсеверпути, двумя полушубками, в которых они нуждались, провизией (10 ф. хлеба, 5 ф. копченостей, 3 ф. масла, 1/4 ф. чая, 1/2 ф. табаку и 2 коробки спичек) и, находя их пребывание в канцелярии неудобным, предоставил им помещение в гостинице «Дом крестьянина». Как иностранцам, незнакомым с нашими порядками, для выполнения всяких деловых формальностей им предоставлено было полное содействие от базы отряда, наконец, чины отряда старались оказать им гостеприимство по личной, частной инициативе.
Считая безусловно необходимым оказать этим представителям дружественной нам Норвегии и в дальнейшем всякое содействие, прошу вашего распоряжения о скорой и удобной доставке их на родину».
Удивительная примета времени – в рапорте соседствуют 500 тысяч рублей и 2 коробки спичек.
Советские организации делали все, что было в их силах. Якобсен и Карлсен были снабжены специальными мандатами: «…согласно договора между Российским Советским Правительством и Правительством Норвегии, все советские учреждения и должностные лица обязаны оказывать предъявителю сего полное содействие при его поездке».
Нет, не верилось, что находки с мыса Приметный и документы, составленные экспедицией, были отобраны у Якобсена и Карлсена на советской границе. В 1975 году Н. Я. Болотников, а потом и мы вновь обратились в Норвежский полярный институт с просьбой, если возможно, просмотреть архив Амундсена и прояснить судьбу утерянных документов. Через некоторое время от П. Л. Хагеволя пришел ответ.
«Этой весной, – писал он, – я по телефону спросил секретаря Надзирательного комитета по сохранению Дома Руала Амундсена г-на Хальвурсена о возможном наличии в Доме Р. А. материалов по находкам поисковой экспедиции 1921–1922 гг. и оборудованию Модовской экспедиции. Г-н Хальвурсен пообещал мне, что он поедет туда со мной летом просмотреть, что там есть. Вместе мы поехали на машине в дом Р. А. В сарае около дома мы нашли много бумаг, главным образом писем от различных людей всего мира, посланных Р. А. или брату его Леону А. в 1917–1925 гг.
Мы не успели разобрать все, что там есть, но мы собираемся вернуться туда осенью. Мы привезли два чемодана, заполненных бумагами, в Полярный институт, и я провел три дня в конце июля, просматривая их. Главный результат этого разбора для вас: вещи, найденные экспедицией Бегичева – Якобсена около костра, попали в Норвегию».
Почему же находки с мыса Приметный были заброшены и забыты? (Быть может, даже выброшены, поскольку так трудно оказалось о них что-нибудь разузнать.)
Народ Норвегии свято хранит память о своих героях. Широко известно, что в специальных музеях в Осло стоят на вечном приколе и суда викингов, и знаменитая «Йоа», и легендарный «Фрам», и «Кон-Тики» Тура Хейердала. На родине, в небольшом норвежском городе Берне, установлен памятник Кнутсену.
Могло ли случиться, что Руал Амундсен не передал последние реликвии Пауля Кнутсена его родственникам или в один из музеев Норвегии?
Очевидно, нет.
Возникло противоречие: с одной стороны, найденные предметы попали в Норвегию, с другой – они не отмечены достойным вниманием. Истина, как нам кажется, открылась, когда в первом издании книги Р. Амундсена «Моя жизнь» мы прочли: «Бедные ребята! Это были бравые и верные товарищи, и их гибель мы всегда будем горько оплакивать… Один из наших товарищей был найден у острова Диксон. А о втором до сих пор никто ничего не слышал». Последние слова, на наш взгляд, свидетельствуют: Руалу Амундсену было понятно, что вещи, обнаруженные на мысе Приметный, не принадлежали Тессему и Кнутсену. Он-то знал, какие патроны были в его экспедиции.
Возможно, в не разобранной до сих пор переписке Амундсена есть документы, более основательно подтверждающие наше предположение. А может быть, обнаружатся и какие-то записи Амундсена с оценкой находок Н. А. Бегичева и Л. Якобсена.
Руал Амундсен знал, разумеется, историю полярных путешествий, он знал и о пропавшей без вести экспедиции В. А. Русанова. Перед отплытием «Мод» он получил письмо из Парижа от матери Жюльетты Жан – жены В. А. Русанова, которая была на «Геркулесе» в его последнем плавании:
«Я читала в газете «Le Matin», что Вы ведете подготовку к экспедиции на Северный полюс.
Я мать госпожи Русановой. Русановская экспедиция ушла в июле месяце 1912-го года на Шпицберген с намерением отправиться оттуда к Новосибирским островам.
Экспедиция Отто Свердрупа не нашла никакого следа.
Господин Амундсен, извините меня за смелость, но я прошу Вас сообщить мне, не намерены ли Вы проявить участие к судьбам моих дорогих детей: моей дочери и моего зятя, к судьбе их товарищей и попытаться отыскать их следы в Арктике.
Я знаю от своего зятя, что капитан (А. С. Кучин. – Авторы),который вел их судно, сопровождал Вас в Вашей замечательной экспедиции, во время которой Вы достигли Южного полюса.
Прошу Вас принять выражение моих самых почтительных чувств и мои самые искренние приветствия. Вдова Жан-Соссии».
Вполне могло случиться, что, рассматривая предметы, найденные на Таймыре в 1921 году, Амундсен не просто отверг «норвежскую» общепринятую версию, но и выдвинул свою собственную – «русановскую». В этом случае, возможно, эти предметы-реликвии – не норвежские, а русские – Амундсен сберег, чтобы вернуть их в Россию, на родину В. А. Русанова.
Мы хотели бы обратиться к норвежским организациям и отдельным гражданам Норвегии с просьбой выяснить судьбу находок Н. А. Бегичева и Л. Якобсена и в случае, если они сохранились, передать их в Советский Союз. Дом-музей В. А. Русанова в Орле – родном городе Владимира Александровича – был бы счастлив иметь исторические экспонаты…
9. «МЫС ЗЕМЛЯНОЙ, ВЫСОКИЙ, ОБРЫВИСТЫЙ»
В 1973 году мы искали могилу Кнутсена. Нам хотелось восстановить историческое место, сложить рядом с могилой гурий, отдать дань уважения героическому походу Питера Тессема и Пауля Кнутсена. Зимой выяснилось, что находки Бегичева не имеют отношения к норвежцам, но это не уменьшило нашего интереса к точному определению местоположения мыса, где были сделаны находки в 1921 году. Теперь искать стоило и для того, чтобы по трем стоянкам В. А. Русанова (о. Геркулес, о. Попова-Чухчина и эта новая, третья, стоянка) восстановить путь русских героев с судна «Геркулес».
К полевым работам 1974 года мы готовились тщательно. Сначала после знакомства с дневником Бегичева казалось, что все просто. Имелись точные координаты места: «широта 75°07 и долгота 88°13 », и пеленги от него на характерные сопки и мысы. Но вот беда: судя по координатам, место находок должно было располагаться не на берегу, а в тундре, километрах в восьми от моря.
Вспомним, что экспедиция Бегичева – Якобсена работала в сложных погодных условиях. В дневниках Бегичева день за днем записи: «сильный туман», «сильный туман и шел снег», «сильный снег и пурга», «ничего не видать», «уже два месяца, как мы не видели солнца». Ориентироваться в таких условиях, определять свои координаты было очень не просто.
К тому же карты, которыми пользовалась экспедиция, были весьма приблизительными. Многие реки, мысы, острова на них попросту отсутствуют. Несуществующие на карте объекты Бегичев называл по характерным признакам: приметная сопка, бухта глубокая, мыс каменный. Или совсем просто: «другой мыс». Идентифицировать такие названия с современной картой подчас невозможно, а следовательно, пеленги Бегичева помочь нам не могли.
Оставалось единственное – попытаться умозрительно пройти маршрутом Бегичева – Якобсена, день за днем восстановить по сохранившимся архивным данным весь путь советско-норвежской экспедиции.
Для этого мы могли использовать четыре источника: 1) дневник Бегичева, 2) отчет, написанный им после окончания экспедиции, 3) рапорт инженера С. А. Рыбина, составленный на основании опроса Якобсена и Карлсена, и 4) статью самого Якобсена, опубликованную в газете «Моргенбладет» 18 марта 1922 года.
Опорной точкой для восстановления маршрута служил мыс Вильда. Все четыре источника сходились в том, что спасательный отряд был здесь 28–29 июня – за две недели до находки костра. Но вот в других «показаниях» единодушия не было. Каждый из источников рассказывает о событиях того или иного дня по-своему. Часто «показания» на первый взгляд исключают друг друга. Бегичев, например, пишет: «…пересекли реку». В тот же день Якобсен отмечает: «…переправились через три реки». На самом деле в этих записях нет противоречий, просто Бегичев не счел нужным сообщить о двух переправах через, по-видимому, небольшие речки.
Сложнее обстояло дело с оценкой пройденного пути. Большинство расстояний определялось участниками экспедиции либо на глазок, либо по данным колеса-одометра, прикрепленного к задку саней.
«Но показаниям этого счетчика не придавалось особой веры, – пишет Рыбин, – так как при переправах через бугры колесо приподнималось с земли, а по липкой глине и мокрому снегу совершенно не катилось».
В показания одометра каждый, видимо, вносил свой поправочный коэффициент. В результате один источник указывает: «прошли 17 верст», другой – «прошли 20 километров» и т. д. Какой цифре отдать предпочтение?
Решающую роль в нашей работе сыграло знание местности, приобретенное во время Таймырской экспедиции 1973 года. Мы уже прошли по этим местам, воочию представляли себе мысы, сопки, реки и могли судить, насколько тот или иной объект похож на описания Бегичева и Якобсена.
Почти полгода ушло на восстановление маршрута советско-норвежской спасательной экспедиции. К концу июля 1974 года, перед началом нового путешествия на Таймыр, мы смогли подвести итоги своих исследований.
«С большой вероятностью, – записано в плане поисков полярной экспедиции «Комсомольской правды» 1974 года, – «могила Кнутсена» находится на мысе, долгота которого 87°41 в. д.».
Расположение мыса хорошо согласуется с местами ночевок аргиша Бегичева накануне и на следующий день после находки, со всей прокладкой пути.
С долей импровизации и с учетом магнитного склонения всем пеленгам с мыса, которые приводятся в документах, можно дать удовлетворительное объяснение.
Внешний вид мыса, насколько мы помнили, также согласуется в общих чертах с его описаниями в источниках.
По расчетам, это был первый мыс к западу от полуострова Михайлова. Тот самый возвышенный выступ земли, который стал для двух отрядов экспедиции 1973 года словно препятствием на пути к дугообразной косе, где независимо друг от друга отряды планировали устроить ночлег.
На картах Таймыра, даже самых подробных, этот мыс остается безымянным, и мы для удобства дали ему собственное название – мыс «М». Сейчас трудно вспомнить, почему оно появилось. Может быть, потому, что мы по укоренившейся традиции, так же как и в 1973 году, имели в виду могилу Кнутсена. А может быть, потому, что это была наша цель – «Мета». На древних географических картах встречались такие названия: «Meta incognita» – «Неведомая цель».
Следует сказать, что параллельно с нами прокладку пути Бегичева – Якобсена вел В. А. Троицкий. Он жил и работал в Хатанге, мы постоянно переписывались и обменивались новыми сведениями.
Позднее он писал нам: «Вы убедились, какое это сложное дело – идентификация старых названий и описаний местности с современной картой. Мне пришлось повозиться со многими первоисточниками по Таймыру, и среди них «бегичевское дело» – определение места костра – было наиболее трудным».
Троицкий и члены пашей экспедиции анализировали одни и те же документы. Но выводы получились совершенно разными. «По моим данным, – писал В. А. Троицкий, – место находки – на мысе Изгиб, скорее всего к северо-востоку от оконечности мыса Изгиб, близ обрывистого края».
Мыс Изгиб находится на полуострове Михайлова приблизительно в 11 километрах к северо-востоку от нашего мыса «М». Кто же прав? Да и удастся ли вообще найти на местности какие-то следы «могилы Кнутсена»?
В 1921 году участники спасательной экспедиции отметили место своей находки.
Бегичев пишет: «Мы вырыли могилу и зарыли обгоревшие кости, поставили крест и выбили на цинке, когда поставлен крест и кому. Я поставил свой знак из плавника и зарубил на нем топором, когда был на этом месте…»
Как обычно, запись, сделанная Рыбиным, более подробна и обстоятельна:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
А не сохранились ли в Норвегии списки оборудования и снаряжения, которые взял с собой Амундсен? Мы написали директору Норвежского полярного института. Рассказали о научно-спортивной экспедиции «Комсомольской правды», о ее поисках в Арктике, о новой трактовке находок советско-норвежской спасательной экспедиции 1921 года, о проведенном сравнительном анализе, про который только что говорили. И задали много конкретных вопросов: сколько нарт и какого образца было на «Мод», какие лыжи, огнестрельное оружие и боеприпасы использовались в экспедиции Амундсена, и так далее. Через полгода в редакцию «Комсомолки» пришло долгожданное письмо от П. Л. Хагеволя. Большинство наших вопросов остались без ответа, и связано это с тем, что архив Р. Амундсена, оказывается, не разобран. Однако Питер Хагеволь прислал очень ценный документ – копию счета фирмы «Хаген», которая поставляла Амундсену лыжи, крепления к ним, боеприпасы и т. д.
Напомним, что дробовые патроны, найденные спасательной экспедицией, были шестнадцатого калибра. Так вот, в счете фирмы «Хаген» таковые не значатся. У Амундсена были охотничьи ружья двенадцатого калибра!
Что ж, наверное, уже достаточно аргументов в пользу русановской версии (несколько новых «за» еще впереди). Подведем итог: Н. А. Бегичев и Л. Якобсен обнаружили в 1921 году не «могилу Кнутсена», как считалось до самого последнего времени, а лагерь русановцев.
8. ЗАТЕРЯЛИСЬ В АРХИВАХ!
«Но разве сам Амундсен, – спросит читатель, – не анализировал вещи, обнаруженные на мысе Приметный в 1921 году? Почему он не обратил внимания па маркировку патронов, на оправу очков и на все остальное?»
В связи с этим естественным вопросом мы должны рассказать о странной истории, которая приключилась с находками Бегичева и Якобсена, находками, которые должны были бы считаться драгоценными реликвиями. Они не попали в музеи. Более того, считалось, что они безвозвратно утеряны.
В 1972 году сотрудник Норвежского полярного института писал: «Капитан Л. Якобсен, который сопровождал Н. Бегичева в поисковой экспедиции летом 1921 года, нашедшей костные остатки сгоревшего человеческого трупа около мыса Приметный, подтвердил в 1970 г., когда ему было 89 лет, что он составил карту и описание места могилы и снял фотографии его. Но весь этот материал был конфискован советскими властями в Нарве при его выезде из России в конце января 1922-го года».
Конечно, так могло случиться. Время было трудное: молодая Советская Республика, напрягая все силы, боролась с голодом и разрухой, еще не кончилась интервенция. Разные причины могли побудить таможенников конфисковать непонятные карты и вещи у двух иностранцев, выезжающих из России. И все-таки очень нелегко поверить в такой финал путешествия. Архивные документы о пребывании Якобсена и Карлсена в нашей стране говорят, что на всем пути, от Дудинки до границы, норвежцы получали всемерную помощь.
Вот, например, рапорт начальника гидрографического отдела Комитета Северного морского пути:
«Посланные Норвежским правительством для розыска двух пропавших без вести спутников Амундсена в его экспедиции к Северному полюсу: командир шхуны «Хеймен» Ларс Якобсен и его переводчик Альфред Карлсен 30 декабря (1921 года) прибыли в Красноярск, возвращаясь на родину. Мною были приняты все меры содействия для их успешного дальнейшего движения. Поместив их в канцелярии базы Гидроотряда и снабдив их двумя банками корнбифа и тремя фунтами галет, я обратился за содействием к Председателю Енисейского губисполкома т. Гольдич, который со своей стороны распорядился об оказании им всякого возможного содействия: предоставил им безденежный проезд до Ново-Николаевска в вагоне начальника Сиб. милиции, снабдил их деньгами (500 тыс.) за счет Комсеверпути, двумя полушубками, в которых они нуждались, провизией (10 ф. хлеба, 5 ф. копченостей, 3 ф. масла, 1/4 ф. чая, 1/2 ф. табаку и 2 коробки спичек) и, находя их пребывание в канцелярии неудобным, предоставил им помещение в гостинице «Дом крестьянина». Как иностранцам, незнакомым с нашими порядками, для выполнения всяких деловых формальностей им предоставлено было полное содействие от базы отряда, наконец, чины отряда старались оказать им гостеприимство по личной, частной инициативе.
Считая безусловно необходимым оказать этим представителям дружественной нам Норвегии и в дальнейшем всякое содействие, прошу вашего распоряжения о скорой и удобной доставке их на родину».
Удивительная примета времени – в рапорте соседствуют 500 тысяч рублей и 2 коробки спичек.
Советские организации делали все, что было в их силах. Якобсен и Карлсен были снабжены специальными мандатами: «…согласно договора между Российским Советским Правительством и Правительством Норвегии, все советские учреждения и должностные лица обязаны оказывать предъявителю сего полное содействие при его поездке».
Нет, не верилось, что находки с мыса Приметный и документы, составленные экспедицией, были отобраны у Якобсена и Карлсена на советской границе. В 1975 году Н. Я. Болотников, а потом и мы вновь обратились в Норвежский полярный институт с просьбой, если возможно, просмотреть архив Амундсена и прояснить судьбу утерянных документов. Через некоторое время от П. Л. Хагеволя пришел ответ.
«Этой весной, – писал он, – я по телефону спросил секретаря Надзирательного комитета по сохранению Дома Руала Амундсена г-на Хальвурсена о возможном наличии в Доме Р. А. материалов по находкам поисковой экспедиции 1921–1922 гг. и оборудованию Модовской экспедиции. Г-н Хальвурсен пообещал мне, что он поедет туда со мной летом просмотреть, что там есть. Вместе мы поехали на машине в дом Р. А. В сарае около дома мы нашли много бумаг, главным образом писем от различных людей всего мира, посланных Р. А. или брату его Леону А. в 1917–1925 гг.
Мы не успели разобрать все, что там есть, но мы собираемся вернуться туда осенью. Мы привезли два чемодана, заполненных бумагами, в Полярный институт, и я провел три дня в конце июля, просматривая их. Главный результат этого разбора для вас: вещи, найденные экспедицией Бегичева – Якобсена около костра, попали в Норвегию».
Почему же находки с мыса Приметный были заброшены и забыты? (Быть может, даже выброшены, поскольку так трудно оказалось о них что-нибудь разузнать.)
Народ Норвегии свято хранит память о своих героях. Широко известно, что в специальных музеях в Осло стоят на вечном приколе и суда викингов, и знаменитая «Йоа», и легендарный «Фрам», и «Кон-Тики» Тура Хейердала. На родине, в небольшом норвежском городе Берне, установлен памятник Кнутсену.
Могло ли случиться, что Руал Амундсен не передал последние реликвии Пауля Кнутсена его родственникам или в один из музеев Норвегии?
Очевидно, нет.
Возникло противоречие: с одной стороны, найденные предметы попали в Норвегию, с другой – они не отмечены достойным вниманием. Истина, как нам кажется, открылась, когда в первом издании книги Р. Амундсена «Моя жизнь» мы прочли: «Бедные ребята! Это были бравые и верные товарищи, и их гибель мы всегда будем горько оплакивать… Один из наших товарищей был найден у острова Диксон. А о втором до сих пор никто ничего не слышал». Последние слова, на наш взгляд, свидетельствуют: Руалу Амундсену было понятно, что вещи, обнаруженные на мысе Приметный, не принадлежали Тессему и Кнутсену. Он-то знал, какие патроны были в его экспедиции.
Возможно, в не разобранной до сих пор переписке Амундсена есть документы, более основательно подтверждающие наше предположение. А может быть, обнаружатся и какие-то записи Амундсена с оценкой находок Н. А. Бегичева и Л. Якобсена.
Руал Амундсен знал, разумеется, историю полярных путешествий, он знал и о пропавшей без вести экспедиции В. А. Русанова. Перед отплытием «Мод» он получил письмо из Парижа от матери Жюльетты Жан – жены В. А. Русанова, которая была на «Геркулесе» в его последнем плавании:
«Я читала в газете «Le Matin», что Вы ведете подготовку к экспедиции на Северный полюс.
Я мать госпожи Русановой. Русановская экспедиция ушла в июле месяце 1912-го года на Шпицберген с намерением отправиться оттуда к Новосибирским островам.
Экспедиция Отто Свердрупа не нашла никакого следа.
Господин Амундсен, извините меня за смелость, но я прошу Вас сообщить мне, не намерены ли Вы проявить участие к судьбам моих дорогих детей: моей дочери и моего зятя, к судьбе их товарищей и попытаться отыскать их следы в Арктике.
Я знаю от своего зятя, что капитан (А. С. Кучин. – Авторы),который вел их судно, сопровождал Вас в Вашей замечательной экспедиции, во время которой Вы достигли Южного полюса.
Прошу Вас принять выражение моих самых почтительных чувств и мои самые искренние приветствия. Вдова Жан-Соссии».
Вполне могло случиться, что, рассматривая предметы, найденные на Таймыре в 1921 году, Амундсен не просто отверг «норвежскую» общепринятую версию, но и выдвинул свою собственную – «русановскую». В этом случае, возможно, эти предметы-реликвии – не норвежские, а русские – Амундсен сберег, чтобы вернуть их в Россию, на родину В. А. Русанова.
Мы хотели бы обратиться к норвежским организациям и отдельным гражданам Норвегии с просьбой выяснить судьбу находок Н. А. Бегичева и Л. Якобсена и в случае, если они сохранились, передать их в Советский Союз. Дом-музей В. А. Русанова в Орле – родном городе Владимира Александровича – был бы счастлив иметь исторические экспонаты…
9. «МЫС ЗЕМЛЯНОЙ, ВЫСОКИЙ, ОБРЫВИСТЫЙ»
В 1973 году мы искали могилу Кнутсена. Нам хотелось восстановить историческое место, сложить рядом с могилой гурий, отдать дань уважения героическому походу Питера Тессема и Пауля Кнутсена. Зимой выяснилось, что находки Бегичева не имеют отношения к норвежцам, но это не уменьшило нашего интереса к точному определению местоположения мыса, где были сделаны находки в 1921 году. Теперь искать стоило и для того, чтобы по трем стоянкам В. А. Русанова (о. Геркулес, о. Попова-Чухчина и эта новая, третья, стоянка) восстановить путь русских героев с судна «Геркулес».
К полевым работам 1974 года мы готовились тщательно. Сначала после знакомства с дневником Бегичева казалось, что все просто. Имелись точные координаты места: «широта 75°07 и долгота 88°13 », и пеленги от него на характерные сопки и мысы. Но вот беда: судя по координатам, место находок должно было располагаться не на берегу, а в тундре, километрах в восьми от моря.
Вспомним, что экспедиция Бегичева – Якобсена работала в сложных погодных условиях. В дневниках Бегичева день за днем записи: «сильный туман», «сильный туман и шел снег», «сильный снег и пурга», «ничего не видать», «уже два месяца, как мы не видели солнца». Ориентироваться в таких условиях, определять свои координаты было очень не просто.
К тому же карты, которыми пользовалась экспедиция, были весьма приблизительными. Многие реки, мысы, острова на них попросту отсутствуют. Несуществующие на карте объекты Бегичев называл по характерным признакам: приметная сопка, бухта глубокая, мыс каменный. Или совсем просто: «другой мыс». Идентифицировать такие названия с современной картой подчас невозможно, а следовательно, пеленги Бегичева помочь нам не могли.
Оставалось единственное – попытаться умозрительно пройти маршрутом Бегичева – Якобсена, день за днем восстановить по сохранившимся архивным данным весь путь советско-норвежской экспедиции.
Для этого мы могли использовать четыре источника: 1) дневник Бегичева, 2) отчет, написанный им после окончания экспедиции, 3) рапорт инженера С. А. Рыбина, составленный на основании опроса Якобсена и Карлсена, и 4) статью самого Якобсена, опубликованную в газете «Моргенбладет» 18 марта 1922 года.
Опорной точкой для восстановления маршрута служил мыс Вильда. Все четыре источника сходились в том, что спасательный отряд был здесь 28–29 июня – за две недели до находки костра. Но вот в других «показаниях» единодушия не было. Каждый из источников рассказывает о событиях того или иного дня по-своему. Часто «показания» на первый взгляд исключают друг друга. Бегичев, например, пишет: «…пересекли реку». В тот же день Якобсен отмечает: «…переправились через три реки». На самом деле в этих записях нет противоречий, просто Бегичев не счел нужным сообщить о двух переправах через, по-видимому, небольшие речки.
Сложнее обстояло дело с оценкой пройденного пути. Большинство расстояний определялось участниками экспедиции либо на глазок, либо по данным колеса-одометра, прикрепленного к задку саней.
«Но показаниям этого счетчика не придавалось особой веры, – пишет Рыбин, – так как при переправах через бугры колесо приподнималось с земли, а по липкой глине и мокрому снегу совершенно не катилось».
В показания одометра каждый, видимо, вносил свой поправочный коэффициент. В результате один источник указывает: «прошли 17 верст», другой – «прошли 20 километров» и т. д. Какой цифре отдать предпочтение?
Решающую роль в нашей работе сыграло знание местности, приобретенное во время Таймырской экспедиции 1973 года. Мы уже прошли по этим местам, воочию представляли себе мысы, сопки, реки и могли судить, насколько тот или иной объект похож на описания Бегичева и Якобсена.
Почти полгода ушло на восстановление маршрута советско-норвежской спасательной экспедиции. К концу июля 1974 года, перед началом нового путешествия на Таймыр, мы смогли подвести итоги своих исследований.
«С большой вероятностью, – записано в плане поисков полярной экспедиции «Комсомольской правды» 1974 года, – «могила Кнутсена» находится на мысе, долгота которого 87°41 в. д.».
Расположение мыса хорошо согласуется с местами ночевок аргиша Бегичева накануне и на следующий день после находки, со всей прокладкой пути.
С долей импровизации и с учетом магнитного склонения всем пеленгам с мыса, которые приводятся в документах, можно дать удовлетворительное объяснение.
Внешний вид мыса, насколько мы помнили, также согласуется в общих чертах с его описаниями в источниках.
По расчетам, это был первый мыс к западу от полуострова Михайлова. Тот самый возвышенный выступ земли, который стал для двух отрядов экспедиции 1973 года словно препятствием на пути к дугообразной косе, где независимо друг от друга отряды планировали устроить ночлег.
На картах Таймыра, даже самых подробных, этот мыс остается безымянным, и мы для удобства дали ему собственное название – мыс «М». Сейчас трудно вспомнить, почему оно появилось. Может быть, потому, что мы по укоренившейся традиции, так же как и в 1973 году, имели в виду могилу Кнутсена. А может быть, потому, что это была наша цель – «Мета». На древних географических картах встречались такие названия: «Meta incognita» – «Неведомая цель».
Следует сказать, что параллельно с нами прокладку пути Бегичева – Якобсена вел В. А. Троицкий. Он жил и работал в Хатанге, мы постоянно переписывались и обменивались новыми сведениями.
Позднее он писал нам: «Вы убедились, какое это сложное дело – идентификация старых названий и описаний местности с современной картой. Мне пришлось повозиться со многими первоисточниками по Таймыру, и среди них «бегичевское дело» – определение места костра – было наиболее трудным».
Троицкий и члены пашей экспедиции анализировали одни и те же документы. Но выводы получились совершенно разными. «По моим данным, – писал В. А. Троицкий, – место находки – на мысе Изгиб, скорее всего к северо-востоку от оконечности мыса Изгиб, близ обрывистого края».
Мыс Изгиб находится на полуострове Михайлова приблизительно в 11 километрах к северо-востоку от нашего мыса «М». Кто же прав? Да и удастся ли вообще найти на местности какие-то следы «могилы Кнутсена»?
В 1921 году участники спасательной экспедиции отметили место своей находки.
Бегичев пишет: «Мы вырыли могилу и зарыли обгоревшие кости, поставили крест и выбили на цинке, когда поставлен крест и кому. Я поставил свой знак из плавника и зарубил на нем топором, когда был на этом месте…»
Как обычно, запись, сделанная Рыбиным, более подробна и обстоятельна:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20