– Хаджар, ради Аллаха, скажи, куда ты меня везешь? – Но он дал понять, что больше не станет отвечать на вопросы; в конце концов я сдался и молча рассматривал проносящиеся мимо дома. Ездить с Хаджаром было почти так же интересно, как с безумным американцем: ты ни черта не понимаешь, не вполне уверен, куда вы направляетесь и доберетесь ли целыми до места назначения.
Легавый остановил машину на заасфальтированной подъездной дорожке позади мотеля на восточной окраине города. Стены, сложенные из шлакобетонных блоков, были выкрашены в бледно-зеленый цвет; вместо неоновой рекламы с названием маленький щиток, где было написано от руки: "Мотель. Свободных мест нет".
Гостиница, на вывеске которой красуется объявление о перманентом отсутствии номеров, – довольно странное зрелище. Хаджар вылез из машины, открыл заднюю дверцу, и я почти вывалился наружу. Постоял, расправил плечи и попытался собраться; треугольники страшно взвинтили меня. Чувство страха плюс действие наркотиков привели к жутким резям в животе, головной боли и внутреннему напряжению, граничащему с нервным срывом.
Я последовал за Хаджаром, мы остановились у двери девятнадцатого номера.
Сержант несколько раз постучал – вероятно, что-то вроде условного сигнала. Нам открыл человек, больше походивший на каменную глыбу, или, точнее, громадный булыжник. Камень не может думать или говорить, поэтому, когда он произнес что-то, я был ошеломлен. "Булыжник" кивнул Хаджару, который не ответил на приветствие, а молча повернулся и пошел к машине. Булыжник посмотрел на меня; очевидно до него никак не доходило, откуда я взялся. Потом громила все-таки сообразил, что этого человека, должно быть, привез Хаджар и его надо впустить в комнату.
– Проходи, – эти гулкие скрежещущие звуки походили на… на голос булыжника, который по воле Аллаха обрел дар речи.
Я внутренне содрогнулся, протискиваясь мимо него. В комнате находились еще один Говорящий Булыжник и Фридландер-Бей, сидящий у раскладного столика между огромной кроватью и комодом. Мебель была европейской, но довольно старой.
Увидев меня, Папа поднялся. Он был около пяти с лишним футов ростом, но весил почти двести фунтов. Бей предпочитал одеваться просто: беглая хлопчатобумажная рубашка, серые штаны и сандалии. Он не носил колец и каких-либо иных украшений. Несколько оставшихся прядей седеющих волос зачесаны назад; взор блестящих карих глаз казался кротким и ласковым. Глядя на Папу, с трудом верилось, что перед тобой – самый влиятельный человек в городе.
Наконец Папа поднял руку, почти заслонив лицо.
– Мир тебе, – сказал он.
Я прикоснулся к сердцу и губам.
– И с тобой да пребудет мир.
Он не очень-то рад видеть меня. Однако ритуал гостеприимства ненадолго обеспечит мою неприкосновенность и даст время собраться с мыслями. Но о чем я должен думать? Как победить парочку Говорящих Булыжников и выбраться из мотеля?
Папа снова сел.
– Пусть не покинет тебя благополучие, – сказал он, указав на стул напротив.
– Пусть не покинет тебя благополучие и благословение Божие, – ответил я.
Как только представится возможность, я попрошу стакан воды и заглотаю побольше таблеток паксиума. Я опустился на стул.
Он, не отрываясь, смотрел мне прямо в глаза.
– Как твое здоровье? – В голосе Папы не слышалось дружеской теплоты.
– Хвала Аллаху, хорошо, – ответил я. Страх снова начал сжимать сердце.
– Мы давно не видели тебя, – произнес Фридландер-Бей. – Ты заставил нас страдать от одиночества.
– Да оградит тебя Аллах от одиночества и тоски.
Второй Булыжник принес кофе. Папа поднял чашку и отхлебнул из нее, показывая, что питье не отравлено. Потом протянул чашку мне:
– Угощайся. – Но в голосе его не чувствовалось радушия. Я принял кофе:
– Пусть в твоем доме никогда не переведется кофе.
Мы выпили несколько чашек. Папа откинулся на стуле и несколько мгновений молча изучал меня.
– Ты оказал мне честь, – произнес он наконец.
– Да сохранит и оградит тебя Аллах. – На этом закончилась формальная часть, причем она прошла по явно укороченной программе. Теперь надо быть начеку… Но я начал с того, что вытащил коробку с пилюльками, выскреб оттуда все транквилизаторы и проглотил их, запивая кофе. Четырнадцать паксиумов.
Некоторые сочтут это довольно большой дозой; я – нет. Могу назвать многих людей, которые запросто меня перепьют, – например, Ясмин, – но что касается пилюлек, тут я чемпион из чемпионов, и за свой титул держусь крепко.
Четырнадцать десятимиллиграммовых таблеток только чуточку уменьшат напряжение, да и то если повезет. Мне понадобится дополнительное горючее для настоящего старта. Четырнадцати паксиумов хватит только для разогрева.
Фридландер-Бей протянул чашку слуге, который вновь наполнил ее дымящимся напитком. Он немного отхлебнул, не спуская с меня глаз, аккуратно опустил чашку на столик и произнес:
– Ты знаешь, что мне служит множество разных людей.
– Истинная правда, о шейх, – ответствовал я.
– Множество людей, которые видят во мне опору своего существования. Для них я не только "кормящая рука", но гораздо больше. В их суровом мире я гарантирую безопасность и спокойную жизнь. Мои люди знают, что могут рассчитывать на щедрое вознаграждение и иные милости, пока будут добросовестно работать на меня.
– Да, о шейх. – Кожа на лице и руках все больше зудела под коркой запекшейся крови. Он кивнул:
– Поэтому, когда до меня доходит грустная весть о том, что еще один из моих Друзей призван Аллахом в рай, меня охватывает печаль, словно я потерял часть своей души. Я забочусь о том, чтобы достойно жили все, так или иначе связанные со мной, начиная с доверенных помощников и кончая беднейшим, ничтожнейшим нищим-попрошайкой, который в меру своих слабых сил служит мне.
– О шейх, ты щит, заслоняющий народ от бедствий!
Он отмахнулся, устав от восхвалений, с которыми я постоянно встревал в его речь.
– Люди уходят из жизни по-разному. Одно дело – естественная смерть, о мой племянник. Всех нас ожидает кончина, от могилы не спрятаться, не убежать. Увы, любой кувшин когда-нибудь разбивается. Мы должны научиться со смирением принимать неминуемость смерти; больше того, следует с надеждой ожидать, когда придет и твой черед пребывать в вечной радости и вкушать от райских плодов. Но бывает так, что нить жизни обрывается раньше отмеренного срока. Преждевременная смерть – совсем другое дело: это прямой вызов могуществу Аллаха. В таком случае необходимо восстановить справедливость. Нельзя воскресить к жизни убитого, но можно и нужно отомстить за него, покарав того, кто оборвал священную нить. Ты понимаешь, о чем я говорю?
– Да, о шейх. – Как быстро до Папы долетело известие о смерти Сонни.
Наверное, Насир, перед тем как связаться с полицией, позвонил Фридландер-Бею.
– Что ж, тогда я задам тебе такой вопрос: как отплатить за убийство?
Наступило гнетущее молчание. Существовал только один. ответ, и я помедлил, обдумывая, как лучше обосновать свою защиту.
– О шейх, – произнес я наконец, – лишь смерть искупает смерть. Вот единственный способ расплаты. Сказано в Правой Стезе: "О верующие, предписано вам мщение за убитых".
Оказано также: "В отмщении – жизнь, и обладающие разумом…" (Правая Стезя, или Истинный Путь, – имеется в виду Коран, сура 2 "Корова", аяты 178, 179). Но в другом месте нам ниспослано: "Душу за душу, око за око, нос за нос, ухо за ухо, зуб за зуб, и за увечье членов – отмщение, а если кто подал милостыню за это, то это ему искупление. И те, что не судят согласно тому, что ниспослал Аллах, – свершают злодеяние" (Сура 5 "Трапеза", аят 45 Пер. Б.Я.Шидфар). Я невиновен в этом убийстве, о шейх, а неправедная месть преступление худшее, чем само убийство.
– Аллах велик, – прошептал Фридландер-Бей. Он смотрел на меня с изумлением. – Я слышал, что ты неверующий, сын мой, и это причиняло мне боль. И все же ты демонстрируешь неплохое Знакомство с Благородным Кораном. – Он поднялся со своего места и потер лоб, затем подошел к просторной постели и лег на покрывало. Я хотел повернуться к нему, но огромная коричневая лапа, словно гиря, опустилась на плечо и заставила принять прежнее положение. Теперь я мог созерцать лишь стул, на котором только что сидел Папа, но, когда он заговорил, отчетливо слышал каждое слово. – Мне сказали, что из всех жителей Будайина только ты имел вескую причину для того, чтобы убить этого человека.
Я прокрутил в памяти события прошедших месяцев: честное слово, не могу вспомнить даже когда я в последний раз поздоровался с Сонни! Всегда старался держаться подальше от "Красного фонаря"; никаких дел с обрезками, гетеросеками и фемами, находившимися под опекой одноглазого, я не имел, общих друзей и даже знакомых у нас не было, если не считать Фуада иль-Манхуса, который никак не мог считаться моим приятелем. Кстати, он также не входил в число приятелей Сонни.
Но понятие мести у арабов такое же сложное и многостороннее, как у уроженцев Сицилии. Возможно, Папа знал о столкновении, случившемся многие месяцы или даже годы назад, о котором я успел начисто позабыть.
– У меня нет ни единой причины для убийства, – сказал я дрожащим голосом.
– Мне совсем не нравятся отговорки, о мой племянник. Часто, очень часто приходится задавать людям подобные трудные вопросы, и каждый раз они начинают с увиливаний и отговорок. Такое продолжается, пока один из моих слуг не убеждает их прекратить. Следующая стадия – ответы, которые уже нельзя назвать увиливанием, ибо, увы, они просто лживы. И снова гостей приходится вразумлять, дабы они не тратили понапрасну драгоценное время. – Он говорил негромко, голос казался усталым. Я снова попытался повернуться лицом к Папе, и снова могучая каменная десница сжала плечо; на этот раз было гораздо больнее. Папа продолжал:
– Рано или поздно человек с нашей помощью начинает понимать, что самое разумное – говорить правду, ничего не скрывая. Однако слишком часто я вижу с болью, во что превращаются к тому времени гости. Поэтому мой совет тебе: как можно быстрее и без нашей помощи перейди от увиливаний и лжи – а лучше вообще избежать их к правдивым ответам. От этого выиграем все мы.
Рука по-прежнему давила на плечо. Казалось, кости постепенно расплющивают под прессом и скоро они превратятся в белую пыль… Я не издал ни звука.
– Ты был должен моему другу некую сумму денег, – произнес Фридландер-Бей.
– Сейчас ты уже ничего ему не должен, ибо он мертв. Я взыщу долг вместо него; и я сделаю то, что дозволено Книгой.
– Я ничего ему не должен! – выкрикнул я. – Ни единого гроша!
Страшная рука принялась расплющивать мое второе плечо.
– У собаки все еще опущен хвост, о повелитель, – пробормотал Говорящий Булыжник.
– Я не лгу, – произнес я, немного задыхаясь. – Если я говорю, что ничего не должен Сонни, значит это правда. Повсюду в городе меня знают, как человека, который никогда не лжет.
– Что ж, я действительно раньше не имел оснований сомневаться в тебе, о мой племянник.
– Может быть, теперь он нашел серьезную причину, чтобы стать лжецом, пробормотал Говорящий Булыжник.
– Сонни? – удивился Фридландер-Бей, возвращаясь к столу. – Никого не волнует судьба Сонни. Он не был ничьим другом, могу тебе в этом поручиться.
Если Сонни тоже мертв, от этого воздух Будайина станет хоть немного чище. Нет, мой племянник, я попросил тебя присоединиться ко мне, чтобы расспросить о смерти моего друга, Абдуллы абу-Зайда.
– Абдулла, – произнес я с трудом. Боль становилась почти невыносимой; перед глазами начали мелькать красные вспышки, голос стал хриплым и еле слышным. – Я не знал даже, что его убили.
Папа снова потер лоб:
– За последнее время многих моих друзей внезапно забрала смерть. Слишком многих, чтобы объяснить их гибель обычными обстоятельствами.
– Да, – сказал я.
– Ты должен доказать, что невиновен в убийстве Абдуллы. Больше ни у кого не было веских причин желать ему несчастья.
– Какая же у меня была причина?
– Долг, как я уже говорил. Да, Абдулла не пользовался всеобщей любовью; вполне допускаю, что многие не выносили или даже ненавидели его. Однако каждый житель квартала знал, что он находится под моей защитой, и причинить ему какой-либо вред – значит причинить вред мне. Его убийца умрет так же, как погибла жертва.
Я попытался поднять руку, но не смог.
– Как он умер?
Папа мрачно посмотрел на меня из-под полуопущенных век.
– Ты расскажешь мне, как он умер.
– Я… – Каменные лапы оставили в покое мои плечи, от чего боль стала еще сильнее. Потом я почувствовал, как стальные пальцы обвились вокруг горла.
– Отвечай быстрее, – мягко произнес Папа, – или очень скоро ты вообще никогда не сможешь ничего сказать.
– Застрелен, – прохрипел я. – Одним выстрелом. Маленькая свинцовая пуля.
Папа махнул рукой, и стальной обруч пальцев вокруг горла разжался.
– Нет, он не был застрелен. Однако два других человека убиты именно таким антикварным оружием. Интересно, что ты об этом знаешь. Одна из убитых находилась под моей защитой. – Он остановился, задумчиво обвел глазами комнату.
Дрожащие от старости сухие морщинистые пальцы вертели пустую чашку.
Боль быстро прошла, хотя плечи будут ныть еще несколько дней.
– Если его не застрелили, – спросил я, – то как же был убит Абдулла?
Его взгляд словно прожег меня.
– Я пока не уверен, что ты невиновен, – протянул он.
– Ты сказал, что только я был заинтересован в смерти Абдуллы, потому что задолжал ему. Этот долг я выплатил полностью несколько дней назад. Мы с ним в расчете.
Глаза Бея расширились:
– Ты можешь это как-то доказать? Я немного привстал, чтобы вытащить расписку, до сих пор лежавшую в кармане джинсов. Каменные лапы моментально опустились на плечи, но Папа махнул, и Булыжник оставил меня в покое.
– Хасан был при этом, – сказал я. – Он все подтвердит. – Я вынул клочок бумаги, развернул его и протянул Папе. Фидландер-Бей взглянул на расписку, потом внимательно изучил ее. Он поднял глаза на Булыжника, стоявшего за моей спиной, слегка наклонил голову. Я повернулся: мой мучитель уже вернулся на пост возле двери.
– О шейх, позволь спросить, – произнес я, – как зовут человека, сказавшего тебе об этом долге? Кто уверил тебя, что я – убийца Абдуллы? Это должен быть кто-то, не знавший о том, что я полностью расплатился с ним.
Старик медленно кивнул, приоткрыл рот, словно собираясь ответить, но затем, очевидно, передумал.
– Не задавай никаких вопросов.
Я судорожно вздохнул. Нельзя забывать: пока не выберусь из этой комнаты, жизнь моя остается в опасности. Паксиум еще не начал действовать. Черт, поганые транквилизаторы не стоили и половины потраченных на них хрустиков!
Фридландер-Бей посмотрел на свои пальцы, снова вертевшие чашку. Он знаком подозвал второго Булыжника, и тот налил ему кофе. Слуга вопросительно взглянул на меня; я кивнул, и он наполнил мою чашку дымящимся напитком.
– Где ты был сегодня, – спросил Папа, – в десять часов вечера?
– В "Кафе Солас", играл в карты.
– Так. Когда игра началась?
– Примерно в полдевятого.
– И ты оставался там до полуночи? Я постарался точно припомнить, как все происходило.
– Где-то в полпервого мы все отправились в "Красный фонарь". Сонни пырнули ножом Примерно в час – полвторого.
– Старик Ибрахим из "Соласа" подтвердит то, что ты сказал?
– Да.
Папа повернулся и кивнул Булыжнику, стоявшему за его спиной. Слуга подошел к телефону; вскоре вернулся к хозяину и что-то прошептал ему на ухо. Папа вздохнул:
– Я очень рад за тебя, мой племянник. Хорошо, что ты можешь доказать, где был. Абдулла умер между десятью и одиннадцатью вечера. Я верю, что ты невиновен в его гибели.
– Хвала Аллаху, Ограждающему от зла, – тихо произнес я.
– Поэтому я скажу тебе, как он умер. Тело обнаружил мой доверенный служитель, Хасан-Шиит. Смерть Абдуллы абу-Зайда была ужасной и унизительной, мой племянник. Я боюсь рассказать, как он погиб, дабы какой-нибудь злой дух не подслушал мои слова, чтобы затем приготовить и мне подобную участь.
Я произнес формулу, отвращающую зло, которую позаимствовал у Ясмин, что явно понравилось старцу.
– Да оградит тебя Аллах, мой дорогой племянник, – произнес он. – Абдулла лежал в переулке за магазином Хасана, весь залитый кровью, с перерезанным горлом. Однако на земле крови было немного, следовательно, его убили в другом месте, а затем перенесли труп туда, где его нашел Хасан. На теле обнаружены ужасные следы, говорящие о том, что его пытали огнем: на груди, руках, ногах, даже на детородных органах, мой племянник! Когда полиция осмотрела труп, Хасан выяснил, что презренный пес, убивший Абдуллу, перед этим поступил с ним, как поступают с женщиной, осквернив ему рот и запретное место содомитов. Хасан был столь сильно ошеломлен увиденным, что ему пришлось дать успокоительное. – Папа казался глубоко потрясенным, излагая подробности убийства, словно впервые в жизни узнал о подобных невероятных вещах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36