Когда она умерла, я все-таки открыл сундук. Там была какая-то рухлядь, разные платочки, старомодные платья невообразимой древности, и все это воняло нафталином.
– Верно, твоя бабушка была мудрая женщина, раз хранила при себе ключ от потаенного сундука. А как ее зовут? Возможно, мы передадим ей привет.
Телятников фыркнул. Неадекватность дедушек становилась утомительной. Я махнул рукой:
– Потаенного!!! Вы, дедушки, точно не из стационара? Ладно. И как же вас рассудить?
– Дедушки любят спортивные состязания, – сказал Телятников, уже не скрывая иронического смешка, – рассуди их, как в сказке. Помнишь, в сказках постоянно дерутся три старика из-за отцовского наследства, а какой-нибудь залетный Иван-царевич заставляет их бежать на стайерскую дистанцию. Типа кто первый прибежит, получит то-то, кто второй – то-то, и так далее.
Старички словно знали, что Телятников такое предложит. Они нестройно загомонили:
– Состязание, состязание! Кто первый, кто первый!..
– Ладно, дедки, – окончательно отбросив всякую возрастную субординацию, сказал я. – Сами напросились. Видите вон там – вывеску круглосуточного минимаркета «Продукты»? В трех кварталах отсюда?
– Видим, видим.
– Ну, так вот. Кто первый добежит до мини-маркета, купит бутылку пива и принесет ее сюда, тот получит вот эту пыльную бутылку. Следующий получит книжку, а последний – носок… то есть шапку.
– Это будет бег с препятствиями, – заметил Макарка, который изрядно впечатлился моментом и даже подпрыгивал на месте от снедавшего его любопытства. – Чтобы добежать до того ларька, нужно перепрыгнуть через забор.
– Перепрыгнем!
– Перемахнем!
Писклявый козлетон третьего деда, к счастью для наших ушей, потонул в более мощных голосах его собратьев. Я поднял руку и сказал:
– Значит, старт на счет «три». Ррраз!..
Деды немедленно встали в низкую легкоатлетическую стойку. Душевнобольной вариант братьев Знаменских!..
– Ды-вва!
Один из дедушек дернулся, едва не оформив фальстарт. Не выходя из низкой стойки, второй седобородый конкурент пнул его пяткой в лодыжку.
– Трррри!
Престарелые спортсмены, так легко и непринужденно переквалифицировавшиеся из борцов и кикбоксеров в легкоатлеты, дружно сорвались с места. Они уничтожили расстояние до забора с той хищной быстротой, с какой крокодил пожирает свою добычу. Толстый дедок чуть приотстал, но он компенсировал это отставание тем, что ловчее всех перемахнул через ограду (двух с половиной метров, с острыми бронзовыми навершиями!) и первым спрыгнул на асфальт по ту сторону больничной ограды. Длинный и тощий старик несколько замешкался, зацепившись своим балахоном за ограду, рванулся… послышался треск разрываемой материи, и старика как сдуло с ограждения больничного парка. Я мельком глянул на Макарку: тот округлившимися глазами смотрел вслед бегунам и машинально расстегивал и застегивал «молнию» своей ветровки. На пятом приблизительно маневре многострадальная «молния» наконец разошлась. Телятников сказал:
– Как ты думаешь, Илья… они лет сорок назад входили в сборную Советского Союза по олимпийскому пятиборью?
– Или даже десятиборью, – отозвался я, озадаченно разглядывая три уменьшающиеся фигурки, уже мелькающие в двух кварталах от нас– Мгм… У меня в школе был такой учитель по природоведению, в старших классах биологию вел… он бы про этих стариканов сказал: «Какой совершенный биологический подвид!» Я того учителя боялся, аж жуть. Мне даже кошмары снились, что он заставляет меня разводить кроликов. Он и сам на кролика… смахивал. Т-такие… мерзкие зубы.
– Биология… Зубы… подвид. А что это ты им про пиво наболтал?
– Я сам, думаешь, понял?
– А если у них денег нет?
– А меня другое интересует… как бедная продавщица будет отпускать пиво трем бешеным стариканам, которые в течение нескольких секунд один задругам ворвутся к ней в ларек… – пробормотал я.
…Они НЕ ВЕРНУЛИСЬ. Хотя по той скорости, какую они забрали на самом старте, расстояние до мини-маркета и обратно должны были преодолеть минут за пять. Даже если бы им упорно отказывались продавать пиво. Или отсчитывали сдачу с тысячи. Каждому. Хоть один-то должен был прибежать обратно!.. Но нет: никого.
Мы переглянулись. Потом Телятников посмотрел в сундучок, стоявший тут же, возле бордюра. Вся извлеченная из него рухлядь, то есть призовой фонд за этот забег, была уже сложена обратно. Я точно не складывал. Но и книга, и бутылка, и шапка-«носок» были там, и теперь сундучок беззубо улыбался нам откинутой крышкой, окованной по краям желтыми металлическими полосами. Макарка сказал:
– А с этим что делать? Ждать этих старперов как-то не фонтан. По-моему, они на самом деле сбежали из стационара. А скорость у них такая, что потому и не догнали.
Я наклонился и вынул книгу. Под слабым светом ночного фонаря перелистнул страницы. Буквы, похожие на увечных, хромых и кривобоких паучков, хаотично выпущенных погулять на желтоватое поле страницы, совершенно не желали связываться во что-то удобоваримое. Я с силой захлопнул книгу, отчего из ее многомудрых недр вышибло очередной сноп книжной пыли. Я чихнул. Макарка уже крутил в руках бутылку. Неизвестно, что предприняли короткие и толстые, но о-очень подвижные пальцы Телятникова, но только бутылка вдруг… откупорилась. Телятников тотчас же сунул туда свой нос. Я утомленно ожидал, что оттуда вылетит какой-нибудь высокопарный джинн и начнет излагать длинные и витиеватые постулаты служения нам с Макаркой. После сумасшедшего дня с тремя собеседованиями на предмет работы, после еще более сумасшедших стариканов я готов был допустить любое. Ни-че-го. Конечно, ничего.
– Ничего, – сказал и Макарка и ухмыльнулся.
– Совсем ничего? Они что, с пустой стеклотарой носятся, что ли? – отозвался я. – Ладно, бросай это дерьмо и пошли.
– Ты не понял. Я говорю – пахнет ничего. Винцо какое-то. Мы что-то наподобие пили в «Кубанских винах». С Шуриком Артемовым и Серегой. Бутылка пыльная. Открылась, правда, что-то больно легко. Может, стариканы уже приложились? Да нет, она полная. Гм… странно.
– Ну ты или бросай, или пей, не грей бутылку, – раздраженно сказал я. – Бутылка с искривленным горлышком, «Жан-Поль Шене», что ли? Которое по телевизору рекламируют. Правда, оно безалкогольное.
Макарка вытер рукавом горлышко бутылки и отпил. Он подержал вино во рту, словно желал прополоскать им десны, а потом проглотил.
– Н-неплохо, – нерешительно сказал он. – Пить можно. По крайней мере, портвейн «777» или какая-нибудь там мерзкая «паленая» «Анапа», которую мы пили натощак на первых курсах универа… гораздо хуже.
– Ну, передавай, – сказал я с веселой злостью.
Вино оказалось терпким и довольно вкусным, с глубоким бархатным привкусом, который свойствен прилично выдержанному продукту. Нет, в своей жизни мне приходилось пить и получше. Однако то, что было получше, приобреталось в пафосном ресторане либо ночном клубе, куда я позволял себе заглядывать во время редких финансовых приливов. Обратно меня вышвыривало штормовой волной безденежья, и так далее, и снова по кругу… Ну а тут – ХАЛЯВА! На халяву, как это общеизвестно, сладка и 70-процентная уксусная эссенция. Тут же было гораздо вкуснее…
Я сделал глоток, и другой. После этого моему примеру последовал Макарка. Последовательная нумерация глотков все ускорялась, и когда мы ощутили, что стоим в каком-то совершенно незнакомом месте, даже в общих чертах не напоминающем больничный парк, мы с Макаркой решили приостановиться. В конце концов, нам завтра еще на два собеседования.
– Д-допьем и пойдем, – объявил он и поднес горлышко бутылки к губам. Движимый внезапным темным порывом, я вырвал бутылку у него из рук. Непривычное чувство завладело мной. Телятников попытался что-то квакать, но я не слушал. Я держал в руке эту бутылку, закрыв глаза, и пытался понять, что не так. Не так?.. Ну да! Вне всякого с-сомнения… к-какое сложное это слово «сомнение»! Вне всякого… с-с-с… с-сом… Эта бутылка тяжелая! Нет, не потому, что она тяжелая, а потому, что она НЕ МЕНЯЕТ ВЕСА! Между тем как м-мы… сделали по десятку глотков, н-не м-менее!.. Я даже чуточку протрезвел, а асфальт под моими ногами, соглашаясь со мною, собрался в добродушные складки. Меня чуть покачнуло.
– М-ма… карррр! – почти по-вороньи вырвалось у меня. – М-макар! Пошли домой! А то такими темпами я завтра на собеседование не попаду!
– Д-да? – искренне удивился Макар и начал закрывать чертов сундучок. Последовательно переставляя ноги, я достиг ограды… Последующее преодоление маршрута «Больничный парк – место моей прописки» было скрыто стыдливым туманом беспамятства. Помню только, что около самого дома мы едва не угодили под машину. Макарка успел отскочить, а меня все-таки немного приложило. Я покатился по асфальту. Из машины (кажется, черной бээмвэшки) выскочил какой-то пафосный индивид и принялся на нас орать. Конечно, у него на то все основания. Если бы я ехал на дорогой машине и мне под колеса ввинтились два выпивших индивида, явно нацеливаясь своими тушками помять мне бампер и ненароком вышибить фару, – я бы тоже разозлился. И тоже орал. Но так как у меня нет машины, я спокойно отослал хозяина авто, ухоженного молодого человека в костюме, по известному адресу, поднялся с асфальта и ввалился в свой подъезд. Благо дело происходило в трех шагах от него. Я едва ли запомнил бы случай с машиной, если бы не ее номер: 777. Как портвейн.
4
…Пробуждение было сложным.
Меня разбудила Нинка. Конечно, я и не сомневался, что эта девчонка станет для меня этаким аналогом деревенского петуха, будящего всех ни свет ни заря. Она начала пританцовывать рядом со мной, гремя так, что проснулся и Макарка, который спал на полу. Чем она так гремит по полу, тапками, что ли? Так они вроде не деревянные.
Нинка между тем наклонила голову и быстро-быстро затараторила:
– А у меня к тебе этот… приз, Илюшка.
– Какой приз? – пробурчал я спросонок. – Открывала на ночь форточку и простудилась, что ли?
– То есть не приз, Илюшка, а это… сюрприз, – выговорила она. – Я сегодня проснулась рано-рано, начала причесываться и волосы заколкой закалывать, как меня это… мама учила. И вот, знаешь? Мне мама на день рождения олененка подарила.
– При чем тут олененок и мой сон? – продолжал бурчать я и попытался накрыться одеялом с головой. Но одеяло тотчас же поползло с меня, как живое, а потом и вовсе слетело, а Нинка продолжала, комкая в руках край пододеяльника:
– А то, что у олененка есть рожки и копытца. И вот… представляешь, я тоже олененок?..
– Что за чушь? – пробурчал из угла Телятников, который спросонья был очень ворчлив и терпеть не мог, когда ему мешали смотреть утренние сны. – Можешь ты угомонить свою… эту… пле… пель… мен-ни-цу?
Недоговорив, он сунул голову под подушку и снова захрапел. Я мысленно позавидовал ему: судя по всему, мне самому так легко от этой девчонки отделаться не удастся. Я пошарил под кроватью и, вынув оттуда коробку с шоколадным ассорти, протянул Нинке, сопроводив это жалким бормотанием: дескать, она может кушать эти конфеты, если пойдет в свою комнату и не будет нам мешать спать. Но не тут-то было!.. Обычно эти конфеты вызывали вулканический взрыв восторга, которому уступил бы иной Везувий, но теперь Нинка не по-детски серьезно проигнорировала мое щедрое даяние и, старательно отделяя слова друг от друга, выговорила:
– Ты не понимаешь, Илюшка. Я – олененок, да? Вот потрогай тут, на голове. У меня выросли точно такие же рожки. Только мои лучше, лучше. Ты видел моего олененка, там, у мамы. У него такие же рожки, но мои лучше. Нет, ты потрогай.
Не отвяжется ведь!.. Я протянул руку и погладил девочку по голове. Заколка оцарапала палец. Ну разве без этого могло обойтись?.. Вечно сестра покупает Нинке такие колючие заколки, а я порчу пальцы.
…И вот только тут сон слетел с меня, как минутой раньше слетело движением шаловливых детских ручек одеяло. Я широко открыл глаза. Я протянул вторую руку, чтобы…
И вторая рука нащупала то же самое. Там, на голове Нинки, в белокурых девчоночьих волосах, появилось то, чего не было еще вчера. Я вскочил одним махом, сел на диване, притянул к себе девчонку, легко сломав ее слабое, едва уловимое сопротивление. Я разгреб копну ее непослушных волос и еще долго застывшим остолбенелым взглядом буравил два этих нароста. Я плохо разбираюсь в выпуклостях черепа и в анатомии в целом, но даже моих скудных познаний в биологии хватило, чтобы уразуметь невозможность этого. Да! На голове Нинки красовались маленькие, сантиметров по пять, чуть изогнутые, можно даже сказать, кокетливо изогнутые – рожки. РОЖКИ! Моя племянница не шутила, выискивая забавные параллели с игрушечным олененком, которого купила ей мать. Забавные – но не для меня же!
– Правда, красиво, Илюша? – щурясь, как от солнышка, спросила меня эта неисправимая девчонка. – Да? Я сегодня всем девчонкам во дворе покажу и даже мальчишкам, чтобы не лезли!..
– Во дворе… – пробормотал я, еще слабо осознавая блестящую перспективу предъявить сестре ребенка, у которого невесть откуда за ночь выросли рожки. Нинка между тем выпрямилась, явно задаваясь и еще более явно гордясь своей, с позволения сказать, обновкой, и заявила:
– Это еще что! Рожки! Рожки много у кого есть. А у меня вот… смотри!
И она подняла свою тонкую, пахнущую душистым мылом и еще чем-то нежно-медовым ножку. Ребенок, моя родная племянница, дочь моей сестры, этот невыносимый и невозможный ребенок, который, кажется, уже отучил меня удивляться чему бы то ни было, – стоял на одном КОПЫТЦЕ и радостно демонстрировал мне второе. Я медленно взялся за голову и подумал, что в такие моменты виски, наверно, и становятся седыми. Счастье, что мы вчера не пили. Иначе я счел бы себя торжественно осененным первыми приступами белой горячки.
Рожки. Копытца.
Наяву.
ГЛАВА ВТОРАЯ, РОКОВАЯ
Не Леной единой жив…
1
Итак, проснувшийся примерно к обеду Макарка Телятников осмотрел злополучные атавизмы, невероятным, мистическим образом проклюнувшиеся на теле Нинки, и объявил:
– Ну что же, что рожки? (Он скроил ученую мину, скопированную у его папы, доктора исторических наук Анатолия Павловича, когда тот рассуждает о какой-нибудь функциональности этнокультурного сознания. ) Всему нужно искать объяснение, – важно продолжал Телятников. – Наверно, переизбыток кальция в организме и сопряженное с этим флуктуативное явление выброса вещества…
Да, вы это уже слышали. Явление выброса вещества! Умник! Я даже выбросил Макарку из окна (как то самое вещество), после чего он пошел за портвейном. И, надо признать, я очень благодарен ему за этот поступок, потому что… Ну что еще остается?
Выпив три бутылки портвейна, принесенные Макаркой, мы принялись штудировать все энциклопедии и все справочники по анатомии, которые только нашлись в доме. Залезли и в Инет, прошерстили его через все известные поисковики. Собственно, никаких объяснений случившегося, кроме самых абсурдных и откровенно шарлатанских, выудить не удалось. К тому же сам объект исследований, Нинка, крутилась под ногами, а потом начала танцевать на кухне степ. Копытные стуки бильярдными шарами раскатывались по всей квартире… Несколько раз я затыкал уши, чтобы не свихнуться. Девчонка решительно оправдывала самые неутешительные прогнозы, какие даже я, ее родной дядя, не отваживался давать. Чертенок! Кажется, именно так выразился недавно Макар. И вот теперь – получите: по своей конституции и анатомическим особенностям Нинка и есть маленький озорной чертенок. С рожками и копытцами. Наличие хвостика я проверить как-то не решался, потому что чувствовал: после созерцания еще и третьего атавистического признака придется бежать еще за одной… Да нет, ОДНОЙ тут не обойтись. Нинка же как будто прочитала наши с Макаром мысли. Она сунула мне под локоть бутылку (уж конечно не преминув хорошенько пролить на мою многострадальную клавиатуру!) и прожурчала:
– А вот, Илюшка. Смешно, правда?
– Да просто ухохочешься! – буркнул я и только тут остановился взглядом на бутылке, которую совала мне племянница. Так… Мысли подпрыгнули и закрутились по хитрой спирали, как пущенная чьей-то игривой рукой юла. Так, так. Макарка принес ТРИ бутылки портвейна. Все три мы выпили. Сам выкидывал их в мусорное ведро на кухне. Пустые. А тут залило всю клавиатуру!.. Я взял в руки бутылку, принесенную Нинкой, и только тут вспоминаю… Макарка смотрит на меня мутным взглядом человека, который упорно сожалеет о бренности бытия, и я говорю вслух, отставляя одно слово от другого, так, как если бы каждое писалось с заглавной буквы:
– Где. Ты. Это. Взяла?
– А в сундучке.
– Я же просил тебя не залезать в бабушкин сундук, там плохо пахнет и вообще…
– А я не в бабушкин. Да ты что, Илюшка? В бабушкин я и не лазила уже три дня, – простодушно сказала Нинка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
– Верно, твоя бабушка была мудрая женщина, раз хранила при себе ключ от потаенного сундука. А как ее зовут? Возможно, мы передадим ей привет.
Телятников фыркнул. Неадекватность дедушек становилась утомительной. Я махнул рукой:
– Потаенного!!! Вы, дедушки, точно не из стационара? Ладно. И как же вас рассудить?
– Дедушки любят спортивные состязания, – сказал Телятников, уже не скрывая иронического смешка, – рассуди их, как в сказке. Помнишь, в сказках постоянно дерутся три старика из-за отцовского наследства, а какой-нибудь залетный Иван-царевич заставляет их бежать на стайерскую дистанцию. Типа кто первый прибежит, получит то-то, кто второй – то-то, и так далее.
Старички словно знали, что Телятников такое предложит. Они нестройно загомонили:
– Состязание, состязание! Кто первый, кто первый!..
– Ладно, дедки, – окончательно отбросив всякую возрастную субординацию, сказал я. – Сами напросились. Видите вон там – вывеску круглосуточного минимаркета «Продукты»? В трех кварталах отсюда?
– Видим, видим.
– Ну, так вот. Кто первый добежит до мини-маркета, купит бутылку пива и принесет ее сюда, тот получит вот эту пыльную бутылку. Следующий получит книжку, а последний – носок… то есть шапку.
– Это будет бег с препятствиями, – заметил Макарка, который изрядно впечатлился моментом и даже подпрыгивал на месте от снедавшего его любопытства. – Чтобы добежать до того ларька, нужно перепрыгнуть через забор.
– Перепрыгнем!
– Перемахнем!
Писклявый козлетон третьего деда, к счастью для наших ушей, потонул в более мощных голосах его собратьев. Я поднял руку и сказал:
– Значит, старт на счет «три». Ррраз!..
Деды немедленно встали в низкую легкоатлетическую стойку. Душевнобольной вариант братьев Знаменских!..
– Ды-вва!
Один из дедушек дернулся, едва не оформив фальстарт. Не выходя из низкой стойки, второй седобородый конкурент пнул его пяткой в лодыжку.
– Трррри!
Престарелые спортсмены, так легко и непринужденно переквалифицировавшиеся из борцов и кикбоксеров в легкоатлеты, дружно сорвались с места. Они уничтожили расстояние до забора с той хищной быстротой, с какой крокодил пожирает свою добычу. Толстый дедок чуть приотстал, но он компенсировал это отставание тем, что ловчее всех перемахнул через ограду (двух с половиной метров, с острыми бронзовыми навершиями!) и первым спрыгнул на асфальт по ту сторону больничной ограды. Длинный и тощий старик несколько замешкался, зацепившись своим балахоном за ограду, рванулся… послышался треск разрываемой материи, и старика как сдуло с ограждения больничного парка. Я мельком глянул на Макарку: тот округлившимися глазами смотрел вслед бегунам и машинально расстегивал и застегивал «молнию» своей ветровки. На пятом приблизительно маневре многострадальная «молния» наконец разошлась. Телятников сказал:
– Как ты думаешь, Илья… они лет сорок назад входили в сборную Советского Союза по олимпийскому пятиборью?
– Или даже десятиборью, – отозвался я, озадаченно разглядывая три уменьшающиеся фигурки, уже мелькающие в двух кварталах от нас– Мгм… У меня в школе был такой учитель по природоведению, в старших классах биологию вел… он бы про этих стариканов сказал: «Какой совершенный биологический подвид!» Я того учителя боялся, аж жуть. Мне даже кошмары снились, что он заставляет меня разводить кроликов. Он и сам на кролика… смахивал. Т-такие… мерзкие зубы.
– Биология… Зубы… подвид. А что это ты им про пиво наболтал?
– Я сам, думаешь, понял?
– А если у них денег нет?
– А меня другое интересует… как бедная продавщица будет отпускать пиво трем бешеным стариканам, которые в течение нескольких секунд один задругам ворвутся к ней в ларек… – пробормотал я.
…Они НЕ ВЕРНУЛИСЬ. Хотя по той скорости, какую они забрали на самом старте, расстояние до мини-маркета и обратно должны были преодолеть минут за пять. Даже если бы им упорно отказывались продавать пиво. Или отсчитывали сдачу с тысячи. Каждому. Хоть один-то должен был прибежать обратно!.. Но нет: никого.
Мы переглянулись. Потом Телятников посмотрел в сундучок, стоявший тут же, возле бордюра. Вся извлеченная из него рухлядь, то есть призовой фонд за этот забег, была уже сложена обратно. Я точно не складывал. Но и книга, и бутылка, и шапка-«носок» были там, и теперь сундучок беззубо улыбался нам откинутой крышкой, окованной по краям желтыми металлическими полосами. Макарка сказал:
– А с этим что делать? Ждать этих старперов как-то не фонтан. По-моему, они на самом деле сбежали из стационара. А скорость у них такая, что потому и не догнали.
Я наклонился и вынул книгу. Под слабым светом ночного фонаря перелистнул страницы. Буквы, похожие на увечных, хромых и кривобоких паучков, хаотично выпущенных погулять на желтоватое поле страницы, совершенно не желали связываться во что-то удобоваримое. Я с силой захлопнул книгу, отчего из ее многомудрых недр вышибло очередной сноп книжной пыли. Я чихнул. Макарка уже крутил в руках бутылку. Неизвестно, что предприняли короткие и толстые, но о-очень подвижные пальцы Телятникова, но только бутылка вдруг… откупорилась. Телятников тотчас же сунул туда свой нос. Я утомленно ожидал, что оттуда вылетит какой-нибудь высокопарный джинн и начнет излагать длинные и витиеватые постулаты служения нам с Макаркой. После сумасшедшего дня с тремя собеседованиями на предмет работы, после еще более сумасшедших стариканов я готов был допустить любое. Ни-че-го. Конечно, ничего.
– Ничего, – сказал и Макарка и ухмыльнулся.
– Совсем ничего? Они что, с пустой стеклотарой носятся, что ли? – отозвался я. – Ладно, бросай это дерьмо и пошли.
– Ты не понял. Я говорю – пахнет ничего. Винцо какое-то. Мы что-то наподобие пили в «Кубанских винах». С Шуриком Артемовым и Серегой. Бутылка пыльная. Открылась, правда, что-то больно легко. Может, стариканы уже приложились? Да нет, она полная. Гм… странно.
– Ну ты или бросай, или пей, не грей бутылку, – раздраженно сказал я. – Бутылка с искривленным горлышком, «Жан-Поль Шене», что ли? Которое по телевизору рекламируют. Правда, оно безалкогольное.
Макарка вытер рукавом горлышко бутылки и отпил. Он подержал вино во рту, словно желал прополоскать им десны, а потом проглотил.
– Н-неплохо, – нерешительно сказал он. – Пить можно. По крайней мере, портвейн «777» или какая-нибудь там мерзкая «паленая» «Анапа», которую мы пили натощак на первых курсах универа… гораздо хуже.
– Ну, передавай, – сказал я с веселой злостью.
Вино оказалось терпким и довольно вкусным, с глубоким бархатным привкусом, который свойствен прилично выдержанному продукту. Нет, в своей жизни мне приходилось пить и получше. Однако то, что было получше, приобреталось в пафосном ресторане либо ночном клубе, куда я позволял себе заглядывать во время редких финансовых приливов. Обратно меня вышвыривало штормовой волной безденежья, и так далее, и снова по кругу… Ну а тут – ХАЛЯВА! На халяву, как это общеизвестно, сладка и 70-процентная уксусная эссенция. Тут же было гораздо вкуснее…
Я сделал глоток, и другой. После этого моему примеру последовал Макарка. Последовательная нумерация глотков все ускорялась, и когда мы ощутили, что стоим в каком-то совершенно незнакомом месте, даже в общих чертах не напоминающем больничный парк, мы с Макаркой решили приостановиться. В конце концов, нам завтра еще на два собеседования.
– Д-допьем и пойдем, – объявил он и поднес горлышко бутылки к губам. Движимый внезапным темным порывом, я вырвал бутылку у него из рук. Непривычное чувство завладело мной. Телятников попытался что-то квакать, но я не слушал. Я держал в руке эту бутылку, закрыв глаза, и пытался понять, что не так. Не так?.. Ну да! Вне всякого с-сомнения… к-какое сложное это слово «сомнение»! Вне всякого… с-с-с… с-сом… Эта бутылка тяжелая! Нет, не потому, что она тяжелая, а потому, что она НЕ МЕНЯЕТ ВЕСА! Между тем как м-мы… сделали по десятку глотков, н-не м-менее!.. Я даже чуточку протрезвел, а асфальт под моими ногами, соглашаясь со мною, собрался в добродушные складки. Меня чуть покачнуло.
– М-ма… карррр! – почти по-вороньи вырвалось у меня. – М-макар! Пошли домой! А то такими темпами я завтра на собеседование не попаду!
– Д-да? – искренне удивился Макар и начал закрывать чертов сундучок. Последовательно переставляя ноги, я достиг ограды… Последующее преодоление маршрута «Больничный парк – место моей прописки» было скрыто стыдливым туманом беспамятства. Помню только, что около самого дома мы едва не угодили под машину. Макарка успел отскочить, а меня все-таки немного приложило. Я покатился по асфальту. Из машины (кажется, черной бээмвэшки) выскочил какой-то пафосный индивид и принялся на нас орать. Конечно, у него на то все основания. Если бы я ехал на дорогой машине и мне под колеса ввинтились два выпивших индивида, явно нацеливаясь своими тушками помять мне бампер и ненароком вышибить фару, – я бы тоже разозлился. И тоже орал. Но так как у меня нет машины, я спокойно отослал хозяина авто, ухоженного молодого человека в костюме, по известному адресу, поднялся с асфальта и ввалился в свой подъезд. Благо дело происходило в трех шагах от него. Я едва ли запомнил бы случай с машиной, если бы не ее номер: 777. Как портвейн.
4
…Пробуждение было сложным.
Меня разбудила Нинка. Конечно, я и не сомневался, что эта девчонка станет для меня этаким аналогом деревенского петуха, будящего всех ни свет ни заря. Она начала пританцовывать рядом со мной, гремя так, что проснулся и Макарка, который спал на полу. Чем она так гремит по полу, тапками, что ли? Так они вроде не деревянные.
Нинка между тем наклонила голову и быстро-быстро затараторила:
– А у меня к тебе этот… приз, Илюшка.
– Какой приз? – пробурчал я спросонок. – Открывала на ночь форточку и простудилась, что ли?
– То есть не приз, Илюшка, а это… сюрприз, – выговорила она. – Я сегодня проснулась рано-рано, начала причесываться и волосы заколкой закалывать, как меня это… мама учила. И вот, знаешь? Мне мама на день рождения олененка подарила.
– При чем тут олененок и мой сон? – продолжал бурчать я и попытался накрыться одеялом с головой. Но одеяло тотчас же поползло с меня, как живое, а потом и вовсе слетело, а Нинка продолжала, комкая в руках край пододеяльника:
– А то, что у олененка есть рожки и копытца. И вот… представляешь, я тоже олененок?..
– Что за чушь? – пробурчал из угла Телятников, который спросонья был очень ворчлив и терпеть не мог, когда ему мешали смотреть утренние сны. – Можешь ты угомонить свою… эту… пле… пель… мен-ни-цу?
Недоговорив, он сунул голову под подушку и снова захрапел. Я мысленно позавидовал ему: судя по всему, мне самому так легко от этой девчонки отделаться не удастся. Я пошарил под кроватью и, вынув оттуда коробку с шоколадным ассорти, протянул Нинке, сопроводив это жалким бормотанием: дескать, она может кушать эти конфеты, если пойдет в свою комнату и не будет нам мешать спать. Но не тут-то было!.. Обычно эти конфеты вызывали вулканический взрыв восторга, которому уступил бы иной Везувий, но теперь Нинка не по-детски серьезно проигнорировала мое щедрое даяние и, старательно отделяя слова друг от друга, выговорила:
– Ты не понимаешь, Илюшка. Я – олененок, да? Вот потрогай тут, на голове. У меня выросли точно такие же рожки. Только мои лучше, лучше. Ты видел моего олененка, там, у мамы. У него такие же рожки, но мои лучше. Нет, ты потрогай.
Не отвяжется ведь!.. Я протянул руку и погладил девочку по голове. Заколка оцарапала палец. Ну разве без этого могло обойтись?.. Вечно сестра покупает Нинке такие колючие заколки, а я порчу пальцы.
…И вот только тут сон слетел с меня, как минутой раньше слетело движением шаловливых детских ручек одеяло. Я широко открыл глаза. Я протянул вторую руку, чтобы…
И вторая рука нащупала то же самое. Там, на голове Нинки, в белокурых девчоночьих волосах, появилось то, чего не было еще вчера. Я вскочил одним махом, сел на диване, притянул к себе девчонку, легко сломав ее слабое, едва уловимое сопротивление. Я разгреб копну ее непослушных волос и еще долго застывшим остолбенелым взглядом буравил два этих нароста. Я плохо разбираюсь в выпуклостях черепа и в анатомии в целом, но даже моих скудных познаний в биологии хватило, чтобы уразуметь невозможность этого. Да! На голове Нинки красовались маленькие, сантиметров по пять, чуть изогнутые, можно даже сказать, кокетливо изогнутые – рожки. РОЖКИ! Моя племянница не шутила, выискивая забавные параллели с игрушечным олененком, которого купила ей мать. Забавные – но не для меня же!
– Правда, красиво, Илюша? – щурясь, как от солнышка, спросила меня эта неисправимая девчонка. – Да? Я сегодня всем девчонкам во дворе покажу и даже мальчишкам, чтобы не лезли!..
– Во дворе… – пробормотал я, еще слабо осознавая блестящую перспективу предъявить сестре ребенка, у которого невесть откуда за ночь выросли рожки. Нинка между тем выпрямилась, явно задаваясь и еще более явно гордясь своей, с позволения сказать, обновкой, и заявила:
– Это еще что! Рожки! Рожки много у кого есть. А у меня вот… смотри!
И она подняла свою тонкую, пахнущую душистым мылом и еще чем-то нежно-медовым ножку. Ребенок, моя родная племянница, дочь моей сестры, этот невыносимый и невозможный ребенок, который, кажется, уже отучил меня удивляться чему бы то ни было, – стоял на одном КОПЫТЦЕ и радостно демонстрировал мне второе. Я медленно взялся за голову и подумал, что в такие моменты виски, наверно, и становятся седыми. Счастье, что мы вчера не пили. Иначе я счел бы себя торжественно осененным первыми приступами белой горячки.
Рожки. Копытца.
Наяву.
ГЛАВА ВТОРАЯ, РОКОВАЯ
Не Леной единой жив…
1
Итак, проснувшийся примерно к обеду Макарка Телятников осмотрел злополучные атавизмы, невероятным, мистическим образом проклюнувшиеся на теле Нинки, и объявил:
– Ну что же, что рожки? (Он скроил ученую мину, скопированную у его папы, доктора исторических наук Анатолия Павловича, когда тот рассуждает о какой-нибудь функциональности этнокультурного сознания. ) Всему нужно искать объяснение, – важно продолжал Телятников. – Наверно, переизбыток кальция в организме и сопряженное с этим флуктуативное явление выброса вещества…
Да, вы это уже слышали. Явление выброса вещества! Умник! Я даже выбросил Макарку из окна (как то самое вещество), после чего он пошел за портвейном. И, надо признать, я очень благодарен ему за этот поступок, потому что… Ну что еще остается?
Выпив три бутылки портвейна, принесенные Макаркой, мы принялись штудировать все энциклопедии и все справочники по анатомии, которые только нашлись в доме. Залезли и в Инет, прошерстили его через все известные поисковики. Собственно, никаких объяснений случившегося, кроме самых абсурдных и откровенно шарлатанских, выудить не удалось. К тому же сам объект исследований, Нинка, крутилась под ногами, а потом начала танцевать на кухне степ. Копытные стуки бильярдными шарами раскатывались по всей квартире… Несколько раз я затыкал уши, чтобы не свихнуться. Девчонка решительно оправдывала самые неутешительные прогнозы, какие даже я, ее родной дядя, не отваживался давать. Чертенок! Кажется, именно так выразился недавно Макар. И вот теперь – получите: по своей конституции и анатомическим особенностям Нинка и есть маленький озорной чертенок. С рожками и копытцами. Наличие хвостика я проверить как-то не решался, потому что чувствовал: после созерцания еще и третьего атавистического признака придется бежать еще за одной… Да нет, ОДНОЙ тут не обойтись. Нинка же как будто прочитала наши с Макаром мысли. Она сунула мне под локоть бутылку (уж конечно не преминув хорошенько пролить на мою многострадальную клавиатуру!) и прожурчала:
– А вот, Илюшка. Смешно, правда?
– Да просто ухохочешься! – буркнул я и только тут остановился взглядом на бутылке, которую совала мне племянница. Так… Мысли подпрыгнули и закрутились по хитрой спирали, как пущенная чьей-то игривой рукой юла. Так, так. Макарка принес ТРИ бутылки портвейна. Все три мы выпили. Сам выкидывал их в мусорное ведро на кухне. Пустые. А тут залило всю клавиатуру!.. Я взял в руки бутылку, принесенную Нинкой, и только тут вспоминаю… Макарка смотрит на меня мутным взглядом человека, который упорно сожалеет о бренности бытия, и я говорю вслух, отставляя одно слово от другого, так, как если бы каждое писалось с заглавной буквы:
– Где. Ты. Это. Взяла?
– А в сундучке.
– Я же просил тебя не залезать в бабушкин сундук, там плохо пахнет и вообще…
– А я не в бабушкин. Да ты что, Илюшка? В бабушкин я и не лазила уже три дня, – простодушно сказала Нинка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34