Всемирная организация здравоохранения! Для их здоровья будет лучше, если они сами потаскают свои чемоданы, верно я говорю? Впрочем, как я сказал, вид у них здоровый, так что они приехали, наверное, из-за нашего здоровья, а не своего. До свидания, моя дорогая, до свидания, ребята.
Долго оставаться на одном месте они не могли – звала в путь извечная лихорадка в крови. Они расселись по машинам и помчались на запад, к Уиндзору. Об этом ничего не было сказано вслух, но все понимали, что придется остановиться: те мальчики, у которых на заднем сиденье никого не было, хотели при первом удобном случае обзавестись партнершами. Остановку сделали у залитых огнями башен Уиндзорского замка. Там гуляло много молодых людей.
– Вон три девчонки, – сказал Эрни Уилсон, показывая на противоположную сторону дороги. Мотоциклы и мотороллеры ринулись в ту сторону, как голодные совы на добычу, и «скорая помощь», которой пришлось притормозить, зло облаяла их колоколом. Смеясь и посылая машине вслед воздушные поцелуи, они достигли противоположной обочины.
– Странно, – нахмурился Эрни. – Это уже шестая «скорая помощь», которую мы видим за вечер.
– Да ну их, они все гоняют как сумасшедшие, – недовольно проговорил Эрни. Их группа, обремененная тихоходными мотороллерами, никогда бы не угналась за «скорой помощью».
Мальчики пошли вразвалку впереди, девочки сзади, как скво в индейском племени. Намечалась совместная – мальчики плюс девочки – операция, и, если она удастся, перед обратным путешествием произойдет некоторая перестановка партнеров. Местные девочки остановились у большой ярко освещенной витрины обувного магазина.
– Хэлло, крошки. Скучаете? – окликнул их Эрни. Одна из девочек посмотрела через плечо, потом на подъезд магазина, и тройка вошла в подъезд. Это казалось обычным приглашением, и мальчики подошли ко входу. Подъезд оказался очень просторным, небольшая галерея уводила за угол, куда, вероятно, девочки и скрылись.
Дальше все произошло молниеносно, без предупреждения. Группа парней, дюжина или больше, выскочила из-за угла и окружила их, отрезая от девочек.
Парии не разогревали себя криками и ругательствами, а хладнокровно принялись избивать пришлых, лишь изредка шипя сквозь зубы: «Получил? Получил?»
Эрни уклонялся от ударов, быстрыми движениями перебрасывая тело. За две секунды он отступил на три фута. Для его возраста и опыта это было неплохо, но все же он получил два пинка по ногам, удар коленом в почки и ребром ладони по шее. Потом его сбили на грязный пол, и удар в пах заставил его сжаться в комок от боли. Теперь он уже не пытался сопротивляться, просто лежал, а его пинали в ребра и живот.
Скоро все чужаки лежали на полу, стонали и всхлипывали. Нападавших особенно разъярила одежда Чарли. Сбив его с ног, они сорвали с него галстук, стянули ботинки, отняли куртку под замшу.
– Нет, дайте мне, дайте-ка мне! – вопил толстый парнишка и, когда все расступились, опустился на колени, достав бритвенное лезвие, один конец которого был обмотан изолентой. Сладко вздыхая от удовольствия, он разрезал брюки Чарли на полосы.
Одна из приезжих девочек стала кричать, за что получила удар по лицу собственной сумочкой.
– Ну, хватит! Бежим! – приказал главарь шайки, зажигая сигарету и осторожно выглядывая за угол. Парни отобрали все сумки у плачущих девочек, у мальчиков отобрали бумажники и мелкие монеты и начали по одному выходить из подъезда на улицу, небрежно засунув руки в карманы.
Последним ушел толстый парнишка.
– Вот, девочки, – сказал он удивительно спокойным голосом, показывая на разрезанные брюки Чарли, – можете делать из него пугало, я полоски подходящие нарезал.
– Надо обратиться в больницу, – сказала Кэти.
Эрни с трудом поднялся.
– Нет, – решительно заявил он. – Мы тогда вовек не выпутаемся. Легавые замучают вопросами.
Остальные согласились с ним, и все поплелись к машинам. Видимо, новости распространялись быстро, потому что какой-то парень, не член нападавшей шайки, крикнул им:
– Больше сюда не приезжайте, держитесь подальше от наших девочек!
После чая, который принесли для всех из ближайшего кафе, стали думать, как же им ехать домой. Только трое могли сесть за руль. С трудом наскребли денег на транспорт, благо в карманах осталось несколько ненайденных банкнот. Серый замок горою возвышался над ними.
– Когда-нибудь, – сказал Эрни, – когда-нибудь я еще приеду в этот городишко с большой толпой и все тут вверх дном переверну.
У Алфа Соседа было совещание с редактором газеты.
– У вас нет полной картины, Алф.
– Конечно, нет. Об этом я и говорю. Страна, люди этой страны не получают вообще никакой информации. Вот почему я считаю, что мы должны ударить по этой теме изо всех орудий. «Покончить с заговором молчания» или еще что-то в этом роде.
– Им это не понравится, Алф.
– Конечно, не понравится, но это полностью соответствует политике нашей газеты, как я ее понимаю. Причем надо ударить и по правительству, и по оппозиции: «Профессиональные политики молчат. Кто обо всем скажет Британии?»
– Скажете об этом вы, Алф, разумеется, вы. Я просто пытаюсь подсказать вам, как это сделать. Так что перестаньте говорить со мной так, как будто я один из ваших читателей. И слушайте. Как много, по-вашему, вам удалось узнать? И что вообще происходит? Я вам уже говорил. Все большее и большее число людей убивает себя, а министерство здравоохранения при поддержке правительства все это замалчивает. По-моему, это преступно. – Редактор замолчал и улыбнулся – его очаровательная улыбка как-то поблекла за последнее время. – Как, по вашей оценке, Алф, выросло число самоубийств?
– Не знаю, я не статистик: на один-два процента. Где-то в этих пределах…
– Нет, – Алф. На десять процентов, не меньше! И продолжает расти!
– Быть того не может!
– Но это есть, Алф. Это есть! Власти стараются распределить самоубийства по другим статьям: несчастные случаи, дорожные происшествия, былые болезни… Но теперь разорвется бомба. Как они дурачили нас, редакторов, все это время? Ничего подобного не было со времен отречения от престола. Когда я пришел на обеденный прием по этому поводу, то обнаружил, что все там – редакторы и половина издателей. И я подумал: «Опять что-то с королевской семьей: развод или еще что». Так вот, я – ошибался!
– Что же это был за обеденный прием?
– Я не могу вам сказать об этом. Но суть в том, что мы договорились обнародовать новости в пятницу не этой неделе. Будет официальное заявление правительства, но уж как эту тему мы подадим читателям – наше дело. Вы понимаете?
– Тут нужно устроить так, чтобы у нас было преимущество перед всеми остальными. Я имею в виду не просто мое имя. Что-нибудь более весомое… Нужно получить побольше информации, которую другие иметь не будут…
– Это проще сказать, чем сделать…
– Что-нибудь вроде этого: «Центр помощи Алфа Соседа». Две страницы.
– Одна страница.
– Две страницы: письма в газету, интервью с родственниками самоубийц, мнение человека, с улицы: «Почему я еще не сделал это », «Что говорит юность?» и так далее. Выступления епископов, что-нибудь вроде: «Христос ждал своего часа, мы тоже должны ждать». Мнение психологов. Обязательно должна найтись какая-то привязка к сексу. Потом мы могли бы организовать настоящие Центры помощи, снять для этого помещения. Будет девиз: «Поговорите с Алфом, друзья, прежде чем сделать это».
– Ладно, – вздохнул редактор. – Но пока только одна страница.
– Хорошо, одна, – согласился Алф Сосед.
В заявлении правительства говорилось, что серьезная национальная проблема является практически проблемой интернациональной: в других странах наблюдается такое же увеличение числа самоубийств. Всемирная организация здравоохранения находится в Лондоне, она проводит расследование и даст рекомендации.
Это заявление было воспринято так же, как, скажем, сообщение о начале войны.
Алф Сосед взывал: «Не делайте это , приятели! Сначала свяжитесь с ближайшим «Центром помощи Алфа Соседа»! Если вам уже невмоготу, приятели, напишите мне. Умоляю, напишите!»
Группа собралась в «Тропической ночи».
– Знаете, что я думаю? – сказал Чарли Берроуз, небрежно оправляя пальто из верблюжьей шерсти. – Я думаю, взрослые просто сдаются. Я хочу сказать, они же никогда не получали никакого удовольствия от жизни: только пиво, бильярд и телевидение, все очень скучно. – Он сделал паузу, потому что чистые серые глаза Кэти смотрели на него с каким-то странным выражением.
– Давай дальше, – подбодрил его Эрни. – Говори, мы затаили дыхание.
Кэти не хотела сбивать Чарли. Каждый раз, когда она слышала его голос, у нее перед глазами вставала теперь картина: Чарли, после избиения в Уиндзоре, в изрезанной одежде, окровавленный, идет, отказавшись от помощи, к мотоциклу…
– Так вот, – продолжал Чарли. – Я считаю, что они сдают все свои позиции. Нами командовать они перестали. – Группа оживленно закивала, потому что это заявление, к сожалению, было неверным. – Им уже не до нас. Им уже все до лампочки.
– И все равно на это нужна смелость, – сказал Роберт Сенделл. Формально не принятый в группу, он ухаживал за Кэти, хотя она его игнорировала.
– Мой папаша говорит, что высшие слои этого не делают. Им есть что терять: работа у них не скучная, во всяком случае – не девять часов в день.
– А мой на сокращенном рабочем дне, – сказала Кэти. – Люди сейчас плохо покупают телевизоры.
– Примета времени, – заметил Чарли.
Кэти вдруг вспомнила, как ее отец пришел домой, повесил пальто и сказал: «Сокращенный день». Ничего больше, только эти два слова. Мать… посмотрела на него и молча кивнула… «Будет, как в прежние времена», – потом тихо сказала она.
– Тебе-то что! – вдруг рявкнула Кэти на Чарли. – Не твоему отцу урезали жалованье.
Чарли покраснел:
– Если хочешь знать, мой отец вообще не работает… Но он пробует устроиться на электростанцию. Там так много народу себя поубивало, что уже не хватает рабочих рук. Вот почему вчера выключили электричество на несколько часов.
– По той же причине стало меньше автобусов и поездов подземки, – пробормотал Роберт Сенделл.
– Подумаешь – новости, – заговорил Эрни «киношным» голосом: – Эй, а может быть, в этом все и дело. Причина в том, что людям просто надоело ждать автобуса, они больше не могут так жить. Нравится эта теория?
– А если серьезно? – спросила Кэти. – Почему они это делают?
– Я же сказал. Им надоело ждать автобуса на остановке.
– Они не видят смысла в жизни.
– Им надоело учить нас вещам, в которые они сами не верят: «Бог» и «Честность – лучшая политика»…
Примерно через час дети начали расходиться. Вид в этом районе был жутковатый: высокие фасады домов с освещенными окнами, но все шторы были задернуты. Люди теперь мало общались друг с другом.
У дома Кэти столпились люди, несмотря на холод, а двое полицейских стояли спиной к толпе. К обочине приткнулась «скорая помощь», дверцы ее были открыты.
У Кэти сжалось сердце от страха, и она побежала. Лифт не работал, конечно. Она бегом поднялась на четвертый этаж, остановилась, переводя дыхание, сорвала с ног туфли и пробежала еще два этажа вверх.
«Это не у нашей двери», – думала она, сворачивая за угол и влетая в знакомый холл. Тут кто-то сказал: «Это его дочь, ей можно». А мисс Браун, жившая под ними, которая вечно жаловалась, что Кэти слишком громко включает пластинки, сказала: «Иди к матери, милочка». О чем это она?
Лицо матери казалось застывшим среди неспокойной массы незнакомых людей и соседей.
– Кэти, – прошептала она, – где ты была? Мы тебя везде искали… – Голос ее вдруг стал резким. – Он не имел никакого права это делать. Ты же еще не кончила школу… Не надо было ему это делать… У нас было положение и похуже, чем сокращенный рабочий день. Конечно, мы тогда были молодыми, а это большая разница… Он чувствовал себя старым… А как же, по его мнению, чувствовала себя я?
– Только ты этого не делай! – закричала Кэти.
– Я-то уж нет, – сказала мать. – Мужчин вообще умирает больше.
Они вместе прибрали квартиру, чувствуя необходимость в какой-то физической работе – так кошка может сидеть и спокойно умываться, хотя только что едва спаслась от гибели…
Вечера, которые проводила группа, были теперь совсем другими. Да и не группой они себя чувствовали, а стайкой. Слишком уж все изменилось, как изменились и они сами.
Сначала не стало хватать кофе, потом сахара. Бензин нормировали, образовался черный рынок нейлоновых чулок, кожаных туфель и автопокрышек. Все это делало группу беспокойной, чтобы вот так просто сидеть в «Тропической ночи».
И чем очевиднее были признаки Кризиса, как стали его называть, тем невежливее считалось говорить о них. Разрыв между поколениями увеличился, потому что молодые, напротив, постоянно говорили о самоубийстве и любили бросить между прочим: «Пойдите и сделайте это » – автобусным кондукторам, учителям, полицейским, с которыми они почему-то не ладили.
Эрни Уилсон стал главарем ганга, образовавшегося из остатков прежней школьной группы и тех, кто или стал подрабатывать, или воровать, торговать дефицитом, заселяя понемногу дома и квартиры людей, которые «сделали это ». После смерти жильцов дома оставались пустыми, быстро ветшали, и вселиться в них было нетрудно.
– Поехали ко мне домой, – сказал как-то Эрни. – В мой новый дом. Там шикарно. Есть кресло, покрытое настоящей белой кожей, а не пластиком.
Это была фешенебельная часть Челси, вблизи Парадайз Уок и Флад-стрит.
– О, смотрите, он правду сказал про кресло! – закричала Кэт, когда они оказались у Эрни.
– Думаешь, я когда-нибудь лгал? – проворчал Эрни.
Кэти несколько смутилась. Впервые Эрни интересовало чье-то мнение, да еще мнение девочки.
Девочки сняли туфли, мальчики пиджаки. Пили сидр из кувшинов, пиво из бутылок. Когда устали, принялись есть холодные печеные бобы: Эрни натащил целую груду консервов из магазина, хозяин которого сделал это на прошлой неделе. Потом разбились на пары. Те мальчики, кто остался без пары, ушли искать другую вечеринку.
Эрни был с Кэти. Положение главаря ганга имело свои преимущества: с королевским безразличием они прошли во внутреннюю спальню.
– Какой потрясный ковер, – восхитилась Кэти. – Кто был этот человек?
Эрни хмыкнул. Он был занят: расстегивал ей блузку и снимал лифчик. В нем была та грубоватая бездумная прямота, которая нравилась Кэти. И какая-то непредсказуемость.
– Он был архитектором, – наконец ответил он. – У него, была маленькая парусная лодка, и однажды в уик-энд он загрузил ее жратвой, выпивкой и ушел в море. Можно сказать, новый способ сделать это .
– Все-таки дождался уик-энда… Вот что для них типично, – заметила Кэти. Теперь на ней были только трусики, она сняла с Эрни рубашку и прижалась к нему, болтая неизвестно о чем, пока у нее не перехватило дыхание.
Потирая глаза и притворяясь, что другую руку ободрала выросшая на подбородке щетина, Эрни медленно вошел в главную комнату.
– Осторожно – диски! – завопил кто-то из гостей.
Эрни наступил на кучу пластинок и, чтобы не казаться смущенным, раскидал ногами обломки.
– Ну, Эрни, – надулась Кэти.
– Чего тебе? Не нравится мусор? Мало здесь другого мусора?
Мальчики и девочки с пристыженным видом стали запихивать битые бутылки и пластинки под кушетку.
Эрни вдруг рассмеялся:
– Знаете что? Пора мне подыскать себе новый дом. Так давайте покончим с этим и отвалим отсюда.
Они принялись за работу под звуки единственной уцелевшей пластинки. Вначале они взяли все до единой тарелки, чашки и вазы и разбили их на грязном ковре. Потом мальчики стали пробовать свою силу на мебели, сделали дубинки из ножек стульев и методично уничтожили все картины под стеклом.
Шторы оборвали, окна разбили. Из разных обломков навалили кучу посреди главной комнаты и попытались поджечь, но она подымила и погасла.
– Ладно, – сказал Эрни, – уходим. Он убил себя, а мы убили его дом.
Они выбежали на улицу. Вместе с домом самоубийцы Эрни присвоил и его машину. Он сделал повелительный жест Чарли, у которого на руке висела одна из самых красивых девочек:
– На заднее сиденье.
Сам с Кэти сел впереди.
Девушку Чарли высадили у ее дома, а остальные поехали дальше, в квартиру Кэти. Там все казалось чистым, тесным и маленьким по сравнению с домом, который они недавно оставили.
– Мамаша, наверное, пошла добывать продукты, – сказала Кэти. – Но у нас еще есть несколько пакетиков чая. Я приготовлю. – Она пошла в кухню и на плите увидела записку.
«Дорогая Кэти!
Вот уж не думала, что буду писать тебе это письмо. Даже после того, как твой отец сделал это , я думала – ну что ж, бывало и похуже. И еще я думала, что у тебя есть только я.
А сейчас я вижу, что уже не нужна тебе, и, Кэти, я так устала, ты не знаешь, как я устала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
Долго оставаться на одном месте они не могли – звала в путь извечная лихорадка в крови. Они расселись по машинам и помчались на запад, к Уиндзору. Об этом ничего не было сказано вслух, но все понимали, что придется остановиться: те мальчики, у которых на заднем сиденье никого не было, хотели при первом удобном случае обзавестись партнершами. Остановку сделали у залитых огнями башен Уиндзорского замка. Там гуляло много молодых людей.
– Вон три девчонки, – сказал Эрни Уилсон, показывая на противоположную сторону дороги. Мотоциклы и мотороллеры ринулись в ту сторону, как голодные совы на добычу, и «скорая помощь», которой пришлось притормозить, зло облаяла их колоколом. Смеясь и посылая машине вслед воздушные поцелуи, они достигли противоположной обочины.
– Странно, – нахмурился Эрни. – Это уже шестая «скорая помощь», которую мы видим за вечер.
– Да ну их, они все гоняют как сумасшедшие, – недовольно проговорил Эрни. Их группа, обремененная тихоходными мотороллерами, никогда бы не угналась за «скорой помощью».
Мальчики пошли вразвалку впереди, девочки сзади, как скво в индейском племени. Намечалась совместная – мальчики плюс девочки – операция, и, если она удастся, перед обратным путешествием произойдет некоторая перестановка партнеров. Местные девочки остановились у большой ярко освещенной витрины обувного магазина.
– Хэлло, крошки. Скучаете? – окликнул их Эрни. Одна из девочек посмотрела через плечо, потом на подъезд магазина, и тройка вошла в подъезд. Это казалось обычным приглашением, и мальчики подошли ко входу. Подъезд оказался очень просторным, небольшая галерея уводила за угол, куда, вероятно, девочки и скрылись.
Дальше все произошло молниеносно, без предупреждения. Группа парней, дюжина или больше, выскочила из-за угла и окружила их, отрезая от девочек.
Парии не разогревали себя криками и ругательствами, а хладнокровно принялись избивать пришлых, лишь изредка шипя сквозь зубы: «Получил? Получил?»
Эрни уклонялся от ударов, быстрыми движениями перебрасывая тело. За две секунды он отступил на три фута. Для его возраста и опыта это было неплохо, но все же он получил два пинка по ногам, удар коленом в почки и ребром ладони по шее. Потом его сбили на грязный пол, и удар в пах заставил его сжаться в комок от боли. Теперь он уже не пытался сопротивляться, просто лежал, а его пинали в ребра и живот.
Скоро все чужаки лежали на полу, стонали и всхлипывали. Нападавших особенно разъярила одежда Чарли. Сбив его с ног, они сорвали с него галстук, стянули ботинки, отняли куртку под замшу.
– Нет, дайте мне, дайте-ка мне! – вопил толстый парнишка и, когда все расступились, опустился на колени, достав бритвенное лезвие, один конец которого был обмотан изолентой. Сладко вздыхая от удовольствия, он разрезал брюки Чарли на полосы.
Одна из приезжих девочек стала кричать, за что получила удар по лицу собственной сумочкой.
– Ну, хватит! Бежим! – приказал главарь шайки, зажигая сигарету и осторожно выглядывая за угол. Парни отобрали все сумки у плачущих девочек, у мальчиков отобрали бумажники и мелкие монеты и начали по одному выходить из подъезда на улицу, небрежно засунув руки в карманы.
Последним ушел толстый парнишка.
– Вот, девочки, – сказал он удивительно спокойным голосом, показывая на разрезанные брюки Чарли, – можете делать из него пугало, я полоски подходящие нарезал.
– Надо обратиться в больницу, – сказала Кэти.
Эрни с трудом поднялся.
– Нет, – решительно заявил он. – Мы тогда вовек не выпутаемся. Легавые замучают вопросами.
Остальные согласились с ним, и все поплелись к машинам. Видимо, новости распространялись быстро, потому что какой-то парень, не член нападавшей шайки, крикнул им:
– Больше сюда не приезжайте, держитесь подальше от наших девочек!
После чая, который принесли для всех из ближайшего кафе, стали думать, как же им ехать домой. Только трое могли сесть за руль. С трудом наскребли денег на транспорт, благо в карманах осталось несколько ненайденных банкнот. Серый замок горою возвышался над ними.
– Когда-нибудь, – сказал Эрни, – когда-нибудь я еще приеду в этот городишко с большой толпой и все тут вверх дном переверну.
У Алфа Соседа было совещание с редактором газеты.
– У вас нет полной картины, Алф.
– Конечно, нет. Об этом я и говорю. Страна, люди этой страны не получают вообще никакой информации. Вот почему я считаю, что мы должны ударить по этой теме изо всех орудий. «Покончить с заговором молчания» или еще что-то в этом роде.
– Им это не понравится, Алф.
– Конечно, не понравится, но это полностью соответствует политике нашей газеты, как я ее понимаю. Причем надо ударить и по правительству, и по оппозиции: «Профессиональные политики молчат. Кто обо всем скажет Британии?»
– Скажете об этом вы, Алф, разумеется, вы. Я просто пытаюсь подсказать вам, как это сделать. Так что перестаньте говорить со мной так, как будто я один из ваших читателей. И слушайте. Как много, по-вашему, вам удалось узнать? И что вообще происходит? Я вам уже говорил. Все большее и большее число людей убивает себя, а министерство здравоохранения при поддержке правительства все это замалчивает. По-моему, это преступно. – Редактор замолчал и улыбнулся – его очаровательная улыбка как-то поблекла за последнее время. – Как, по вашей оценке, Алф, выросло число самоубийств?
– Не знаю, я не статистик: на один-два процента. Где-то в этих пределах…
– Нет, – Алф. На десять процентов, не меньше! И продолжает расти!
– Быть того не может!
– Но это есть, Алф. Это есть! Власти стараются распределить самоубийства по другим статьям: несчастные случаи, дорожные происшествия, былые болезни… Но теперь разорвется бомба. Как они дурачили нас, редакторов, все это время? Ничего подобного не было со времен отречения от престола. Когда я пришел на обеденный прием по этому поводу, то обнаружил, что все там – редакторы и половина издателей. И я подумал: «Опять что-то с королевской семьей: развод или еще что». Так вот, я – ошибался!
– Что же это был за обеденный прием?
– Я не могу вам сказать об этом. Но суть в том, что мы договорились обнародовать новости в пятницу не этой неделе. Будет официальное заявление правительства, но уж как эту тему мы подадим читателям – наше дело. Вы понимаете?
– Тут нужно устроить так, чтобы у нас было преимущество перед всеми остальными. Я имею в виду не просто мое имя. Что-нибудь более весомое… Нужно получить побольше информации, которую другие иметь не будут…
– Это проще сказать, чем сделать…
– Что-нибудь вроде этого: «Центр помощи Алфа Соседа». Две страницы.
– Одна страница.
– Две страницы: письма в газету, интервью с родственниками самоубийц, мнение человека, с улицы: «Почему я еще не сделал это », «Что говорит юность?» и так далее. Выступления епископов, что-нибудь вроде: «Христос ждал своего часа, мы тоже должны ждать». Мнение психологов. Обязательно должна найтись какая-то привязка к сексу. Потом мы могли бы организовать настоящие Центры помощи, снять для этого помещения. Будет девиз: «Поговорите с Алфом, друзья, прежде чем сделать это».
– Ладно, – вздохнул редактор. – Но пока только одна страница.
– Хорошо, одна, – согласился Алф Сосед.
В заявлении правительства говорилось, что серьезная национальная проблема является практически проблемой интернациональной: в других странах наблюдается такое же увеличение числа самоубийств. Всемирная организация здравоохранения находится в Лондоне, она проводит расследование и даст рекомендации.
Это заявление было воспринято так же, как, скажем, сообщение о начале войны.
Алф Сосед взывал: «Не делайте это , приятели! Сначала свяжитесь с ближайшим «Центром помощи Алфа Соседа»! Если вам уже невмоготу, приятели, напишите мне. Умоляю, напишите!»
Группа собралась в «Тропической ночи».
– Знаете, что я думаю? – сказал Чарли Берроуз, небрежно оправляя пальто из верблюжьей шерсти. – Я думаю, взрослые просто сдаются. Я хочу сказать, они же никогда не получали никакого удовольствия от жизни: только пиво, бильярд и телевидение, все очень скучно. – Он сделал паузу, потому что чистые серые глаза Кэти смотрели на него с каким-то странным выражением.
– Давай дальше, – подбодрил его Эрни. – Говори, мы затаили дыхание.
Кэти не хотела сбивать Чарли. Каждый раз, когда она слышала его голос, у нее перед глазами вставала теперь картина: Чарли, после избиения в Уиндзоре, в изрезанной одежде, окровавленный, идет, отказавшись от помощи, к мотоциклу…
– Так вот, – продолжал Чарли. – Я считаю, что они сдают все свои позиции. Нами командовать они перестали. – Группа оживленно закивала, потому что это заявление, к сожалению, было неверным. – Им уже не до нас. Им уже все до лампочки.
– И все равно на это нужна смелость, – сказал Роберт Сенделл. Формально не принятый в группу, он ухаживал за Кэти, хотя она его игнорировала.
– Мой папаша говорит, что высшие слои этого не делают. Им есть что терять: работа у них не скучная, во всяком случае – не девять часов в день.
– А мой на сокращенном рабочем дне, – сказала Кэти. – Люди сейчас плохо покупают телевизоры.
– Примета времени, – заметил Чарли.
Кэти вдруг вспомнила, как ее отец пришел домой, повесил пальто и сказал: «Сокращенный день». Ничего больше, только эти два слова. Мать… посмотрела на него и молча кивнула… «Будет, как в прежние времена», – потом тихо сказала она.
– Тебе-то что! – вдруг рявкнула Кэти на Чарли. – Не твоему отцу урезали жалованье.
Чарли покраснел:
– Если хочешь знать, мой отец вообще не работает… Но он пробует устроиться на электростанцию. Там так много народу себя поубивало, что уже не хватает рабочих рук. Вот почему вчера выключили электричество на несколько часов.
– По той же причине стало меньше автобусов и поездов подземки, – пробормотал Роберт Сенделл.
– Подумаешь – новости, – заговорил Эрни «киношным» голосом: – Эй, а может быть, в этом все и дело. Причина в том, что людям просто надоело ждать автобуса, они больше не могут так жить. Нравится эта теория?
– А если серьезно? – спросила Кэти. – Почему они это делают?
– Я же сказал. Им надоело ждать автобуса на остановке.
– Они не видят смысла в жизни.
– Им надоело учить нас вещам, в которые они сами не верят: «Бог» и «Честность – лучшая политика»…
Примерно через час дети начали расходиться. Вид в этом районе был жутковатый: высокие фасады домов с освещенными окнами, но все шторы были задернуты. Люди теперь мало общались друг с другом.
У дома Кэти столпились люди, несмотря на холод, а двое полицейских стояли спиной к толпе. К обочине приткнулась «скорая помощь», дверцы ее были открыты.
У Кэти сжалось сердце от страха, и она побежала. Лифт не работал, конечно. Она бегом поднялась на четвертый этаж, остановилась, переводя дыхание, сорвала с ног туфли и пробежала еще два этажа вверх.
«Это не у нашей двери», – думала она, сворачивая за угол и влетая в знакомый холл. Тут кто-то сказал: «Это его дочь, ей можно». А мисс Браун, жившая под ними, которая вечно жаловалась, что Кэти слишком громко включает пластинки, сказала: «Иди к матери, милочка». О чем это она?
Лицо матери казалось застывшим среди неспокойной массы незнакомых людей и соседей.
– Кэти, – прошептала она, – где ты была? Мы тебя везде искали… – Голос ее вдруг стал резким. – Он не имел никакого права это делать. Ты же еще не кончила школу… Не надо было ему это делать… У нас было положение и похуже, чем сокращенный рабочий день. Конечно, мы тогда были молодыми, а это большая разница… Он чувствовал себя старым… А как же, по его мнению, чувствовала себя я?
– Только ты этого не делай! – закричала Кэти.
– Я-то уж нет, – сказала мать. – Мужчин вообще умирает больше.
Они вместе прибрали квартиру, чувствуя необходимость в какой-то физической работе – так кошка может сидеть и спокойно умываться, хотя только что едва спаслась от гибели…
Вечера, которые проводила группа, были теперь совсем другими. Да и не группой они себя чувствовали, а стайкой. Слишком уж все изменилось, как изменились и они сами.
Сначала не стало хватать кофе, потом сахара. Бензин нормировали, образовался черный рынок нейлоновых чулок, кожаных туфель и автопокрышек. Все это делало группу беспокойной, чтобы вот так просто сидеть в «Тропической ночи».
И чем очевиднее были признаки Кризиса, как стали его называть, тем невежливее считалось говорить о них. Разрыв между поколениями увеличился, потому что молодые, напротив, постоянно говорили о самоубийстве и любили бросить между прочим: «Пойдите и сделайте это » – автобусным кондукторам, учителям, полицейским, с которыми они почему-то не ладили.
Эрни Уилсон стал главарем ганга, образовавшегося из остатков прежней школьной группы и тех, кто или стал подрабатывать, или воровать, торговать дефицитом, заселяя понемногу дома и квартиры людей, которые «сделали это ». После смерти жильцов дома оставались пустыми, быстро ветшали, и вселиться в них было нетрудно.
– Поехали ко мне домой, – сказал как-то Эрни. – В мой новый дом. Там шикарно. Есть кресло, покрытое настоящей белой кожей, а не пластиком.
Это была фешенебельная часть Челси, вблизи Парадайз Уок и Флад-стрит.
– О, смотрите, он правду сказал про кресло! – закричала Кэт, когда они оказались у Эрни.
– Думаешь, я когда-нибудь лгал? – проворчал Эрни.
Кэти несколько смутилась. Впервые Эрни интересовало чье-то мнение, да еще мнение девочки.
Девочки сняли туфли, мальчики пиджаки. Пили сидр из кувшинов, пиво из бутылок. Когда устали, принялись есть холодные печеные бобы: Эрни натащил целую груду консервов из магазина, хозяин которого сделал это на прошлой неделе. Потом разбились на пары. Те мальчики, кто остался без пары, ушли искать другую вечеринку.
Эрни был с Кэти. Положение главаря ганга имело свои преимущества: с королевским безразличием они прошли во внутреннюю спальню.
– Какой потрясный ковер, – восхитилась Кэти. – Кто был этот человек?
Эрни хмыкнул. Он был занят: расстегивал ей блузку и снимал лифчик. В нем была та грубоватая бездумная прямота, которая нравилась Кэти. И какая-то непредсказуемость.
– Он был архитектором, – наконец ответил он. – У него, была маленькая парусная лодка, и однажды в уик-энд он загрузил ее жратвой, выпивкой и ушел в море. Можно сказать, новый способ сделать это .
– Все-таки дождался уик-энда… Вот что для них типично, – заметила Кэти. Теперь на ней были только трусики, она сняла с Эрни рубашку и прижалась к нему, болтая неизвестно о чем, пока у нее не перехватило дыхание.
Потирая глаза и притворяясь, что другую руку ободрала выросшая на подбородке щетина, Эрни медленно вошел в главную комнату.
– Осторожно – диски! – завопил кто-то из гостей.
Эрни наступил на кучу пластинок и, чтобы не казаться смущенным, раскидал ногами обломки.
– Ну, Эрни, – надулась Кэти.
– Чего тебе? Не нравится мусор? Мало здесь другого мусора?
Мальчики и девочки с пристыженным видом стали запихивать битые бутылки и пластинки под кушетку.
Эрни вдруг рассмеялся:
– Знаете что? Пора мне подыскать себе новый дом. Так давайте покончим с этим и отвалим отсюда.
Они принялись за работу под звуки единственной уцелевшей пластинки. Вначале они взяли все до единой тарелки, чашки и вазы и разбили их на грязном ковре. Потом мальчики стали пробовать свою силу на мебели, сделали дубинки из ножек стульев и методично уничтожили все картины под стеклом.
Шторы оборвали, окна разбили. Из разных обломков навалили кучу посреди главной комнаты и попытались поджечь, но она подымила и погасла.
– Ладно, – сказал Эрни, – уходим. Он убил себя, а мы убили его дом.
Они выбежали на улицу. Вместе с домом самоубийцы Эрни присвоил и его машину. Он сделал повелительный жест Чарли, у которого на руке висела одна из самых красивых девочек:
– На заднее сиденье.
Сам с Кэти сел впереди.
Девушку Чарли высадили у ее дома, а остальные поехали дальше, в квартиру Кэти. Там все казалось чистым, тесным и маленьким по сравнению с домом, который они недавно оставили.
– Мамаша, наверное, пошла добывать продукты, – сказала Кэти. – Но у нас еще есть несколько пакетиков чая. Я приготовлю. – Она пошла в кухню и на плите увидела записку.
«Дорогая Кэти!
Вот уж не думала, что буду писать тебе это письмо. Даже после того, как твой отец сделал это , я думала – ну что ж, бывало и похуже. И еще я думала, что у тебя есть только я.
А сейчас я вижу, что уже не нужна тебе, и, Кэти, я так устала, ты не знаешь, как я устала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10