Сигизмунду сделалось неуютно до смертного воя. Пытался убедить себя хлипкими доводами, вроде того, что куча народу живет в куда худших условиях, что зажирел на дедовой квартире… Но это почему-то не утешало. Хотелось бежать на край света.
Мгновение постоял неподвижно, прислушиваясь. В “светелке” похрапывал скалкс. Из ЕГО комнаты доносилось жизнерадостное ржание и рев ого.
Зашел в ванную — посмотреть, как там после нашествия. Вандалы все-таки. В ванной, противу ожиданий, было чисто и даже сухо. Если не считать влажности, висевшей в воздухе. Видимо, Лантхильда постаралась. Впрочем, это не улучшило настроения Сигизмунда.
Глянул в зеркало. Непривычно бледная, опухшая рожа с кругами под глазами. Скоро сорок. Скоро благородные седины, благородные морщины и благородная подагра. Если, конечно, доживет до сорока — с такой родней и с таким “хозяйством”.
А вандалы в тренировочных костюмах и впрямь походили теперь на дальнюю родню из города Задрищенска.
Нет, сволочь все-таки Аспид. И у троцкистского коммунизма лик бесчеловечный…
Замутненным, скорбящим сознанием понимал Сигизмунд: нужно срочно вытравить из скалкса вшей. Иначе придется всех по новой через вошебойку прогонять. В том числе и себя.
С этой мыслью отправился будить Дидиса.
Вообще-то Сигизмунду было диковато иметь дело с рабом. В предшествующие годы он имел дело с рабами лишь в кинематографическом исполнении, в виде фильма “Спартак”. Там рабы были угнетенные, прогрессивные и агрессивные.
Вавилин скалкс проснулся с радостной улыбкой и уставился на Сигизмунда. Он не выглядел ни угнетенным, ни прогрессивным.
Сигизмунд принудил его встать и погнал в ванную. Когда скалкс норовил свернуть не туда, Сигизмунд направлял его тычком между лопаток. Скалкс веселился.
Водворив его в ванной, Сигизмунд вернулся в комнату. Безжалостно оторвал Лантхильду от мультиков. Велел ей показать скалксу, как мыть шампунем волосы. Та с недовольным видом удалилась.
Вамба встретился с Сигизмундом глазами. Хлопнул рядом с собой по дивану ладонью: садись, мол.
Сигизмунд уселся. Плечо Вамбы было твердым и мускулистым. Настроение Сигизмунда неожиданно скакнуло, и он подумал с расслабленной благодарностью: все-таки что ни говори, а Аська права. Хорошо иметь родовичей. Особенно таких лосей. Вандалов. Сдохнуть можно…
* * *
Фирма “Морена” переживала тяжелые времена. Точнее, ее пора уже было подключать к искусственной почке. Иначе клиническая смерть грозила превратиться в… как это называется? В общем, когда хоронят.
Светка все еще лежала в больнице. Жалко Светку. Сигизмунд с Федором рассеянно разгадывали кроссворд в бесплатной газете. Заодно вырабатывали стратегию. Искали, где бы разжиться искусственной почкой.
— Надо бы быстро обернуться, — говорил Сигизмунд, — без начальных вложений. Или с минимальными. Другое мы сейчас не потянем.
— Столица Мадагаскара из двенадцати букв? — спросил Федор.
— А хер ее знает.
Федор склонился над газетой, зашоркал карандашом.
— “Ахереезнает”… Не, Сигизмунд Борисович, получается одиннадцать.
— А ты восклицательный знак поставь.
Федор отложил карандаш, молвил задумчиво:
— Может, нам маком торгануть?
Сигизмунд с интересом посмотрел на Федора. Тот не шутил.
— Давай уж сразу коноплей.
— Да нет, Сигизмунд Борисыч. Тут я тоже щупал. Рисково да и грязно. Плохо это — людей травить. Грех это. Я про пищевой мак. Заодно и кожей…
— Какой кожей?
— Искусственной.
Сигизмунд помолчал, осваиваясь с услышанным. Бизнес-предложения Федора никогда не страдали отсутствием оригинальности.
А Федор раздухарился, слегка покраснел даже. Видно было, что сейчас выношенные мысли высказывает, не с бухты-барахты брякает. Процесс мыслительный всем этим речам предшествует. Напряженный.
— Подумайте, Сигизмунд Борисович. Мы тут с шурином одну телефонную книгу надыбали, “Желтые страницы”. Вы по-испански понимаете?
Сигизмунду мгновенно вспомнились индейцы с Сенной площади. Которые в пончо и поют душевно.
— Санта-Мария, — сказал Сигизмунд. — Санта-Лючия. Буэнас эта… ночес.
— Санта-Лючия — это по-итальянски, — поправил Федор.
— При чем тут испанский?
— А, в этом все дело… — Федор сунулся в письменный стол. — Я вот тут приготовил. Гляньте.
Сигизмунд ошеломленно глянул.
Книга представляла собою справочник “Желтые страницы” города Аликанте. Из справочника неоспоримо явствовало, что Аликанте представляет собою курортную дыру с пальмами и живописными развалинами; размерами же вряд ли превосходит город Вытегру.
Справочник был двуязыкий.
— Он что, на французском? — спросил Сигизмунд.
— Нет. Мы выясняли, — бодро ответил Федор. — Язык не опознан.
— При чем тут мак? И кожа?
— Дело такое, Сигизмунд Борисович, — заговорил Федор убежденно. — Вы находите спеца и с его помощью вычленяете из списка те фирмы, которые торгуют пищевым маком и искусственной кожей. Так. Затем мы налаживаем с ними контакты и везем сюда мак и кожу.
— Да почему мак и кожу? Может, лучше трубы и макароны?
— Там это дешево. Мы с шурином выяснили.
— Федор, а кем работает твой шурин?
— Бизнесменом, — не моргнув глазом ответил Федор.
— Хорошо. Дальше что?
— Привозим сюда. Реализуем партию. Мы прикидывали: тут, конечно, все это есть, и мак, и кожа, но накрутка — бешеная. Так что наличествует поле деятельности для энергичных людей.
Сигизмунд опустил глаза. Машинально прочитал: “Популярная российская певица”. Из восьми букв. Начал выводить в клеточках: “Мартышка”…
* * *
Было слякотно. “Дворники” с ленцой возили грязь по лобовому стеклу. На переднем сиденье — там, где нормальные люди возят красивых девок, — валялись “Желтые страницы”. Точнее, “PAGINAS AMARILLAS — PAGINES GROGUES” неведомого города Аликанте. Время от времени Сигизмунд косился на справочник. Дожил: женился на вандалке, теперь вот щупальца мелкооптового бизнеса тянет невесть куда.
Конечно, как всякий человек своего поколения, Сигизмунд не хотел бы возвращения в брежневские времена. Безнадегой и тухлятиной оттуда веяло. Но бывали отдельно взятые дни, когда оголтелое разнообразие абсурда начинало угнетать. Возможно, сказывался возраст.
Сигизмунд Борисович Морж, невзирая на солидные реквизиты, зафиксированные в паспорте (тридцать семь, образование высшее, женат-разведен и т.д.), все больше ощущал себя дурочкой-Алисой в Стране Чудес. И чем дальше, тем страньше и страньше.
Уже на лестнице стало ясно: дома на полную катушку идет веселье. Позвонил на всякий случай — нет, не слышат, лишь кобель бесполезно надрывается за дверью. Открыл своим ключом.
Пес приветствовал хозяина преувеличенно бурно и тотчас устремился в гостиную. Оттуда метнулся назад. Явно зазывал туда, где весело.
Из гостиной доносился тяжкий топот и визгливое пение Аськи. В прихожей валялись две большие опорожненные сумки, в каких лоточники обычно таскают товар.
В гостиной Аська, Вика и Вамба ритмично нахлестывали в ладоши. Все были уже красны. Аська выпевала, бренча на гитаре:
Года идут, чего мы ждем?
Во имя всех святых, пойдем, —
Пойдем плясать в Ирландию,
В Ирландию, в Ирландию, —
Пойдем плясать в Ирландию!..
В кругу, самозабвенно топоча, отплясывал вандальский раздолбай Вавила. На нем были линялые джинсы и футболка с какой-то глупостью. И темные очки. Светло-рыжие патлы болтались в такт прыжкам.
Лантхильдин брозар был облачен в потертую черную кожу с желтоватыми пятнами на сгибах. Видуха у шурина оказалась еще более бандитской, чем у Вавилы. Прямо дрожь пробирает при виде этой парочки.
Кисло пахло пивом.
Затем Сигизмунд обнаружил дорогую супругу. Лантхильда, судя по всему, была уже в дупель пьяна. Сидела за столом, бессмысленно и радостно улыбаясь.
— Сигисмундс, тиин'квино ист ослиза афдринкья! — закричала Вика, не переставая хлопать.
Вамба заржал, а Лантхильда слабо протянула:
— Йаа-а!
— М-морж! — завопила Аська, прерывая пение. — А Вика-то никуда не едет! Пон'л?
— Йа-а! — подтвердила Вика. И пошатнулась. Вамба заботливо поймал ее.
Несколько секунд Сигизмунд, сатанея, глядел на все это безобразие. Вавила продолжал плясать. Ему было весело.
Наконец Сигизмунд перехватил гриф гитары и зарычал на Аську:
— Ты, дура набитая! Лантхильду-то зачем напоили? Она же беременная, будто не знаешь!
— Г-говорю тебе как многажды беременная… — проговорила Аська и неверной рукой ухватила со стола едва початую бутылку пива. — Вот тут написано, в-видишь? “Экоголически”… “Экологически…” Безопасное, понял, ты? Сам дурак…
Сигизмунд взял бутылку, повертел перед глазами, силясь найти надпись. Влил в себя содержимое.
Стало легче. Окружающие перестали восприниматься как злонамеренные идиоты.
Аська подергала Вавилу за футболку:
— Вавила, кончай выеживаться. Морж посмотреть хочет, чему ты научился. Спелан!
— Спилл, — поправила Вика.
Вавила радостно уставился на Сигизмунда. Сквозь потные пряди волос светились голубые арийские глаза.
— Давай, Вавилыч, что изведал ты в новом мире? — наседала Аська.
“Вавилыч” напрягся, осклабился и выдал по слогам:
— Ян-ка… Ум-ка… Ле-нин… Дай!
— А еще? — Аська так и сияла, явно гордясь.
Вавила провизжал исключительно противным голосом:
— Пiiiво!
В другом углу гостиной, прямо под иконой, сидел на полу скалкс, одетый в джинсы и черную футболку с американским орлом на фоне полос и звезд. Он привалился к стене и тоже потягивал пивко.
Аська вдруг сунула Вике гитару и повисла на шее у Сигизмунда. Зашептала:
— Хорошо-то как, Морж! А? Слушай, пускай вон тот, из угла, спляшет! Скажи Вавиле, пусть, а? Он знаешь как пляшет? Я чуть не обкончалась! Наш реж бы обкончался! Его в театр надо. Морж, дай я тебя поцелую… Морж, а он не вандал, представляешь? Он какой-то другой… Я думала, они там все одинаковые. Их же на первый взгляд не различить, все равно как негров…
— Я негров различаю, — сурово сказал Сигизмунд. — У нас в институте…
— Ну не кобенься, Морж! Попроси, что тебе стоит? А я тебе за это такое скажу! Тако-ое!..
И неожиданно взревела прямо в ухо Сигизмунда:
— Пойдем плясать в Ирландию!!!
Вавила, заслышав знакомые звуки, попытался вновь пуститься в пляс. Но Аська оборвала его.
— Сгинь, Вавилыч! Ты пьян! Пускай этот твой, как его… — Она махнула в сторону скалкса. — Вот он… Сигисмундс, Морж который, — он хочет посмотреть. Вика, зараза, переведи, видишь — Вавилыч совсем осовел, русского языка не понимает…
Вика бросила пару фраз. Вавила просиял ликом и рявкнул что-то скалксу. Тот солидно допил пиво, обтер рот, встал. Тигриной походкой вышел на середину комнаты. Аська, заранее сдавленно хихикая и переступая с ноги на ногу, уставилась на него восхищенным взглядом. Вика вдруг громко икнула.
Скалкс победно огляделся по сторонам, охорашиваясь, расправил плечи. Задрал бородатое лицо к потолку. И неожиданно заорал престрашным голосом. Сигизмунд впервые в жизни понял, что такое “кровь застывает в жилах”.
Легкие у скалкса оказались замечательные. Он орал, не переводя дыхания, очень долго. Нескольких зубов у него не хватало, что придавало его разинутой пасти устрашающий вид.
Затем он запел и стронулся с места. Пляска почти мгновенно сделалась оргиастической. Скалкс кружился на месте, размахивая черной гривой, подпрыгивал, поворачиваясь в прыжке, падал оземь и тут же вскакивал, метался взад-вперед. И не переставая пел.
Даже Сигизмунд слышал, что поет он не по-вандальски. Это был абсолютно другой язык. Древний и страшный. Чужие ломаные, скачущие ритмы завораживали.
Тут в дверь позвонили. Кобель очнулся, взлаял, устремился выполнять долг.
За дверью стоял сосед сверху, тот что залил Сигизмунда зимой. Имя-отчество у него еще смешное такое: Михаил Сергеевич.
Сигизмунд с тоской приготовился выслушать совершенно справедливые нарекания соседа по поводу шума и топота. Но Михал Сергеич и сам был изрядно поддавши.
— Вы извините меня… Нет, но вы меня извините. Вы меня извинили? Вы уж меня…
— Да о чем речь, конечно, — с облегчением сказал Сигизмунд. — Вы проходите. Хотите пива?
Сергеич, разом просветлев ликом, переступил порог.
— Вы уж тоже не побрезгуйте… Вот.
В руках он держал две бутылки водки.
Компания встретила новое действующее лицо дружным ревом восторга. Скалкс, весь потный, тяжело дышал посреди комнаты. В его помутневших глазах медленно остывало бешенство.
— Это, — засуетился Михал Сергеич. Пьяный он разительно отличался от трезвого. Трезвый был деловит, пьяный же мельтешил. — Вот, значит.
И выставил бутылки на стол.
Аська коршуном пала на одну из них, ухвалила, поднесла к носу Вавилы.
— Глянь, Вавилыч. Ливизовка. Ну-ка, скажи: вод-ка! Дай!
— Воткадай! — выпалил Вавила.
— Во! Это по-нашему! — обрадовался Михал Сергеич. И к Сигизмунду: — Иностранец, что ли?
— Товарищи из дружественной Норвегии, — пояснил Сигизмунд. — Мы тут их национальный праздник йоль отмечаем.
— Вишь ты, йоль… Слово-то какое… А у меня по-простому, день рождения… Вот только выпить не с кем. А тут слышу — у вас веселье. Дай, думаю…
— Как это — не с кем? — изумилась Аська. — Чтобы в Стране Советов — да выпить не с кем?
Лантхильда вдруг ожила в своем углу. Покачиваясь, завела печальную бесконечную песнь. Вамба, повернувшись, цыкнул на нее исключительно грубо. Лантхильда не обратила на это внимания. Продолжала тоненько выть.
Вамба заговорил с Сигизмундом. Тот — спьяну, видать, — понял. Извинялся Вамба за сестрицу. Мол, и в хузе родимом все так, бывалочи. Как празднество или жертвоприношение там — Седьмое Ноября какое-нибудь местное — пиши пропало: нажрется и голосит.
— Сергеич, — заговорил Сигизмунд с соседом, — а ты в Аликанте был?
— Не довелось, — пригорюнился Михал Сергеич.
— Эх, все у нас впереди! — ободрил его Сигизмунд. — И в Аликанте сгоняем! Под пальмами прошвырнемся. Ананасами рыгать будем!
— Морж, при чем тут Аликанте? — поинтересовалась Вика.
— А, — Сигизмунд облапил Вику и притянул ее к себе, — а это наш прохвессор. Она все знает. Она филолог.
— А иностранцы-то кто будут? Познакомиться хоть с ними, а то неудобно.
— Вон — Вамба. Вавила.
— Совсем по-нашему, смотри ты! — изумился сосед. — Вавила.
Заслышав свое имя, Вавила повернулся и некоторое время созерцал Михал Сергеича. Сосед, крякнув, решительно откупорил бутылку водки.
Вамба оживился. Отвинчивающуюся пробку изучать потянулся. Все-то ему любопытно.
Сигизмунд достал стопки, расставил. Выказывая изрядную сноровку, Михал Сергеич недрогнувшей рукой аккуратно разлил водочку.
— Ну, — молвил он, держа стопку на отлете, — за знакомство, значит, за дружбу, чтоб все были здоровы!
И отправил водку по назначению.
Сигизмунд последовал его примеру. Аська с Викой — тоже.
Вавила проглотил водку бесстрашно и залихватски, после чего вытаращил глаза, поперхнулся и чуть не умер. Вамба нахмурился, опустил в стопку палец. Облизал. Подумал немного. Потом подозвал скалкса, велел тому выпить. Тот заупрямился. Башкой патлатой затряс.
Вавила прокашлялся и бросил Вамбе что-то презрительное. Вамба побагровел. Проорал:
— Во-о-тан!
И заглотил стопку. Ужасно закашлялся.
— Ты заешь, заешь, — сказала Аська, суя ему огурец. — Быстренько закушай. У вас что, и самогонку не варят? Как вы живете-то?
Хрустя огурцом, Вамба победоносно посмотрел на Вавилу.
Михал Сергеич озабоченно оглядывал иностранцев.
— Странно, — проговорил он, — не понравилось им, что ли? Знавал я и норвежцев, жрали за милую душу почище наших…
— Эти с островов, дикие, — сказал Сигизмунд. — Природа у них там нетронутая, лососи…
Глаза Михал Сергеича заволокло пеленой мечтаний. Неожиданно он запел хорошим, сочным баритоном:
— Раскинулось море широко, где волны бушуют вдали…
В углу Лантхильда продолжала выть свое, бабье.
По второй прошло легче. Вавила пытался подпевать Михал Сергеичу. Вамба стремительно косел. Что до Аськи, то она, похоже, чувствовала себя все лучше и лучше. Здоровья в ней явно поприбавилось.
Скалкс не пил. Ему никто не наливал. Точнее, Михал Сергеич пытался вовлечь скалкса, но Вавила с любезной людоедской улыбкой пресек. Мол, нефиг продукт переводить.
Тогда Михал Сергеич, добрейшая, кстати говоря, душа, озабоченно обратился к Сигизмунду:
— А что же те товарищи-то не пьют?
Сигизмунд объяснил:
— Та баба в углу — она беременная. Нечего ей. И без того пива насосалась. А мужик — язвенник.
— Такой молодой! — посочувствовал Михал Сергеич. — Ну что, Борисыч, еще по стопарику?
Сигизмунд поднес стопку к губам, и тут его поднятую руку стиснули чьи-то пальцы.
Вика.
— Пойдем-ка Морж на кухню да покурим, — сказала аськина сестрица.
Сигизмунд отставил стопку.
— Сейчас вернусь, — обещал он Михал Сергеичу.
И проследовал за Викторией на кухню.
— Слушай, Вика, — заговорил Сигизмунд, — я что-то не понял… Ты что, в Рейкьявик не поехала?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Мгновение постоял неподвижно, прислушиваясь. В “светелке” похрапывал скалкс. Из ЕГО комнаты доносилось жизнерадостное ржание и рев ого.
Зашел в ванную — посмотреть, как там после нашествия. Вандалы все-таки. В ванной, противу ожиданий, было чисто и даже сухо. Если не считать влажности, висевшей в воздухе. Видимо, Лантхильда постаралась. Впрочем, это не улучшило настроения Сигизмунда.
Глянул в зеркало. Непривычно бледная, опухшая рожа с кругами под глазами. Скоро сорок. Скоро благородные седины, благородные морщины и благородная подагра. Если, конечно, доживет до сорока — с такой родней и с таким “хозяйством”.
А вандалы в тренировочных костюмах и впрямь походили теперь на дальнюю родню из города Задрищенска.
Нет, сволочь все-таки Аспид. И у троцкистского коммунизма лик бесчеловечный…
Замутненным, скорбящим сознанием понимал Сигизмунд: нужно срочно вытравить из скалкса вшей. Иначе придется всех по новой через вошебойку прогонять. В том числе и себя.
С этой мыслью отправился будить Дидиса.
Вообще-то Сигизмунду было диковато иметь дело с рабом. В предшествующие годы он имел дело с рабами лишь в кинематографическом исполнении, в виде фильма “Спартак”. Там рабы были угнетенные, прогрессивные и агрессивные.
Вавилин скалкс проснулся с радостной улыбкой и уставился на Сигизмунда. Он не выглядел ни угнетенным, ни прогрессивным.
Сигизмунд принудил его встать и погнал в ванную. Когда скалкс норовил свернуть не туда, Сигизмунд направлял его тычком между лопаток. Скалкс веселился.
Водворив его в ванной, Сигизмунд вернулся в комнату. Безжалостно оторвал Лантхильду от мультиков. Велел ей показать скалксу, как мыть шампунем волосы. Та с недовольным видом удалилась.
Вамба встретился с Сигизмундом глазами. Хлопнул рядом с собой по дивану ладонью: садись, мол.
Сигизмунд уселся. Плечо Вамбы было твердым и мускулистым. Настроение Сигизмунда неожиданно скакнуло, и он подумал с расслабленной благодарностью: все-таки что ни говори, а Аська права. Хорошо иметь родовичей. Особенно таких лосей. Вандалов. Сдохнуть можно…
* * *
Фирма “Морена” переживала тяжелые времена. Точнее, ее пора уже было подключать к искусственной почке. Иначе клиническая смерть грозила превратиться в… как это называется? В общем, когда хоронят.
Светка все еще лежала в больнице. Жалко Светку. Сигизмунд с Федором рассеянно разгадывали кроссворд в бесплатной газете. Заодно вырабатывали стратегию. Искали, где бы разжиться искусственной почкой.
— Надо бы быстро обернуться, — говорил Сигизмунд, — без начальных вложений. Или с минимальными. Другое мы сейчас не потянем.
— Столица Мадагаскара из двенадцати букв? — спросил Федор.
— А хер ее знает.
Федор склонился над газетой, зашоркал карандашом.
— “Ахереезнает”… Не, Сигизмунд Борисович, получается одиннадцать.
— А ты восклицательный знак поставь.
Федор отложил карандаш, молвил задумчиво:
— Может, нам маком торгануть?
Сигизмунд с интересом посмотрел на Федора. Тот не шутил.
— Давай уж сразу коноплей.
— Да нет, Сигизмунд Борисыч. Тут я тоже щупал. Рисково да и грязно. Плохо это — людей травить. Грех это. Я про пищевой мак. Заодно и кожей…
— Какой кожей?
— Искусственной.
Сигизмунд помолчал, осваиваясь с услышанным. Бизнес-предложения Федора никогда не страдали отсутствием оригинальности.
А Федор раздухарился, слегка покраснел даже. Видно было, что сейчас выношенные мысли высказывает, не с бухты-барахты брякает. Процесс мыслительный всем этим речам предшествует. Напряженный.
— Подумайте, Сигизмунд Борисович. Мы тут с шурином одну телефонную книгу надыбали, “Желтые страницы”. Вы по-испански понимаете?
Сигизмунду мгновенно вспомнились индейцы с Сенной площади. Которые в пончо и поют душевно.
— Санта-Мария, — сказал Сигизмунд. — Санта-Лючия. Буэнас эта… ночес.
— Санта-Лючия — это по-итальянски, — поправил Федор.
— При чем тут испанский?
— А, в этом все дело… — Федор сунулся в письменный стол. — Я вот тут приготовил. Гляньте.
Сигизмунд ошеломленно глянул.
Книга представляла собою справочник “Желтые страницы” города Аликанте. Из справочника неоспоримо явствовало, что Аликанте представляет собою курортную дыру с пальмами и живописными развалинами; размерами же вряд ли превосходит город Вытегру.
Справочник был двуязыкий.
— Он что, на французском? — спросил Сигизмунд.
— Нет. Мы выясняли, — бодро ответил Федор. — Язык не опознан.
— При чем тут мак? И кожа?
— Дело такое, Сигизмунд Борисович, — заговорил Федор убежденно. — Вы находите спеца и с его помощью вычленяете из списка те фирмы, которые торгуют пищевым маком и искусственной кожей. Так. Затем мы налаживаем с ними контакты и везем сюда мак и кожу.
— Да почему мак и кожу? Может, лучше трубы и макароны?
— Там это дешево. Мы с шурином выяснили.
— Федор, а кем работает твой шурин?
— Бизнесменом, — не моргнув глазом ответил Федор.
— Хорошо. Дальше что?
— Привозим сюда. Реализуем партию. Мы прикидывали: тут, конечно, все это есть, и мак, и кожа, но накрутка — бешеная. Так что наличествует поле деятельности для энергичных людей.
Сигизмунд опустил глаза. Машинально прочитал: “Популярная российская певица”. Из восьми букв. Начал выводить в клеточках: “Мартышка”…
* * *
Было слякотно. “Дворники” с ленцой возили грязь по лобовому стеклу. На переднем сиденье — там, где нормальные люди возят красивых девок, — валялись “Желтые страницы”. Точнее, “PAGINAS AMARILLAS — PAGINES GROGUES” неведомого города Аликанте. Время от времени Сигизмунд косился на справочник. Дожил: женился на вандалке, теперь вот щупальца мелкооптового бизнеса тянет невесть куда.
Конечно, как всякий человек своего поколения, Сигизмунд не хотел бы возвращения в брежневские времена. Безнадегой и тухлятиной оттуда веяло. Но бывали отдельно взятые дни, когда оголтелое разнообразие абсурда начинало угнетать. Возможно, сказывался возраст.
Сигизмунд Борисович Морж, невзирая на солидные реквизиты, зафиксированные в паспорте (тридцать семь, образование высшее, женат-разведен и т.д.), все больше ощущал себя дурочкой-Алисой в Стране Чудес. И чем дальше, тем страньше и страньше.
Уже на лестнице стало ясно: дома на полную катушку идет веселье. Позвонил на всякий случай — нет, не слышат, лишь кобель бесполезно надрывается за дверью. Открыл своим ключом.
Пес приветствовал хозяина преувеличенно бурно и тотчас устремился в гостиную. Оттуда метнулся назад. Явно зазывал туда, где весело.
Из гостиной доносился тяжкий топот и визгливое пение Аськи. В прихожей валялись две большие опорожненные сумки, в каких лоточники обычно таскают товар.
В гостиной Аська, Вика и Вамба ритмично нахлестывали в ладоши. Все были уже красны. Аська выпевала, бренча на гитаре:
Года идут, чего мы ждем?
Во имя всех святых, пойдем, —
Пойдем плясать в Ирландию,
В Ирландию, в Ирландию, —
Пойдем плясать в Ирландию!..
В кругу, самозабвенно топоча, отплясывал вандальский раздолбай Вавила. На нем были линялые джинсы и футболка с какой-то глупостью. И темные очки. Светло-рыжие патлы болтались в такт прыжкам.
Лантхильдин брозар был облачен в потертую черную кожу с желтоватыми пятнами на сгибах. Видуха у шурина оказалась еще более бандитской, чем у Вавилы. Прямо дрожь пробирает при виде этой парочки.
Кисло пахло пивом.
Затем Сигизмунд обнаружил дорогую супругу. Лантхильда, судя по всему, была уже в дупель пьяна. Сидела за столом, бессмысленно и радостно улыбаясь.
— Сигисмундс, тиин'квино ист ослиза афдринкья! — закричала Вика, не переставая хлопать.
Вамба заржал, а Лантхильда слабо протянула:
— Йаа-а!
— М-морж! — завопила Аська, прерывая пение. — А Вика-то никуда не едет! Пон'л?
— Йа-а! — подтвердила Вика. И пошатнулась. Вамба заботливо поймал ее.
Несколько секунд Сигизмунд, сатанея, глядел на все это безобразие. Вавила продолжал плясать. Ему было весело.
Наконец Сигизмунд перехватил гриф гитары и зарычал на Аську:
— Ты, дура набитая! Лантхильду-то зачем напоили? Она же беременная, будто не знаешь!
— Г-говорю тебе как многажды беременная… — проговорила Аська и неверной рукой ухватила со стола едва початую бутылку пива. — Вот тут написано, в-видишь? “Экоголически”… “Экологически…” Безопасное, понял, ты? Сам дурак…
Сигизмунд взял бутылку, повертел перед глазами, силясь найти надпись. Влил в себя содержимое.
Стало легче. Окружающие перестали восприниматься как злонамеренные идиоты.
Аська подергала Вавилу за футболку:
— Вавила, кончай выеживаться. Морж посмотреть хочет, чему ты научился. Спелан!
— Спилл, — поправила Вика.
Вавила радостно уставился на Сигизмунда. Сквозь потные пряди волос светились голубые арийские глаза.
— Давай, Вавилыч, что изведал ты в новом мире? — наседала Аська.
“Вавилыч” напрягся, осклабился и выдал по слогам:
— Ян-ка… Ум-ка… Ле-нин… Дай!
— А еще? — Аська так и сияла, явно гордясь.
Вавила провизжал исключительно противным голосом:
— Пiiiво!
В другом углу гостиной, прямо под иконой, сидел на полу скалкс, одетый в джинсы и черную футболку с американским орлом на фоне полос и звезд. Он привалился к стене и тоже потягивал пивко.
Аська вдруг сунула Вике гитару и повисла на шее у Сигизмунда. Зашептала:
— Хорошо-то как, Морж! А? Слушай, пускай вон тот, из угла, спляшет! Скажи Вавиле, пусть, а? Он знаешь как пляшет? Я чуть не обкончалась! Наш реж бы обкончался! Его в театр надо. Морж, дай я тебя поцелую… Морж, а он не вандал, представляешь? Он какой-то другой… Я думала, они там все одинаковые. Их же на первый взгляд не различить, все равно как негров…
— Я негров различаю, — сурово сказал Сигизмунд. — У нас в институте…
— Ну не кобенься, Морж! Попроси, что тебе стоит? А я тебе за это такое скажу! Тако-ое!..
И неожиданно взревела прямо в ухо Сигизмунда:
— Пойдем плясать в Ирландию!!!
Вавила, заслышав знакомые звуки, попытался вновь пуститься в пляс. Но Аська оборвала его.
— Сгинь, Вавилыч! Ты пьян! Пускай этот твой, как его… — Она махнула в сторону скалкса. — Вот он… Сигисмундс, Морж который, — он хочет посмотреть. Вика, зараза, переведи, видишь — Вавилыч совсем осовел, русского языка не понимает…
Вика бросила пару фраз. Вавила просиял ликом и рявкнул что-то скалксу. Тот солидно допил пиво, обтер рот, встал. Тигриной походкой вышел на середину комнаты. Аська, заранее сдавленно хихикая и переступая с ноги на ногу, уставилась на него восхищенным взглядом. Вика вдруг громко икнула.
Скалкс победно огляделся по сторонам, охорашиваясь, расправил плечи. Задрал бородатое лицо к потолку. И неожиданно заорал престрашным голосом. Сигизмунд впервые в жизни понял, что такое “кровь застывает в жилах”.
Легкие у скалкса оказались замечательные. Он орал, не переводя дыхания, очень долго. Нескольких зубов у него не хватало, что придавало его разинутой пасти устрашающий вид.
Затем он запел и стронулся с места. Пляска почти мгновенно сделалась оргиастической. Скалкс кружился на месте, размахивая черной гривой, подпрыгивал, поворачиваясь в прыжке, падал оземь и тут же вскакивал, метался взад-вперед. И не переставая пел.
Даже Сигизмунд слышал, что поет он не по-вандальски. Это был абсолютно другой язык. Древний и страшный. Чужие ломаные, скачущие ритмы завораживали.
Тут в дверь позвонили. Кобель очнулся, взлаял, устремился выполнять долг.
За дверью стоял сосед сверху, тот что залил Сигизмунда зимой. Имя-отчество у него еще смешное такое: Михаил Сергеевич.
Сигизмунд с тоской приготовился выслушать совершенно справедливые нарекания соседа по поводу шума и топота. Но Михал Сергеич и сам был изрядно поддавши.
— Вы извините меня… Нет, но вы меня извините. Вы меня извинили? Вы уж меня…
— Да о чем речь, конечно, — с облегчением сказал Сигизмунд. — Вы проходите. Хотите пива?
Сергеич, разом просветлев ликом, переступил порог.
— Вы уж тоже не побрезгуйте… Вот.
В руках он держал две бутылки водки.
Компания встретила новое действующее лицо дружным ревом восторга. Скалкс, весь потный, тяжело дышал посреди комнаты. В его помутневших глазах медленно остывало бешенство.
— Это, — засуетился Михал Сергеич. Пьяный он разительно отличался от трезвого. Трезвый был деловит, пьяный же мельтешил. — Вот, значит.
И выставил бутылки на стол.
Аська коршуном пала на одну из них, ухвалила, поднесла к носу Вавилы.
— Глянь, Вавилыч. Ливизовка. Ну-ка, скажи: вод-ка! Дай!
— Воткадай! — выпалил Вавила.
— Во! Это по-нашему! — обрадовался Михал Сергеич. И к Сигизмунду: — Иностранец, что ли?
— Товарищи из дружественной Норвегии, — пояснил Сигизмунд. — Мы тут их национальный праздник йоль отмечаем.
— Вишь ты, йоль… Слово-то какое… А у меня по-простому, день рождения… Вот только выпить не с кем. А тут слышу — у вас веселье. Дай, думаю…
— Как это — не с кем? — изумилась Аська. — Чтобы в Стране Советов — да выпить не с кем?
Лантхильда вдруг ожила в своем углу. Покачиваясь, завела печальную бесконечную песнь. Вамба, повернувшись, цыкнул на нее исключительно грубо. Лантхильда не обратила на это внимания. Продолжала тоненько выть.
Вамба заговорил с Сигизмундом. Тот — спьяну, видать, — понял. Извинялся Вамба за сестрицу. Мол, и в хузе родимом все так, бывалочи. Как празднество или жертвоприношение там — Седьмое Ноября какое-нибудь местное — пиши пропало: нажрется и голосит.
— Сергеич, — заговорил Сигизмунд с соседом, — а ты в Аликанте был?
— Не довелось, — пригорюнился Михал Сергеич.
— Эх, все у нас впереди! — ободрил его Сигизмунд. — И в Аликанте сгоняем! Под пальмами прошвырнемся. Ананасами рыгать будем!
— Морж, при чем тут Аликанте? — поинтересовалась Вика.
— А, — Сигизмунд облапил Вику и притянул ее к себе, — а это наш прохвессор. Она все знает. Она филолог.
— А иностранцы-то кто будут? Познакомиться хоть с ними, а то неудобно.
— Вон — Вамба. Вавила.
— Совсем по-нашему, смотри ты! — изумился сосед. — Вавила.
Заслышав свое имя, Вавила повернулся и некоторое время созерцал Михал Сергеича. Сосед, крякнув, решительно откупорил бутылку водки.
Вамба оживился. Отвинчивающуюся пробку изучать потянулся. Все-то ему любопытно.
Сигизмунд достал стопки, расставил. Выказывая изрядную сноровку, Михал Сергеич недрогнувшей рукой аккуратно разлил водочку.
— Ну, — молвил он, держа стопку на отлете, — за знакомство, значит, за дружбу, чтоб все были здоровы!
И отправил водку по назначению.
Сигизмунд последовал его примеру. Аська с Викой — тоже.
Вавила проглотил водку бесстрашно и залихватски, после чего вытаращил глаза, поперхнулся и чуть не умер. Вамба нахмурился, опустил в стопку палец. Облизал. Подумал немного. Потом подозвал скалкса, велел тому выпить. Тот заупрямился. Башкой патлатой затряс.
Вавила прокашлялся и бросил Вамбе что-то презрительное. Вамба побагровел. Проорал:
— Во-о-тан!
И заглотил стопку. Ужасно закашлялся.
— Ты заешь, заешь, — сказала Аська, суя ему огурец. — Быстренько закушай. У вас что, и самогонку не варят? Как вы живете-то?
Хрустя огурцом, Вамба победоносно посмотрел на Вавилу.
Михал Сергеич озабоченно оглядывал иностранцев.
— Странно, — проговорил он, — не понравилось им, что ли? Знавал я и норвежцев, жрали за милую душу почище наших…
— Эти с островов, дикие, — сказал Сигизмунд. — Природа у них там нетронутая, лососи…
Глаза Михал Сергеича заволокло пеленой мечтаний. Неожиданно он запел хорошим, сочным баритоном:
— Раскинулось море широко, где волны бушуют вдали…
В углу Лантхильда продолжала выть свое, бабье.
По второй прошло легче. Вавила пытался подпевать Михал Сергеичу. Вамба стремительно косел. Что до Аськи, то она, похоже, чувствовала себя все лучше и лучше. Здоровья в ней явно поприбавилось.
Скалкс не пил. Ему никто не наливал. Точнее, Михал Сергеич пытался вовлечь скалкса, но Вавила с любезной людоедской улыбкой пресек. Мол, нефиг продукт переводить.
Тогда Михал Сергеич, добрейшая, кстати говоря, душа, озабоченно обратился к Сигизмунду:
— А что же те товарищи-то не пьют?
Сигизмунд объяснил:
— Та баба в углу — она беременная. Нечего ей. И без того пива насосалась. А мужик — язвенник.
— Такой молодой! — посочувствовал Михал Сергеич. — Ну что, Борисыч, еще по стопарику?
Сигизмунд поднес стопку к губам, и тут его поднятую руку стиснули чьи-то пальцы.
Вика.
— Пойдем-ка Морж на кухню да покурим, — сказала аськина сестрица.
Сигизмунд отставил стопку.
— Сейчас вернусь, — обещал он Михал Сергеичу.
И проследовал за Викторией на кухню.
— Слушай, Вика, — заговорил Сигизмунд, — я что-то не понял… Ты что, в Рейкьявик не поехала?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48