Зачем ты вмешался?
– Я вмешался потому, что мне заплатили. Для многих людей это достаточная причина, хотя ты, наверное, считаешь, что она заслуживает презрения.
– Презрения?
В налитых кровью глазах неуверенность. Танигути, похоже, действительно не знает, что делать. Мори говорит быстрее, громче, пытается взять ситуацию в свои руки.
– Разве ты не помнишь, что говорил мне на прошлой неделе? Вся страна свихнулась на деньгах, все продаются? Ну вот и я тоже продаюсь. Я называю это работой. По моему мнению, это достаточно безвредная деятельность. Если все сосредоточатся на том, чтоб делать деньги, мир станет лучше.
– Двадцать лет назад ты думал иначе.
– Я вырос, – кратко объясняет Мори. – А ты идешь в другую сторону, Танигути-сан.
– Что ты хочешь сказать? – серея лицом, говорит Танигути.
– Мстить влиятельным лицам за смерть Хироми – это подходит такому чокнутому молодому человеку как Фурумото. А ты бы должен понимать.
За ним, близко, слышится шум, затем следует удар в щеку, от которого стул дергается к стене. Несколько секунд Мори промаргивается, потом, как в тумане, видит перед собой Фурумото. Тот прямо-таки пляшет от ярости.
– Эти люди заслуживали наказания! – кричит он. – То, что они сделали с Хироми, – это убийство. Они продавали ей яд ради прибыли, накормили ее смертью.
Мори смотрит на Танигути, который стоит с мрачным лицом, уперев руки в бока. Тот кивает.
– Он говорит правду, Мори-сан. За год до смерти Хироми заболела. Ей поставили диагноз – малокровие, ничего серьезного, но требовалось лечение. Лекарство, которое ей прописали, было новым на рынке, но чрезвычайно популярным среди врачей. Можешь догадаться, почему оно было таким популярным?
– Не знаю. Может, потому, что оно было самым эффективным?
– Нет! Потому, что оно было самым дорогим. А значит, когда врач его выписывает, он получает огромные скидки от производителя. Можешь догадаться, почему лекарство было таким дорогим?
На этот раз у Мори есть правильная догадка, но он ничего не говорит. Он знает, что Танигути собирается ему сказать.
– Потому что цену назначила группа экспертов из министерства здравоохранения, – в бешенстве говорит Танигути.
Мори кивает. Ему не нужно говорить, что тот производитель – фармацевтическая компания «Наканиси», а группа экспертов действовала под руководством известного высшего чиновника.
– То есть, лекарство не действовало? – мягко говорит он.
– Оно действовало в два раза хуже существующих лекарств. Но дело не в этом. Были побочные эффекты, Мори-сан, – такие, которые можно было бы выявить самыми простыми клиническими тестами.
– Можно было бы выявить?
– Они манипулировали результатами, минимизировали риски. Очень простая штука, Мори-сан. Я все это выяснил потом, когда проводил расследование. За три месяца у моей дочери развилась серьезная болезнь печени, от боли она почти не могла ходить. Лечение от этой болезни раздуло бы ее тело как воздушный шар, а шансы на успех были близки к нулю.
Танигути тяжко оседает на пол. На его морщинистом лице такое страдание, будто все это случилось на прошлой неделе.
– И поэтому она убила себя?
Теперь говорит Фурумото – в его голосе больше нет злобы.
– Да, она оставила письмо. Она хотела, чтобы я запомнил ее в лучшую пору, как вишню в цвету. Вот так она и умерла, чистая и красивая, как всегда.
Танигути, безмолвный, как камень, смотрит на пол. Фурумото неслышно выходит из комнаты. Мори слышит его тяжелые шаги по складу, потом бешеный вопль, треск, а потом – такой звук, будто мяч катится по полу. Через несколько секунд Мори соображает, что это было: один из манекенов лишился головы.
Танигути не отрывает глаз от пола. Мори его не беспокоит. Время течет медленно – пять минут, десять, полчаса. Наконец Танигути поднимается и вздыхает так, будто это его последний вздох.
– Ты ничего не можешь сделать, – говорит Мори. – Ее не вернуть.
Танигути морщится, глядя на Мори.
– Я знаю, – стонет он.
Он лезет в карман брюк и достает оттуда десять сантиметров черного пластика. Направляет его на Мори, и из торца выстреливает тонкий металлический клинок. В бледной руке Танигути он выглядит до странности неуместно.
С лицом, набрякшим от напряжения, он делает шаг к Мори. Лезвие сверкает в голом неоновом свете. Мори улавливает в воздухе запах виски. Может, Танигути успел выпить, пока был в соседней комнате. Может, почувствовал, что ему скоро захочется.
Танигути заходит за стул и пропадает из поля зрения Мори.
– Похоже, ты решился, – говорит Мори, тщетно пытаясь развернуться. Веревки слишком тугие, врезаются в руки и ноги.
– Это уже не мое решение, – спокойно говорит Танигути.
Мори смотрит на дверь. Тело Фурумото заслоняет свет. Его глаза без выражения уставились на Мори.
– Ты хочешь сказать – это его решение?
– Нет. Твое.
Лезвие вгрызается в веревки. Мори дожидается, когда будет перерезана последняя. На мгновение замирает на стуле, разминая лодыжки и кисти. Потом вдруг бросается вперед, хватает руку Танигути и вырывает нож. Танигути не сопротивляется, зато Фурумото выходит вперед, покачивая бедрами в знакомой Мори боевой стойке. Танигути жестом останавливает его, затем поворачивается к Мори:
– Ну?
– Что «ну»?
– Каково твое решение?
В воздухе надолго повисает тишина. Мори переводит глаза с Танигути на Фурумото, потом снова на Танигути. Морщит лоб, будто с трудом что-то вспоминая.
– Сегодня же «Гиганты» играют с «Дельфинами» на их поле? Они же проиграли последние три игры подряд?
Фурумото смотрит с недоверием. На беспокойном лице Танигути отображаются разнообразные эмоции.
– Сегодня они не проиграют, – бормочет он наконец.
– А я говорю, что проиграют, – самодовольно говорит Мори.
– Невозможно! – возражает Танигути. – Сегодня они играют в самом сильном составе!
Мори медленно кивает:
– Есть идея. Пойдем и посмотрим на это своими глазами.
Он идет к двери, оттуда оборачивается и тычет пальцем в Фурумото:
– Ты бы тоже сходил с нами, ниндзя. Тебе надо ненадолго отвлечься от всего этого.
Им всем надо ненадолго отвлечься. А может, и надолго. Мори ведет их вниз по лестнице. Снаружи ничего не изменилось. Небо цвета экрана, когда ничего не показывают. Дождливая морось дождливо моросит.
Доктор живет в богатом предместье Иокогамы. Джордж едет по узким улицам, восхищенно пялясь на забавно подстриженные живые изгороди, чугунные балконы, дворы, наполненные оборудованием для барбекю. Район похож на заграницу, никакого шума, неона, спешащих толп. Отчего-то Джорджу становится не по себе. Слишком много пространства, слишком много геометрии. Где здесь человеку спрятаться?
«Мазда» тормозит перед большим зданием – фасад выложен белой плиткой и отделен от дороги океаном лужайки. Джордж смотрит на карту, пытается понять, где он. Дом доктора должен быть где-то здесь. На воротах слова – почему-то латиницей. Покосившись на них, через несколько секунд Джордж разбирает «боковое письмо»: без сомнения, это имя доктора. Значит, это огромное здание – его дом, а «БМВ» на дорожке – его машина.
Джордж паркует «мазду». Закрывая дверцу, останавливается взглядом на Будде. Улыбка его раздражает: что смешного? Жизнь не смешна, как и принципы лояльности и чести. Все же что с ним делать? Джордж вспоминает слова босса: «Не выпускай из виду». Он неохотно вытаскивает Будду из машины и, кренясь под его весом, идет к воротам дома доктора. В наши дни невозможно переборщить с осторожностью – даже в таком богатом предместье.
Темный вечер, дождь брызгает с текучего неба. Ворота беззвучно открываются по первому толчку. Джордж заходит, прислоняет Будду к стволу сосны. Оглядывает дом. Свет горит только в одной комнате на третьем этаже. Окно открыто на пару дюймов. Джордж улавливает слабую пульсацию музыки, веселое диско. Звучит многообещающе. Он приседает за «БМВ», не сводя глаз с окна.
И вскоре получает подтверждение. За окном быстро проходит высокая женская фигура с длинными вьющимися волосами. Секунду спустя она снова там, выглядывает из окна. В какой-то момент Джорджу кажется, что она смотрит прямо на него. Но это невозможно: он слишком хорошо спрятался в темноте. Потом она отворачивается, протягивает руку за спину. Расстегивает лифчик, и у Джорджа замирает дыхание. Его пальцы подергиваются при мысли о том, что он сделает с этими тяжелыми куполами висящей плоти.
Как только она отходит от окна, Джордж торопливо перебирается через лужайку, грязь чавкает под каблуками его сапог из змеиной кожи. У стены он останавливается, навостряет уши, пытаясь уловить малейшее движение внутри. Ничего – только шум механизмов да журчание воды в трубах. Вдруг за ним слышится треск и грохот. Он разворачивается, видит разбитый цветочный горшок на каменной дорожке, и огромную двуглавую жабу, прыгающую в зарослях травы. Это дурная примета, и Джордж хватается за талисман, который держит в бумажнике. Вглядывается пристальнее и улыбается с облегчением. Это не двуглавая жаба, а две спаривающиеся особи. Хорошая примета, намекает на развлечение, которое его ждет. Джордж проверяет карманы: пистолет, складной нож, кастет. Последнее земное шоу Ангела станет ее лучшим выступлением – такое ей в самых жутких ночных кошмарах не снилось.
Джордж крадется вокруг здания и быстро находит то, что искал. На втором этаже – окошко, приоткрытое на пару сантиметров. Вероятно, ванная, думает Джордж. Он забирается на выступ в стене, хватается за водосточную трубу и подтягивается на нужную высоту. Несколько долгих минут висит в трех метрах над землей, тихо срезая ножом москитную сетку. Потом – небольшое движение лезвием, защелка раскрывается, окно распахивается и Джордж проникает внутрь. Бесшумно спрыгивает на пол и дает глазам несколько секунд привыкнуть к темноте. Это ванная, с огромной круглой бочкой в центре – такой, с пузырьками воздуха со всех сторон и водонепроницаемыми видеоэкранами. Джордж опускает руку в воду. Вода еще теплая, это хорошо. Ему всегда хотелось выкупаться в такой бочке. Сегодня у него есть шанс.
Джордж вытаскивает пистолет и поднимается по лестнице на третий этаж. Громко бухает диско. Наверху лестницы Джордж видит приоткрытую дверь, за которой свет. Ангел в той комнате – может быть, танцует голая под музыку. Джорджу этого бы хотелось. Тогда он сможет сесть с пистолетом на коленях и заставить ее поплясать еще. Потом он заставит ее ползать по полу, как животное, потому что она и есть животное, и в глазах у нее будет полная покорность. От одной мысли об этом его мошонка пульсирует.
Джордж пинком распахивает дверь. Но комната пуста, Ангела не видно. Морщась, Джордж входит внутрь, озирается. На стеклянном столике в центре комнаты лежит бюстгальтер и трусики – сплошь черное кружево. Джордж берет их, глубоко вдыхает, нюхая. Запах густой и сильный, и глаза Джорджа увлажняются.
В другой стене комнаты еще одна дверь. Джордж мягко поворачивает ручку, отворяет ее. Внутри горит неяркий ночник. Вот что он видит: большая кровать, под простыней – очертания женского тела.
Джордж облизывает сухие губы, входит в комнату.
– Эй, Ангел! – шипит он. – Пора начинать шоу!
Женщина не отвечает. Она глубоко дышит – должно быть, спит. Джордж подходит ближе, сдергивает простыню с кровати, раскрывая голое женское тело. Смотрит в тупом недоумении.
– Чен-ли! Что ты здесь делаешь?
Но Чен-ли не в состоянии ответить. Глаза ее завязаны, рот заклеен. У Джорджа холодеет нутро. Это какая-то ужасная подстава, как тогда на таможне в аэропорту Нарита.
Вдруг свет гаснет, дверь захлопывается. Джордж разворачивается.
– Кто здесь?
Нет ответа – только черная как смоль тишина. Джордж направляет пистолет туда, где должна быть лампа, дважды стреляет. Уши наполняет грохот, потом ничего. Джордж кричит от ярости, спотыкаясь, пробирается к дверям, с грохотом сшибая стул. Он нащупывает дверную ручку, яростно дергает. Закрыто.
– Открой, или я тебя убью! – вопит он, колотя свободной рукой по дверной панели.
Сзади слышится тихий звук. Поворачиваясь, Джордж понимает, что уже слишком поздно.
Сильный удар с треском обрушивает его на пол. Пистолет выскальзывает из руки.
Джордж растягивается на полу, пытаясь понять, ранен он или нет. Боли нет, думает он, значит, наверное, не ранен. Но потом он подносит руку к виску. Уха нет – только куски кости, мокрое тепло течет сквозь пальцы.
– Свинья! – женский голос, словно бы издалека.
Джордж озирается, но ничего не может увидеть. Ситуация ужасна. Как он будет работать без уха, без куска черепа? Но тут ему приходит на ум, что он – странное дело – больше работать не будет. Он умрет здесь в темноте.
Еще звук. Она где-то позади него, принимает удобную позицию. Он даже не увидит ее лица. Джордж становится на колени.
– Подожди, – бубнит он. – Прости меня, прости, прости, прости…
Он хочет просить прощения вечно, но последний вздох Джорджа Волка Нисио уже слетел с его губ. Лезвие топора рассекает воздух, врезаясь прямо в линию его аккуратно зализанного пробора.
Когда все кончено – еще два удара, чтоб вполне убедиться, – Ангел идет в ванную и принимает душ. Смыв кровь и ошметки мозгов с волос, завязывает пучок. Надевает джинсы, передник, резиновые перчатки, делает диско погромче и приступает к работе.
Она впервые увидела, как режут свинью, в пять лет. В девять впервые участвовала в процессе. Дело это грязное, много крови, запаха, мерзких звуков. Но потом приучаешься всего этого не замечать. Привыкаешь думать о других вещах – о людях, которых долго не видел, об интересных вещах, которыми собираешься заняться. Руки работают – закалывают, разрезают, таскают, – но мысли витают где-то на стороне.
Сегодня вечером мысли Ангела витают на стороне несколько часов. После окончания дела она долго убирается: спальня; ванная; гараж; инструменты. Черные пластиковые мешки удачно помещаются в багажник «БМВ». Она едет на полуостров Миура и погребает останки в горах, в нескольких километрах друг от друга. Голову зарывает на самом высоком месте, с которого хорошо видно океанскую гладь.
Когда она возвращается в дом доктора, на востоке уже брезжит серый рассвет. Здесь Ангел впервые замечает Будду, лежащего на боку под сосной. Ангел с любопытством его осматривает. Спереди статуя выглядит древней, но спина подозрительно чистая – похоже, сделана из другого материала. Она идет в гараж, достает молоток. Один удар – и спина разлетается на тысячу кусков. Внутри слой оранжевого упаковочного пенопласта. Ангел вытаскивает его, и видит под ним двенадцать отделений, в них – небольшие блоки, завернутые в бумагу ручной выделки. Ангел осматривает их один за другим. Девять золотых слитков и три толстых пачки банкнот. Будду и слитки она кладет в багажник «БМВ». Банкноты относит в дом и пересчитывает на кухонном столе. В каждой пачке пять миллионов иен: денег достаточно, чтобы построить хороший домик с внутренним двором. Она рассовывает пачки по полиэтиленовым мешочкам и засовывает на дно своего чемодана.
Наверху Ангел переодевается в любимую футболку. На груди портрет Боба Марли с развевающимися дредами. В соседней комнате посапывает Чен-ли. Еще час – и снотворное перестанет действовать. Ангел стаскивает ее вниз, пристегивает к заднему сиденью «БМВ», везет в центр Тиба-сити. Когда она подъезжает, ресницы Чен-ли начинают подрагивать. Ангел прислоняет ее к киоску-автомату на пустынной улице, где одни дешевые бордели. Затем подъезжает к берегу и паркуется среди пакгаузов и складов металлолома. Разбивает Будду молотком и бросает обломки в грязные воды Токийского залива.
Что же делать с золотом? Ангел смотрит на мутные желтые слитки, ощущая опасный вес сокровища. У нее уже есть десять миллионов иен в банкнотах; хватит на хороший дом, на счастье для ее семьи, на то, чтобы мечты сбылись. А золото – это значительно больше. Такого рода мечты – не ее, а чьи-то чужие. Ангел не желает себе неприятностей от чужих мечтаний.
Ей приходит в голову мысль: не послать ли пару слитков Мори. Она представляет себе Мори, который больше не работает детективом, а стал скучающим богатеем в дорогой одежде, с дорогой любовницей в Гиндзе, с дорогими хобби, вроде игры в гольф или коллекции китайского фарфора. Мысль забавная и печальная: Мори, переставший быть Мори. Нет, думает Ангел, не следует дарить неприятности.
За причалами виднеется пейзаж из научно-фантастической манга: бетонные ромбоиды без окон, трубы, столбы и надземные переходы; сферические цистерны, похожие на гигантские мячики для пинг-понга. Из этой гущи в залив выдается узкая полоска дамбы. Ангел медленно переезжает через два изогнутых дугами мостика и паркуется рядом с дамбой. Вокруг никого. Все чисто, неподвижно, все вибрирует от приглушенного гула невидимых механизмов. «Комплекс водоочистных сооружений», – гласит вывеска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
– Я вмешался потому, что мне заплатили. Для многих людей это достаточная причина, хотя ты, наверное, считаешь, что она заслуживает презрения.
– Презрения?
В налитых кровью глазах неуверенность. Танигути, похоже, действительно не знает, что делать. Мори говорит быстрее, громче, пытается взять ситуацию в свои руки.
– Разве ты не помнишь, что говорил мне на прошлой неделе? Вся страна свихнулась на деньгах, все продаются? Ну вот и я тоже продаюсь. Я называю это работой. По моему мнению, это достаточно безвредная деятельность. Если все сосредоточатся на том, чтоб делать деньги, мир станет лучше.
– Двадцать лет назад ты думал иначе.
– Я вырос, – кратко объясняет Мори. – А ты идешь в другую сторону, Танигути-сан.
– Что ты хочешь сказать? – серея лицом, говорит Танигути.
– Мстить влиятельным лицам за смерть Хироми – это подходит такому чокнутому молодому человеку как Фурумото. А ты бы должен понимать.
За ним, близко, слышится шум, затем следует удар в щеку, от которого стул дергается к стене. Несколько секунд Мори промаргивается, потом, как в тумане, видит перед собой Фурумото. Тот прямо-таки пляшет от ярости.
– Эти люди заслуживали наказания! – кричит он. – То, что они сделали с Хироми, – это убийство. Они продавали ей яд ради прибыли, накормили ее смертью.
Мори смотрит на Танигути, который стоит с мрачным лицом, уперев руки в бока. Тот кивает.
– Он говорит правду, Мори-сан. За год до смерти Хироми заболела. Ей поставили диагноз – малокровие, ничего серьезного, но требовалось лечение. Лекарство, которое ей прописали, было новым на рынке, но чрезвычайно популярным среди врачей. Можешь догадаться, почему оно было таким популярным?
– Не знаю. Может, потому, что оно было самым эффективным?
– Нет! Потому, что оно было самым дорогим. А значит, когда врач его выписывает, он получает огромные скидки от производителя. Можешь догадаться, почему лекарство было таким дорогим?
На этот раз у Мори есть правильная догадка, но он ничего не говорит. Он знает, что Танигути собирается ему сказать.
– Потому что цену назначила группа экспертов из министерства здравоохранения, – в бешенстве говорит Танигути.
Мори кивает. Ему не нужно говорить, что тот производитель – фармацевтическая компания «Наканиси», а группа экспертов действовала под руководством известного высшего чиновника.
– То есть, лекарство не действовало? – мягко говорит он.
– Оно действовало в два раза хуже существующих лекарств. Но дело не в этом. Были побочные эффекты, Мори-сан, – такие, которые можно было бы выявить самыми простыми клиническими тестами.
– Можно было бы выявить?
– Они манипулировали результатами, минимизировали риски. Очень простая штука, Мори-сан. Я все это выяснил потом, когда проводил расследование. За три месяца у моей дочери развилась серьезная болезнь печени, от боли она почти не могла ходить. Лечение от этой болезни раздуло бы ее тело как воздушный шар, а шансы на успех были близки к нулю.
Танигути тяжко оседает на пол. На его морщинистом лице такое страдание, будто все это случилось на прошлой неделе.
– И поэтому она убила себя?
Теперь говорит Фурумото – в его голосе больше нет злобы.
– Да, она оставила письмо. Она хотела, чтобы я запомнил ее в лучшую пору, как вишню в цвету. Вот так она и умерла, чистая и красивая, как всегда.
Танигути, безмолвный, как камень, смотрит на пол. Фурумото неслышно выходит из комнаты. Мори слышит его тяжелые шаги по складу, потом бешеный вопль, треск, а потом – такой звук, будто мяч катится по полу. Через несколько секунд Мори соображает, что это было: один из манекенов лишился головы.
Танигути не отрывает глаз от пола. Мори его не беспокоит. Время течет медленно – пять минут, десять, полчаса. Наконец Танигути поднимается и вздыхает так, будто это его последний вздох.
– Ты ничего не можешь сделать, – говорит Мори. – Ее не вернуть.
Танигути морщится, глядя на Мори.
– Я знаю, – стонет он.
Он лезет в карман брюк и достает оттуда десять сантиметров черного пластика. Направляет его на Мори, и из торца выстреливает тонкий металлический клинок. В бледной руке Танигути он выглядит до странности неуместно.
С лицом, набрякшим от напряжения, он делает шаг к Мори. Лезвие сверкает в голом неоновом свете. Мори улавливает в воздухе запах виски. Может, Танигути успел выпить, пока был в соседней комнате. Может, почувствовал, что ему скоро захочется.
Танигути заходит за стул и пропадает из поля зрения Мори.
– Похоже, ты решился, – говорит Мори, тщетно пытаясь развернуться. Веревки слишком тугие, врезаются в руки и ноги.
– Это уже не мое решение, – спокойно говорит Танигути.
Мори смотрит на дверь. Тело Фурумото заслоняет свет. Его глаза без выражения уставились на Мори.
– Ты хочешь сказать – это его решение?
– Нет. Твое.
Лезвие вгрызается в веревки. Мори дожидается, когда будет перерезана последняя. На мгновение замирает на стуле, разминая лодыжки и кисти. Потом вдруг бросается вперед, хватает руку Танигути и вырывает нож. Танигути не сопротивляется, зато Фурумото выходит вперед, покачивая бедрами в знакомой Мори боевой стойке. Танигути жестом останавливает его, затем поворачивается к Мори:
– Ну?
– Что «ну»?
– Каково твое решение?
В воздухе надолго повисает тишина. Мори переводит глаза с Танигути на Фурумото, потом снова на Танигути. Морщит лоб, будто с трудом что-то вспоминая.
– Сегодня же «Гиганты» играют с «Дельфинами» на их поле? Они же проиграли последние три игры подряд?
Фурумото смотрит с недоверием. На беспокойном лице Танигути отображаются разнообразные эмоции.
– Сегодня они не проиграют, – бормочет он наконец.
– А я говорю, что проиграют, – самодовольно говорит Мори.
– Невозможно! – возражает Танигути. – Сегодня они играют в самом сильном составе!
Мори медленно кивает:
– Есть идея. Пойдем и посмотрим на это своими глазами.
Он идет к двери, оттуда оборачивается и тычет пальцем в Фурумото:
– Ты бы тоже сходил с нами, ниндзя. Тебе надо ненадолго отвлечься от всего этого.
Им всем надо ненадолго отвлечься. А может, и надолго. Мори ведет их вниз по лестнице. Снаружи ничего не изменилось. Небо цвета экрана, когда ничего не показывают. Дождливая морось дождливо моросит.
Доктор живет в богатом предместье Иокогамы. Джордж едет по узким улицам, восхищенно пялясь на забавно подстриженные живые изгороди, чугунные балконы, дворы, наполненные оборудованием для барбекю. Район похож на заграницу, никакого шума, неона, спешащих толп. Отчего-то Джорджу становится не по себе. Слишком много пространства, слишком много геометрии. Где здесь человеку спрятаться?
«Мазда» тормозит перед большим зданием – фасад выложен белой плиткой и отделен от дороги океаном лужайки. Джордж смотрит на карту, пытается понять, где он. Дом доктора должен быть где-то здесь. На воротах слова – почему-то латиницей. Покосившись на них, через несколько секунд Джордж разбирает «боковое письмо»: без сомнения, это имя доктора. Значит, это огромное здание – его дом, а «БМВ» на дорожке – его машина.
Джордж паркует «мазду». Закрывая дверцу, останавливается взглядом на Будде. Улыбка его раздражает: что смешного? Жизнь не смешна, как и принципы лояльности и чести. Все же что с ним делать? Джордж вспоминает слова босса: «Не выпускай из виду». Он неохотно вытаскивает Будду из машины и, кренясь под его весом, идет к воротам дома доктора. В наши дни невозможно переборщить с осторожностью – даже в таком богатом предместье.
Темный вечер, дождь брызгает с текучего неба. Ворота беззвучно открываются по первому толчку. Джордж заходит, прислоняет Будду к стволу сосны. Оглядывает дом. Свет горит только в одной комнате на третьем этаже. Окно открыто на пару дюймов. Джордж улавливает слабую пульсацию музыки, веселое диско. Звучит многообещающе. Он приседает за «БМВ», не сводя глаз с окна.
И вскоре получает подтверждение. За окном быстро проходит высокая женская фигура с длинными вьющимися волосами. Секунду спустя она снова там, выглядывает из окна. В какой-то момент Джорджу кажется, что она смотрит прямо на него. Но это невозможно: он слишком хорошо спрятался в темноте. Потом она отворачивается, протягивает руку за спину. Расстегивает лифчик, и у Джорджа замирает дыхание. Его пальцы подергиваются при мысли о том, что он сделает с этими тяжелыми куполами висящей плоти.
Как только она отходит от окна, Джордж торопливо перебирается через лужайку, грязь чавкает под каблуками его сапог из змеиной кожи. У стены он останавливается, навостряет уши, пытаясь уловить малейшее движение внутри. Ничего – только шум механизмов да журчание воды в трубах. Вдруг за ним слышится треск и грохот. Он разворачивается, видит разбитый цветочный горшок на каменной дорожке, и огромную двуглавую жабу, прыгающую в зарослях травы. Это дурная примета, и Джордж хватается за талисман, который держит в бумажнике. Вглядывается пристальнее и улыбается с облегчением. Это не двуглавая жаба, а две спаривающиеся особи. Хорошая примета, намекает на развлечение, которое его ждет. Джордж проверяет карманы: пистолет, складной нож, кастет. Последнее земное шоу Ангела станет ее лучшим выступлением – такое ей в самых жутких ночных кошмарах не снилось.
Джордж крадется вокруг здания и быстро находит то, что искал. На втором этаже – окошко, приоткрытое на пару сантиметров. Вероятно, ванная, думает Джордж. Он забирается на выступ в стене, хватается за водосточную трубу и подтягивается на нужную высоту. Несколько долгих минут висит в трех метрах над землей, тихо срезая ножом москитную сетку. Потом – небольшое движение лезвием, защелка раскрывается, окно распахивается и Джордж проникает внутрь. Бесшумно спрыгивает на пол и дает глазам несколько секунд привыкнуть к темноте. Это ванная, с огромной круглой бочкой в центре – такой, с пузырьками воздуха со всех сторон и водонепроницаемыми видеоэкранами. Джордж опускает руку в воду. Вода еще теплая, это хорошо. Ему всегда хотелось выкупаться в такой бочке. Сегодня у него есть шанс.
Джордж вытаскивает пистолет и поднимается по лестнице на третий этаж. Громко бухает диско. Наверху лестницы Джордж видит приоткрытую дверь, за которой свет. Ангел в той комнате – может быть, танцует голая под музыку. Джорджу этого бы хотелось. Тогда он сможет сесть с пистолетом на коленях и заставить ее поплясать еще. Потом он заставит ее ползать по полу, как животное, потому что она и есть животное, и в глазах у нее будет полная покорность. От одной мысли об этом его мошонка пульсирует.
Джордж пинком распахивает дверь. Но комната пуста, Ангела не видно. Морщась, Джордж входит внутрь, озирается. На стеклянном столике в центре комнаты лежит бюстгальтер и трусики – сплошь черное кружево. Джордж берет их, глубоко вдыхает, нюхая. Запах густой и сильный, и глаза Джорджа увлажняются.
В другой стене комнаты еще одна дверь. Джордж мягко поворачивает ручку, отворяет ее. Внутри горит неяркий ночник. Вот что он видит: большая кровать, под простыней – очертания женского тела.
Джордж облизывает сухие губы, входит в комнату.
– Эй, Ангел! – шипит он. – Пора начинать шоу!
Женщина не отвечает. Она глубоко дышит – должно быть, спит. Джордж подходит ближе, сдергивает простыню с кровати, раскрывая голое женское тело. Смотрит в тупом недоумении.
– Чен-ли! Что ты здесь делаешь?
Но Чен-ли не в состоянии ответить. Глаза ее завязаны, рот заклеен. У Джорджа холодеет нутро. Это какая-то ужасная подстава, как тогда на таможне в аэропорту Нарита.
Вдруг свет гаснет, дверь захлопывается. Джордж разворачивается.
– Кто здесь?
Нет ответа – только черная как смоль тишина. Джордж направляет пистолет туда, где должна быть лампа, дважды стреляет. Уши наполняет грохот, потом ничего. Джордж кричит от ярости, спотыкаясь, пробирается к дверям, с грохотом сшибая стул. Он нащупывает дверную ручку, яростно дергает. Закрыто.
– Открой, или я тебя убью! – вопит он, колотя свободной рукой по дверной панели.
Сзади слышится тихий звук. Поворачиваясь, Джордж понимает, что уже слишком поздно.
Сильный удар с треском обрушивает его на пол. Пистолет выскальзывает из руки.
Джордж растягивается на полу, пытаясь понять, ранен он или нет. Боли нет, думает он, значит, наверное, не ранен. Но потом он подносит руку к виску. Уха нет – только куски кости, мокрое тепло течет сквозь пальцы.
– Свинья! – женский голос, словно бы издалека.
Джордж озирается, но ничего не может увидеть. Ситуация ужасна. Как он будет работать без уха, без куска черепа? Но тут ему приходит на ум, что он – странное дело – больше работать не будет. Он умрет здесь в темноте.
Еще звук. Она где-то позади него, принимает удобную позицию. Он даже не увидит ее лица. Джордж становится на колени.
– Подожди, – бубнит он. – Прости меня, прости, прости, прости…
Он хочет просить прощения вечно, но последний вздох Джорджа Волка Нисио уже слетел с его губ. Лезвие топора рассекает воздух, врезаясь прямо в линию его аккуратно зализанного пробора.
Когда все кончено – еще два удара, чтоб вполне убедиться, – Ангел идет в ванную и принимает душ. Смыв кровь и ошметки мозгов с волос, завязывает пучок. Надевает джинсы, передник, резиновые перчатки, делает диско погромче и приступает к работе.
Она впервые увидела, как режут свинью, в пять лет. В девять впервые участвовала в процессе. Дело это грязное, много крови, запаха, мерзких звуков. Но потом приучаешься всего этого не замечать. Привыкаешь думать о других вещах – о людях, которых долго не видел, об интересных вещах, которыми собираешься заняться. Руки работают – закалывают, разрезают, таскают, – но мысли витают где-то на стороне.
Сегодня вечером мысли Ангела витают на стороне несколько часов. После окончания дела она долго убирается: спальня; ванная; гараж; инструменты. Черные пластиковые мешки удачно помещаются в багажник «БМВ». Она едет на полуостров Миура и погребает останки в горах, в нескольких километрах друг от друга. Голову зарывает на самом высоком месте, с которого хорошо видно океанскую гладь.
Когда она возвращается в дом доктора, на востоке уже брезжит серый рассвет. Здесь Ангел впервые замечает Будду, лежащего на боку под сосной. Ангел с любопытством его осматривает. Спереди статуя выглядит древней, но спина подозрительно чистая – похоже, сделана из другого материала. Она идет в гараж, достает молоток. Один удар – и спина разлетается на тысячу кусков. Внутри слой оранжевого упаковочного пенопласта. Ангел вытаскивает его, и видит под ним двенадцать отделений, в них – небольшие блоки, завернутые в бумагу ручной выделки. Ангел осматривает их один за другим. Девять золотых слитков и три толстых пачки банкнот. Будду и слитки она кладет в багажник «БМВ». Банкноты относит в дом и пересчитывает на кухонном столе. В каждой пачке пять миллионов иен: денег достаточно, чтобы построить хороший домик с внутренним двором. Она рассовывает пачки по полиэтиленовым мешочкам и засовывает на дно своего чемодана.
Наверху Ангел переодевается в любимую футболку. На груди портрет Боба Марли с развевающимися дредами. В соседней комнате посапывает Чен-ли. Еще час – и снотворное перестанет действовать. Ангел стаскивает ее вниз, пристегивает к заднему сиденью «БМВ», везет в центр Тиба-сити. Когда она подъезжает, ресницы Чен-ли начинают подрагивать. Ангел прислоняет ее к киоску-автомату на пустынной улице, где одни дешевые бордели. Затем подъезжает к берегу и паркуется среди пакгаузов и складов металлолома. Разбивает Будду молотком и бросает обломки в грязные воды Токийского залива.
Что же делать с золотом? Ангел смотрит на мутные желтые слитки, ощущая опасный вес сокровища. У нее уже есть десять миллионов иен в банкнотах; хватит на хороший дом, на счастье для ее семьи, на то, чтобы мечты сбылись. А золото – это значительно больше. Такого рода мечты – не ее, а чьи-то чужие. Ангел не желает себе неприятностей от чужих мечтаний.
Ей приходит в голову мысль: не послать ли пару слитков Мори. Она представляет себе Мори, который больше не работает детективом, а стал скучающим богатеем в дорогой одежде, с дорогой любовницей в Гиндзе, с дорогими хобби, вроде игры в гольф или коллекции китайского фарфора. Мысль забавная и печальная: Мори, переставший быть Мори. Нет, думает Ангел, не следует дарить неприятности.
За причалами виднеется пейзаж из научно-фантастической манга: бетонные ромбоиды без окон, трубы, столбы и надземные переходы; сферические цистерны, похожие на гигантские мячики для пинг-понга. Из этой гущи в залив выдается узкая полоска дамбы. Ангел медленно переезжает через два изогнутых дугами мостика и паркуется рядом с дамбой. Вокруг никого. Все чисто, неподвижно, все вибрирует от приглушенного гула невидимых механизмов. «Комплекс водоочистных сооружений», – гласит вывеска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38