По-видимому, ознакомился с их секретными планами: летом этот формат будет выведен на рынок.
Сонода кивает. Два года назад ему удалось внедрить в «Мегу» свой источник информации – начальника финансового департамента, который женат на сестре юриста, который ходил в университете в один компьютерный клуб с Сонодой. Жена начальника отдела бросила его, когда обнаружилось, что он проиграл кучу денег в долг, а чтобы платить процент, прибегал к мелкому мошенничеству. Она рассказала своему брату-юристу, а тот за выпивкой в Гиндзе рассказал Соноде, который велел Оти действовать без промедления. Это был шанс, который выпадает раз в десятилетие.
– Этого следовало ожидать. Что-нибудь еще?
– Да. Некоторые идеи игр очень близки к нашим образцам.
– Что? Насколько близки?
– Слишком близки для совпадения. Наш источник – не технарь, так что его описания не вполне ясны. Однако и из них можно сделать вывод, что у «Меги» есть доступ к нашим разработчикам.
– Да ты что! К каким?
– Есть лишь несколько возможностей.
Сонода вскакивает на ноги.
– Я хочу, чтоб ты выяснил, кто из разработчиков должен ответить, – и как можно скорее. На следующей неделе сосредоточься только на этом. Горы свороти, но найди мне этих людей.
– Если я их найду, что тогда?
Сонода улыбается, руки в боки.
– Как ты думаешь?
– Я думаю, мы должны сделать из них отрицательный пример. Нелояльность отвратительна. Воспользуемся пунктом о штрафах за невыполнение условий договора, обанкротим их!
Он говорит как типичный менеджер. Сонода мотает головой.
– У меня другая идея. Надо предложить им новые контракты, а плату удвоить.
Оти ошеломлен.
– Новые контракты! – повторяет он. – И что будет? Они будут продолжать скармливать наши лучшие идеи «Меге»!
Сонода фыркает и отворачивается. За долгие годы Оти сделался мастером интерпретации разных тонов и тембров фырчков босса. По этой усмешке ясно, что Сонода, во-первых, отметил его предложение, и счел его, во-вторых, логически обоснованным, но, в-третьих, бесполезным с точки зрения руководства к действию. И предыдущим указаниям Соноды следует повиноваться немедленно и больше ничего не переспрашивать. А также – совещание окончено, и Оти должен выйти из комнат шефа через дверь в спальне и заняться гостями внизу. И что никто не должен знать об этом разговоре.
Вот как мозг Оти считывает значение данной конкретной усмешки. Он открывает дверь и исчезает в коридоре. Сонода неподвижно стоит у окна, уставившись в неоновый лабиринт.
* * *
Несчастливое совпадение. Митчелл направляется к станции; полиэтиленовый зонтик отбрасывает самые крупные дождевые капли. И тут к тротуару в «мерседесе» с шофером подъезжает Скотт Хамада. Хамада – японский американец, работает на «Силверман Бразерс», крупнейшую дилерскую фирму в мире. Он мерзок, и знает это.
Стекло с жужжанием опускается.
– Залезай, – зовет Хамада. Митчелл в сомнении, но он уже начинает промокать, особенно со стороны лодыжек. У гордости есть цена. Митчелл залезает в машину.
– Бери сигару, – говорит Хамада.
На этот раз Митчелл отказывается. То, что происходит дальше, предсказуемо. В конце концов, в чем смысл быть высокооплачиваемым и преуспевающим, если рядом нет никого для контраста? А с точки зрения Скотта Хамады, кто лучше контрастирует с ним, чем Ричард Митчелл?
– Слыхал про наш новый офис? – говорит Хамада. – Центр «Силверман Бразерс»?
Митчелл слыхал – стеклянная башня около вокзала Гранд-Сентрал. На первом этаже – музей, посвященный «Людям и принципам Силверманов». В запасниках: младший партнер, которого выводят из торгового зала в наручниках; документы расследования Комиссии по ценным бумагам, посвященные манипуляциям с ценой во время размещения казначейских обязательств; дефолты по мусорным облигациям и переоцененным первичным акциям.
Хамада говорит на триумфальном языке финансового капитализма – стрэддлы, стрэнглы, опционы выхода, все эти замороченные производные инструменты, про которые даже их изобретатели уже не помнят, для чего их изначально придумывали. Стрэддл – опционная стратегия, которая заключается в одновременной покупке опционов продавца и покупателя с одинаковой ценой исполнения; применяется в том случае, если инвестор предвидит резкое изменение курса того или иного актива, однако не уверен, в каком направлении это изменение реализуется – пойдут цены вверх или вниз. Стрэнгл – одновременная покупка или продажа опциона продавца и опциона покупателя на один и тот же базисный актив, но с разными ценами исполнения, при этом цена исполнения опциона продавца обычно ниже цены исполнения опциона покупателя. Опцион выхода – опцион, теряющий силу, если цена лежащего в его основе актива выходит за определенные пределы. Производные инструменты – контракты, стоимость которых определяется стоимостью основных финансовых активов.
Он роняет намеки на потрясающие бонусы и о том, какие трудности он испытывает, пытаясь найти способы их истратить. Он отпускает шутки о ежегодных пикниках Силверманов на Багамах, где высший персонал забавлял сам Стиви Уандер и пара дюжин голливудских старлеток. Хамада наполняет машину мерзким сигарным дымом. Хамада преуспевает в своей цели – сделать так, чтоб Митчелл почувствовал себя глубоко несчастливым.
Если Хамада живет изобильно, то Митчелл живет постно. Последние несколько лет – сплошной нисходящий коридор. Начиная с тех трех месяцев в хеджевом фонде Хеджевый фонд – инвестиционный фонд, использующий технику хеджирования (включения в портфель производных финансовых инструментов, доходность которых противоположна доходности основных активов портфеля; используется для того, чтобы ограничить потери при неблагоприятном развитии ситуации, при этом снижение риска портфеля достигается за счет снижения его ожидаемой доходности) для ограничения риска потерь; обычно имеются в виду спекулятивные фонды, использующие производные финансовые инструменты и нацеленные на получение максимальной прибыли при любых условиях.
Генри Лазаруса. Продолжая тем полугодом работы дисконтным брокером Дисконтный брокер – посредническая фирма в области торговли ценными бумагами, которая за счет специализации, ускорения операций и больших оборотов может предоставлять клиентам скидки по комиссионным, но при этом не занимается ни консультированием, ни управлением портфелями инвестиций. Такие фирмы появились в США после отмены в 1975 г. фиксированных комиссионных ставок.
в США. Потом год менеджером голландского пенсионного фонда. Потом еще полгода во французской страховой компании. Оттуда в японский фондовый дом, погрязший в скандалах и просроченных долгах. Последнее место упокоения – британский коммерческий банк, практически немедленно поглощенный другим банком, немецким.
Аналитик, портфельный менеджер, трейдер, продавец, сотрудник отдела корпоративных финансов – Митчелл перепробовал все, и нигде не добился особых успехов. Стратегии финансовых компаний в наши дни так же нестабильны, как рынки, на которых они пытаются оперировать. В наши дни никто не может считать себя защищенным от цунами реструктуризации, расформирований, сокращений, приведений в соответствие, всевозможных чисток, рубок, встрясок, прополок и сортировок. Все-таки даже по нестрогим нынешним стандартам резюме у Митчелла выходит не очень. Он чувствует, что эта его работа может стать последней.
– Ты только что поменял рекомендацию по «Софтджой» на «покупать», – говорит Хамада, внезапно меняя тему.
Это не вопрос. Он точно знает – вероятно, ему сказал один из его клиентов.
– Да, – говорит Митчелл осторожно. – А ты?
Хамада выпускает дым углом рта, в стиле Эдварда Г. Робинсона. Эдвард Робинсон (Эмануэль Голденберг, 1893–1973) – американский актер, игравший, по преимуществу, роли гангстеров.
– Я по-прежнему рекомендую продавать, – говорит он. – Новая машина впечатляет, но Сонода стратегически уязвим. Все лучшие игры делают внешние разработчики. Что будет, если их кто-то переманит, э?
Митчелл много раз слышал этот аргумент. Он отвечает как обычно:
– Этого не случится. Для начала, всех разработчиков держат под замком, рынок их не знает. Во-вторых, они все равно не смогут ничего без «Софтджоя». Сонода над каждой игрой работает сам, наводит лоск. Поэтому у «Софтджоя» такие хорошие игры.
Хамада трясет головой, будто не может поверить, что кто-то может быть таким тупым.
– Чувак, я уважаю твое упорство, но «Мега» поджарит ему задницу.
– Думаешь?
– Как пить дать поджарит. Не забывай, что за «Мегой» ресурсы всей группы «Мицумото». Если бы «Мицумото» была страной, она бы вошла в Организацию экономического сотрудничества и развития, такие они богатые. Большая лига, Митч. Понимаешь, о чем я?
Митчелл прекрасно понимает, о чем он. О двух вещах. Первая: Сонода взялся за дело, которое ему не по зубам, он – мелюзга лицом к лицу с гигантской корпорацией. Вторая: Ричард Митчелл тоже взялся за дело, которое ему не по зубам, он – мелюзга, приводящая аргументы против мнения влиятельнейшего аналитика данного сектора экономики, за которым стоят безбрежные технические, экономические и политические ресурсы «Силверман Бразерс».
Митчелл ничего не отвечает. Хамада самодовольно выпускает дым. Акции «Софтджоя» проседают с начала года, что вызывает серьезное недовольство инвесторов, кладущих деньги в кормушку Митчелла. Акции «Меги», напротив, поднимаются к новым высотам – еще бы, ведь ими методично закупаются «Силверман Бразерс». Так что Хамада может злорадствовать каждым взмахом своей сигары, а Митчеллу не светит ничего, никакого вознаграждения.
Митчелла охватывает легкий приступ кашля. Сигарная вонь нестерпима, отношение Хамады – тоже. К счастью, терпеть их осталось недолго.
– Я выхожу, – говорит он. – Спасибо, что подвез. Хамада опускает стекло на несколько дюймов, смотрит наружу.
– Это вот здесь ты живешь, Митч? – говорит он с сомнением.
Митчелл видит обстановку глазами Хамады: ряд за рядом там и сям низкие бетонные здания с гирляндами антенн и спутниковых тарелок, спутанных гнездами кабеля и телефонных проводов. Какой контраст с роскошным жилым комплексом, где проживает сам Хамада – с ресторанами, оздоровительным клубом и крытым теннисным кортом.
– Это район, где живут настоящие люди, – говорит Митчелл, выбираясь из машины. – На самом деле, тут довольно забавно.
На пустоши рядом с домом, где он живет, квакают лягушки. Из переулка скрипучий велосипед катит старуха. Она смотрит на Митчелла с неподдельной враждебностью, потом бормочет под нос что-то вроде проклятия.
– Это моя хозяйка, – объясняет Митчелл сбивчиво. – Та еще штучка.
Хамада стряхивает пепел с сигары.
– Похоже, ты ей втюхал «Софтджой» по десять тысяч иен, – ухмыляется он.
– «Софтджой» – лучшая инвестиция, чем «Мега», – парирует Митчелл. – Погоди, увидишь.
Хамада тихо хихикает, радуясь, что его провокация удалась. Митчелл ступает к двери своего жилья. Дождь капает ему на плечи. Хозяйка бормочет очередное невнятное ругательство. Лягушки глумятся.
Ёити Сонода – маленький мужчина с большой головой. Достаточно один раз обойти его вокруг, чтобы составить правильное представление об ее размерах и весе. Тогда вы оцените, какую великую работу выполняют его плечи и шея, чтобы держать эту голову прямо.
В данный момент Сонода один, он сидит в спальне на тридцатом этаже отеля. Сквозь стену слышится профессорский голос. Он продолжает читать лекции Рэйко Танаке о теории культуры, но Сонода его не слышит. Сонода умеет отключать изображение и звук, которые его в данный момент не интересуют. Он отключает бубнеж профессора, случайные реплики Рэйко, номер отеля, капли дождя, испещрившие стекло, массивные бесформенные очертания Токио, расстилающиеся до горизонта темным болотом.
Ум Соноды занят его любимой игрой, многомерной интерактивной игрой без начала и конца, без правил и без определенной цели. Суть игры в том, чтобы продолжать игру. Иногда преследуешь сам, иногда преследуют тебя – обычно и то, и другое одновременно. Скрытые ходы, внезапные измены, бесконечное увеличение количества врагов, которые сильнее тебя. Это захватывающая, всепоглощающая игра, самая настоящая игра из всех.
Только что появился новый враг – нечто по имени «Мега». Агрессивный, безжалостный, у него много оружия и сильных сторонников. Но мозги у него маленькие и медленные, как у динозавра. Сонода может точно предсказать, как «Мега» будет реагировать на разные приманки и ложные следы, которые он расставляет на пути. Довольно скоро Сонода сможет подстроить достаточно ловкий капкан, чтобы обмануть инстинкты врага, капкан, из которого тот никогда не сможет освободиться.
Главное – рассчитать время.
Насадить наживку. Ждать.
Потом дернуть джойстик.
Семь
Пять тридцать утра. Митчелла будит дождь. Не звук дождя, а ощущение холода и сырости на щеке. Он открывает глаза. Вот что он видит: темное пятно в форме Австралии на потолке. Он поворачивает голову. На татами рядом с его подушкой – лужица грязноватой воды.
Плохое начало дня. Предвещает затяжные переговоры с бабушкой Абэ, хозяйкой. Инстинктивно она будет обвинять в протечке именно его, как обвиняет в коротких замыканиях и засорах в туалете. Вот что можно будет прочесть в ее слезящемся взоре и невнятных проклятиях:
«Иностранец позволил дождю промочить священные татами! Вот кто вредит нашей двухконтактной незаземленной японской системе электроснабжения, перегружая ее компьютерами, принтерами и тому подобными глупостями. Вот чьи гигантские экскременты забивают наши стройные японские канализационные трубы. Никогда больше я не сдам свою квартиру подобному иностранцу!»
Так Митчелл это интерпретирует, хотя даже в его воображении проклятия бабушки Абэ невозможно расшифровать.
Он встает на ноги, сворачивает футон и запихивает в шкаф. Капли воды все еще набухают где-то в середине Нового Южного Уэльса. Он берет миску для риса и подставляет ее под пятно, чтобы их ловить. Кофе, тост, новости по телевизору. Мэр какого-то городка в Тохоку арестован за взяточничество. Банк «Мицутомо» списывает двести миллиардов иен в просроченные обязательства. Уровень рождаемости падает. Фондовый рынок падает. Количество «морских ушек», выловленных японскими искателями жемчуга, также падает. Не происходит ничего, абсолютно ничего хорошего.
Упоминание о банке «Мицутомо» настраивает мысли Митчелла на «Мегу», «Софтджой» и собственные шаткие позиции младшего аналитика в «Вест Бавария Секьюритиз». Может, Скотт Хамада и прав. Может, машина будущего поколения «Меги» действительно выиграет. Если так, «Софтджою» конец. В то время как «Мега», гигантская империя электроники – раскрученный брэнд, киностудия в Голливуде, участие в спутниковом телевидении, средства массовой информации по всему миру, «Софтджой» все прибыли делает на видеоиграх. Потеряет свою позицию на этом рынке – и можно закрывать лавочку. Рынок полностью достается «Меге». А Скотту Хамаде достается бонус размером с ВНП маленькой африканской страны. А Митчелл прекращает работать в «ВВС».
Этот последний вывод неизбежен. С тех пор как Митчелл начал рекомендовать акции «Софтджоя» как «хит года», они снизились на 30 %. Инвесторам, купившим их, уже досадно. Если Хамада хотя бы наполовину прав в своих предсказаниях, через несколько недель они возжаждут крови.
Что делать? Митчелл мог бы пересмотреть рекомендацию на «держать минус», ссылаясь на «непредвиденные неблаготворные изменения в климате отрасли» и тому подобный вздор. За это его бы, конечно, возненавидели, высмеяли и назвали бы жалким трусом. Но работу бы он сохранил.
Или же он мог бы настоять на своем, пересмотреть долгосрочную рекомендацию на «покупать плюс». В этом случае он мог бы стать героем. Или безработным злодеем.
Выбор жесткий и экзистенциальный. Верить Скотту Хамаде, с его гарвардской магистерской степенью по деловому администрированию и первым номером в рейтинге журнала «Институциональный инвестор». Институциональный инвестор – юридическое лицо, активно инвестирующее в акции и другие финансовые активы (страховые компании, пенсионные и паевые фонды, корпорации). На них приходится 50–70 % ежедневного оборота Нью-Йоркской фондовой биржи (остальное – на индивидуальных инвесторов и биржевиков).
Или же верить собственному инстинкту, отточенному часами, проведенными за играми «Меги» и «Софтджоя».
Митчелл полощет кофе во рту. Водичка кап-кап в миску для риса. Снаружи снова заквакали лягушки.
Мори приезжает в офис рано – его энергию подпитывает щедрый бонус, который Кимико Ито перед ним подвесила. Завтрак за рабочим столом – два пельменя с креветками, банан, кофе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Сонода кивает. Два года назад ему удалось внедрить в «Мегу» свой источник информации – начальника финансового департамента, который женат на сестре юриста, который ходил в университете в один компьютерный клуб с Сонодой. Жена начальника отдела бросила его, когда обнаружилось, что он проиграл кучу денег в долг, а чтобы платить процент, прибегал к мелкому мошенничеству. Она рассказала своему брату-юристу, а тот за выпивкой в Гиндзе рассказал Соноде, который велел Оти действовать без промедления. Это был шанс, который выпадает раз в десятилетие.
– Этого следовало ожидать. Что-нибудь еще?
– Да. Некоторые идеи игр очень близки к нашим образцам.
– Что? Насколько близки?
– Слишком близки для совпадения. Наш источник – не технарь, так что его описания не вполне ясны. Однако и из них можно сделать вывод, что у «Меги» есть доступ к нашим разработчикам.
– Да ты что! К каким?
– Есть лишь несколько возможностей.
Сонода вскакивает на ноги.
– Я хочу, чтоб ты выяснил, кто из разработчиков должен ответить, – и как можно скорее. На следующей неделе сосредоточься только на этом. Горы свороти, но найди мне этих людей.
– Если я их найду, что тогда?
Сонода улыбается, руки в боки.
– Как ты думаешь?
– Я думаю, мы должны сделать из них отрицательный пример. Нелояльность отвратительна. Воспользуемся пунктом о штрафах за невыполнение условий договора, обанкротим их!
Он говорит как типичный менеджер. Сонода мотает головой.
– У меня другая идея. Надо предложить им новые контракты, а плату удвоить.
Оти ошеломлен.
– Новые контракты! – повторяет он. – И что будет? Они будут продолжать скармливать наши лучшие идеи «Меге»!
Сонода фыркает и отворачивается. За долгие годы Оти сделался мастером интерпретации разных тонов и тембров фырчков босса. По этой усмешке ясно, что Сонода, во-первых, отметил его предложение, и счел его, во-вторых, логически обоснованным, но, в-третьих, бесполезным с точки зрения руководства к действию. И предыдущим указаниям Соноды следует повиноваться немедленно и больше ничего не переспрашивать. А также – совещание окончено, и Оти должен выйти из комнат шефа через дверь в спальне и заняться гостями внизу. И что никто не должен знать об этом разговоре.
Вот как мозг Оти считывает значение данной конкретной усмешки. Он открывает дверь и исчезает в коридоре. Сонода неподвижно стоит у окна, уставившись в неоновый лабиринт.
* * *
Несчастливое совпадение. Митчелл направляется к станции; полиэтиленовый зонтик отбрасывает самые крупные дождевые капли. И тут к тротуару в «мерседесе» с шофером подъезжает Скотт Хамада. Хамада – японский американец, работает на «Силверман Бразерс», крупнейшую дилерскую фирму в мире. Он мерзок, и знает это.
Стекло с жужжанием опускается.
– Залезай, – зовет Хамада. Митчелл в сомнении, но он уже начинает промокать, особенно со стороны лодыжек. У гордости есть цена. Митчелл залезает в машину.
– Бери сигару, – говорит Хамада.
На этот раз Митчелл отказывается. То, что происходит дальше, предсказуемо. В конце концов, в чем смысл быть высокооплачиваемым и преуспевающим, если рядом нет никого для контраста? А с точки зрения Скотта Хамады, кто лучше контрастирует с ним, чем Ричард Митчелл?
– Слыхал про наш новый офис? – говорит Хамада. – Центр «Силверман Бразерс»?
Митчелл слыхал – стеклянная башня около вокзала Гранд-Сентрал. На первом этаже – музей, посвященный «Людям и принципам Силверманов». В запасниках: младший партнер, которого выводят из торгового зала в наручниках; документы расследования Комиссии по ценным бумагам, посвященные манипуляциям с ценой во время размещения казначейских обязательств; дефолты по мусорным облигациям и переоцененным первичным акциям.
Хамада говорит на триумфальном языке финансового капитализма – стрэддлы, стрэнглы, опционы выхода, все эти замороченные производные инструменты, про которые даже их изобретатели уже не помнят, для чего их изначально придумывали. Стрэддл – опционная стратегия, которая заключается в одновременной покупке опционов продавца и покупателя с одинаковой ценой исполнения; применяется в том случае, если инвестор предвидит резкое изменение курса того или иного актива, однако не уверен, в каком направлении это изменение реализуется – пойдут цены вверх или вниз. Стрэнгл – одновременная покупка или продажа опциона продавца и опциона покупателя на один и тот же базисный актив, но с разными ценами исполнения, при этом цена исполнения опциона продавца обычно ниже цены исполнения опциона покупателя. Опцион выхода – опцион, теряющий силу, если цена лежащего в его основе актива выходит за определенные пределы. Производные инструменты – контракты, стоимость которых определяется стоимостью основных финансовых активов.
Он роняет намеки на потрясающие бонусы и о том, какие трудности он испытывает, пытаясь найти способы их истратить. Он отпускает шутки о ежегодных пикниках Силверманов на Багамах, где высший персонал забавлял сам Стиви Уандер и пара дюжин голливудских старлеток. Хамада наполняет машину мерзким сигарным дымом. Хамада преуспевает в своей цели – сделать так, чтоб Митчелл почувствовал себя глубоко несчастливым.
Если Хамада живет изобильно, то Митчелл живет постно. Последние несколько лет – сплошной нисходящий коридор. Начиная с тех трех месяцев в хеджевом фонде Хеджевый фонд – инвестиционный фонд, использующий технику хеджирования (включения в портфель производных финансовых инструментов, доходность которых противоположна доходности основных активов портфеля; используется для того, чтобы ограничить потери при неблагоприятном развитии ситуации, при этом снижение риска портфеля достигается за счет снижения его ожидаемой доходности) для ограничения риска потерь; обычно имеются в виду спекулятивные фонды, использующие производные финансовые инструменты и нацеленные на получение максимальной прибыли при любых условиях.
Генри Лазаруса. Продолжая тем полугодом работы дисконтным брокером Дисконтный брокер – посредническая фирма в области торговли ценными бумагами, которая за счет специализации, ускорения операций и больших оборотов может предоставлять клиентам скидки по комиссионным, но при этом не занимается ни консультированием, ни управлением портфелями инвестиций. Такие фирмы появились в США после отмены в 1975 г. фиксированных комиссионных ставок.
в США. Потом год менеджером голландского пенсионного фонда. Потом еще полгода во французской страховой компании. Оттуда в японский фондовый дом, погрязший в скандалах и просроченных долгах. Последнее место упокоения – британский коммерческий банк, практически немедленно поглощенный другим банком, немецким.
Аналитик, портфельный менеджер, трейдер, продавец, сотрудник отдела корпоративных финансов – Митчелл перепробовал все, и нигде не добился особых успехов. Стратегии финансовых компаний в наши дни так же нестабильны, как рынки, на которых они пытаются оперировать. В наши дни никто не может считать себя защищенным от цунами реструктуризации, расформирований, сокращений, приведений в соответствие, всевозможных чисток, рубок, встрясок, прополок и сортировок. Все-таки даже по нестрогим нынешним стандартам резюме у Митчелла выходит не очень. Он чувствует, что эта его работа может стать последней.
– Ты только что поменял рекомендацию по «Софтджой» на «покупать», – говорит Хамада, внезапно меняя тему.
Это не вопрос. Он точно знает – вероятно, ему сказал один из его клиентов.
– Да, – говорит Митчелл осторожно. – А ты?
Хамада выпускает дым углом рта, в стиле Эдварда Г. Робинсона. Эдвард Робинсон (Эмануэль Голденберг, 1893–1973) – американский актер, игравший, по преимуществу, роли гангстеров.
– Я по-прежнему рекомендую продавать, – говорит он. – Новая машина впечатляет, но Сонода стратегически уязвим. Все лучшие игры делают внешние разработчики. Что будет, если их кто-то переманит, э?
Митчелл много раз слышал этот аргумент. Он отвечает как обычно:
– Этого не случится. Для начала, всех разработчиков держат под замком, рынок их не знает. Во-вторых, они все равно не смогут ничего без «Софтджоя». Сонода над каждой игрой работает сам, наводит лоск. Поэтому у «Софтджоя» такие хорошие игры.
Хамада трясет головой, будто не может поверить, что кто-то может быть таким тупым.
– Чувак, я уважаю твое упорство, но «Мега» поджарит ему задницу.
– Думаешь?
– Как пить дать поджарит. Не забывай, что за «Мегой» ресурсы всей группы «Мицумото». Если бы «Мицумото» была страной, она бы вошла в Организацию экономического сотрудничества и развития, такие они богатые. Большая лига, Митч. Понимаешь, о чем я?
Митчелл прекрасно понимает, о чем он. О двух вещах. Первая: Сонода взялся за дело, которое ему не по зубам, он – мелюзга лицом к лицу с гигантской корпорацией. Вторая: Ричард Митчелл тоже взялся за дело, которое ему не по зубам, он – мелюзга, приводящая аргументы против мнения влиятельнейшего аналитика данного сектора экономики, за которым стоят безбрежные технические, экономические и политические ресурсы «Силверман Бразерс».
Митчелл ничего не отвечает. Хамада самодовольно выпускает дым. Акции «Софтджоя» проседают с начала года, что вызывает серьезное недовольство инвесторов, кладущих деньги в кормушку Митчелла. Акции «Меги», напротив, поднимаются к новым высотам – еще бы, ведь ими методично закупаются «Силверман Бразерс». Так что Хамада может злорадствовать каждым взмахом своей сигары, а Митчеллу не светит ничего, никакого вознаграждения.
Митчелла охватывает легкий приступ кашля. Сигарная вонь нестерпима, отношение Хамады – тоже. К счастью, терпеть их осталось недолго.
– Я выхожу, – говорит он. – Спасибо, что подвез. Хамада опускает стекло на несколько дюймов, смотрит наружу.
– Это вот здесь ты живешь, Митч? – говорит он с сомнением.
Митчелл видит обстановку глазами Хамады: ряд за рядом там и сям низкие бетонные здания с гирляндами антенн и спутниковых тарелок, спутанных гнездами кабеля и телефонных проводов. Какой контраст с роскошным жилым комплексом, где проживает сам Хамада – с ресторанами, оздоровительным клубом и крытым теннисным кортом.
– Это район, где живут настоящие люди, – говорит Митчелл, выбираясь из машины. – На самом деле, тут довольно забавно.
На пустоши рядом с домом, где он живет, квакают лягушки. Из переулка скрипучий велосипед катит старуха. Она смотрит на Митчелла с неподдельной враждебностью, потом бормочет под нос что-то вроде проклятия.
– Это моя хозяйка, – объясняет Митчелл сбивчиво. – Та еще штучка.
Хамада стряхивает пепел с сигары.
– Похоже, ты ей втюхал «Софтджой» по десять тысяч иен, – ухмыляется он.
– «Софтджой» – лучшая инвестиция, чем «Мега», – парирует Митчелл. – Погоди, увидишь.
Хамада тихо хихикает, радуясь, что его провокация удалась. Митчелл ступает к двери своего жилья. Дождь капает ему на плечи. Хозяйка бормочет очередное невнятное ругательство. Лягушки глумятся.
Ёити Сонода – маленький мужчина с большой головой. Достаточно один раз обойти его вокруг, чтобы составить правильное представление об ее размерах и весе. Тогда вы оцените, какую великую работу выполняют его плечи и шея, чтобы держать эту голову прямо.
В данный момент Сонода один, он сидит в спальне на тридцатом этаже отеля. Сквозь стену слышится профессорский голос. Он продолжает читать лекции Рэйко Танаке о теории культуры, но Сонода его не слышит. Сонода умеет отключать изображение и звук, которые его в данный момент не интересуют. Он отключает бубнеж профессора, случайные реплики Рэйко, номер отеля, капли дождя, испещрившие стекло, массивные бесформенные очертания Токио, расстилающиеся до горизонта темным болотом.
Ум Соноды занят его любимой игрой, многомерной интерактивной игрой без начала и конца, без правил и без определенной цели. Суть игры в том, чтобы продолжать игру. Иногда преследуешь сам, иногда преследуют тебя – обычно и то, и другое одновременно. Скрытые ходы, внезапные измены, бесконечное увеличение количества врагов, которые сильнее тебя. Это захватывающая, всепоглощающая игра, самая настоящая игра из всех.
Только что появился новый враг – нечто по имени «Мега». Агрессивный, безжалостный, у него много оружия и сильных сторонников. Но мозги у него маленькие и медленные, как у динозавра. Сонода может точно предсказать, как «Мега» будет реагировать на разные приманки и ложные следы, которые он расставляет на пути. Довольно скоро Сонода сможет подстроить достаточно ловкий капкан, чтобы обмануть инстинкты врага, капкан, из которого тот никогда не сможет освободиться.
Главное – рассчитать время.
Насадить наживку. Ждать.
Потом дернуть джойстик.
Семь
Пять тридцать утра. Митчелла будит дождь. Не звук дождя, а ощущение холода и сырости на щеке. Он открывает глаза. Вот что он видит: темное пятно в форме Австралии на потолке. Он поворачивает голову. На татами рядом с его подушкой – лужица грязноватой воды.
Плохое начало дня. Предвещает затяжные переговоры с бабушкой Абэ, хозяйкой. Инстинктивно она будет обвинять в протечке именно его, как обвиняет в коротких замыканиях и засорах в туалете. Вот что можно будет прочесть в ее слезящемся взоре и невнятных проклятиях:
«Иностранец позволил дождю промочить священные татами! Вот кто вредит нашей двухконтактной незаземленной японской системе электроснабжения, перегружая ее компьютерами, принтерами и тому подобными глупостями. Вот чьи гигантские экскременты забивают наши стройные японские канализационные трубы. Никогда больше я не сдам свою квартиру подобному иностранцу!»
Так Митчелл это интерпретирует, хотя даже в его воображении проклятия бабушки Абэ невозможно расшифровать.
Он встает на ноги, сворачивает футон и запихивает в шкаф. Капли воды все еще набухают где-то в середине Нового Южного Уэльса. Он берет миску для риса и подставляет ее под пятно, чтобы их ловить. Кофе, тост, новости по телевизору. Мэр какого-то городка в Тохоку арестован за взяточничество. Банк «Мицутомо» списывает двести миллиардов иен в просроченные обязательства. Уровень рождаемости падает. Фондовый рынок падает. Количество «морских ушек», выловленных японскими искателями жемчуга, также падает. Не происходит ничего, абсолютно ничего хорошего.
Упоминание о банке «Мицутомо» настраивает мысли Митчелла на «Мегу», «Софтджой» и собственные шаткие позиции младшего аналитика в «Вест Бавария Секьюритиз». Может, Скотт Хамада и прав. Может, машина будущего поколения «Меги» действительно выиграет. Если так, «Софтджою» конец. В то время как «Мега», гигантская империя электроники – раскрученный брэнд, киностудия в Голливуде, участие в спутниковом телевидении, средства массовой информации по всему миру, «Софтджой» все прибыли делает на видеоиграх. Потеряет свою позицию на этом рынке – и можно закрывать лавочку. Рынок полностью достается «Меге». А Скотту Хамаде достается бонус размером с ВНП маленькой африканской страны. А Митчелл прекращает работать в «ВВС».
Этот последний вывод неизбежен. С тех пор как Митчелл начал рекомендовать акции «Софтджоя» как «хит года», они снизились на 30 %. Инвесторам, купившим их, уже досадно. Если Хамада хотя бы наполовину прав в своих предсказаниях, через несколько недель они возжаждут крови.
Что делать? Митчелл мог бы пересмотреть рекомендацию на «держать минус», ссылаясь на «непредвиденные неблаготворные изменения в климате отрасли» и тому подобный вздор. За это его бы, конечно, возненавидели, высмеяли и назвали бы жалким трусом. Но работу бы он сохранил.
Или же он мог бы настоять на своем, пересмотреть долгосрочную рекомендацию на «покупать плюс». В этом случае он мог бы стать героем. Или безработным злодеем.
Выбор жесткий и экзистенциальный. Верить Скотту Хамаде, с его гарвардской магистерской степенью по деловому администрированию и первым номером в рейтинге журнала «Институциональный инвестор». Институциональный инвестор – юридическое лицо, активно инвестирующее в акции и другие финансовые активы (страховые компании, пенсионные и паевые фонды, корпорации). На них приходится 50–70 % ежедневного оборота Нью-Йоркской фондовой биржи (остальное – на индивидуальных инвесторов и биржевиков).
Или же верить собственному инстинкту, отточенному часами, проведенными за играми «Меги» и «Софтджоя».
Митчелл полощет кофе во рту. Водичка кап-кап в миску для риса. Снаружи снова заквакали лягушки.
Мори приезжает в офис рано – его энергию подпитывает щедрый бонус, который Кимико Ито перед ним подвесила. Завтрак за рабочим столом – два пельменя с креветками, банан, кофе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38