Ступени круто спускались к небольшой площадке, на которой лежала плоская каменная плита, по форме напоминающая крест. Это был жертвенный камень. Напротив него в стене виднелось темное отверстие, похожее на ворота в загробный мир – вход в подземный грот.
Вода с клокотанием вливалась в отверстие и исчезала во тьме. Когда пучина поглотила колесницу с телом царя, унеся ее в глубину подземного грота, стоящие на берегу люди упали ниц, боясь поднять глаза, чтобы не встретиться взглядом с ужасным Каргалом. Ишшинкулл величественно взмахнул рукой, подавая знак. Настало время жертвоприношения.
Юная жена старого царя, должна была спуститься вслед за своим супругом в мир мертвых, чтобы сопровождать его во время долгих скитаний, поддерживать огонь в очаге его походного шатра и согревать своим теплом его ложе. Те же самые жрецы, что сталкивали в воду плот с царской колесницей, свели молодую женщину, находящуюся в полуобморочном состоянии, по каменным ступеням и поддерживая ее под руки подвели к жертвенному камню, вытесанному из цельной глыбы гранита.
Верховный жрец сорвал с нее черное покрывало, надетое в знак траура, и отбросил прочь. Покрывало печальной тенью взлетело над водой, коснулось прозрачным крылом черной поверхности и подхваченное бурлящим потоком исчезло в пещере. Юная царица предстала перед Верховным жрецом совершенно нагая. ее стройное тело покрылось гусиной кожей, то ли от прохлады, идущей от воды, то ли от страха, а может быть и от того и от другого. Был заметен ее едва округлившийся живот, не оставлявший, однако, сомнений в том, что она готовится через определенное время стать матерью.
По правде сказать, именно этот факт и решил ее участь, когда разгорелся спор о том, кому идти в царство мертвых. Узнавший через своих соглядатаев о беременности юной царицы, ШарамАдад настоял на ее кандидатуре. Он должен был занять трон отца и ему не нужны были лишние разговоры в государстве о справедливости его наследования. Пробормотав низким голосом несколько заклинаний, Верховный жрец дал сигнал помогавшим ему младшим жрецам и те, подхватив женщину с двух сторон разложили ее на жертвенном камне. Чтобы она не могла вырваться и тем самым помешать совершению жертвоприношения ее руки и ноги поместили в специальные пазы, выбитые в граните, и закрепили каменными втулками.
Верховный жрец подошел к распростертому перед ним телу и занял положенное ему место с левого бока. Он старался не смотреть в широко раскрытые глаза обреченной царицы, в которых читался страх перед тем, что должно случиться. Она что-то беззвучно шептала побелевшими губами, глядя в высокое небо, словно прося заступничества у него. Обмакнув указательный палец левой руки в услужливо поднесенную младшим жрецом чашу, наполненную красной охрой, верховный жрец провел пальцем по телу жертвы, намечая путь для жертвенного ножа.
Бронзовое лезвие ножа, покрытое ржавыми пятнами, оставшимися от предыдущих жертвоприношений, должно было рассечь грудь несчастной, чтобы Верховный жрец мог беспрепятственно вынуть бьющееся сердце и сжечь его здесь же на приготовленной жаровне, полной горящих углей. Дым от сожжения укажет царю дорогу к небесному дворцу, а пролитая в воду кровь поможет ему быстрее доплыть до цели. Сделав все необходимое Ишшинкулл коснулся ножом обнаженного тела, прицеливаясь для удара. Священный обряд вступал в заключительную фазу.
Прежде, чем нанести удар, Верховный жрец поднял голову и посмотрел в небо, приготовившись произнести заклинание. Неожиданно его взгляд пересекся с колючим взором ШарамАдада, подошедшего к самому краю опустевшего озера и теперь пристально наблюдавшего за его действиями. Во взгляде ШарамАдада Ишшинкулл увидел открытую угрозу для себя. Он понял, что возможно этого дня ему не пережить. Слишком большую силу имел Верховный жрец, чтобы наследник оставил его в живых.
Не отдавая себе отчета в том, что делает, Ишшинкулл произнес заклинание: не то, которое хотел произнести ранее – другое, таившее в себе забытые знания древних. И случилось невероятное. В прозрачном воздухе сверкнула молния, похожая на тонкую стрелу из расплавленного золота и вонзилась в распластанное на камне тело. Следом за этим в небе раздался негромкий, но отчетливо слышимый треск, будто кто-то разорвал кусок холста.
Женщина изогнулась дугой, ее мышцы напряглись до предела, готовые лопнуть, она дико вскрикнула, словно ее больно хлестнули кнутом, и забилась в агонии. При этом, вместо мелодичного голоса, подобного звуку свирели, каким она всегда отличалась, из ее горла вырывался ужасный стон, больше напоминающих хрип полузадушенного волка. Возгласы удивления, сменившиеся испуганными криками, раздавались в толпе. Первые ряды, напуганные случившимся, попятились в страхе назад, а задние, ничего не видевшие, но почувствовавшие, что произошло нечто необычное, а значит интересное, напирали на передних. Началась давка.
– Боги против того, чтобы царица пошла вслед за своим повелителем! провозгласил во всеуслышание Верховный жрец. – Они хотят, чтобы она родила сына – наследника. Это будет великий царь. Он прославит наш народ.
– Только ты не доживешь до этого времени! – процедил сквозь зубы ШарамАдад, взбешенный дерзостью верховного жреца. Вскочив на коня он с досады хлестнул его плетью и поскакал галопом прочь от священного озера. Многочисленная свита последовала за своим господином. Глядя на его спешный отъезд, Ишшинкулл усмехнулся, понимая, что пути назад уже нет и сказал что-то стоящим рядом с ним жрецам. Те, освободив женщину, подхватили ее бесчувственное тело и устремились вверх по лестнице. Наверху они бережно опустили царицу в поднесенные слугами носилки, а затем выхватив из окружавшей их толпы первую попавшуюся женщину, поволокли ее, упирающуюся, к жертвеннику, не заботясь о том, что она поскользнувшись на мокрых ступенях волочится за ними, сбивая в кровь колени.
Когда новая жертва была бесцеремонно брошена на жертвенный камень и распластана на нем, а жрецы навалились на руки и ноги не давая ей двинуться, верховный жрец поднял нож. Он торопился. Вода начала прибывать. Еще немного и озеро снова наполнится до краев, скрыв жертвенник. Тогда быть беде. Не получив положенной жертвы умерший царь не найдет успокоения в стране мертвых и будет мстить живым. Что будет в этом случае предсказать трудно, однако ясно одно – смерть соберет обильную жатву.
Взмах ножа. Крик боли и ужаса. Жрец сунул руку в раскрытую рану и нащупав там что-то рванул изо всех сил. Подняв вверх окровавленную руку он показал стоявшим на берегу людям истекающее кровью живое сердце со свисающими обрывками сосудов и артерий. Мгновение назад это сердце билось в груди человека, даже не подозревавшего, что демон смерти, посланный Каргалом, уже занес над ним свой карающий меч. Ишшинкулл кинул вырванное сердце на раскаленные угли и бегом устремился вверх. Вода уже лизала подножие жертвенного камня.
От жаровни повалил черный дым. В воздухе противно запахло горелым мясом. Вдыхая этот запах люди входили в экстаз и затягивая монотонную песню начинали равномерно раскачиваться из стороны в сторону в такт мелодии. Жрец вытер пот с лица. Он успел закончить ритуальный обряд и жертвоприношение, хотя времени у него оставалось совсем немного. Он выиграл первый бой.
И потекли дни, отнимая у будущего и прибавляя к прошлому. Царица безвыездно жила во дворце. С каждым днем ее тело наливалось соком будущего материнства. Множество нянек прислуживали ей. Покой венценосной особы охраняли отборные воины из личной гвардии умершего владыки. ШарамАдад, так нежданно-негаданно лишившийся трона, обитал в загородном дворце, затаив злобу и собирая вокруг себя верных людей, готовых в нужный момент перевесить чашу весов в свою пользу.
Желая обезопасить себя от козней ШарамАдада Верховный жрец преподнес ему в дар дивной работы кинжал, рукоять которого была украшена драгоценными камнями, а длинное обоюдоострое лезвие покрыто затейливой вязью. Когда ШарамАдаду принесли дорогой подарок, лежащий в опечатанном ларце. он вынул кинжал и взяв его в руку процедил сквозь зубы: « Чьей-то кровью обагрится этот клинок». Он не почувствовал боли, когда крохотный шип вонзился ему в ладонь, однако, через несколько дней скоропостижно скончался. Никому и в голову не пришло связать его смерть с подарком верховного жреца.
А тем временем царица родила сына. Роды были тяжелые. Мать, жившая в постоянном страхе за свою жизнь и жизнь своего ребенка, не смогла их пережить. Отпрыск великого рода родился крепким малышом и рос не по дням, а по часам. Заботясь о здоровье будущего царя (а может с какой другой целью?) Верховный жрец приказал ежедневно натирать его нежное тельце специальной мазью, продлевающей жизнь, рецепт приготовления которой знал лишь он один. Поговаривали, что в состав этой мази входит корень травы бессмертия, собираемой там, где солнце останавливается на ночлег, и желчь гигантского слепыша, живущего глубоко под землей в темных пещерах.
В результате действия мази физиологические процессы, протекавшие в организме ребенка, многократно замедлились; во столько же раз удлинилась его жизнь. Он стал практически бессмертным, а значит стал богом. Каменным богом, ибо под действием мази в его организме стали вырабатываться специфические вещества, способствующие ороговению кожного покрова.
Кожа Балитума стала твердой как иссушенная солнцем древесина железного дерева и по прочности превосходила шкуру единорога, обитающего в саванне на юге страны. Его не интересовали ни власть, ни богатство, никакие другие соблазны, ничто из того, к чему стремится человек. Кроме животного желания набить желудок. Именно этого и добивался Верховный жрец, втирая мазь в нежную кожу ребенка.
В память о случившемся на месте священного озера решено было заложить многоступенчатый храм-зиккурат, который вознесясь в высь на десятки метров, утверждал бы силу и могущество Верховного жреца, показывая насколько сильна его власть над миром. Строившие зиккурат рабы от непосильного труда умирали как мухи. День и ночь трудились они в многочисленных каменоломнях, высекая из гранитных скал многотонные глыбы и доставляя их к месту строительства. Для пополнения запаса рабов пришлось пойти войной на соседнее государство, потом на второе, третье… А храм все рос и рос, устремляясь верхушкой в небо, утверждаясь на человеческих костях.
Постепенно вокруг зиккурата стали селиться люди. Для того чтобы уберечь зиккурат, а заодно и дома поселенцев, от набегов враждебных племен, изредка прорывавших границу, его обнесли высокой каменной стеной и выкопали глубокий ров, наполнив его водой из протекавшей вблизи реки. Так возник город, ставший впоследствии столицей могущественного государства марицегов.
7
Два ряда мощных квадратных колонн, сложенных из грубо обтесанных базальтовых блоков, поддерживали тяжелые каменные плиты потолка. Толстые стены зиккурата, ограничивавшие свободное пространство, делали просторное помещение тесным, похожим на узкую келью монаха-затворника. Это и был тронный зал Балитума. В центре зала, прямо перед троном, стоящим у глухой стены, находилось темное отверстие бездонного колодца, уводившее к подножию храма к священному озеру и далее в глубокие подземные пещеры, о существовании которых можно было только догадываться. В тронном зале было сумрачно.
Дневной свет проникал сюда через три дверных проема и несколько квадратных отверстий, сделанных под самым потолком, и предназначенных скорее для вентиляции, чем для освещения. Привыкший к темноте, Балитум не любил яркий свет, Свет резал ему глаза и раздражал, вызывая приступы нечеловеческой ярости. И тогда сотрясались стены от могучих ударов и звериный рев разносился на притихшим городом, вселяя смертельный страх в души слышавших его людей, заставляя их прятаться в своих тесных жилищах.
Балитум ревел, когда был голоден. Для Ишшинкулла это означало, что его грозный повелитель требует жертв. И тогда с трех сторон поднимались по крутым лестницам, ведущим в поднебесье, «избранные», в основном рабы или пленные, подталкиваемые сзади окружавшими их стражниками, вооруженными короткими копьями и мечами. Стражники вталкивали несчастных, отупевших от страха, в тронный зал, а сами оставались охранять выходы, чтобы жертвы не могли убежать.
Обреченные на смерть люди, оказавшись в тронном зале, должны были чувствовать себя букашками, представшими перед Вседержителем, не в силах сопротивляться его воле. Они походили на кроликов, загипнотизированных немигающим взглядом удава: маленькие комочки живой плоти со сломленной волей, предназначенные для утоления голода Каменного Бога. Балитум ловил их и поедал, разрывая беззащитные тела могучими руками, способными переломить ствол дерева в пол-локтя толщиной, как тонкую стрелу. У воинов, стороживших выход, тряслись поджилки, когда до их слуха доносились хруст костей и смачное чавканье.
Никто из них никогда не видел Балитума, хотя для этого им стоило сделать всего лишь один шаг. Суеверный ужас охватывал их от одной мысли об этом. Заслышав тяжелую поступь Балитума они падали ниц, не надеясь на спасение. Но днем Балитум не выходил наружу. В ночную же пору частенько раздавался сдавленный крик, а наутро начальник стражи не досчитывался одного – двух своих воинов, охранявших покой Каменного бога.
Лишь Ишшинкулл осмеливался входить в покои Балитума, чтобы предстать перед его грозными очами. Но на то он и был верховный жрец. Естественно, Ишшинкулл никому не признавался, что перед тем, как войти к своему повелителю, он кормил Балитума до отвала. Под его присмотром рабы прибирались в тронном зале, убирали остатки пиршества, предотвращая процессы гниения. Они скидывали объедки в колодец, где этого момента уже поджидал демон подземелья, живущий в глубокой пещере, находящейся прямо под зиккуратом.
О существовании этой пещеры знали только Ишшинкулл и несколько наиболее приближенных к нему жрецов, которым он для большей надежности вырвал языки, чтобы они хранили молчание. Здесь Ишшинкулл, по традиции верховных жрецов, передаваемой тайно при посвящении, совершал на крестообразном жертвенном камне человеческие жертвоприношения, предназначенные богам подземного царства.
Насытившийся Балитум смотрел на копошащихся перед ним людей, не понимая смысла их бытия, иногда он играл с ними как кошка с мышью, хватая своей лапой за ногу и поднимая вверх. При этом он скалил зубы, подносил человека к открытой пасти, и весело хохотал, видя как тот начинает мочиться от страха. Побывав несколько раз в положении мыши, Ишшинкулл, стал держаться подальше от божественного чудовища, подсылая к нему рабов, которых, если Балитум и прижимал сильнее обычного и ломал кости, скидывали в тот же колодец, а оставшихся в живых ждал жертвенный камень в недрах зиккурата, на дне священного колодца.
8
В тот день Балитум проснулся перед заходом солнца. Он потянулся до хруста костей, рыкнул спросонок, разлепляя заспанные глаза с увеличенными зрачками и встал со своего ложа. Отвисшие нижние веки, окаймлявшие красными полосками светлые белки глаз, придавали его взгляду выражение непомерной жестокости и кровожадности. Его рык во второй раз разнесся над притихшим городом. Ишшинкулл, сидевший в золотом кресле перед главной лестницей, ждал этого момента. Он подал знак рукой. Тотчас дюжие воины из числа его личной стражи, подвели к нему двух человек. Это были АрбанСин и Хунну.
– Настал великий час! – произнес Ишшинкулл торжественно. – Скоро вы предстанете перед Величайшим из Величайших, перед Тем, Кто Сотрясает Миры, внушая страх и ужас врагам нашим.
Он пристально посмотрел на АрбанСина и Хунну и произнес: «Я думаю, что он оценит ваши дары».
Было видно, что ему небезынтересно, что спрятано в ларцах, но забрать их он не посмел. Вовсе не потому, что он боялся этих людей. Нет. Разве могут они справиться с ним, обладающим таинством древних: всевидящим и всеслышащим, С ним, который может предсказывать будущее. Он боялся их бога, странного и непонятного. Непредсказуемого. Конечно, можно было бы уничтожить оба этих ларца и дело с концом. Но к богам, чьи бы они ни были, надо относиться с должным уважением. Неизвестно, какие силы стоят за ними. А тут еще это видение, озадачившее его. Он так и не смог понять, что оно ему предвещает, хотя знал, что от этого зависит его жизнь. Воины тем временем сорвали с обоих пленников одежды, оставив их стоять нагими.
– Ты отважный воин, – произнес Ишшинкулл, пристально глядя на АрбанСина. – Ты умен и силен. Я давно наблюдаю за тобой. С тех пор как упавшая с неба звезда предсказала мне твое появление здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Вода с клокотанием вливалась в отверстие и исчезала во тьме. Когда пучина поглотила колесницу с телом царя, унеся ее в глубину подземного грота, стоящие на берегу люди упали ниц, боясь поднять глаза, чтобы не встретиться взглядом с ужасным Каргалом. Ишшинкулл величественно взмахнул рукой, подавая знак. Настало время жертвоприношения.
Юная жена старого царя, должна была спуститься вслед за своим супругом в мир мертвых, чтобы сопровождать его во время долгих скитаний, поддерживать огонь в очаге его походного шатра и согревать своим теплом его ложе. Те же самые жрецы, что сталкивали в воду плот с царской колесницей, свели молодую женщину, находящуюся в полуобморочном состоянии, по каменным ступеням и поддерживая ее под руки подвели к жертвенному камню, вытесанному из цельной глыбы гранита.
Верховный жрец сорвал с нее черное покрывало, надетое в знак траура, и отбросил прочь. Покрывало печальной тенью взлетело над водой, коснулось прозрачным крылом черной поверхности и подхваченное бурлящим потоком исчезло в пещере. Юная царица предстала перед Верховным жрецом совершенно нагая. ее стройное тело покрылось гусиной кожей, то ли от прохлады, идущей от воды, то ли от страха, а может быть и от того и от другого. Был заметен ее едва округлившийся живот, не оставлявший, однако, сомнений в том, что она готовится через определенное время стать матерью.
По правде сказать, именно этот факт и решил ее участь, когда разгорелся спор о том, кому идти в царство мертвых. Узнавший через своих соглядатаев о беременности юной царицы, ШарамАдад настоял на ее кандидатуре. Он должен был занять трон отца и ему не нужны были лишние разговоры в государстве о справедливости его наследования. Пробормотав низким голосом несколько заклинаний, Верховный жрец дал сигнал помогавшим ему младшим жрецам и те, подхватив женщину с двух сторон разложили ее на жертвенном камне. Чтобы она не могла вырваться и тем самым помешать совершению жертвоприношения ее руки и ноги поместили в специальные пазы, выбитые в граните, и закрепили каменными втулками.
Верховный жрец подошел к распростертому перед ним телу и занял положенное ему место с левого бока. Он старался не смотреть в широко раскрытые глаза обреченной царицы, в которых читался страх перед тем, что должно случиться. Она что-то беззвучно шептала побелевшими губами, глядя в высокое небо, словно прося заступничества у него. Обмакнув указательный палец левой руки в услужливо поднесенную младшим жрецом чашу, наполненную красной охрой, верховный жрец провел пальцем по телу жертвы, намечая путь для жертвенного ножа.
Бронзовое лезвие ножа, покрытое ржавыми пятнами, оставшимися от предыдущих жертвоприношений, должно было рассечь грудь несчастной, чтобы Верховный жрец мог беспрепятственно вынуть бьющееся сердце и сжечь его здесь же на приготовленной жаровне, полной горящих углей. Дым от сожжения укажет царю дорогу к небесному дворцу, а пролитая в воду кровь поможет ему быстрее доплыть до цели. Сделав все необходимое Ишшинкулл коснулся ножом обнаженного тела, прицеливаясь для удара. Священный обряд вступал в заключительную фазу.
Прежде, чем нанести удар, Верховный жрец поднял голову и посмотрел в небо, приготовившись произнести заклинание. Неожиданно его взгляд пересекся с колючим взором ШарамАдада, подошедшего к самому краю опустевшего озера и теперь пристально наблюдавшего за его действиями. Во взгляде ШарамАдада Ишшинкулл увидел открытую угрозу для себя. Он понял, что возможно этого дня ему не пережить. Слишком большую силу имел Верховный жрец, чтобы наследник оставил его в живых.
Не отдавая себе отчета в том, что делает, Ишшинкулл произнес заклинание: не то, которое хотел произнести ранее – другое, таившее в себе забытые знания древних. И случилось невероятное. В прозрачном воздухе сверкнула молния, похожая на тонкую стрелу из расплавленного золота и вонзилась в распластанное на камне тело. Следом за этим в небе раздался негромкий, но отчетливо слышимый треск, будто кто-то разорвал кусок холста.
Женщина изогнулась дугой, ее мышцы напряглись до предела, готовые лопнуть, она дико вскрикнула, словно ее больно хлестнули кнутом, и забилась в агонии. При этом, вместо мелодичного голоса, подобного звуку свирели, каким она всегда отличалась, из ее горла вырывался ужасный стон, больше напоминающих хрип полузадушенного волка. Возгласы удивления, сменившиеся испуганными криками, раздавались в толпе. Первые ряды, напуганные случившимся, попятились в страхе назад, а задние, ничего не видевшие, но почувствовавшие, что произошло нечто необычное, а значит интересное, напирали на передних. Началась давка.
– Боги против того, чтобы царица пошла вслед за своим повелителем! провозгласил во всеуслышание Верховный жрец. – Они хотят, чтобы она родила сына – наследника. Это будет великий царь. Он прославит наш народ.
– Только ты не доживешь до этого времени! – процедил сквозь зубы ШарамАдад, взбешенный дерзостью верховного жреца. Вскочив на коня он с досады хлестнул его плетью и поскакал галопом прочь от священного озера. Многочисленная свита последовала за своим господином. Глядя на его спешный отъезд, Ишшинкулл усмехнулся, понимая, что пути назад уже нет и сказал что-то стоящим рядом с ним жрецам. Те, освободив женщину, подхватили ее бесчувственное тело и устремились вверх по лестнице. Наверху они бережно опустили царицу в поднесенные слугами носилки, а затем выхватив из окружавшей их толпы первую попавшуюся женщину, поволокли ее, упирающуюся, к жертвеннику, не заботясь о том, что она поскользнувшись на мокрых ступенях волочится за ними, сбивая в кровь колени.
Когда новая жертва была бесцеремонно брошена на жертвенный камень и распластана на нем, а жрецы навалились на руки и ноги не давая ей двинуться, верховный жрец поднял нож. Он торопился. Вода начала прибывать. Еще немного и озеро снова наполнится до краев, скрыв жертвенник. Тогда быть беде. Не получив положенной жертвы умерший царь не найдет успокоения в стране мертвых и будет мстить живым. Что будет в этом случае предсказать трудно, однако ясно одно – смерть соберет обильную жатву.
Взмах ножа. Крик боли и ужаса. Жрец сунул руку в раскрытую рану и нащупав там что-то рванул изо всех сил. Подняв вверх окровавленную руку он показал стоявшим на берегу людям истекающее кровью живое сердце со свисающими обрывками сосудов и артерий. Мгновение назад это сердце билось в груди человека, даже не подозревавшего, что демон смерти, посланный Каргалом, уже занес над ним свой карающий меч. Ишшинкулл кинул вырванное сердце на раскаленные угли и бегом устремился вверх. Вода уже лизала подножие жертвенного камня.
От жаровни повалил черный дым. В воздухе противно запахло горелым мясом. Вдыхая этот запах люди входили в экстаз и затягивая монотонную песню начинали равномерно раскачиваться из стороны в сторону в такт мелодии. Жрец вытер пот с лица. Он успел закончить ритуальный обряд и жертвоприношение, хотя времени у него оставалось совсем немного. Он выиграл первый бой.
И потекли дни, отнимая у будущего и прибавляя к прошлому. Царица безвыездно жила во дворце. С каждым днем ее тело наливалось соком будущего материнства. Множество нянек прислуживали ей. Покой венценосной особы охраняли отборные воины из личной гвардии умершего владыки. ШарамАдад, так нежданно-негаданно лишившийся трона, обитал в загородном дворце, затаив злобу и собирая вокруг себя верных людей, готовых в нужный момент перевесить чашу весов в свою пользу.
Желая обезопасить себя от козней ШарамАдада Верховный жрец преподнес ему в дар дивной работы кинжал, рукоять которого была украшена драгоценными камнями, а длинное обоюдоострое лезвие покрыто затейливой вязью. Когда ШарамАдаду принесли дорогой подарок, лежащий в опечатанном ларце. он вынул кинжал и взяв его в руку процедил сквозь зубы: « Чьей-то кровью обагрится этот клинок». Он не почувствовал боли, когда крохотный шип вонзился ему в ладонь, однако, через несколько дней скоропостижно скончался. Никому и в голову не пришло связать его смерть с подарком верховного жреца.
А тем временем царица родила сына. Роды были тяжелые. Мать, жившая в постоянном страхе за свою жизнь и жизнь своего ребенка, не смогла их пережить. Отпрыск великого рода родился крепким малышом и рос не по дням, а по часам. Заботясь о здоровье будущего царя (а может с какой другой целью?) Верховный жрец приказал ежедневно натирать его нежное тельце специальной мазью, продлевающей жизнь, рецепт приготовления которой знал лишь он один. Поговаривали, что в состав этой мази входит корень травы бессмертия, собираемой там, где солнце останавливается на ночлег, и желчь гигантского слепыша, живущего глубоко под землей в темных пещерах.
В результате действия мази физиологические процессы, протекавшие в организме ребенка, многократно замедлились; во столько же раз удлинилась его жизнь. Он стал практически бессмертным, а значит стал богом. Каменным богом, ибо под действием мази в его организме стали вырабатываться специфические вещества, способствующие ороговению кожного покрова.
Кожа Балитума стала твердой как иссушенная солнцем древесина железного дерева и по прочности превосходила шкуру единорога, обитающего в саванне на юге страны. Его не интересовали ни власть, ни богатство, никакие другие соблазны, ничто из того, к чему стремится человек. Кроме животного желания набить желудок. Именно этого и добивался Верховный жрец, втирая мазь в нежную кожу ребенка.
В память о случившемся на месте священного озера решено было заложить многоступенчатый храм-зиккурат, который вознесясь в высь на десятки метров, утверждал бы силу и могущество Верховного жреца, показывая насколько сильна его власть над миром. Строившие зиккурат рабы от непосильного труда умирали как мухи. День и ночь трудились они в многочисленных каменоломнях, высекая из гранитных скал многотонные глыбы и доставляя их к месту строительства. Для пополнения запаса рабов пришлось пойти войной на соседнее государство, потом на второе, третье… А храм все рос и рос, устремляясь верхушкой в небо, утверждаясь на человеческих костях.
Постепенно вокруг зиккурата стали селиться люди. Для того чтобы уберечь зиккурат, а заодно и дома поселенцев, от набегов враждебных племен, изредка прорывавших границу, его обнесли высокой каменной стеной и выкопали глубокий ров, наполнив его водой из протекавшей вблизи реки. Так возник город, ставший впоследствии столицей могущественного государства марицегов.
7
Два ряда мощных квадратных колонн, сложенных из грубо обтесанных базальтовых блоков, поддерживали тяжелые каменные плиты потолка. Толстые стены зиккурата, ограничивавшие свободное пространство, делали просторное помещение тесным, похожим на узкую келью монаха-затворника. Это и был тронный зал Балитума. В центре зала, прямо перед троном, стоящим у глухой стены, находилось темное отверстие бездонного колодца, уводившее к подножию храма к священному озеру и далее в глубокие подземные пещеры, о существовании которых можно было только догадываться. В тронном зале было сумрачно.
Дневной свет проникал сюда через три дверных проема и несколько квадратных отверстий, сделанных под самым потолком, и предназначенных скорее для вентиляции, чем для освещения. Привыкший к темноте, Балитум не любил яркий свет, Свет резал ему глаза и раздражал, вызывая приступы нечеловеческой ярости. И тогда сотрясались стены от могучих ударов и звериный рев разносился на притихшим городом, вселяя смертельный страх в души слышавших его людей, заставляя их прятаться в своих тесных жилищах.
Балитум ревел, когда был голоден. Для Ишшинкулла это означало, что его грозный повелитель требует жертв. И тогда с трех сторон поднимались по крутым лестницам, ведущим в поднебесье, «избранные», в основном рабы или пленные, подталкиваемые сзади окружавшими их стражниками, вооруженными короткими копьями и мечами. Стражники вталкивали несчастных, отупевших от страха, в тронный зал, а сами оставались охранять выходы, чтобы жертвы не могли убежать.
Обреченные на смерть люди, оказавшись в тронном зале, должны были чувствовать себя букашками, представшими перед Вседержителем, не в силах сопротивляться его воле. Они походили на кроликов, загипнотизированных немигающим взглядом удава: маленькие комочки живой плоти со сломленной волей, предназначенные для утоления голода Каменного Бога. Балитум ловил их и поедал, разрывая беззащитные тела могучими руками, способными переломить ствол дерева в пол-локтя толщиной, как тонкую стрелу. У воинов, стороживших выход, тряслись поджилки, когда до их слуха доносились хруст костей и смачное чавканье.
Никто из них никогда не видел Балитума, хотя для этого им стоило сделать всего лишь один шаг. Суеверный ужас охватывал их от одной мысли об этом. Заслышав тяжелую поступь Балитума они падали ниц, не надеясь на спасение. Но днем Балитум не выходил наружу. В ночную же пору частенько раздавался сдавленный крик, а наутро начальник стражи не досчитывался одного – двух своих воинов, охранявших покой Каменного бога.
Лишь Ишшинкулл осмеливался входить в покои Балитума, чтобы предстать перед его грозными очами. Но на то он и был верховный жрец. Естественно, Ишшинкулл никому не признавался, что перед тем, как войти к своему повелителю, он кормил Балитума до отвала. Под его присмотром рабы прибирались в тронном зале, убирали остатки пиршества, предотвращая процессы гниения. Они скидывали объедки в колодец, где этого момента уже поджидал демон подземелья, живущий в глубокой пещере, находящейся прямо под зиккуратом.
О существовании этой пещеры знали только Ишшинкулл и несколько наиболее приближенных к нему жрецов, которым он для большей надежности вырвал языки, чтобы они хранили молчание. Здесь Ишшинкулл, по традиции верховных жрецов, передаваемой тайно при посвящении, совершал на крестообразном жертвенном камне человеческие жертвоприношения, предназначенные богам подземного царства.
Насытившийся Балитум смотрел на копошащихся перед ним людей, не понимая смысла их бытия, иногда он играл с ними как кошка с мышью, хватая своей лапой за ногу и поднимая вверх. При этом он скалил зубы, подносил человека к открытой пасти, и весело хохотал, видя как тот начинает мочиться от страха. Побывав несколько раз в положении мыши, Ишшинкулл, стал держаться подальше от божественного чудовища, подсылая к нему рабов, которых, если Балитум и прижимал сильнее обычного и ломал кости, скидывали в тот же колодец, а оставшихся в живых ждал жертвенный камень в недрах зиккурата, на дне священного колодца.
8
В тот день Балитум проснулся перед заходом солнца. Он потянулся до хруста костей, рыкнул спросонок, разлепляя заспанные глаза с увеличенными зрачками и встал со своего ложа. Отвисшие нижние веки, окаймлявшие красными полосками светлые белки глаз, придавали его взгляду выражение непомерной жестокости и кровожадности. Его рык во второй раз разнесся над притихшим городом. Ишшинкулл, сидевший в золотом кресле перед главной лестницей, ждал этого момента. Он подал знак рукой. Тотчас дюжие воины из числа его личной стражи, подвели к нему двух человек. Это были АрбанСин и Хунну.
– Настал великий час! – произнес Ишшинкулл торжественно. – Скоро вы предстанете перед Величайшим из Величайших, перед Тем, Кто Сотрясает Миры, внушая страх и ужас врагам нашим.
Он пристально посмотрел на АрбанСина и Хунну и произнес: «Я думаю, что он оценит ваши дары».
Было видно, что ему небезынтересно, что спрятано в ларцах, но забрать их он не посмел. Вовсе не потому, что он боялся этих людей. Нет. Разве могут они справиться с ним, обладающим таинством древних: всевидящим и всеслышащим, С ним, который может предсказывать будущее. Он боялся их бога, странного и непонятного. Непредсказуемого. Конечно, можно было бы уничтожить оба этих ларца и дело с концом. Но к богам, чьи бы они ни были, надо относиться с должным уважением. Неизвестно, какие силы стоят за ними. А тут еще это видение, озадачившее его. Он так и не смог понять, что оно ему предвещает, хотя знал, что от этого зависит его жизнь. Воины тем временем сорвали с обоих пленников одежды, оставив их стоять нагими.
– Ты отважный воин, – произнес Ишшинкулл, пристально глядя на АрбанСина. – Ты умен и силен. Я давно наблюдаю за тобой. С тех пор как упавшая с неба звезда предсказала мне твое появление здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19