– Ну вот, вы уже называете меня врагом.
– Нет, не называю.
– Рад, что между нами возникла ясность.
Они стояли около двери пентхауса, уставившись друг на друга. Она смотрела на его высокие скулы, четко очерченную линию подбородка.
Весь его облик дышал мужеством и совершенством форм. Глядя в его красивые глаза, она ощутила возникающие в ней желания, которые могла испытывать его любовница, жена, но только не телохранитель.
– Вам следует чаще признаваться, – сказал он.
«Признаваться?» – испуганно подумала она, не сразу поняв, о чем речь. В одном она бы ни за что не призналась даже себе: что этот человек притягивает ее словно магнит.
– Прошу прощенья?
– Ваше лицо. – Он дотронулся большим пальцем до ее лба. – Оно стало менее напряженным.
Вы выглядите спокойнее.
Он очертил большим пальцем дугу над ее бровью, дотронулся теплой ладонью до щеки, и ее колени сразу стали ватными.
Она не знала, что сказать. Он просто дотронулся до нее, но что-то изменилось в их отношениях.
И все это после стычки, после резкого разговора об их характерах и образе жизни!
Он провел большим пальцем за ее ухом.
– Успокойтесь. Я не собираюсь вас увольнять.
– Я совершенно спокойна.
– Да? Мне так не кажется. – Он улыбнулся и дотронулся до шелковистой пряди ее волос.
«Почему он не убирает руку? А самое главное, почему от его прикосновений я испытываю такое наслаждение, словно он меня целует?»
– Знаете, я не одна из ваших подружек. – Она мягко отстранила его руку от своего лица.
– Я об этом и не думал.
– Я хочу сказать, – она постаралась придать голосу прежний твердый, уверенный тон, – для клиента и телохранителя это не совсем подходящее поведение.
Он отстранился от нее.
– Я знал, что это произойдет. Я был не в силах… – Он замолчал на мгновение и вдруг резко повернулся:
– Может, мне вас и в самом деле уволить?
– И с распростертыми объятиями встретить злоумышленника? – произнесла она глубоким грудным голосом.
Ну вот, теперь ее голос звучит так, словно она поощряет его к чему-то запретному. Откуда это в ней? Раньше она никогда не замечала в себе ничего подобного.
Он посмотрел на ключ в замке, на Джоселин; его взгляд скользнул по ее губам. Он был явно под впечатлением того, что она поддалась его обаянию. Он хотел поцеловать ее, это было видно по глазам.
На какое-то мгновение ей показалось, что он может осуществить свое желание, и она почувствовала в сердце торжествующую радость красивой женщины, которой удалось обольстить «важную птицу». Но только на мгновение. В следующее – она уже ругала себя: «А что, если у тебя не хватит твердости духа и ты позволишь ему поцеловать тебя?»
Слава богу, до этого не дошло. Донован отвернулся, как ей показалось, сделав над собой усилие.
– Пожалуй, нет.
Он повернул ключ и распахнул дверь.
Она решительно вошла.
– Миссис Мейнхард, вы здесь? – спросила она громко.
– На кухне, – ответила пожилая женщина.
– Все в порядке?
– Да.
И все же, оставив Донована у входа, она быстро обошла пентхаус и, только убедившись, что в квартире нет никого постороннего, вернулась.
– Все чисто.
Нет, не все было чисто, по крайней мере в ее сердце. И все из-за его сногсшибательной сексуальности, из-за его способности видеть в ней больше того образа, который она демонстрирует миру, образа уверенной в себе, решительной женщины-телохранителя с железной волей.
Вернувшись из больницы после долгого трудового дня, Донован переоделся в старые потертые джинсы и футболку и плюхнулся, раскинув руки и ноги, на свой мягкий плюшевый диван. Он только что заказал китайскую еду, а Джоселин пошла в свою комнату удостовериться, что новая охранная система уже заказана.
Донован смотрел на темные окна, наслаждался тишиной вечера и думал об их утреннем разговоре. Когда он, вместо того чтобы оправдываться, перешел в наступление, она ретировалась быстрее испуганного кролика. Какова история ее жизни?
Джоселин не хотела рассказывать ему о себе, но к нему в душу позволяла себе влезать запросто. Наверное, она бы объяснила это тем, что работа обязывает ее знать как можно больше о своем клиенте, чтобы лучше защищать его, но он чувствовал, что под этим кроется нечто большее. Когда он спросил ее о личной жизни, в ее взгляде отразился такой страх, словно на дне ее души таились тяжелые переживания, которые никто до него не пытался вытащить наружу.
Он подошел к музыкальному центру и поставил диск с песнями Эрика Клэптона. Мягкие звуки заполнили комнату, и через несколько минут в дверях появилась Джоселин. На ней по-прежнему были коричневые брюки и белая рубашка, только исчез пиджак.
– Вы слушаете Эрика Клэптона?
– Все время.
Она стояла в полукруглом проеме двери, опершись на мраморную колонну, потом медленно прошла в комнату.
– Когда-то я часто слушала этот альбом в машине. – В ее голосе звучала ностальгия. – Однажды я ехала во Флориду и крутила его всю дорогу. – Ее взгляд погрустнел. – Как давно это было.
– И как давно это было?
– Четыре года назад. С тех пор у меня не было каникул.
– Но вы же работаете самостоятельно и наверняка можете себе позволить отдохнуть пару недель.
– Я люблю свою работу.
Они сели на диван: он – снова перед журнальным столиком, она – в другом конце.
– Но ведь всем порой требуется отдых.
– Я отдыхаю между заданиями, хотя и собираю в это время информацию о следующем клиенте.
Но ведь говорят, что смена деятельности так же хороша, как отдых.
– Может быть, – нерешительно согласился Донован.
В эту минуту в дверь позвонили. Донован направился было к двери, но Джоселин его остановила:
– Позвольте мне.
Прежде чем открыть дверь, она посмотрела в «глазок».
Это был разносчик.
– Сколько с нас? – спросила она, принимая пакет с провиантом. – Узнав цену, она сказала:
– Одну минуту, – и закрыла дверь на все замки.
Донован дал ей деньги.
Она снова открыла дверь, расплатилась за доставленную еду, после чего заперла дверь также на все замки.
– Вы потрясающе осторожны, – заметил Донован, направляясь на кухню с большим бумажным пакетом в руках.
– За это вы мне и платите.
Она последовала за ним на кухню. Когда еда была уже на тарелках, она достала из пакета деревянные палочки.
– У меня есть получше, только их надо найти, заявил Донован и стал рыться в ящиках кухонного стола.
Вскоре он присоединился к Джоселин. Они открыли жестяные банки с имбирным элем и принялись за еду.
– У вас уютная кухня, не удивлюсь, если вы предпочитаете есть здесь, а не в ресторанах.
– Вы правы. Здесь все под рукой, и… она действительно уютная.
– Но вы сказали, что любите готовить. – Она налила шипучий эль в высокий стакан. – Я представляла, что вы часто приглашаете друзей, которые могли бы оценить вашу изысканную кухню.
Он нахмурил брови, показывая, что она опять видит в нем богатого сноба. Она приложила руку ко рту.
– О, простите.
– Прощаю, только при одном условии.
– Каком это таком условии? – спросила она игривым тоном.
– Не бойтесь, ничего непристойного. Хотя, сказать по правде, иногда мне хочется привнести в наши отношения чуточку непристойностей. Но, как я понимаю, в ваши планы это не входит.
– Донован, нечего об этом даже говорить, – серьезно сказала она.
В первый раз за время их знакомства Джоселин назвала его по имени, сама, при том что все его просьбы об этом были тщетны. Услышав свое имя, произнесенное этой женщиной, Донован почувствовал какую-то теплоту, разлившуюся по телу.
– Простите, я не должен был так говорить.
Просто порой мне трудно сдержать себя… Вы очень красивая женщина.
Она опустила глаза.
– Вы тоже красивый мужчина, но мы с вами взрослые люди и должны контролировать свои низменные инстинкты. Кроме того, вы в опасности. Кто-то, возможно, пытается причинить вам вред, и я все время должна быть настороже и не имею права терять бдительность.
Понимая, что она абсолютно права, он кивнул.
Он нанимал ее как телохранителя, чтобы она защитила его и выяснила, кто хочет причинить ему вред. Ни о какой романтике не может быть и речи.
– Вы так и не озвучили своего условия, при котором вы меня прощаете, – напомнила Джоселин, глотнув немного эля.
– Условие? – Он не сразу вышел из задумчивости. – Ну, вы уже несколько раз высказывались обо мне не слишком лестно, из чего я заключил, что вы осуждаете мой образ жизни, да и меня самого. Хотелось бы узнать причины столь стойкого неодобрения.
Она взглянула на него.
– Зачем мне вас осуждать? Я едва вас знаю.
– И все же вы осуждаете меня, а еще потрясающе умеете уклоняться от ответов на неприятные вопросы.
– А вы потрясающе умеете быть нахальным.
– Ну вот, вы опять игнорируете мой вопрос.
Она посмотрела ему прямо в глаза.
– Вы ведь не отстанете, верно?
– Ни за что!
Из комнаты донеслись звуки «Лэйлы», и напряжение, возникшее было между ними, куда-то улетучилось. Джоселин откинулась на спинку стула, ее губы блестели от клубничного соуса.
Ему вдруг так захотелось попробовать вкус этих сладких, липких губ.
Поняв, что вновь мечтает о запретном плоде, Донован подавил в себе греховные желания и вспомнил, о чем они говорили: он задал вопрос, а она не ответила. Он стал ждать.
Она отделила кусочек цыпленка и обмакнула его в красный соус.
. – Ну ладно. Если вам так необходимо это знать, несколько лет назад я встречалась с одним доктором, точнее, тогда он еще не был доктором, а только учился в мединституте.
– Я догадываюсь, что он был тупицей и снобом, и теперь вы думаете, что все врачи такие, так? А может, вы все еще не можете его забыть и я напомнил вам об этом?
– Ни то, ни другое.
– Что тогда?
Боже, разговаривать с ней – что выжимать воду из камня!
– Мы жили вместе, когда он учился в институте, и я обеспечивала нас обоих. Я много работала, и поступление в полицейскую академию пришлось отложить. Но как только Том защитил диплом, он женился на богатой первокурснице и совершенно переменился. Он купил «мерседес-бенц», стал завсегдатаем оперы. Когда мы жили вместе, он был совсем другим, по крайней мере мне так казалось. Мы часто ходили на хоккейные матчи, и Том любил заглядывать в бары у стадиона, где продавали дешевые напитки. Но самое обидное было то, что, оказывается, он встречался с этой женщиной, когда еще жил со мной. Он мне все время врал, а когда ушел к ней, я осталась совсем одна со всеми долгами, в которые влезла, чтобы прокормить нас. Два года назад я увидела его в книжном магазине, он был с женой, так он всем видом показывал, что между нами огромная разница, что я просто ничтожество по сравнению с ним.
– Так вот в чем дело? Вы считаете, если я живу в пентхаусе и хожу в оперу, значит, я дерьмо?
Это было не так. Он не рос сынком богатых родителей, на самом деле он почти не знал их. Богатое наследство он получил будучи уже совершеннолетним. Боже, он бы отдал все свои деньги и жил как бедняк за возможность изменить свое детство, за возможность вернуть своих родителей.
Он снова ощутил такое знакомое чувство потери, которое затаилось где-то глубоко в его душе, но периодически напоминало о себе. В памяти возникли смутные, отрывочные воспоминания детства: любящая, лучистая улыбка матери, веселый смех отца, кружащего его на своих сильных руках. Если бы он мог вспомнить больше!
Остановив взгляд на Джоселин, он попытался поглубже спрятать свое горе от ее глаз, как научился делать за многие годы.
– Дело не в самом богатстве, – продолжала она. – Тому оно было нужно только из соображений престижа, для того чтобы вырваться в люди, как он говорил, чтобы хорошо устроиться в этой жизни. Он никогда не стремился помогать больным, хотя давал клятву Гиппократа. Люди для него ничего не значили, он всегда жаждал только одного: богатства и положения.
– Ну, с ним все ясно. А я похож на него во всех отношениях, верно? Богатый, преуспевающий доктор, который живет один и на автоответчике которого несколько женских голосов. Вы считаете, что для меня люди тоже ничего не значат? (Она пожала плечами.) – Вы меня совсем не знаете, Джоселин.
Он бы хотел рассказать больше, поведать ей историю своей жизни. Может, когда-нибудь он так и сделает.
– Я ведь извинилась, – ответила она. – С неверными убеждениями, как и с плохими привычками, расстаться очень трудно.
– Пожалуй, и мне следует извиниться. Я заставил вас вспоминать прошлые обиды, и теперь у вас неспокойно на душе.
– Нет, все нормально.
– Мне так не кажется.
Джоселин взяла печенье с предсказанием, завернутое в бумажку, и ткнула им в грудь Донована.
– А я говорю, все хорошо.
– Ну, ладно, ладно. – Он улыбнулся. – Теперь скажите мне, где ваше печенье, а где мое. Я не хочу получить чужое предсказание.
Она взяла второе печенье.
– Вот ваше.
Они развернули бумажки.
– Что у вас написано? – спросил он.
– Здесь сказано, что я сильная, но непростая личность. А у вас?
– Так, сейчас посмотрим. – Он развернул бумажку. – Здесь написано: «Сегодня вечером вам улыбнется удача». Что бы это могло значить, как вы думаете?
Ее лицо вспыхнуло.
– Дайте мне посмотреть. – Она вырвала бумажку у него из рук. – Ах, вы… Ничего такого здесь нет. Здесь написано: «Вы любите все приводить в порядок».
Она встала, чтобы поставить посуду в посудомоечную машину и убрать остатки еды в холодильник. Он наблюдал за ней, понимая, что начинает испытывать к этой женщине новое, незнакомое для него чувство.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Из разговоров с работниками больницы Джоселин узнала, что Донована все считали замечательным кардиохирургом и приятным человеком. Медсестры говорили так, ни на что не намекая, чему Джоселин немало удивлялась, принимая во внимание, сколько раз он пытался приставать к ней за последнее время.
При этой мысли легкая дрожь пробежала по ее позвоночнику.
Она сидела в больничном холле и листала модные журналы, уплывая периодически в размышления о нем, о том, как он смотрел на нее почти все время… Нужно признаться, что ей льстили эти взгляды.
Она носила строгие костюмы, удобные туфли на низком каблуке, обычное хлопчатобумажное белье. Ее волосы до плеч никогда не знали химических завивок и модных причесок. Она не пользовалась духами.
Когда-то она взяла за правило не подавать мужчинам сигналов типа игривых улыбок или стреляния глазками, от которых мужские гормоны пускаются в пляс, и до сих пор была верна этому Итак, она была занудой. Настоящей занудой.
Впрочем, у нее было оправдание. В чем-то она стала такой из-за работы. Охраняя клиентов, приходилось держать дистанцию в отношениях. Она была вежлива, но неболтлива; говорила только о деле и старалась большую часть времени быть незаметной. Если добавить к этому подозрительное отношение ко всем на свете по долгу службы, то станет ясно, что ее нельзя было назвать мисс Душа Компании.
Джоселин отложила журнал, почувствовав внезапное неудовлетворение своим образом жизни.
Сколько себя помнила, она всегда старалась казаться занудой.
Почему? Потому ли, что все детство ее одевали в кружевные платьица, завивали на голове тысячу кудряшек и заставляли красоваться перед соседями и гостями? Потому ли, что ее ласкали и хвалили только тогда, когда она была разодета словно кукла? Ее теперешний образ жизни был своего рода восстанием против такого отношения к человеку, когда ценится только яркая, как подарочная упаковка, внешность, а к самому подарку, то есть душе, богатому внутреннему миру, относятся с полным пренебрежением.
Джоселин продолжила листать журналы мод, рассматривая всех этих блистательных моделей с шикарными прическами и длинными ногами. Нет, она не хотела быть похожей на них. Всю свою сознательную жизнь она убеждала себя, что имеет значение лишь то, что внутри человека, а не снаружи.
Она закрыла журнал и отодвинула его подальше от себя, думая о Доноване, о его шутках и чувственных взглядах. Когда она в последний раз была на свидании с мужчиной? Сто лет назад. Конечно, она ходила иногда в бар выпить кружку пива со своими коллегами по работе, в основном с мужчинами, но это не было похоже на свидания.
Все они обращались с ней так, словно она тоже была мужчиной, одним из них.
Ей казалось, что она не смогла бы кокетничать, флиртовать, даже если бы от этого зависела ее жизнь.
Дверь кабинета открылась, и из него вышла пожилая дама. Она подошла к регистрационному столу, чтобы поговорить с медсестрой, все еще смеясь над тем, что ей сказал Донован.
– Удачи на турнире по гольфу, – пожелал он ей вслед и пригласил следующего пациента, пожилого мужчину с палочкой.
Он был очень внимательным к своим пациентам. Неудивительно, что все о нем тепло отзывались. Сходство его с Томом таяло на глазах.
Впустив очередного больного, Донован подмигнул ей. Горячая волна пробежала по ее телу, от макушки до самых пяток и обратно. Она выдавила из себя вежливую улыбку и открыла другой журнал.
Борясь с непослушным дыханием, Джоселин бегала глазами по странице, совершенно не понимая, что читает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13