И такой взгляд на эпоху Елизаветы был в большой моде; в этом отношении задавала тон сама Екатерина II, к которой вскоре после смерти Елизаветы перешла власть, а просвещенной императрице вторили и другие. Так, Н.И. Панин про царствование Елизаветы писал: «Сей эпок заслуживает особливое примечание: в нем все было жертвовано настоящему времени, хотениям припадочным людей и всяким посторонним малым приключениям в делах». Панин, очевидно, плохо понял то, что было до Елизаветы, потому что его характеристика может относиться и к эпохе временщиков, «припадочных людей» 1725–1741 годов. Если захотим верить Панину, то мы должны отозваться о времени Елизаветы как о времени темном и одинаковом с предыдущими временами. Такая точка зрения перешла и в нашу историческую литературу. В труде С.В. Ешевского находим, например, такие слова: «С тех пор (с Петра Великого) до самой Екатерины Великой русская история сводится к истории частных лиц, отважных или хитрых временщиков, к истории борьбы известных партий, придворных интриг и трагических катастроф». Эта оценка (несправедливая вообще) за царствованием Елизаветы не признает никакого исторического значения. По мнению Ешевского, время Елизаветы такое же время непонимания задач России и реформы Петра, как и эпоха временщиков и немецкого режима. «Смысл реформы начинает снова открываться только при Екатерине II», – говорит он. Так дело обстояло до С.М. Соловьева. Соловьев был отлично обставлен документами и хорошо ознакомился с делами архивов елизаветинского времени. Изученный им громадный материал совместно с полным собранием законов привел его к иному убеждению. Соловьев, если искать точного слова, полюбил эту эпоху и писал о ней с сочувствием. Он говорил, что русское общество почитало Елизавету, что она была очень популярной государыней. Главной заслугой Елизаветы считает он свержение немецкого режима, систематическое покровительство всему национальному и гуманность; при таком направлении правительства Елизаветы много полезных частностей вошло в русскую жизнь; время ее позволило разобраться в делах; новые национальные правила и привычки воспитали при Елизавете целый ряд новых деятелей, составивших славу Екатерины II. Время Елизаветы подготовило много для блестящей деятельности Екатерины и внутри, и вне России. Таким образом, историческое значение времени Елизаветы определяется, по мнению Соловьева, его подготовительной ролью по отношению к следующей эпохе, а историческая заслуга Елизаветы состоит в национальности ее направления.
Нет никакого сомнения в том, что последняя точка зрения более справедлива, чем враждебные Елизавете взгляды. Возвращение Елизаветы к национальной политике и внутри, и вне России в связи с мягкостью приемов ее правительства сделало ее очень популярной государыней в глазах современников и дало ее царствованию иной исторический смысл в сравнении с темным временем предшествовавших правлений. Мирные наклонности правительства во внешней политике, гуманное направление во внутренней симпатичными чертами обрисовали царствование Елизаветы и повлияли на нравы русского общества – подготовили его к деятельности екатерининского времени.
Благоговея перед памятью Петра Великого и спеша вернуть Россию к его порядкам, Елизавета тем самым готовила почву для лучшего понимания и продолжения преобразовательной деятельности Петра и действительно являлась предшественницей Екатерины II. Но, признавая такое историческое значение за временем Елизаветы, мы не должны преувеличивать этого значения. Мы увидим, что при Елизавете, как и раньше, много значили «припадочные люди», то есть фавориты: делами управляла сила персон, к порядкам Петра Великого вернулись далеко не вполне; в управлении государством не было определенной программы, а программа Петра Великого не всегда соблюдалась и не развивалась. Идеи Елизаветы (национальные и гуманные) вообще выше ее деятельности (несистематичной и малосодержательной), и историческое значение времени Елизаветы основывается именно на этих идеях.
Причины всех особенностей правления Елизаветы заключались, во-первых, в той обстановке, какую Елизавета получила от своих предшественников, вступая на престол (эту обстановку мы уже знаем), а во-вторых, в свойствах самой Елизаветы и ее сотрудников. Ознакомимся с главными деятелями времени Елизаветы.
Деятели времен Елизаветы
Что касается до самой императрицы, то ее судьба и личность нам уже несколько известны. На престол вступила она тридцатидвухлетней женщиной, после нескольких лет тяжелой жизни. Характер ее сформировался окончательно, вкусы и взгляды определились. По своему образованию и характеру Елизавета не могла стать во главе государства активным его правителем, и некоторая склонность к лени заставляла ее управлять с помощью доверенных лиц. Современники иногда обвиняли Елизавету в чудовищной лени и беспечности в самых серьезных делах. Позднейшие исследователи не всегда верят этому обвинению: медленность, с которой императрица предпринимала свои решения, они объясняют не беспечностью и ленью, а той осторожностью и сдержанностью, с какой Елизавета отыскивала наилучший исход при разноречивых советах и всевозможных влияниях; но как только решение созревало, императрица не ленилась его предпринять и тотчас же скрепляла бумагу неизменной подписью: «Елисавет». Во всяком случае, в государственных делах императрица, давая общий тон правительству, не вмешивалась деятельно в частности управления и предоставляла их своим сотрудникам. В частном быту Елизавета была чисто русским человеком, любила повеселиться, хорошо покушать и распустила придворных настолько, что хроника ее дворца была не беднее анекдотами, интригами и сплетнями, чем предыдущее время, несмотря на некоторую крутость Елизаветы, способной сильно вспыхнуть и строго взыскать.
Вполне понятно, что ближайшими сотрудниками Елизаветы и главными государственными деятелями стали в большинстве случаев те люди, которые окружали Елизавету до вступления на престол и в трудное для нее время Анны служили ей верную службу. Нужно, впрочем, отдать справедливость Елизавете в том, что, устраняя немцев, она не гнала тех русских, которые играли видную роль при немецком господстве. Так, рядом со старыми слугами Елизаветы: Разумовскими, Воронцовыми, Шуваловыми, стали у дел и люди старых правительств – Бестужев-Рюмин, князья Черкасский и Трубецкой. В рядах дипломатов даже остались немцы: Кейзерлинг – посланник в Вене и Варшаве, Корф – в Копенгагене, Гросс – в Гааге.
Из всех деятелей самым близким к императрице был Алексей Григорьевич Разумовский, о котором предание говорит, что он был негласно обвенчан с Елизаветой. Бедный малороссийский казак, он пас деревенское стадо и имел прекрасный голос. Благодаря последнему обстоятельству попал в придворные певчие и был взят ко двору цесаревны Елизаветы. Привязанность Елизаветы к Разумовскому была очень крепка, она продолжалась до ее смерти, и Разумовский неизменно оставался одним из самых влиятельных людей в России. Он стал кавалером всех русских орденов, генерал-фельдмаршалом и был возведен в графы Римской империи; был очень властен, даже жил во дворце, но, отличаясь честным, благодушным и ленивым характером, он мало влиял на государственное управление, постоянно уклоняясь от правительственных дел, делал много добра в Малороссии и России и по своим вкусам и привычкам оставался больше простым малороссом, чем русским вельможей. В истории русского двора он – замечательная личность, в истории государства – вовсе незаметный деятель.
Высокое положение Алексея Разумовского подняло и его брата – Кирилла. Пятнадцати лет от роду, в 1743 году, Кирилл был инкогнито отправлен за границу учиться под присмотром адъюнкта Академии наук Г.Н. Теплова и получил там чисто аристократическое воспитание; шестнадцати лет он был уже графом Римской империи, восемнадцати – президентом Академии наук, двадцати двух – генерал-фельдмаршалом и гетманом Малороссии. Для него в 1750 году и было восстановлено гетманство, не существовавшее с 1734 года. Характером этот баловень счастья пошел в старшего брата, и если более брата заметен был в государственной деятельности, то благодаря лишь своему образованию. Он был человеком, безусловно, честным и порядочным, но пассивным. Хотя и занимал высокие должности, но к власти не стремился.
Гораздо более Разумовских влиял на дела Петр Иванович Шувалов, сперва камер-юнкер Елизаветы, затем сенатор, конференц-министр, генерал-фельдцейхмейстер (то есть начальник артиллерии) и управитель многих иных ведомств. Занимая массу должностей, П. Шувалов был в то же время крупным промышленником и откупщиком. И в сфере управления, и в хозяйственных делах он проявил большие способности и в то же время страшное стремление к наживе и крайнее честолюбие. Властолюбивый интриган и нечестный стяжатель затмевали в нем государственного деятеля. Он выхлопотал для себя вредную для русской промышленности монополию на рыбный промысел в Белом и Каспийском морях, захватил на откуп гороблагодатские железные заводы и массу иных откупных статей; являясь крупнейшим промышленником и торговцем в государстве, добился важной отмены внутренних таможенных пошлин для личных выгод; при дворе он крепко держался благодаря влиянию жены (Мавры Егоровны, урожденной Шепелевой, ближайшей фрейлины Елизаветы), а отчасти и собственному уму и ловкости. Лицемерный и умевший примениться ко всяким обстоятельствам, он являлся страшным для всех человеком и по своему влиянию, и по своей деятельности. Один только Алексей Разумовский, говорят, безбоязненно и безнаказанно сек его иногда батожьем под веселую руку на охоте. Вообще П.И. Шувалов был человек без принципов, без морали и представлял собою темное лицо царствования Елизаветы. Он был настолько ненавидим народом, что петербургская толпа на его похоронах не удержалась от враждебной демонстрации.
Совершенную противоположность представлял И.И. Шувалов, заметная личность в истории русской образованности. Его всегда видели с книгой в руках, он учился для знаний, потому что любил их; наука выработала в нем высокое нравственное мировоззрение и сделала его одним из первых пионеров просвещения в России. Он поддерживал русскую науку, как мог (вспомним его переписку с Ломоносовым), основал первый в России Московский университет и при нем две гимназии. Будучи камергером и большим любимцем Елизаветы, И.И. Шувалов не стремился, однако, к государственной и политической деятельности и оставался меценатом и куратором Московского университета. На нем не лежит ни одного пятна; напротив, это была личность замечательно чистая и светлая, представитель гуманности и образованности, лучший продукт петровских культурных преобразований и украшение елизаветинской эпохи.
Третий Шувалов – Александр Иванович – хотя и очень быстро сделал свою карьеру, но не проявил ни особенного ума, ни особых способностей. Он был начальником Тайной канцелярии, которая при Елизавете почти бездействовала, почему был незаметен и начальник ее.
Внешней политикой при Елизавете управляли три государственных канцлера: князь Алексей Михайлович Черкасский, граф Алексей Петрович Бестужев-Рюмин и граф Михаил Илларионович Воронцов. Первый был совершенно неспособный и недалекий человек, сделавший свою карьеру той ролью, какую случайно сыграл при восстановлении самодержавия Анны. О его личности и неспособности ходили анекдоты, он был очень нерешителен, самую простую бумагу, требовавшую его подписи, он прочитывал по нескольку раз, брал перо, чтобы ее подписать, и оставлял его, и в конце концов бумага не получала подписи, ибо князь Черкасский боялся ее. Значение его было ничтожно и в делах, и при дворе. Он умер в начале царствования Елизаветы (1742), так что о нем мало приходится упоминать в обзоре ее царствования.
Внешнюю политику определил своим направлением преемник Черкасского – А.П. Бестужев-Рюмин, стоявший во главе русской дипломатии с 1742 по 1757 год. Это был человек времени Петра Великого, бесспорно умный и способный, по тому времени удивительно образованный и, что называется, на все руки. По натуре он практический деятель, что же касается моральной его физиономии, то она не совсем ясна – на этот счет есть несколько мнений. Некоторые полагают, что он был очень честный. Несмотря на то что он не стеснялся принимать подарки, подкупить его было невозможно. Когда Фридрих II задумал дать ему подарок (узнав, что Бестужев берет таковые от Австрии), то убедился, что прусскими деньгами нельзя ни задобрить, ни купить Бестужева. Он был, несомненно, истинным патриотом и ни за что не подался бы на сторону Пруссии, которую считал опасным соседом. В 1708 году он был отправлен Петром за границу и приобрел там солидное и разностороннее образование – был химиком, медиком и дипломатом. С 1712 года он был на дипломатической службе при разных дворах, жил в Германии, Англии, Дании, Голландии и хорошо ознакомился с положением политических дел в Европе. Он сознательно относился к политической системе Петра Великого и в то же время усвоил основной принцип всех держав той эпохи – стремление к политическому равновесию. Его дипломатическая программа была следующая: с одной стороны, система Петра Великого, с другой – заботы о поддержании равновесия. Служебная карьера ему долго не удавалась. После Петра он был в немилости, и только приверженность к Бирону выдвинула его, как мы видели, в 1740 году на должность кабинет-министра. Он снова, однако, пал при свержении Бирона и выдвинулся вполне только при Елизавете.
На Бестужева как на политического деятеля смотрят различно. Одни в нем видят деятеля без программы, другие, напротив, находят в Бестужеве удачного ученика Петра и здравого политика. Соловьев и Феоктистов основательно признают за Бестужевым крупные дипломатические достоинства и чуткость к традициям Петра. Бестужев сам указывал, что он держится этой традиции. «Союзников не покидать, – говорил он о своей системе, – а оные (союзники) суть: морские державы – Англия и Голландия, которых Петр всегда наблюдать старался; король польский яко курфюрст саксонский, королева венгерская по положению их земель, которые натуральный с Россиею союз имеют; сия система – система Петра Великого». Союз с Австриею («с королевой венгерской»), который был с Петра как бы традицией всей русской дипломатии, поддерживался усердно и Бестужевым и привел его к вражде с Францией (пока она была враждебна Австрии) и с Пруссией.
Французское влияние сперва было сильно при дворе Елизаветы; Бестужев постарался его уничтожить и после упорной интриги добился высылки знакомого нам Шетарди и ссылки Лестока, его агента (1748). Прусскому королю Фридриху II он был ярым врагом и приготовил Семилетнюю войну, потому что считал его не только злым противником Австрии, но и опасным нарушителем европейского равновесия. Фридрих звал Бестужева «cet enrage chancelier»[3], позднейшие исследователи называют его одним из наиболее мудрых и энергичных представителей национальной политики в России и ставят ему в большую заслугу именно то, что его трудами сокращены были силы «скоропостижного прусского короля». Заслуги Бестужева неоспоримы, верность его традициям Петра также, но при оценке Бестужева историк может заметить, что традиции Петра хранил он не во всем их объеме. Петр решал исконные задачи национальной политики, побеждал вековых врагов и брал у них то, в чем веками нуждалась Русь. Для достижения вековых задач он старался добыть себе верных друзей и союзников в Европе, но дела в Европе сами по себе мало его трогали; про европейские державы он говаривал: «Они имеют нужду во мне, а не я в них», – в том смысле, что счеты западных держав между собой не затрагивали русских интересов и Россия могла не вступаться в них, тогда как в Европе желали пользоваться силами России – каждая страна в своих интересах. Мы видели, что Петр не успел решить ни турецкого, ни польского вопроса и завещал их преемникам; он не успел определить своих отношений и к некоторым европейским державам, например к Англии. Традиция, завещанная Петром, заключалась, таким образом, в завершении вековой борьбы с национальными врагами и в создании прочных союзов в Западной Европе, которые способствовали бы этому завершению. Политика Бестужева не вела Россию по стопам Петра в первом отношении. Турецкий и польский вопросы решены были позже, Екатериною II. Бестужев заботился только об установлении должных отношений России к Западу и здесь, действительно, подражал программе Петра, хотя, быть может, слишком увлекался задачей общеевропейского политического равновесия, больше, чем того требовал здравый эгоизм России.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Нет никакого сомнения в том, что последняя точка зрения более справедлива, чем враждебные Елизавете взгляды. Возвращение Елизаветы к национальной политике и внутри, и вне России в связи с мягкостью приемов ее правительства сделало ее очень популярной государыней в глазах современников и дало ее царствованию иной исторический смысл в сравнении с темным временем предшествовавших правлений. Мирные наклонности правительства во внешней политике, гуманное направление во внутренней симпатичными чертами обрисовали царствование Елизаветы и повлияли на нравы русского общества – подготовили его к деятельности екатерининского времени.
Благоговея перед памятью Петра Великого и спеша вернуть Россию к его порядкам, Елизавета тем самым готовила почву для лучшего понимания и продолжения преобразовательной деятельности Петра и действительно являлась предшественницей Екатерины II. Но, признавая такое историческое значение за временем Елизаветы, мы не должны преувеличивать этого значения. Мы увидим, что при Елизавете, как и раньше, много значили «припадочные люди», то есть фавориты: делами управляла сила персон, к порядкам Петра Великого вернулись далеко не вполне; в управлении государством не было определенной программы, а программа Петра Великого не всегда соблюдалась и не развивалась. Идеи Елизаветы (национальные и гуманные) вообще выше ее деятельности (несистематичной и малосодержательной), и историческое значение времени Елизаветы основывается именно на этих идеях.
Причины всех особенностей правления Елизаветы заключались, во-первых, в той обстановке, какую Елизавета получила от своих предшественников, вступая на престол (эту обстановку мы уже знаем), а во-вторых, в свойствах самой Елизаветы и ее сотрудников. Ознакомимся с главными деятелями времени Елизаветы.
Деятели времен Елизаветы
Что касается до самой императрицы, то ее судьба и личность нам уже несколько известны. На престол вступила она тридцатидвухлетней женщиной, после нескольких лет тяжелой жизни. Характер ее сформировался окончательно, вкусы и взгляды определились. По своему образованию и характеру Елизавета не могла стать во главе государства активным его правителем, и некоторая склонность к лени заставляла ее управлять с помощью доверенных лиц. Современники иногда обвиняли Елизавету в чудовищной лени и беспечности в самых серьезных делах. Позднейшие исследователи не всегда верят этому обвинению: медленность, с которой императрица предпринимала свои решения, они объясняют не беспечностью и ленью, а той осторожностью и сдержанностью, с какой Елизавета отыскивала наилучший исход при разноречивых советах и всевозможных влияниях; но как только решение созревало, императрица не ленилась его предпринять и тотчас же скрепляла бумагу неизменной подписью: «Елисавет». Во всяком случае, в государственных делах императрица, давая общий тон правительству, не вмешивалась деятельно в частности управления и предоставляла их своим сотрудникам. В частном быту Елизавета была чисто русским человеком, любила повеселиться, хорошо покушать и распустила придворных настолько, что хроника ее дворца была не беднее анекдотами, интригами и сплетнями, чем предыдущее время, несмотря на некоторую крутость Елизаветы, способной сильно вспыхнуть и строго взыскать.
Вполне понятно, что ближайшими сотрудниками Елизаветы и главными государственными деятелями стали в большинстве случаев те люди, которые окружали Елизавету до вступления на престол и в трудное для нее время Анны служили ей верную службу. Нужно, впрочем, отдать справедливость Елизавете в том, что, устраняя немцев, она не гнала тех русских, которые играли видную роль при немецком господстве. Так, рядом со старыми слугами Елизаветы: Разумовскими, Воронцовыми, Шуваловыми, стали у дел и люди старых правительств – Бестужев-Рюмин, князья Черкасский и Трубецкой. В рядах дипломатов даже остались немцы: Кейзерлинг – посланник в Вене и Варшаве, Корф – в Копенгагене, Гросс – в Гааге.
Из всех деятелей самым близким к императрице был Алексей Григорьевич Разумовский, о котором предание говорит, что он был негласно обвенчан с Елизаветой. Бедный малороссийский казак, он пас деревенское стадо и имел прекрасный голос. Благодаря последнему обстоятельству попал в придворные певчие и был взят ко двору цесаревны Елизаветы. Привязанность Елизаветы к Разумовскому была очень крепка, она продолжалась до ее смерти, и Разумовский неизменно оставался одним из самых влиятельных людей в России. Он стал кавалером всех русских орденов, генерал-фельдмаршалом и был возведен в графы Римской империи; был очень властен, даже жил во дворце, но, отличаясь честным, благодушным и ленивым характером, он мало влиял на государственное управление, постоянно уклоняясь от правительственных дел, делал много добра в Малороссии и России и по своим вкусам и привычкам оставался больше простым малороссом, чем русским вельможей. В истории русского двора он – замечательная личность, в истории государства – вовсе незаметный деятель.
Высокое положение Алексея Разумовского подняло и его брата – Кирилла. Пятнадцати лет от роду, в 1743 году, Кирилл был инкогнито отправлен за границу учиться под присмотром адъюнкта Академии наук Г.Н. Теплова и получил там чисто аристократическое воспитание; шестнадцати лет он был уже графом Римской империи, восемнадцати – президентом Академии наук, двадцати двух – генерал-фельдмаршалом и гетманом Малороссии. Для него в 1750 году и было восстановлено гетманство, не существовавшее с 1734 года. Характером этот баловень счастья пошел в старшего брата, и если более брата заметен был в государственной деятельности, то благодаря лишь своему образованию. Он был человеком, безусловно, честным и порядочным, но пассивным. Хотя и занимал высокие должности, но к власти не стремился.
Гораздо более Разумовских влиял на дела Петр Иванович Шувалов, сперва камер-юнкер Елизаветы, затем сенатор, конференц-министр, генерал-фельдцейхмейстер (то есть начальник артиллерии) и управитель многих иных ведомств. Занимая массу должностей, П. Шувалов был в то же время крупным промышленником и откупщиком. И в сфере управления, и в хозяйственных делах он проявил большие способности и в то же время страшное стремление к наживе и крайнее честолюбие. Властолюбивый интриган и нечестный стяжатель затмевали в нем государственного деятеля. Он выхлопотал для себя вредную для русской промышленности монополию на рыбный промысел в Белом и Каспийском морях, захватил на откуп гороблагодатские железные заводы и массу иных откупных статей; являясь крупнейшим промышленником и торговцем в государстве, добился важной отмены внутренних таможенных пошлин для личных выгод; при дворе он крепко держался благодаря влиянию жены (Мавры Егоровны, урожденной Шепелевой, ближайшей фрейлины Елизаветы), а отчасти и собственному уму и ловкости. Лицемерный и умевший примениться ко всяким обстоятельствам, он являлся страшным для всех человеком и по своему влиянию, и по своей деятельности. Один только Алексей Разумовский, говорят, безбоязненно и безнаказанно сек его иногда батожьем под веселую руку на охоте. Вообще П.И. Шувалов был человек без принципов, без морали и представлял собою темное лицо царствования Елизаветы. Он был настолько ненавидим народом, что петербургская толпа на его похоронах не удержалась от враждебной демонстрации.
Совершенную противоположность представлял И.И. Шувалов, заметная личность в истории русской образованности. Его всегда видели с книгой в руках, он учился для знаний, потому что любил их; наука выработала в нем высокое нравственное мировоззрение и сделала его одним из первых пионеров просвещения в России. Он поддерживал русскую науку, как мог (вспомним его переписку с Ломоносовым), основал первый в России Московский университет и при нем две гимназии. Будучи камергером и большим любимцем Елизаветы, И.И. Шувалов не стремился, однако, к государственной и политической деятельности и оставался меценатом и куратором Московского университета. На нем не лежит ни одного пятна; напротив, это была личность замечательно чистая и светлая, представитель гуманности и образованности, лучший продукт петровских культурных преобразований и украшение елизаветинской эпохи.
Третий Шувалов – Александр Иванович – хотя и очень быстро сделал свою карьеру, но не проявил ни особенного ума, ни особых способностей. Он был начальником Тайной канцелярии, которая при Елизавете почти бездействовала, почему был незаметен и начальник ее.
Внешней политикой при Елизавете управляли три государственных канцлера: князь Алексей Михайлович Черкасский, граф Алексей Петрович Бестужев-Рюмин и граф Михаил Илларионович Воронцов. Первый был совершенно неспособный и недалекий человек, сделавший свою карьеру той ролью, какую случайно сыграл при восстановлении самодержавия Анны. О его личности и неспособности ходили анекдоты, он был очень нерешителен, самую простую бумагу, требовавшую его подписи, он прочитывал по нескольку раз, брал перо, чтобы ее подписать, и оставлял его, и в конце концов бумага не получала подписи, ибо князь Черкасский боялся ее. Значение его было ничтожно и в делах, и при дворе. Он умер в начале царствования Елизаветы (1742), так что о нем мало приходится упоминать в обзоре ее царствования.
Внешнюю политику определил своим направлением преемник Черкасского – А.П. Бестужев-Рюмин, стоявший во главе русской дипломатии с 1742 по 1757 год. Это был человек времени Петра Великого, бесспорно умный и способный, по тому времени удивительно образованный и, что называется, на все руки. По натуре он практический деятель, что же касается моральной его физиономии, то она не совсем ясна – на этот счет есть несколько мнений. Некоторые полагают, что он был очень честный. Несмотря на то что он не стеснялся принимать подарки, подкупить его было невозможно. Когда Фридрих II задумал дать ему подарок (узнав, что Бестужев берет таковые от Австрии), то убедился, что прусскими деньгами нельзя ни задобрить, ни купить Бестужева. Он был, несомненно, истинным патриотом и ни за что не подался бы на сторону Пруссии, которую считал опасным соседом. В 1708 году он был отправлен Петром за границу и приобрел там солидное и разностороннее образование – был химиком, медиком и дипломатом. С 1712 года он был на дипломатической службе при разных дворах, жил в Германии, Англии, Дании, Голландии и хорошо ознакомился с положением политических дел в Европе. Он сознательно относился к политической системе Петра Великого и в то же время усвоил основной принцип всех держав той эпохи – стремление к политическому равновесию. Его дипломатическая программа была следующая: с одной стороны, система Петра Великого, с другой – заботы о поддержании равновесия. Служебная карьера ему долго не удавалась. После Петра он был в немилости, и только приверженность к Бирону выдвинула его, как мы видели, в 1740 году на должность кабинет-министра. Он снова, однако, пал при свержении Бирона и выдвинулся вполне только при Елизавете.
На Бестужева как на политического деятеля смотрят различно. Одни в нем видят деятеля без программы, другие, напротив, находят в Бестужеве удачного ученика Петра и здравого политика. Соловьев и Феоктистов основательно признают за Бестужевым крупные дипломатические достоинства и чуткость к традициям Петра. Бестужев сам указывал, что он держится этой традиции. «Союзников не покидать, – говорил он о своей системе, – а оные (союзники) суть: морские державы – Англия и Голландия, которых Петр всегда наблюдать старался; король польский яко курфюрст саксонский, королева венгерская по положению их земель, которые натуральный с Россиею союз имеют; сия система – система Петра Великого». Союз с Австриею («с королевой венгерской»), который был с Петра как бы традицией всей русской дипломатии, поддерживался усердно и Бестужевым и привел его к вражде с Францией (пока она была враждебна Австрии) и с Пруссией.
Французское влияние сперва было сильно при дворе Елизаветы; Бестужев постарался его уничтожить и после упорной интриги добился высылки знакомого нам Шетарди и ссылки Лестока, его агента (1748). Прусскому королю Фридриху II он был ярым врагом и приготовил Семилетнюю войну, потому что считал его не только злым противником Австрии, но и опасным нарушителем европейского равновесия. Фридрих звал Бестужева «cet enrage chancelier»[3], позднейшие исследователи называют его одним из наиболее мудрых и энергичных представителей национальной политики в России и ставят ему в большую заслугу именно то, что его трудами сокращены были силы «скоропостижного прусского короля». Заслуги Бестужева неоспоримы, верность его традициям Петра также, но при оценке Бестужева историк может заметить, что традиции Петра хранил он не во всем их объеме. Петр решал исконные задачи национальной политики, побеждал вековых врагов и брал у них то, в чем веками нуждалась Русь. Для достижения вековых задач он старался добыть себе верных друзей и союзников в Европе, но дела в Европе сами по себе мало его трогали; про европейские державы он говаривал: «Они имеют нужду во мне, а не я в них», – в том смысле, что счеты западных держав между собой не затрагивали русских интересов и Россия могла не вступаться в них, тогда как в Европе желали пользоваться силами России – каждая страна в своих интересах. Мы видели, что Петр не успел решить ни турецкого, ни польского вопроса и завещал их преемникам; он не успел определить своих отношений и к некоторым европейским державам, например к Англии. Традиция, завещанная Петром, заключалась, таким образом, в завершении вековой борьбы с национальными врагами и в создании прочных союзов в Западной Европе, которые способствовали бы этому завершению. Политика Бестужева не вела Россию по стопам Петра в первом отношении. Турецкий и польский вопросы решены были позже, Екатериною II. Бестужев заботился только об установлении должных отношений России к Западу и здесь, действительно, подражал программе Петра, хотя, быть может, слишком увлекался задачей общеевропейского политического равновесия, больше, чем того требовал здравый эгоизм России.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51