Я откровенно рассказал Нокоботе о положении, в котором находился, и о том, какой случай привел меня так вовремя к нему на помощь.
Предводитель слушал меня очень внимательно и, когда я кончил, сказал, улыбаясь и пожимая мне руку:
— Хорошо, Нокобота — брат Чистого Сердца (это имя, данное мне индейцем, я сохранил с тех пор). У матери Чистого Сердца будет два сына.
Поблагодарив его, я заметил, что уже давно покинул мать, и она, вероятно, беспокоится обо мне, так что, с его позволения, я отправлюсь к ней, чтобы ее успокоить и рассказать обо всем происшедшем.
Команч покачал головой.
— Нокобота будет сопровождать своего брата. Он его не оставит.
Я согласился, и мы немедленно тронулись в путь к месту нашей стоянки.
Мы ехали верхом, и дорога не показалась мне длинной.
Увидев, что меня сопровождают шесть-семь индейцев, мать моя страшно испугалась — она вообразила, что я пленник, которому угрожает смертная казнь.
Я немедленно ее успокоил, и страх за меня сменился у матери радостью при известии о принесенных мной хороших новостях.
Нокобота с присущей индейцам утонченной вежливостью не замедлил совершенно успокоить ее и даже сумел приобрести ее расположение.
Вот каким образом, мой милый Транкиль, я стал лесным бродягой, траппером и охотником.
Меня приняли, как брата, у команчей. Эти люди, добрые и простые, не знали, как доказать мне свою дружбу. Я, в свою очередь, узнав их ближе, полюбил, как братьев. Усыновленный вождями и принятый у костра совета, я считался сыном племени.
С этой минуты я не расставался с команчами. Мои учителя посвящали меня во все тайны прерии, и я делал большие успехи. Вскоре меня уже считали лучшим охотником и одним из самых храбрых людей этого племени. В многочисленных стычках с неприятелями я получил возможность оказать моим соплеменникам значительные услуги. Мое влияние росло, и теперь я не только воин, но еще и вождь, уважаемый и любимый всеми. Нокобота, благородный юноша, неустрашимое сердце которого не терпело покоя, погиб в засаде, устроенной апачами. После ожесточенной битвы мне удалось отбить его и израненного доставить обратно в племя. Сам я был опасно ранен и, добравшись до деревни, упал без сознания со своей драгоценной ношей. Самые нежные и усердные заботы моей матери не смогли спасти его; мой бедный брат умер, благословляя меня за то, что я не оставил его в руках врагов и избавил от скальпирования, самого большого позора для индейца.
Несмотря на знаки дружбы и любви, которые постоянно оказывали мне вожди племени за самоотверженную защиту брата, я долгое время был безутешен после его смерти, да и сейчас, несмотря на время, прошедшее после этой катастрофы, я не могу без слез говорить о нем. Бедный Нокобота! Душа — простая и добрая, сердце — благородное и преданное! Найду ли я еще когда-нибудь такого верного и надежного друга?
Теперь вы знаете мою жизнь не хуже меня, мой любезный Транкиль. Моя добрая, дорогая мать, почитаемая индейцами, как посланница всеблагого Провидения, счастлива — или, по крайней мере, кажется такой. Краснокожие приняли меня, как сына, когда мои соплеменники оттолкнули меня, и дружба их всегда была неизменна. Живя их жизнью, я совершенно забыл, что я белый. Я вспоминаю о моем происхождении лишь тогда, когда требуется моя помощь несчастному белому, подобному мне. Белые трапперы и охотники этого края считают — не знаю почему — меня своим вождем и усердно пользуются любым случаем доказать мне свое уважение. Таким образом, я добился для себя относительно завидного положения. Но несмотря на это, чем больше времени проходит, тем больше воспоминание о событиях, которые привели меня в пустыню, оживает в моей памяти, тем больше я опасаюсь, что никогда не получу прощения совершенному мной проступку.
Он замолчал. Охотники переглянулись со смешанным чувством уважения и восхищения, которое они испытывали перед этим человеком, так искренне раскаивающимся в преступлении, которое многие сочли бы просто маленькой погрешностью.
— Я уверен, — воскликнул вдруг Транкиль, — что Бог давно простил вас. Гм… люди, подобные вам, довольно редки в пустыне, дружище!
Чистое Сердце слегка усмехнулся этим наивным словам охотника.
— Теперь, друг мой, так как вы знаете меня хорошо, выскажите откровенно свое мнение, каково бы оно ни было, и я обещаю последовать ему.
— Э! Мое мнение очень простое: идите с нами.
— Но ведь я говорил, что я мексиканец.
Канадец рассмеялся.
— Э-э! — сказал он. — Я думал, вы выше этого предрассудка, честное слово!
— Как, выше этого предрассудка?
— Pardieu! Это ясно как день.
— Я уверен, мой друг, что вы мне можете дать только добрый совет, поэтому я слушаю вас внимательно.
— Решайте сами; мне не требуется много времени, чтобы вас убедить.
— Я ничего другого и не желаю.
— Начнем по порядку. Что такое Мексика?
— Как что такое Мексика?
— Да. Королевство это или империя?
— Это — союз.
— Отлично! Итак, Мексика представляет собой республику, состоящую из нескольких союзных штатов.
— Да, — сказал Чистое Сердце, улыбаясь.
— Чем дальше, тем лучше; значит, Сонора и Техас, например, составляют свободные штаты, которые могут, если им это нравится, выделиться из союза?
— А-а! — сказал Чистое Сердце. — Я не думал об этом.
— Не правда ли? Вы видите, мой друг, что нынешняя Мексика (не та, какой она была во времена Моктесумы и испанцев, так как первая занимала только мексиканское плоскогорье, а вторая, под именем Новой Испании, включала в себя часть Центральной Америки) только косвенно может назваться вашей родиной, потому что вы родились не в Мехико, не в Веракрусе, а в Соноре, вы сами это сказали. Следовательно, если вы, как уроженец Соноры, приходите на помощь техасцам, то вы следуете только общему примеру и никоим образом не изменяете вашей родине. Что можете вы ответить на это?
— Только то, что ваше рассуждение правдоподобно и не лишено известной логики.
— Должно ли это значить, что я вас убедил?
— Нисколько, но все же я принимаю ваше предложение и сделаю то, что вы хотите.
— Вот вывод, которого я, судя по началу вашей речи, никак не ожидал.
— Это потому, что под вашей техасской идеей кроется другая, ради которой я и хочу помочь вам.
— А именно? — сказал канадец с удивлением.
Чистое Сердце, нагнувшись к нему, спросил:
— Не надо ли вам покончить наконец с Белым Охотником За Скальпами? Или вы больше не вспоминаете о нем?
Охотник вздрогнул и, крепко сжимая руку молодого человека, сказал:
— Спасибо!
В эту минуту в комнату вошел Черный Олень.
— Мне надо говорить с моим братом, — сказал он Чистому Сердцу.
— Согласится ли мой брат говорить при моих друзьях, белых охотниках?
— Белые охотники — гости команчей, Черный Олень будет говорить при них, — отвечал вождь.
ГЛАВА XXIV. В пустыне
Новость, которую принес Черный Олень, была, должно быть, очень важной. Несмотря на невозмутимость, которую индейцы почитают для себя законом, лицо вождя носило следы крайнего беспокойства.
Опустившись на скамью, указанную Чистым Сердцем, он продолжал мрачно молчать.
Охотники с любопытством выжидали, когда он объяснит, что произошло.
Наконец Чистое Сердце решил прервать затянувшееся молчание.
— Что происходит, вождь? — спросил он, — Что вызвало то беспокойство, которое отразилось в ваших чертах? О каком новом бедствии вы хотите нам сообщить?
— Ужасное несчастье, — ответил он глухим голосом, — пленник исчез!
— Пленник? Какой пленник?
— Сын Голубой Лисицы.
Охотники вскочили от удивления.
— Это невозможно, — продолжал вождь. — Разве не сам он остался заложником? Не дал ли он слово? Индейский воин никогда не изменяет клятве, так поступают только белые, — прибавил он с горечью.
Черный Олень в волнении опустил голову.
— Ну, — сказал Чистое Сердце, — будьте откровенны, вождь, скажите прямо, как было дело?
— Пленник, связанный по рукам и по ногам, был заперт в хижине совета…
— Как, — воскликнул Чистое Сердце с негодованием, — заложник был связан и заперт в хижине совета?! Вы ошибаетесь, вожди не посмели бы этого сделать, они не могли нанести подобного оскорбления молодому человеку, защищенному человеческими правами.
— Я рассказываю все так, как было.
— Кто же это приказал?
— Я, — прошептал вождь.
— Ненависть, которую вы питаете к Голубой Лисице, заставила вас сделать огромную ошибку. Пренебрегая словом, данным молодым человеком, обращаясь с ним как с пленником, вы дали ему право убежать. Как только подвернулся случай, он им воспользовался и правильно сделал.
— Неужели нечего нельзя сделать? Мои воины не смогут настигнуть его — он бежал с легкостью газели.
— Послушайте, Черный Олень, что я думаю: нам остается только одно средство, чтобы опять поймать нашего врага. Белые охотники, мои братья, просят моей помощи в войне, которую белые сейчас ведут друг против друга. Попросите совет вождей дать сотню отборных воинов, я приму командование, вы меня будете сопровождать. Завтра, с заходом солнца, мы отправимся в путь, апачи горят желанием отомстить нам за недавнее поражение. Будьте уверенны, прежде чем мы доберемся до наших братьев, белых охотников, нам преградят дорогу Голубая Лисица и его воины. Только на это и остается надеяться, чтобы получить возможность покончить с неумолимым врагом. Согласны ли вы?
— Я согласен с моим братом. Средства его хороши, они никогда не подводили. Слова его внушены ему самим Владыкой Жизни! — ответил с живостью вождь, вставая. — Я иду на совет предводителей. Пойдет ли брат мой со мной?
— Зачем? Лучше, если предложение будет сделано вами, Черный Олень. Я — только приемный сын вашего племени.
— Хорошо, я исполню то, чего желает мой брат. До свидания. — Он вышел.
— Вы видите, мой друг, я не замедлил исполнить свое обещание, — сказал Чистое Сердце Транкилю. — Возможно, из сотни воинов, которых мы поведем, половина останется на дороге, но другая, оставшаяся в живых, будет нам большим подспорьем.
— Спасибо, друг мой, — ответил Транкиль, — вы знаете, что я верю в вас.
Как и предполагал Черный Олень, индейские воины, посланные в погоню за пленником, вернулись в атепетль ни с чем. Всю ночь они напрасно бродили по окрестностям, так и не найдя следов беглеца.
Молодой человек исчез из хижины совета, и невозможно было выяснить, как ему удалось скрыться.
Единственным открытием, сделанным команчами и имевшим не слишком большое значение, было то, что в лесу, достаточно далеко от того места, где происходила битва с апачами, земля была истоптана и кора деревьев объедена, как будто несколько лошадей стояло здесь продолжительное время. Человеческих же следов здесь не было никаких.
Воины вернулись совершенно раздосадованными и этим только усилили гнев своих соплеменников.
Для предложения, которое Черный Олень хотел сделать совету вождей, время было выбрано очень удачно. Вождь представил запланированную Чистым Сердцем экспедицию не как вмешательство в дела белых, — это считалось второстепенной причиной, — но как попытку разыскать и захватить не только беглеца, но и его отца, который, вероятно, разместил засаду неподалеку от атепетля.
Такое предложение должно было получить одобрение, что и случилось.
Вожди уполномочили Черного Оленя выбрать сотню самых известных воинов их племени, которые под начальством его и Чистого Сердца должны были отправиться в поход.
По указанию Черного Оленя хачесто, поднявшись на кровлю хижины врачевания, созвал немедленно всех воинов племени.
Узнав, что речь идет о походе, предпринимаемом двумя такими славными вождями, как Черный Олень и Чистое Сердце, они наперебой вызывались войти в состав отряда, так что вождь даже затруднялся в выборе.
За час до восхода солнца сто всадников, вооруженных пиками, ружьями и ножами, обутых в мокасины, украшенные лисьими хвостами, с повешенными на шею длинными боевыми свистками, сделанными из человеческой берцовой кости, составили внушительный отряд, выстроенный в образцовом порядке на площади селения перед ковчегом первого человека.
Эти дикие воины, символически разрисованные, одетые в пестрые одежды, представляли странное, ужасающее зрелище.
Когда белые охотники гарцуя подъехали, чтобы присоединиться к отряду, их встретили восторженными криками.
Чистое Сердце и Черный Олень заняли место во главе отряда; старейшие из вождей приблизились к колонне и простились с уезжавшими воинами. По знаку Чистого Сердца отряд продефилировал шагом перед всем племенем и вышел из селения.
В ту минуту, когда воины входили на равнину, солнце скрылось за пурпурно-золотистыми облаками.
Выступив в поход, отряд в глубочайшей тишине вытянулся, как змея, по всегдашнему обыкновению индейцев, и быстро направился в сторону леса.
Индейцев, отправляющихся в опасный поход, всегда сопровождают искусные лазутчики, на которых лежит обязанность охранять отряд от всяких случайностей.
Лазутчики эти меняются каждый день и, несмотря на то, что идут пешком, держатся всегда на большом расстоянии впереди и по бокам отряда, который охраняют.
Индейские войны совсем не похожи на наши; они состоят из непрерывных коварных и внезапных нападений. Только чрезвычайные обстоятельства могут вынудить индейцев напасть открыто; наступать или сопротивляться без уверенности в победе считается у них безумием.
Они смотрят на войну как на способ добычи, поэтому, если сопротивление врага приносит им поражение, они не считают позором бегство, хотя при первом же представившемся случае всегда стремятся безжалостно расквитаться.
Первые две недели перехода команчей никто не тревожил, с момента выхода из селения разведчики не обнаружили никаких вражеских следов. Единственными людьми, повстречавшимися им, были мирные охотники, возвращавшиеся с женами, собаками и детьми в свои поселения; нигде не было заметно нечего подозрительного.
Прошло два дня, и команчи вошли на техасскую территорию.
Это видимое спокойствие очень тревожило обоих предводителей: они слишком хорошо знали мстительный характер апачей, чтобы поверить, что их пропустят спокойно, не пытаясь остановить в пути. Транкиль, издавна знавший Голубую Лисицу, вполне разделял их опасения.
Однажды вечером команчи после длинного перехода расположились лагерем на берегу ручья, на вершине лесистого холма, возвышавшегося над рекой и над окрестной деревней.
Как обычно, разведчики вернулись, доложив, что не встретили никаких следов. После ужина Чистое Сердце сам расставил часовых, и все готовились насладиться несколькими часами отдыха, который после утомительного дня был не только приятен, но и необходим.
Между тем Транкиль, томимый тайным предчувствием, испытывал лихорадочное, беспричинное волнение, отнявшее у него сон. Напрасно закрывал он глаза с твердым намерением уснуть, глаза его открывались сами собой. Измученный бессонницей, для которой он не мог найти правдоподобной причины, охотник встал, решив бодрствовать и провести рекогносцировку местности.
Потянувшись за ружьем, он разбудил Чистое Сердце.
— Что такое? — спросил тот.
— Ничего, ничего, — ответил охотник, — спите.
— Почему же вы встаете?
— Потому что не могу спать, вот и все. Хочу воспользоваться бессонницей, чтобы осмотреть все вокруг.
Эти слова окончательно разбудили Чистое Сердце. Транкиль был не из тех людей, которые совершают какие-либо поступки без уважительных причин.
— Послушайте, мой друг, — сказал он, — здесь что-то кроется, не так ли?
— Я не знаю, — ответил охотник, — но мне грустно, я обеспокоен; словом, не могу объяснить, что я испытываю, но мне кажется, нам грозит опасность. Какая? — я не смог бы ответить. Я видел сегодня два стада фламинго, которые быстро летели против ветра; несколько ланей и антилоп испуганно промчались в том же направлении. Весь день я не слышал пения ни одной птицы. Все это неестественно и наводит страх.
— Страх? — спросил, улыбаясь, Чистое Сердце.
— Страх перед западней. Вот почему я хочу пройти дозором. Вероятнее всего, я ничего не найду, но все равно — по крайней мере, я буду уверен, что нам нечего опасаться.
Чистое Сердце встал, не сказав ни слова, завернулся в свой плащ и взял ружье.
— Идем, — сказал он.
— Как, идем? — спросил охотник.
— Да, я иду с вами.
— Какое безрассудство! То, что я хочу сделать, не более чем фантазия расстроенного воображения. Лучше останьтесь и отдохните.
— Нет, нет, — возразил Чистое Сердце, качая головой, — я чувствую то же, что и вы. Я тоже волнуюсь, неизвестно почему, и хочу успокоиться.
— Идемте. Быть может, это и к лучшему.
Оба вышли из лагеря.
Ночь была светла, свежа, воздух необыкновенно прозрачен, небо усеяно звездами. Луна как будто плыла в эфире, и свет ее, слившись со светом звезд, был настолько силен, что по яркости мог бы сравниться с дневным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Предводитель слушал меня очень внимательно и, когда я кончил, сказал, улыбаясь и пожимая мне руку:
— Хорошо, Нокобота — брат Чистого Сердца (это имя, данное мне индейцем, я сохранил с тех пор). У матери Чистого Сердца будет два сына.
Поблагодарив его, я заметил, что уже давно покинул мать, и она, вероятно, беспокоится обо мне, так что, с его позволения, я отправлюсь к ней, чтобы ее успокоить и рассказать обо всем происшедшем.
Команч покачал головой.
— Нокобота будет сопровождать своего брата. Он его не оставит.
Я согласился, и мы немедленно тронулись в путь к месту нашей стоянки.
Мы ехали верхом, и дорога не показалась мне длинной.
Увидев, что меня сопровождают шесть-семь индейцев, мать моя страшно испугалась — она вообразила, что я пленник, которому угрожает смертная казнь.
Я немедленно ее успокоил, и страх за меня сменился у матери радостью при известии о принесенных мной хороших новостях.
Нокобота с присущей индейцам утонченной вежливостью не замедлил совершенно успокоить ее и даже сумел приобрести ее расположение.
Вот каким образом, мой милый Транкиль, я стал лесным бродягой, траппером и охотником.
Меня приняли, как брата, у команчей. Эти люди, добрые и простые, не знали, как доказать мне свою дружбу. Я, в свою очередь, узнав их ближе, полюбил, как братьев. Усыновленный вождями и принятый у костра совета, я считался сыном племени.
С этой минуты я не расставался с команчами. Мои учителя посвящали меня во все тайны прерии, и я делал большие успехи. Вскоре меня уже считали лучшим охотником и одним из самых храбрых людей этого племени. В многочисленных стычках с неприятелями я получил возможность оказать моим соплеменникам значительные услуги. Мое влияние росло, и теперь я не только воин, но еще и вождь, уважаемый и любимый всеми. Нокобота, благородный юноша, неустрашимое сердце которого не терпело покоя, погиб в засаде, устроенной апачами. После ожесточенной битвы мне удалось отбить его и израненного доставить обратно в племя. Сам я был опасно ранен и, добравшись до деревни, упал без сознания со своей драгоценной ношей. Самые нежные и усердные заботы моей матери не смогли спасти его; мой бедный брат умер, благословляя меня за то, что я не оставил его в руках врагов и избавил от скальпирования, самого большого позора для индейца.
Несмотря на знаки дружбы и любви, которые постоянно оказывали мне вожди племени за самоотверженную защиту брата, я долгое время был безутешен после его смерти, да и сейчас, несмотря на время, прошедшее после этой катастрофы, я не могу без слез говорить о нем. Бедный Нокобота! Душа — простая и добрая, сердце — благородное и преданное! Найду ли я еще когда-нибудь такого верного и надежного друга?
Теперь вы знаете мою жизнь не хуже меня, мой любезный Транкиль. Моя добрая, дорогая мать, почитаемая индейцами, как посланница всеблагого Провидения, счастлива — или, по крайней мере, кажется такой. Краснокожие приняли меня, как сына, когда мои соплеменники оттолкнули меня, и дружба их всегда была неизменна. Живя их жизнью, я совершенно забыл, что я белый. Я вспоминаю о моем происхождении лишь тогда, когда требуется моя помощь несчастному белому, подобному мне. Белые трапперы и охотники этого края считают — не знаю почему — меня своим вождем и усердно пользуются любым случаем доказать мне свое уважение. Таким образом, я добился для себя относительно завидного положения. Но несмотря на это, чем больше времени проходит, тем больше воспоминание о событиях, которые привели меня в пустыню, оживает в моей памяти, тем больше я опасаюсь, что никогда не получу прощения совершенному мной проступку.
Он замолчал. Охотники переглянулись со смешанным чувством уважения и восхищения, которое они испытывали перед этим человеком, так искренне раскаивающимся в преступлении, которое многие сочли бы просто маленькой погрешностью.
— Я уверен, — воскликнул вдруг Транкиль, — что Бог давно простил вас. Гм… люди, подобные вам, довольно редки в пустыне, дружище!
Чистое Сердце слегка усмехнулся этим наивным словам охотника.
— Теперь, друг мой, так как вы знаете меня хорошо, выскажите откровенно свое мнение, каково бы оно ни было, и я обещаю последовать ему.
— Э! Мое мнение очень простое: идите с нами.
— Но ведь я говорил, что я мексиканец.
Канадец рассмеялся.
— Э-э! — сказал он. — Я думал, вы выше этого предрассудка, честное слово!
— Как, выше этого предрассудка?
— Pardieu! Это ясно как день.
— Я уверен, мой друг, что вы мне можете дать только добрый совет, поэтому я слушаю вас внимательно.
— Решайте сами; мне не требуется много времени, чтобы вас убедить.
— Я ничего другого и не желаю.
— Начнем по порядку. Что такое Мексика?
— Как что такое Мексика?
— Да. Королевство это или империя?
— Это — союз.
— Отлично! Итак, Мексика представляет собой республику, состоящую из нескольких союзных штатов.
— Да, — сказал Чистое Сердце, улыбаясь.
— Чем дальше, тем лучше; значит, Сонора и Техас, например, составляют свободные штаты, которые могут, если им это нравится, выделиться из союза?
— А-а! — сказал Чистое Сердце. — Я не думал об этом.
— Не правда ли? Вы видите, мой друг, что нынешняя Мексика (не та, какой она была во времена Моктесумы и испанцев, так как первая занимала только мексиканское плоскогорье, а вторая, под именем Новой Испании, включала в себя часть Центральной Америки) только косвенно может назваться вашей родиной, потому что вы родились не в Мехико, не в Веракрусе, а в Соноре, вы сами это сказали. Следовательно, если вы, как уроженец Соноры, приходите на помощь техасцам, то вы следуете только общему примеру и никоим образом не изменяете вашей родине. Что можете вы ответить на это?
— Только то, что ваше рассуждение правдоподобно и не лишено известной логики.
— Должно ли это значить, что я вас убедил?
— Нисколько, но все же я принимаю ваше предложение и сделаю то, что вы хотите.
— Вот вывод, которого я, судя по началу вашей речи, никак не ожидал.
— Это потому, что под вашей техасской идеей кроется другая, ради которой я и хочу помочь вам.
— А именно? — сказал канадец с удивлением.
Чистое Сердце, нагнувшись к нему, спросил:
— Не надо ли вам покончить наконец с Белым Охотником За Скальпами? Или вы больше не вспоминаете о нем?
Охотник вздрогнул и, крепко сжимая руку молодого человека, сказал:
— Спасибо!
В эту минуту в комнату вошел Черный Олень.
— Мне надо говорить с моим братом, — сказал он Чистому Сердцу.
— Согласится ли мой брат говорить при моих друзьях, белых охотниках?
— Белые охотники — гости команчей, Черный Олень будет говорить при них, — отвечал вождь.
ГЛАВА XXIV. В пустыне
Новость, которую принес Черный Олень, была, должно быть, очень важной. Несмотря на невозмутимость, которую индейцы почитают для себя законом, лицо вождя носило следы крайнего беспокойства.
Опустившись на скамью, указанную Чистым Сердцем, он продолжал мрачно молчать.
Охотники с любопытством выжидали, когда он объяснит, что произошло.
Наконец Чистое Сердце решил прервать затянувшееся молчание.
— Что происходит, вождь? — спросил он, — Что вызвало то беспокойство, которое отразилось в ваших чертах? О каком новом бедствии вы хотите нам сообщить?
— Ужасное несчастье, — ответил он глухим голосом, — пленник исчез!
— Пленник? Какой пленник?
— Сын Голубой Лисицы.
Охотники вскочили от удивления.
— Это невозможно, — продолжал вождь. — Разве не сам он остался заложником? Не дал ли он слово? Индейский воин никогда не изменяет клятве, так поступают только белые, — прибавил он с горечью.
Черный Олень в волнении опустил голову.
— Ну, — сказал Чистое Сердце, — будьте откровенны, вождь, скажите прямо, как было дело?
— Пленник, связанный по рукам и по ногам, был заперт в хижине совета…
— Как, — воскликнул Чистое Сердце с негодованием, — заложник был связан и заперт в хижине совета?! Вы ошибаетесь, вожди не посмели бы этого сделать, они не могли нанести подобного оскорбления молодому человеку, защищенному человеческими правами.
— Я рассказываю все так, как было.
— Кто же это приказал?
— Я, — прошептал вождь.
— Ненависть, которую вы питаете к Голубой Лисице, заставила вас сделать огромную ошибку. Пренебрегая словом, данным молодым человеком, обращаясь с ним как с пленником, вы дали ему право убежать. Как только подвернулся случай, он им воспользовался и правильно сделал.
— Неужели нечего нельзя сделать? Мои воины не смогут настигнуть его — он бежал с легкостью газели.
— Послушайте, Черный Олень, что я думаю: нам остается только одно средство, чтобы опять поймать нашего врага. Белые охотники, мои братья, просят моей помощи в войне, которую белые сейчас ведут друг против друга. Попросите совет вождей дать сотню отборных воинов, я приму командование, вы меня будете сопровождать. Завтра, с заходом солнца, мы отправимся в путь, апачи горят желанием отомстить нам за недавнее поражение. Будьте уверенны, прежде чем мы доберемся до наших братьев, белых охотников, нам преградят дорогу Голубая Лисица и его воины. Только на это и остается надеяться, чтобы получить возможность покончить с неумолимым врагом. Согласны ли вы?
— Я согласен с моим братом. Средства его хороши, они никогда не подводили. Слова его внушены ему самим Владыкой Жизни! — ответил с живостью вождь, вставая. — Я иду на совет предводителей. Пойдет ли брат мой со мной?
— Зачем? Лучше, если предложение будет сделано вами, Черный Олень. Я — только приемный сын вашего племени.
— Хорошо, я исполню то, чего желает мой брат. До свидания. — Он вышел.
— Вы видите, мой друг, я не замедлил исполнить свое обещание, — сказал Чистое Сердце Транкилю. — Возможно, из сотни воинов, которых мы поведем, половина останется на дороге, но другая, оставшаяся в живых, будет нам большим подспорьем.
— Спасибо, друг мой, — ответил Транкиль, — вы знаете, что я верю в вас.
Как и предполагал Черный Олень, индейские воины, посланные в погоню за пленником, вернулись в атепетль ни с чем. Всю ночь они напрасно бродили по окрестностям, так и не найдя следов беглеца.
Молодой человек исчез из хижины совета, и невозможно было выяснить, как ему удалось скрыться.
Единственным открытием, сделанным команчами и имевшим не слишком большое значение, было то, что в лесу, достаточно далеко от того места, где происходила битва с апачами, земля была истоптана и кора деревьев объедена, как будто несколько лошадей стояло здесь продолжительное время. Человеческих же следов здесь не было никаких.
Воины вернулись совершенно раздосадованными и этим только усилили гнев своих соплеменников.
Для предложения, которое Черный Олень хотел сделать совету вождей, время было выбрано очень удачно. Вождь представил запланированную Чистым Сердцем экспедицию не как вмешательство в дела белых, — это считалось второстепенной причиной, — но как попытку разыскать и захватить не только беглеца, но и его отца, который, вероятно, разместил засаду неподалеку от атепетля.
Такое предложение должно было получить одобрение, что и случилось.
Вожди уполномочили Черного Оленя выбрать сотню самых известных воинов их племени, которые под начальством его и Чистого Сердца должны были отправиться в поход.
По указанию Черного Оленя хачесто, поднявшись на кровлю хижины врачевания, созвал немедленно всех воинов племени.
Узнав, что речь идет о походе, предпринимаемом двумя такими славными вождями, как Черный Олень и Чистое Сердце, они наперебой вызывались войти в состав отряда, так что вождь даже затруднялся в выборе.
За час до восхода солнца сто всадников, вооруженных пиками, ружьями и ножами, обутых в мокасины, украшенные лисьими хвостами, с повешенными на шею длинными боевыми свистками, сделанными из человеческой берцовой кости, составили внушительный отряд, выстроенный в образцовом порядке на площади селения перед ковчегом первого человека.
Эти дикие воины, символически разрисованные, одетые в пестрые одежды, представляли странное, ужасающее зрелище.
Когда белые охотники гарцуя подъехали, чтобы присоединиться к отряду, их встретили восторженными криками.
Чистое Сердце и Черный Олень заняли место во главе отряда; старейшие из вождей приблизились к колонне и простились с уезжавшими воинами. По знаку Чистого Сердца отряд продефилировал шагом перед всем племенем и вышел из селения.
В ту минуту, когда воины входили на равнину, солнце скрылось за пурпурно-золотистыми облаками.
Выступив в поход, отряд в глубочайшей тишине вытянулся, как змея, по всегдашнему обыкновению индейцев, и быстро направился в сторону леса.
Индейцев, отправляющихся в опасный поход, всегда сопровождают искусные лазутчики, на которых лежит обязанность охранять отряд от всяких случайностей.
Лазутчики эти меняются каждый день и, несмотря на то, что идут пешком, держатся всегда на большом расстоянии впереди и по бокам отряда, который охраняют.
Индейские войны совсем не похожи на наши; они состоят из непрерывных коварных и внезапных нападений. Только чрезвычайные обстоятельства могут вынудить индейцев напасть открыто; наступать или сопротивляться без уверенности в победе считается у них безумием.
Они смотрят на войну как на способ добычи, поэтому, если сопротивление врага приносит им поражение, они не считают позором бегство, хотя при первом же представившемся случае всегда стремятся безжалостно расквитаться.
Первые две недели перехода команчей никто не тревожил, с момента выхода из селения разведчики не обнаружили никаких вражеских следов. Единственными людьми, повстречавшимися им, были мирные охотники, возвращавшиеся с женами, собаками и детьми в свои поселения; нигде не было заметно нечего подозрительного.
Прошло два дня, и команчи вошли на техасскую территорию.
Это видимое спокойствие очень тревожило обоих предводителей: они слишком хорошо знали мстительный характер апачей, чтобы поверить, что их пропустят спокойно, не пытаясь остановить в пути. Транкиль, издавна знавший Голубую Лисицу, вполне разделял их опасения.
Однажды вечером команчи после длинного перехода расположились лагерем на берегу ручья, на вершине лесистого холма, возвышавшегося над рекой и над окрестной деревней.
Как обычно, разведчики вернулись, доложив, что не встретили никаких следов. После ужина Чистое Сердце сам расставил часовых, и все готовились насладиться несколькими часами отдыха, который после утомительного дня был не только приятен, но и необходим.
Между тем Транкиль, томимый тайным предчувствием, испытывал лихорадочное, беспричинное волнение, отнявшее у него сон. Напрасно закрывал он глаза с твердым намерением уснуть, глаза его открывались сами собой. Измученный бессонницей, для которой он не мог найти правдоподобной причины, охотник встал, решив бодрствовать и провести рекогносцировку местности.
Потянувшись за ружьем, он разбудил Чистое Сердце.
— Что такое? — спросил тот.
— Ничего, ничего, — ответил охотник, — спите.
— Почему же вы встаете?
— Потому что не могу спать, вот и все. Хочу воспользоваться бессонницей, чтобы осмотреть все вокруг.
Эти слова окончательно разбудили Чистое Сердце. Транкиль был не из тех людей, которые совершают какие-либо поступки без уважительных причин.
— Послушайте, мой друг, — сказал он, — здесь что-то кроется, не так ли?
— Я не знаю, — ответил охотник, — но мне грустно, я обеспокоен; словом, не могу объяснить, что я испытываю, но мне кажется, нам грозит опасность. Какая? — я не смог бы ответить. Я видел сегодня два стада фламинго, которые быстро летели против ветра; несколько ланей и антилоп испуганно промчались в том же направлении. Весь день я не слышал пения ни одной птицы. Все это неестественно и наводит страх.
— Страх? — спросил, улыбаясь, Чистое Сердце.
— Страх перед западней. Вот почему я хочу пройти дозором. Вероятнее всего, я ничего не найду, но все равно — по крайней мере, я буду уверен, что нам нечего опасаться.
Чистое Сердце встал, не сказав ни слова, завернулся в свой плащ и взял ружье.
— Идем, — сказал он.
— Как, идем? — спросил охотник.
— Да, я иду с вами.
— Какое безрассудство! То, что я хочу сделать, не более чем фантазия расстроенного воображения. Лучше останьтесь и отдохните.
— Нет, нет, — возразил Чистое Сердце, качая головой, — я чувствую то же, что и вы. Я тоже волнуюсь, неизвестно почему, и хочу успокоиться.
— Идемте. Быть может, это и к лучшему.
Оба вышли из лагеря.
Ночь была светла, свежа, воздух необыкновенно прозрачен, небо усеяно звездами. Луна как будто плыла в эфире, и свет ее, слившись со светом звезд, был настолько силен, что по яркости мог бы сравниться с дневным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32