Были ли тому причиной свежий ночной воздух или движение волн, покачивающих тело Охотника За Скальпами, но через час старик слегка пошевелился; легкий вздох приподнял его могучую грудь, и несколько неуверенных движений при попытке переменить положение явно показали, что сильный организм раненого все еще боролся со смертью.
Наконец старик открыл глаза. Непроницаемый мрак ночи словно окутывал его черным саваном. Усталость и страшная потеря крови от многочисленных ран вызывали общую слабость, как физическую, так и нравственную, настолько сильную, что Охотник За Скальпами не мог дать себе отчет ни о том, где он находился в настоящую минуту, ни об обстоятельствах, которые привели его сюда. Напрасно старался он привести в порядок свои мысли и собрать в единое целое отрывочные воспоминания, — испытанное им потрясение было слишком велико; несмотря на все попытки, он не мог связать обрывочных нитей своих мыслей.
Он осознавал, что лежит раненый и одинокий на берегу моря, понимал весь ужас своего положения, но ничто не могло подсказать ему путь к спасению.
Старик негодовал на себя за бессилие, сердился, что не мог сделать решительно ничего, чтобы помочь самому себе. Действительно, он испытывал полную беспомощность и был не в силах отодвинуться хотя бы на несколько сантиметров от бездны, на краю которой лежал и которая неминуемо должна была поглотить его, если слабость пересилит его волю и самообладание изменит ему окончательно.
В эти минуты на пустынном берегу моря происходила ужасная душевная драма, отчаянная борьба полуживого человека со смертью, постепенно простирающей над ним свою тяжелую руку.
Малейшее движение причиняло Охотнику За Скальпами невероятные мучения, частью по причине ран, в которые набился морской песок и гравий, частью потому, что он сознавал, что его усилия не приведут ни к чему и что, если чудо не придет к нему на помощь, он неминуемо погибнет.
Чудо, на которое несчастный не надеялся и даже мысль о котором не могла прийти ему в голову, совершилось по воле Провидения, пути которого недоступны нашему пониманию. Оно часто спасает виновного, как будто только затем, чтобы подвергнуть его еще большему наказанию; такому чуду суждено было совершиться в тот момент, когда, потеряв последние остатки энергии, раненый упал на песок, решив ждать неминуемой смерти.
Маленькие отряды вольных стрелков-техасцев рассыпались по морскому берегу, наблюдая за движениями мексиканских крейсеров. В случае необходимости они могли соединиться в один большой отряд в самое короткое время.
Судьбе было угодно, чтобы Охотник За Скальпами был выброшен в море и прибит волнами к берегу вблизи дома, где в эту ночь, ввиду намечавшихся важных событий, собрались на совещание главные вожди техасской армии. Само собой разумеется, эта часть берега тщательно охранялась, и многочисленные патрули ходили вблизи того места, где стоял домик, чтобы обеспечить своим командирам безопасность. Один из таких патрулей видел, как причалила мексиканская шлюпка. Его приближение заставило мексиканцев удалиться, так как они вовсе не имели намерения схватиться с неприятелем, о силе и численности которого ничего не знали.
Когда шлюпка снова вышла в открытое море, техасцы принялись осматривать весь берег, желая убедиться, что все неприятели ушли, не оставив никого.
Тот, кто первым заметил Охотника За Скальпами, позвал своих товарищей, и вскоре раненого окружили человек двадцать. В первую минуту его сочли мертвым. Охотник За Скальпами слышал все, что говорили вокруг, но не мог ни пошевельнуться, ни произнести ни слова. На секунду его охватил ужасный страх. Это произошло, когда один вольный стрелок, нагнувшись и внимательно осмотрев его, сказал беспечно:
— Несчастный умер, нам остается только вырыть в песке яму и положить его туда, чтобы чайки и коршуны не расклевали труп. Пусть кто-нибудь принесет самые большие камни, которые только сможет найти, а мы тем временем выроем ножами яму, на это понадобится не много времени.
При таких словах, произнесенных совершенно спокойным и равнодушным тоном, будто речь идет о самой естественной вещи в мире, у Охотника За Скальпами выступил на лбу холодный пот и дрожь прошла по всему телу. Он сделал невероятное усилие, чтобы заговорить, но попытка не привела ни к чему: он находился в том состоянии оцепенения, когда сознание остается совершенно ясным, в то время как тело представляет собой всего лишь безжизненную и бесчувственную массу.
— Стойте, — сказал один из стрелков, жестом задерживая тех, кто намеревался отправиться за камнями, — не будем торопиться. Этот человек создан по образу и подобию Божию, и хотя он и в очень жалком состоянии, но, может быть, в нем еще таится искра жизни. Мы всегда успеем его зарыть, если убедимся, что он действительно умер, но прежде надо убедиться, что помочь ничем нельзя.
Эти слова были для раненого целительным бальзамом. К несчастью, он и в этот раз был не в состоянии выразить свою радость, как за минуту до того не мог обнаружить своего ужаса.
— Ба-а! — возразил первый из говоривших. — Если послушать отца Антонио, то все мертвые превратились бы в раненых, и он вынудил бы нас терять драгоценное время на приведение их в чувство. Впрочем, нам спешить некуда, и я ничего не имею против того, чтобы попробовать оживить. этого человека, хотя, по-моему, он мертв.
— Не беда! — сказал на это отец Антонио. — Все-таки попытаемся.
— Попробуем, пусть будет по-вашему! — сказал другой, пожимая плечами.
— Прежде всего давайте вытащим его отсюда. Когда он будет на суше, то не будет риска, что его снова унесет волной, а потом уж увидим, что надо делать, — сказал отец Антонио.
Четверо людей подняли раненого и осторожно перенесли его на берег, на сухое место, находившееся метрах в двадцати от моря, где морские волны не могли до него достать. После этого почтенный монах достал бутылку рома, откупорил ее и, распорядившись, чтобы присутствующие растерли ромом виски и кисти рук раненого, силой разжав лезвием кинжала челюсти старика, влил ему в рот добрый стаканчик рому. Результаты этого лечения не замедлили обнаружиться. Через несколько секунд раненый сделал легкое движение, приоткрыл глаза и облегченно вздохнул.
— Э-э! — воскликнул со смехом отец Антонио. — Что вы на это скажете, дон Руперто? Кажется, ваш мертвый воскресает!
— Правда! — ответил тот, также смеясь. — Этот человек может похвалиться тем, что душа крепко сидит в его теле. Если он действительно возвратится к жизни, хотя я за это не отвечаю, то может сказать, что вернулся с того света.
Тем временем вольные стрелки продолжали втирать ром все с тем же рвением, и правильная циркуляция крови в организме раненого была наконец восстановлена. Взгляд Охотника За Скальпами перестал быть стеклянным, лицо его постепенно теряло свою окаменелость, вскоре на нем отразилось удовольствие.
— Вы себя лучше чувствуете? — спросил его монах с участием.
— Да, — ответил тот, хотя и слабым голосом, но совершенно ясно.
— Тем лучше! С Божьей помощью мы вас поставим на ноги.
Благодаря странной случайности монах все еще не узнавал человека, которому он сам был обязан жизнью несколько месяцев тому назад.
Раны больного были промыты смесью воды с ромом, очищены от приставших песка и гравия, к ним приложили растертые листья орегано , этого великолепного целителя всяких ран, после чего тщательно перевязали.
— Так! — сказал монах с удовлетворением. — Теперь мы все кончили. Я прикажу перенести вас в такое место, где вам будет лучше, чем здесь, и вы отдохнете после испытанного потрясения.
— Делайте со мной что хотите, — с благодарностью сказал раненый. — Я слишком многим вам обязан, чтобы протестовать против ваших действий.
— Тем более, — возразил, смеясь, Руперто, — что это было бы совершенно бесполезно. Почтенный отец взялся вылечить вас, и вы волей или неволей должны подчиниться его предписаниям.
По знаку отца Антонио четверо людей подняли раненого и перенесли его в дом, где собрались командиры.
Это был именно тот раненый, которого полковник Мелендес видел, когда случай привел его к дому, стоявшему на берегу моря, и где он в течение нескольких минут стоял, прислушиваясь к тому, что происходит внутри.
Дом этот принадлежал богатому техасскому асиендадо , сочувствующему повстанцам. Тот был счастлив, что мог отдать свой дом в распоряжение инсургентов, хотя дом и был выстроен в прежнее время, чтобы служить местом для развлечений. Это было просторное красивое жилище, снабженное не только всем необходимым для жизни, но и множеством предметов роскоши и безделушками, придающими обстановке уют, так необходимый богатым людям, в силу их привычки к благам цивилизации.
Техасцы не были довольны, что отец Антонио, никого не спросясь, взваливал на них заботу о незнакомом раненом. Но когда они увидели, в каком жалком состоянии тот находится, то больше не возражали и предоставили монаху разместить того как ему вздумается.
Отец Антонио, не дожидаясь повторения разрешения, перенес больного в большую комнату, гае было много воздуха и окно выходило на море. Охотник За Скальпами оказался, таким образом, размещен в наилучших условиях.
Как только раненого положили в постель, устроенную специально для него (так как в этом тропическом климате жители имеют обыкновение спать на циновках или же в гамаках, а не в постелях), монах дал больному выпить наркотического питья, и тот заснул почти мгновенно спокойным укрепляющим сном.
Ночь прошла без дальнейших приключений; раненый спал восемь часов подряд и, когда проснулся, уже не был прежним больным — настолько чувствовал он себя крепче и свежее после отдыха.
Прошло несколько дней. Отец Антонио продолжал внимательно и заботливо ухаживать за больным. Хотя в первые минуты монах и в самом деле не узнал в тяжелораненом Белого Охотника За Скальпами, заблуждение его было очень непродолжительным. Рассмотрев при дневном свете больного, в наружности которого было нечто особенное, монах тотчас же узнал охотника, которого одинаково боялись как краснокожие, так и сами белые, и которому он был обязан спасением при таких необыкновенных обстоятельствах. При этом открытии монах почувствовал себя счастливым и мысленно возблагодарил судьбу за то, что она дала возможность расквитаться с этим человеком.
Но больной или действительно забыл монаха, или делал вид, что забыл. Он ничем не обнаружил, что узнал его. А потому тот продолжал ухаживать за раненым, не позволяя себе ни одного намека на прошлое.
До сражения при Серро-Пардо не произошло никаких перемен. Утром этого дня отец Антонио по обыкновению вошел в комнату больного. Последний быстро поправлялся благодаря листьям удивительного растения. Раны старика почти совсем зажили, он был накануне полного выздоровления.
— Compadre, — сказал ему монах, — я сделал для вас все, что в моих силах, и вы можете отдать мне справедливость, я ухаживал за вами, как брат.
— Мне остается только благодарить вас, — ответил раненый, протягивая монаху руку.
— Но сегодня, — сказал отец Антонио, пожимая руку больного, — я должен сообщить вам плохую новость.
— Плохую новость? — переспросил тот с удивлением.
— Впрочем, новость эта может еще оказаться хорошей, хотя, сказать откровенно, я в это не верю, так как не жду ничего хорошего от того, что мы намерены сделать.
— Признаюсь, я вас совсем не понимаю и убедительно прошу говорить яснее.
— Вы правы! Вам, в сущности, ничего не известно. В двух словах: армия получила сегодня утром приказание выступить в поход.
— Так что?.. — спросил раненый.
— Так что, — продолжал монах с лукавой улыбкой, — я, к крайнему моему сожалению, вынужден оставить вас здесь.
— Гм! — пробормотал больной с некоторым опасением.
— В случае, если мы побьем мексиканцев, — продолжал монах, — на что я не смею надеяться, — вы меня непременно увидите снова.
Больного, по-видимому, стала все более и более тревожить открывавшаяся перспектива.
— И вы пришли сюда только для того, чтобы сообщить мне об этом? — спросил он.
— Нет, — ответил монах, — я хочу сделать вам одно предложение.
— Какое? — спросил тот с живостью.
— Выслушайте меня. Я нашел вас в положении, которое смело можно назвать отчаянным.
— Это правда!
— Хотя говорят, — продолжал отец Антонио, — что вы получили раны в борьбе против нас, и хотя кое-кто из наших — тех, кто прибыл сюда за эти два дня — уверяют даже, что могут засвидетельствовать этот факт, я не захотел поверить их словам. Не знаю почему, но с тех пор как я стал ухаживать за вами, я вами заинтересовался и не хочу, чтобы вашему успешному выздоровлению повредило что бы то ни было. Вот что я вам предложу: приблизительно в ста милях отсюда находится лагерь белых, у которых некоторое время назад я пользовался большим авторитетом. Льщу себя надеждой, что они еще не совсем забыли обо мне и что кто бы ни пришел к ним от моего имени, будет принят ими радушно. Хотите отправиться туда? Можно попытаться это сделать.
— Но могу ли я при таком упадке сил предпринять такое путешествие?
— Об этом не беспокойтесь. Четверо людей, преданных мне, отвезут вас к моим бывшим друзьям.
— О, если так, — воскликнул с живостью Охотник За Скальпами, — я с радостью принимаю ваше предложение. Даже если мне суждено погибнуть по дороге, я скорее соглашусь на это, чем останусь здесь один.
— Надеюсь, вы не погибнете, а, наоборот, приедете туда целым и невредимым. Итак, решено? Вы согласны?
— С удовольствием! Когда мы поедем?
— Сейчас! Нельзя терять ни минуты.
— Хорошо! Можете отдать необходимые распоряжения, я готов.
— Я должен только предупредить, что друзья, к которым вас посылаю, крутого нрава, им нельзя читать длинных и строгих нравоучений о нравственных принципах.
— Какое мне до этого дело! Даже если бы это были степные разбойники, то, клянусь вам, и тогда не обратил бы внимания на это!
— Браво! Я вижу, мы понимаем друг друга. Эти почтенные господа, кажется, занимаются всеми ремеслами понемногу.
— Хорошо, хорошо, — возразил весело Охотник За Скальпами, — не беспокойтесь об этом.
— В таком случае готовьтесь в путь, я вернусь не позже, чем через десять минут.
С этими словами монах вышел. Старик, у которого оставалось совсем мало времени, тотчас же начал собираться.
Не прошло и десяти минут, как монах возвратился. Его сопровождали четверо людей, в числе которых был Руперто, который, как мы помним, придерживался того мнения, что раненого следовало закопать в землю.
Больной был еще настолько слаб, что не мог ни идти, ни ехать верхом, а потому монах приказал сделать для него нечто вроде носилок, которые были привязаны к двум мулам. Такой способ передвижения был для больного крайне неудобен, особенно учитывая характер той местности, через которую ему предстояло проследовать, к тому же он казался очень медленным, но в ту минуту это был единственный подходящий из всех возможных способов передвижения. Потому приходилось, скрепя сердце, довольствоваться им.
Раненого перенесли на носилки и уложили насколько возможно удобнее.
— Теперь, — сказал ему монах, — пусть Бог сопутствует вам! Не беспокойтесь ни о чем. Я дал Руперто необходимые наставления и знаю его достаточно, чтобы быть уверенным, что он не покинет вас ни в коем случае, а потому вы можете довериться ему. Прощайте! — И пожав больному руку, отец Антонио уже повернулся, чтобы уйти.
— Еще минуту! — воскликнул старик, задерживая руку монаха в своей. — Я хочу вам сказать только одно слово.
— Говорите, но будьте кратки: у меня серьезные основания желать вашего немедленного отъезда. Сюда через некоторое время прибудут раненые, которые до сих пор оставались в крепости, и встреча с ними, вероятно, не доставит вам ни малейшего удовольствия.
— Мне кажется, я понимаю, что вы хотите сказать и на что именно намекаете, но теперь речь не об этом. Не знаю, встречусь ли я с вами вновь когда-нибудь, но прежде, чем расстаться, хочу высказать свою признательность за все, что вы сделали для меня, тем более что я убежден в том, что меня узнали.
— Ну, а если даже и так?
— Вам стоило только сказать слово, чтобы выдать меня моим беспощадным врагам, и вы не захотели сказать этого слова.
— Конечно нет, потому что, догадываясь, что я вас действительно узнал, вы поймете, что я только расквитался с вами, потому что считал себя у вас в долгу.
По лицу старика прошла судорога, глаза его увлажнились, он с горячностью сжал руку монаха и ответил растроганно:
— Спасибо! Это доброе дело не пропадет даром; события последних дней изменили мой взгляд на многое. Вы никогда не раскаетесь в том, что спасли мне жизнь.
— Надеюсь, но уезжайте, уезжайте, ради Бога!
— До свидания!
— Quien sabe! — пробормотал монах, сделав проводникам знак двинуться в путь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Наконец старик открыл глаза. Непроницаемый мрак ночи словно окутывал его черным саваном. Усталость и страшная потеря крови от многочисленных ран вызывали общую слабость, как физическую, так и нравственную, настолько сильную, что Охотник За Скальпами не мог дать себе отчет ни о том, где он находился в настоящую минуту, ни об обстоятельствах, которые привели его сюда. Напрасно старался он привести в порядок свои мысли и собрать в единое целое отрывочные воспоминания, — испытанное им потрясение было слишком велико; несмотря на все попытки, он не мог связать обрывочных нитей своих мыслей.
Он осознавал, что лежит раненый и одинокий на берегу моря, понимал весь ужас своего положения, но ничто не могло подсказать ему путь к спасению.
Старик негодовал на себя за бессилие, сердился, что не мог сделать решительно ничего, чтобы помочь самому себе. Действительно, он испытывал полную беспомощность и был не в силах отодвинуться хотя бы на несколько сантиметров от бездны, на краю которой лежал и которая неминуемо должна была поглотить его, если слабость пересилит его волю и самообладание изменит ему окончательно.
В эти минуты на пустынном берегу моря происходила ужасная душевная драма, отчаянная борьба полуживого человека со смертью, постепенно простирающей над ним свою тяжелую руку.
Малейшее движение причиняло Охотнику За Скальпами невероятные мучения, частью по причине ран, в которые набился морской песок и гравий, частью потому, что он сознавал, что его усилия не приведут ни к чему и что, если чудо не придет к нему на помощь, он неминуемо погибнет.
Чудо, на которое несчастный не надеялся и даже мысль о котором не могла прийти ему в голову, совершилось по воле Провидения, пути которого недоступны нашему пониманию. Оно часто спасает виновного, как будто только затем, чтобы подвергнуть его еще большему наказанию; такому чуду суждено было совершиться в тот момент, когда, потеряв последние остатки энергии, раненый упал на песок, решив ждать неминуемой смерти.
Маленькие отряды вольных стрелков-техасцев рассыпались по морскому берегу, наблюдая за движениями мексиканских крейсеров. В случае необходимости они могли соединиться в один большой отряд в самое короткое время.
Судьбе было угодно, чтобы Охотник За Скальпами был выброшен в море и прибит волнами к берегу вблизи дома, где в эту ночь, ввиду намечавшихся важных событий, собрались на совещание главные вожди техасской армии. Само собой разумеется, эта часть берега тщательно охранялась, и многочисленные патрули ходили вблизи того места, где стоял домик, чтобы обеспечить своим командирам безопасность. Один из таких патрулей видел, как причалила мексиканская шлюпка. Его приближение заставило мексиканцев удалиться, так как они вовсе не имели намерения схватиться с неприятелем, о силе и численности которого ничего не знали.
Когда шлюпка снова вышла в открытое море, техасцы принялись осматривать весь берег, желая убедиться, что все неприятели ушли, не оставив никого.
Тот, кто первым заметил Охотника За Скальпами, позвал своих товарищей, и вскоре раненого окружили человек двадцать. В первую минуту его сочли мертвым. Охотник За Скальпами слышал все, что говорили вокруг, но не мог ни пошевельнуться, ни произнести ни слова. На секунду его охватил ужасный страх. Это произошло, когда один вольный стрелок, нагнувшись и внимательно осмотрев его, сказал беспечно:
— Несчастный умер, нам остается только вырыть в песке яму и положить его туда, чтобы чайки и коршуны не расклевали труп. Пусть кто-нибудь принесет самые большие камни, которые только сможет найти, а мы тем временем выроем ножами яму, на это понадобится не много времени.
При таких словах, произнесенных совершенно спокойным и равнодушным тоном, будто речь идет о самой естественной вещи в мире, у Охотника За Скальпами выступил на лбу холодный пот и дрожь прошла по всему телу. Он сделал невероятное усилие, чтобы заговорить, но попытка не привела ни к чему: он находился в том состоянии оцепенения, когда сознание остается совершенно ясным, в то время как тело представляет собой всего лишь безжизненную и бесчувственную массу.
— Стойте, — сказал один из стрелков, жестом задерживая тех, кто намеревался отправиться за камнями, — не будем торопиться. Этот человек создан по образу и подобию Божию, и хотя он и в очень жалком состоянии, но, может быть, в нем еще таится искра жизни. Мы всегда успеем его зарыть, если убедимся, что он действительно умер, но прежде надо убедиться, что помочь ничем нельзя.
Эти слова были для раненого целительным бальзамом. К несчастью, он и в этот раз был не в состоянии выразить свою радость, как за минуту до того не мог обнаружить своего ужаса.
— Ба-а! — возразил первый из говоривших. — Если послушать отца Антонио, то все мертвые превратились бы в раненых, и он вынудил бы нас терять драгоценное время на приведение их в чувство. Впрочем, нам спешить некуда, и я ничего не имею против того, чтобы попробовать оживить. этого человека, хотя, по-моему, он мертв.
— Не беда! — сказал на это отец Антонио. — Все-таки попытаемся.
— Попробуем, пусть будет по-вашему! — сказал другой, пожимая плечами.
— Прежде всего давайте вытащим его отсюда. Когда он будет на суше, то не будет риска, что его снова унесет волной, а потом уж увидим, что надо делать, — сказал отец Антонио.
Четверо людей подняли раненого и осторожно перенесли его на берег, на сухое место, находившееся метрах в двадцати от моря, где морские волны не могли до него достать. После этого почтенный монах достал бутылку рома, откупорил ее и, распорядившись, чтобы присутствующие растерли ромом виски и кисти рук раненого, силой разжав лезвием кинжала челюсти старика, влил ему в рот добрый стаканчик рому. Результаты этого лечения не замедлили обнаружиться. Через несколько секунд раненый сделал легкое движение, приоткрыл глаза и облегченно вздохнул.
— Э-э! — воскликнул со смехом отец Антонио. — Что вы на это скажете, дон Руперто? Кажется, ваш мертвый воскресает!
— Правда! — ответил тот, также смеясь. — Этот человек может похвалиться тем, что душа крепко сидит в его теле. Если он действительно возвратится к жизни, хотя я за это не отвечаю, то может сказать, что вернулся с того света.
Тем временем вольные стрелки продолжали втирать ром все с тем же рвением, и правильная циркуляция крови в организме раненого была наконец восстановлена. Взгляд Охотника За Скальпами перестал быть стеклянным, лицо его постепенно теряло свою окаменелость, вскоре на нем отразилось удовольствие.
— Вы себя лучше чувствуете? — спросил его монах с участием.
— Да, — ответил тот, хотя и слабым голосом, но совершенно ясно.
— Тем лучше! С Божьей помощью мы вас поставим на ноги.
Благодаря странной случайности монах все еще не узнавал человека, которому он сам был обязан жизнью несколько месяцев тому назад.
Раны больного были промыты смесью воды с ромом, очищены от приставших песка и гравия, к ним приложили растертые листья орегано , этого великолепного целителя всяких ран, после чего тщательно перевязали.
— Так! — сказал монах с удовлетворением. — Теперь мы все кончили. Я прикажу перенести вас в такое место, где вам будет лучше, чем здесь, и вы отдохнете после испытанного потрясения.
— Делайте со мной что хотите, — с благодарностью сказал раненый. — Я слишком многим вам обязан, чтобы протестовать против ваших действий.
— Тем более, — возразил, смеясь, Руперто, — что это было бы совершенно бесполезно. Почтенный отец взялся вылечить вас, и вы волей или неволей должны подчиниться его предписаниям.
По знаку отца Антонио четверо людей подняли раненого и перенесли его в дом, где собрались командиры.
Это был именно тот раненый, которого полковник Мелендес видел, когда случай привел его к дому, стоявшему на берегу моря, и где он в течение нескольких минут стоял, прислушиваясь к тому, что происходит внутри.
Дом этот принадлежал богатому техасскому асиендадо , сочувствующему повстанцам. Тот был счастлив, что мог отдать свой дом в распоряжение инсургентов, хотя дом и был выстроен в прежнее время, чтобы служить местом для развлечений. Это было просторное красивое жилище, снабженное не только всем необходимым для жизни, но и множеством предметов роскоши и безделушками, придающими обстановке уют, так необходимый богатым людям, в силу их привычки к благам цивилизации.
Техасцы не были довольны, что отец Антонио, никого не спросясь, взваливал на них заботу о незнакомом раненом. Но когда они увидели, в каком жалком состоянии тот находится, то больше не возражали и предоставили монаху разместить того как ему вздумается.
Отец Антонио, не дожидаясь повторения разрешения, перенес больного в большую комнату, гае было много воздуха и окно выходило на море. Охотник За Скальпами оказался, таким образом, размещен в наилучших условиях.
Как только раненого положили в постель, устроенную специально для него (так как в этом тропическом климате жители имеют обыкновение спать на циновках или же в гамаках, а не в постелях), монах дал больному выпить наркотического питья, и тот заснул почти мгновенно спокойным укрепляющим сном.
Ночь прошла без дальнейших приключений; раненый спал восемь часов подряд и, когда проснулся, уже не был прежним больным — настолько чувствовал он себя крепче и свежее после отдыха.
Прошло несколько дней. Отец Антонио продолжал внимательно и заботливо ухаживать за больным. Хотя в первые минуты монах и в самом деле не узнал в тяжелораненом Белого Охотника За Скальпами, заблуждение его было очень непродолжительным. Рассмотрев при дневном свете больного, в наружности которого было нечто особенное, монах тотчас же узнал охотника, которого одинаково боялись как краснокожие, так и сами белые, и которому он был обязан спасением при таких необыкновенных обстоятельствах. При этом открытии монах почувствовал себя счастливым и мысленно возблагодарил судьбу за то, что она дала возможность расквитаться с этим человеком.
Но больной или действительно забыл монаха, или делал вид, что забыл. Он ничем не обнаружил, что узнал его. А потому тот продолжал ухаживать за раненым, не позволяя себе ни одного намека на прошлое.
До сражения при Серро-Пардо не произошло никаких перемен. Утром этого дня отец Антонио по обыкновению вошел в комнату больного. Последний быстро поправлялся благодаря листьям удивительного растения. Раны старика почти совсем зажили, он был накануне полного выздоровления.
— Compadre, — сказал ему монах, — я сделал для вас все, что в моих силах, и вы можете отдать мне справедливость, я ухаживал за вами, как брат.
— Мне остается только благодарить вас, — ответил раненый, протягивая монаху руку.
— Но сегодня, — сказал отец Антонио, пожимая руку больного, — я должен сообщить вам плохую новость.
— Плохую новость? — переспросил тот с удивлением.
— Впрочем, новость эта может еще оказаться хорошей, хотя, сказать откровенно, я в это не верю, так как не жду ничего хорошего от того, что мы намерены сделать.
— Признаюсь, я вас совсем не понимаю и убедительно прошу говорить яснее.
— Вы правы! Вам, в сущности, ничего не известно. В двух словах: армия получила сегодня утром приказание выступить в поход.
— Так что?.. — спросил раненый.
— Так что, — продолжал монах с лукавой улыбкой, — я, к крайнему моему сожалению, вынужден оставить вас здесь.
— Гм! — пробормотал больной с некоторым опасением.
— В случае, если мы побьем мексиканцев, — продолжал монах, — на что я не смею надеяться, — вы меня непременно увидите снова.
Больного, по-видимому, стала все более и более тревожить открывавшаяся перспектива.
— И вы пришли сюда только для того, чтобы сообщить мне об этом? — спросил он.
— Нет, — ответил монах, — я хочу сделать вам одно предложение.
— Какое? — спросил тот с живостью.
— Выслушайте меня. Я нашел вас в положении, которое смело можно назвать отчаянным.
— Это правда!
— Хотя говорят, — продолжал отец Антонио, — что вы получили раны в борьбе против нас, и хотя кое-кто из наших — тех, кто прибыл сюда за эти два дня — уверяют даже, что могут засвидетельствовать этот факт, я не захотел поверить их словам. Не знаю почему, но с тех пор как я стал ухаживать за вами, я вами заинтересовался и не хочу, чтобы вашему успешному выздоровлению повредило что бы то ни было. Вот что я вам предложу: приблизительно в ста милях отсюда находится лагерь белых, у которых некоторое время назад я пользовался большим авторитетом. Льщу себя надеждой, что они еще не совсем забыли обо мне и что кто бы ни пришел к ним от моего имени, будет принят ими радушно. Хотите отправиться туда? Можно попытаться это сделать.
— Но могу ли я при таком упадке сил предпринять такое путешествие?
— Об этом не беспокойтесь. Четверо людей, преданных мне, отвезут вас к моим бывшим друзьям.
— О, если так, — воскликнул с живостью Охотник За Скальпами, — я с радостью принимаю ваше предложение. Даже если мне суждено погибнуть по дороге, я скорее соглашусь на это, чем останусь здесь один.
— Надеюсь, вы не погибнете, а, наоборот, приедете туда целым и невредимым. Итак, решено? Вы согласны?
— С удовольствием! Когда мы поедем?
— Сейчас! Нельзя терять ни минуты.
— Хорошо! Можете отдать необходимые распоряжения, я готов.
— Я должен только предупредить, что друзья, к которым вас посылаю, крутого нрава, им нельзя читать длинных и строгих нравоучений о нравственных принципах.
— Какое мне до этого дело! Даже если бы это были степные разбойники, то, клянусь вам, и тогда не обратил бы внимания на это!
— Браво! Я вижу, мы понимаем друг друга. Эти почтенные господа, кажется, занимаются всеми ремеслами понемногу.
— Хорошо, хорошо, — возразил весело Охотник За Скальпами, — не беспокойтесь об этом.
— В таком случае готовьтесь в путь, я вернусь не позже, чем через десять минут.
С этими словами монах вышел. Старик, у которого оставалось совсем мало времени, тотчас же начал собираться.
Не прошло и десяти минут, как монах возвратился. Его сопровождали четверо людей, в числе которых был Руперто, который, как мы помним, придерживался того мнения, что раненого следовало закопать в землю.
Больной был еще настолько слаб, что не мог ни идти, ни ехать верхом, а потому монах приказал сделать для него нечто вроде носилок, которые были привязаны к двум мулам. Такой способ передвижения был для больного крайне неудобен, особенно учитывая характер той местности, через которую ему предстояло проследовать, к тому же он казался очень медленным, но в ту минуту это был единственный подходящий из всех возможных способов передвижения. Потому приходилось, скрепя сердце, довольствоваться им.
Раненого перенесли на носилки и уложили насколько возможно удобнее.
— Теперь, — сказал ему монах, — пусть Бог сопутствует вам! Не беспокойтесь ни о чем. Я дал Руперто необходимые наставления и знаю его достаточно, чтобы быть уверенным, что он не покинет вас ни в коем случае, а потому вы можете довериться ему. Прощайте! — И пожав больному руку, отец Антонио уже повернулся, чтобы уйти.
— Еще минуту! — воскликнул старик, задерживая руку монаха в своей. — Я хочу вам сказать только одно слово.
— Говорите, но будьте кратки: у меня серьезные основания желать вашего немедленного отъезда. Сюда через некоторое время прибудут раненые, которые до сих пор оставались в крепости, и встреча с ними, вероятно, не доставит вам ни малейшего удовольствия.
— Мне кажется, я понимаю, что вы хотите сказать и на что именно намекаете, но теперь речь не об этом. Не знаю, встречусь ли я с вами вновь когда-нибудь, но прежде, чем расстаться, хочу высказать свою признательность за все, что вы сделали для меня, тем более что я убежден в том, что меня узнали.
— Ну, а если даже и так?
— Вам стоило только сказать слово, чтобы выдать меня моим беспощадным врагам, и вы не захотели сказать этого слова.
— Конечно нет, потому что, догадываясь, что я вас действительно узнал, вы поймете, что я только расквитался с вами, потому что считал себя у вас в долгу.
По лицу старика прошла судорога, глаза его увлажнились, он с горячностью сжал руку монаха и ответил растроганно:
— Спасибо! Это доброе дело не пропадет даром; события последних дней изменили мой взгляд на многое. Вы никогда не раскаетесь в том, что спасли мне жизнь.
— Надеюсь, но уезжайте, уезжайте, ради Бога!
— До свидания!
— Quien sabe! — пробормотал монах, сделав проводникам знак двинуться в путь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32