— Не совсем так. Внезапное исчезновение деда стояло в тесной связи с какой-то катастрофой… мой отец отлично знал всю эту историю.— А он не рассказывал вам ее? — спросил охотник.— Подробно никогда. Я пробовал раза два заговорить с ним об этом, но он всегда сворачивал разговор на другое.Бержэ вздохнул свободнее.— Ваш отец, — сказал он, — по всей вероятности, думал, что лучше предать забвению всю эту историю.— Весьма возможно. Наше путешествие по лесам, эта торжественная тишина, вся эта поэзия пустыни невольно заставили меня вспомнить эту историю. Мы поговорим с тобой об этом в другой раз, а теперь скажи мне, что именно тебя так обеспокоило и заставило подойти ко мне?— Теперь, пожалуй, уже поздно, — процедил сквозь зубы Бержэ.— Ворчун! — улыбнулся молодой человек. — Что же особенного могло случиться за эти несколько минут?— Ничего. А вы можете поручиться, что все обойдется благополучно?— Все в руках Божьих. Надеюсь, ты не станешь требовать от меня, чтобы я предсказывал будущее.— Конечно.— Ну, однако, скажи же, что тебе от меня нужно?— Чтобы вы разрешили мне отлучиться на один час затем, чтобы осмотреть, все ли спокойно в окрестностях.—А, а! Да ты, кажется, боишься чего-то?— Говоря откровенно, да.— Чего?— Индейский вождь, который идет вместе с нами, открыл в лесу много следов, а кроме того, я и сам напал на следы.— Охотников?— Нет.— Может быть, таких же, как и мы, путешественников?— Нет.— Чьи же в таком случае эти следы?— Следы солдат, — ответил Бержэ.— Английских солдат?— Да.— А ты не ошибаешься?— Такой старый лесной бродяга, как я, не может не узнать следов, которые оставляют после себя красные мундиры.— Значит, ты думаешь, что тут в лесу, где-то недалеко от нас, бродят англичане?— Я уверен в этом.— Тем лучше, нам, значит, остается меньше идти.— А по-моему, для нас было бы гораздо лучше не встречаться с ними.— Вот это да!— И вернуться назад.— Ты с ума сошел? — спросил граф де Жюмонвиль, с невыразимым изумлением смотря на канадца.— Все эти таинственные переходы, марши и контрмарши мне очень подозрительны, смею вас уверить.— Но ты забываешь, что я иду парламентером к полковнику Фрею?— Я это знаю.— И к подполковнику Вашингтону.— Да.— Поэтому мне вовсе нечего бояться, что вблизи находится отряд англичан.— Ну, это еще бабушка надвое сказала… Офицер с видимым раздражением перебил его.— Парламентер — неприкосновенен! Он во время исполнения своих обязанностей находится под покровительством законов, как военных, так и международного права.Охотник сделал рукою жест, выражающий сомнение.— Здесь война ведется при совершенно иных условиях, чем в старой Европе, — сказал он затем.— Я не допускаю даже и мысли…— Ни на чем не основанное нападение в мирное время должно дать вам понятие о том, с каким уважением англичане относятся ко всем этим законам и правам.— Бержэ! Бержэ! Ты точно зловещая птица, — возразил капитан, невольно улыбаясь. — Твоя ненависть к англичанам делает тебя несправедливым.— Несправедливым?— Уважай своих врагов, если хочешь, чтобы и враги уважали тебя.— Хорошо. Я буду молчать… — пробормотал канадский охотник с недовольным выражением лица.— Но ты все-таки стоишь на своем и считаешь необходимым принять известные меры предосторожности?— Совершенно верно.— Ну, пусть будет по-твоему… Делай, что хочешь.— Мне только этого и нужно, — весело вскричал Бержэ, вставая.— Надеюсь, что ты скоро сознаешься в своей ошибке.— Дай-то, Господи! Я буду очень рад, господин граф, если окажется, что мои подозрения были неосновательны и я видел следы не англичан… Ну, а пока что, я сейчас же воспользуюсь вашим разрешением.— Иди, иди себе, куда хочешь. Не забудь только показаться мне, когда вернешься.— Непременно, господин граф.Простившись с молодым офицером, Бержэ скорыми шагами направился к индейцу, сидевшему в стороне перед костром, который он разложил лично для себя.Индеец был уже пожилой человек, высокого роста и хорошо сложенный, с красивыми правильными чертами лица, достойными резца Микель Анджело. Его черные большие глаза сверкали хитростью и умом. Кроткое и задумчивое выражение лица и свойственная почти всем индейцам манера держать себя придавали ему какой-то особенный, благородный характер и заставляли относиться к нему с уважением. Костюм его состоял из панталон, сшитых по индейской моде, с поясом, украшенным вбитыми в него маленькими гвоздиками с медными головками, коленкоровой рубашки и мокасин из лосиной кожи, украшенных иглами дикобраза и разноцветными бусами. Довольно длинные волосы были искусно заплетены и приподняты в виде шиньона на затылке. Шкура белого бизона, стянутая на плечах ремнем, закрывала его всего и при ходьбе величественно и грациозно волочилась по земле.В этом индейце, лениво курившем свою трубку, человек, знакомый с нравами и обычаями дикарей, с первого раза определил бы вождя по орлиному перу, воткнутому сбоку в волосы.Несмотря на то, что вождь отлично слышал торопливые шаги канадца и, кроме того, видел его своими острыми глазами, он даже не шевельнулся и неподвижно продолжал сидеть в той же позе, погруженный в свои мысли.Бержэ подошел к нему. Индеец даже не повернул головы. Канадский охотник тихо положил ему руку на плечо, не произнося ни слова. Он ждал, пока индеец сам заговорит с ним.— Мой брат — желанный гость у своего друга, — проговорил, наконец, индеец грудным голосом, — что ему нужно от его друга? Пусть он говорит. Уши вождя открыты.— Белый охотник хотел видеть своего друга перед отправлением в путешествие и пожелать ему хорошенько отдохнуть, — отвечал канадец.Куда идет Бесследный? — продолжал краснокожий, называя Бержэ прозвищем, под которым он был известен и знаменит в девственных лесах. — Разве бледнолицый начальник дал ему такое поручение, которое не могут исполнить два человека?— Вождь не ошибся, мне дано поручение.— Бесследный обещал исполнить это поручение непременно один?— Нет.Индеец даже не моргнул глазом. Охотник, между тем, продолжал, улыбаясь:— Я думал, что вождь, утомленный длинным переходом по лесам, захочет посидеть лучше у огня, чем идти со мною в такую темную ночь, когда на небе не видно ни одной звездочки.Краснокожий быстро поднял голову.— Бесследный очень весел, — сказал он. — Бесследный шутит. Или, может быть, он забыл, что Куга-Гандэ, «Тонкий Слух» — вождь, и что он не знает, что такое усталость.Гуроны — мужчины, а не старые болтливые женщины. Куда идет брат мой?— Осмотреть, все ли спокойно кругом лагеря.— Хорошо.— Пойдете вы со мной?— Пусть брат мой идет; вождь последует за ним.— Я был уверен в этом.С этими словами канадский охотник протянул руку индейскому вождю, который молча пожал ее. Краснокожий встал, завернулся плотнее в бизонью шкуру, взял ружье и приготовился следовать за своим другом. Затем эти два человека, окинув взглядом лагерь, где все, за исключением часовых, были погружены в сон, покинули поляну и углубились в лес. Вскоре они скрылись в чаще леса, среди которого на поляне расположился бивуаком французский отряд. Глава II. МАЙОР ВАШИНГТОН Оставим пока отдыхать в лесу отряд, находившийся под командой графа де Жимонвиля, опередим разведчиков, отправившихся исследовать окрестности лагеря и попросим читателя отправиться вместе с нами в гуронскую деревушку, расположенную в нескольких лье дальше, на берегах Огио.В этой деревушке временно находятся несколько лиц, с которыми нам необходимо познакомиться, чтобы уяснить себе дальнейший ход событий.Деревушка эта была разбросана на зеленой поляне, вблизи левого берега реки, и долгое время служила временной стоянкой индейцам во время их весенних охот. Место для деревушки было выбрано очень удачно и гарантировало обитателей ее от всякого внезапного вторжения. С одной стороны ее защищала прихотливо извивающаяся «Красивая река», а с другой — скалистая покатость. Индейцы покинули эту деревушку уже несколько лет тому назад и переселились в глубь страны. Дичь стала попадаться редко, и благодаря этому им пришлось искать других земель для охоты.Поэтому же и палисады, служившие им прежде оградой, были почти совершенно уничтожены, а немногие уцелевшие еще хижины сделались скорее достоянием ветра и дождя, чем приютом для несчастных, которых могли бы привести сюда или печальное стечение обстоятельств, или их злосчастная звезда.Несмотря на это, в тот день, когда начинается наш рассказ, сильное оживление царило в деревушке, обыкновенно такой пустынной и угрюмой.Часов около семи вечера, английский отряд, состоявший из трехсот человек, наполовину белых, наполовину краснокожих, поднялся по холму и вступил в деревню, где солдаты сейчас же начали устраиваться на ночь. Отряд этот был послан по приказанию Денвиди, губернатора Виргинии, и составлял часть войска, которому поручено было захватить земли по Огио и устроить здесь форт; но французы узнали о выступлении англичан и заставили их горько раскаяться в нарушении чужих прав, установленных законами и освященных обычаем.В одной из менее развалившихся хижин, поправленных на скорую руку, находились два английских офицера.Это были командир отряда и его лейтенант.Сидя друг перед другом, перед огнем, который был необходим, благодаря свежей ночи, они вели оживленную беседу и в то же время с аппетитом уничтожали большой кусок жареной дичи, которую они запивали виски, разбавленным водой.Командир, молодой человек, лет двадцати двух, не больше, был не кто иной, как майор виргинской милиции Вашингтон, тот самый Вашингтон, который впоследствии так прославился освобождением своей родины от английского ига.Но в это время английский майор Вашингтон был далек от того, чтобы мечтать о той роли, которую Провидение судило ему играть в будущем.Он едва только вышел из отроческого возраста.Высокий, хорошо сложенный, с элегантными манерами, он казался во всех отношениях настоящим джентльменом. При этом у него были очень красивые черты лица. Греческий нос, задумчивые и меланхоличные глаза и тонкие губы над резко очерченным подбородком говорили о твердом, решительном характере английского майора и невольно обращали на него внимание тех, кому приходилось иметь с ним дело. Он внушал к себе уважение с первого же взгляда.На нем ловко сидел военный мундир, и, несмотря на его молодые годы, в нем сразу виден был начальник отряда, расположившегося в гуронской деревушке.Полнейший контраст с ним представлял прапорщик Уард.Это был солдат в полном смысле этого слова. Высокий, сухощавый, хладнокровный и неустрашимый, как его шпага, он обладал всеми качествами, необходимыми для исполнительного офицера.Для полной характеристики этого офицера необходимо прибавить еще следующее.Прапорщик Уард, набитый, как и все европейцы того времени, глупыми предрассудками о расах и кастах, чувствовал себя глубоко униженным и посрамленным благодаря тому, что состоял под начальством майора Вашингтона. Он негодовал не только потому, что ему, пятидесятилетнему человеку, приходится повиноваться двадцатидвухлетнему юноше, но еще и потому, что он — англичанин, состоял под командой креола — факт неслыханный со времени основания английских колоний в Америке.Все это, вместе взятое, составляло срам и стыд для прапорщика Уарда. Несмотря на все старания, он не мог скрыть удара, нанесенного его гордости и тщеславию.Попав в плен к французам при взятии ими Маленького форта, выстроенного на берегу Огио, он был отведен в фортДюкэн, где и содержался пленником под честное слово. Но, благодаря установившемуся образу действий англичан в Америке, он и не думал вовсе о том, что обязан сдержать данное им обещание.Ровно восемь дней тому назад он бежал из форта и присоединился к английскому отряду, мечтая об отмщении за поражение, нанесенное ему и его солдатам.Его дурное расположение духа увеличивалось еще вследствие укоров совести — хотя прапорщик Уард и был сыном Альбиона, но тем не менее у него была и совесть.Уард только и думал о той минуте, когда ему представится случай жестоко отомстить за все, что ему, по его мнению, пришлось вынести во время сорокавосьмидневного плена, когда он пользовался свободой только на словах.Но французы — такие жестокие и неумолимые враги Англии!Оканчивая ужин, прапорщик, по крайней мере, в двадцатый раз рассказывал своему начальнику о перенесенных им притеснениях во время нахождения в плену и о том, каким опасностям он подвергался во время бегства по пустыне.Майор Вашингтон, по-видимому, с глубоким вниманием слушал его, хотя чуть заметная улыбка по временам и подергивала углы его губ. Прапорщик, в пылу своего рассказа даже и не подозревал, что за этим притворным вниманием скрывалась ни перед чем не останавливающаяся воля.Если бы молодой офицер не имел основательной причины слушать болтовню старого вояки, он давным-давно бы отделался от него под каким-нибудь предлогом.Когда Уард окончил, наконец, свое повествование, начальник дал ему время подумать о пережитых им несчастьях.— Итак, сэр, — холодно сказал наконец Вашингтон, — вам пришлось немало страдать по вине французов?— Да, господин майор, — отвечал пылко прапорщик, — очень много!— И вы злы за это на них?— Как и каждый настоящий англичанин.Сардоническая улыбка снова появилась на устах молодого офицера. Может быть, он думал в эту минуту про себя, что если англичане считают себя вправе ненавидеть французов, то американцы, со своей стороны, имеют также полное право ненавидеть англичан.Старый прапорщик, между тем, продолжал:— Я поклялся в непримиримой ненависти к этим проклятым любителям супа и надеюсь исполнить свою клятву на днях.— Когда? — спросил Вашингтон, не изменяя своего равнодушного тона.— Черт возьми! Как только будет объявлена война.— Что вы сказали, мистер Уард?— Я говорю: как только война…Молодой человек не дал докончить фразу Уарду, совершенно сбитому с толку восклицанием своего начальника, и прапорщик тщетно ломал себе голову: какую глупость мог он сказать.— Да разве не объявлена еще война между Францией и Англией? — с прекрасно разыгранным удивлением спросил Вашингтон.— Насколько я знаю, пока еще нет, — пробормотал Уард, — и я не понимаю, каким образом в мирное время или, по крайней мере, во время перемирия я буду иметь возможность…— Мирное время, сэр, это дело совсем другое… но теперь у нас война в полном разгаре!— Война в полном разгаре?!— Конечно.— Вот так штука! Клянусь честью! Значит, все это произошло в то время, пока я рыскал по лесам… Вы простите меня, я ровно ничего не знал о настоящем положении дел.— Я извиняю вас; хотя совершенно не понимаю вашего неведения и удивления.— Итак, война объявлена?— Да.Уард весело потер себе руки.Начальник смотрел на него одним уголком глаза. Он раздумывал с минуту, затем с неуловимым оттенком иронии в голосе продолжал.— Любезный прапорщик, — сказал он, — я с сожалением вижу, что у вас совсем нет памяти.— Я, майор, ничего не забываю… из того, что я знаю, — отвечал Уард, самолюбие которого было сильно задето этими словами.— Этого недостаточно, — продолжал Вашингтон в том же тоне. — Нужно уметь угадывать и то, что вам неизвестно.— Но я вас не понимаю, майор.— Зачем мы здесь?— Зачем?— Да.— Клянусь моею душой и совестью, майор, я этого не знаю.— Не может быть.— Клянусь честью, я говорю правду!Вы не понимаете меня, мистер Уард, только потому, чтоне желаете меня понять, — сказал молодой человек с плохо скрытою досадой.— Я смиренно прошу у вас в этом прощения, сэр, но привсем моем желании не могу понять ваших слов — вы слишком высокого мнения о моей прозорливости.— В таком случае я вам все сейчас объясню. Прапорщик Уард с любопытством вытаращил глаза и вытянул шею.— Надеюсь, вы согласитесь со мною, мистер Уард, что мы находимся на французской территории?— В этом не может быть ни малейшего сомнения.— Хорошо. Теперь скажите мне, каким образом попали мы сюда — по приглашению или же вторглись сами, рассчитывая на свою силу?— Но… — колебался старый офицер.— Я жду вашего ответа.— Мне кажется, что нас не приглашали…— И вы совершенно правы. Затем, не делали ли мы несколько времени тому назад попытку построить форт на Огио и прочно водвориться там?— Это тем более верно, что командование над этим фортом вы поручили мне.— Французы напали на вас?— Да, майор.— Уничтожили ваш форт?— Совершенно.— И взяли в плен вас и бывших с вами солдат?— Я не могу отрицать этого.— Ну? — холодно спросил Вашингтон.— Очевидно, что… — отвечал смущенно Уард.— По моему мнению, этим самым положено, и весьма определенно, начало неприязненным действиям.— Начало, да.— Надеюсь, вы теперь и сами убеждены, что Англия ведет в Америке войну с Францией, хотя формального объявления войны и не было.Уард подумал несколько времени и затем сказал:— Война ведется ведь только с нашей стороны.— Как только с нашей стороны?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21