Во главе управления колонией стоят люди, разорившиеся в Европе благодаря невоздержанной жизни и явившиеся сюда для поправления своего состояния, как они выражаются сами, и для достижения этого результата они пользуются всевозможными средствами: они берут деньги от кого попало, нисколько не заботясь о способе их добывания, — они приносят все в жертву своей алчности.— Картина, нарисованная вами, так печальна, что я… право, мне кажется, что вы немного сгустили краски. Изгнанник в ответ разразился хохотом.— Здесь есть и честные люди, — сказал он затем, — но всех их можно счесть по пальцам. Маркиз Дюкэн де Мэнневилль — аристократ старинного рода, чрезвычайно развитой, пользующийся уважением во всех слоях общества и искренне желающий делать добро. А что он сделал со времени своего приезда? Ровно ничего.— Как! Ничего?— Ничего, повторяю вам еще раз: все его реформы не принесли никакой существенной пользы. Он, впрочем, и не мог поступить иначе, — вскоре вы и сами убедитесь в этом. Для того, чтобы добиться настоящего результата, прежде всего нужно бы арестовать всю администрацию колонии, предать суду и повесить. Губернатор не имеет ни власти, ни желания сделать это, потому что он, несмотря на свое высокое положение, находится в руках этих администраторов, имеющих могущественных покровителей в Версале, и умно составленный донос не только лишил бы его места губернатора, но разбил бы еще и его карьеру и навсегда уничтожил бы его кредит при дворе.Лицо капитана нахмурилось.— Скажите пожалуйста, каким это образом вы, проведя всю свою жизнь в лесах, так хорошо знаете то, о чем я до сих пор не имел ни малейшего понятия?— А! — возразил на это Изгнанник, и в голосе его слышалась ирония, — это потому, что мы, жители лесов, интересуемся этим гораздо больше вас. Мы живем, так сказать, между молотом и наковальней: нас грабят со всех сторон под самыми пустыми предлогами то одни, то другие, и при этом мы не смеем ни на кого жаловаться.— Вы так хорошо знаете все это, что мне остается только слушать и я прошу вас продолжать. Вы откроете мне глаза и этим окажете мне истинное благодеяние, и, может быть, благодаря тому влиянию, которым я пользуюсь у губернатора, мне удастся раскрыть ему глаза и принести известную пользу колонистам.Старик с горькою улыбкой покачал головою.— Слишком поздно, милостивый государь, — пробормотал он. — Зло пустило слишком глубокие корни для того, чтобы можно было найти целительное средство; но раз вы желаете узнать все, я буду продолжать.— Благодарю вас за эту любезность.— Зло, о котором я вам говорил, существует уже давно. Оно началось при самом основании колонии. Вот как это произошло. Когда первые французы поселились в этой стране, они нашли ее девственной в полном смысле слова. Здесь обитали только охотничьи индейские племена, правда, воинственные и больше всего на свете любящие свободу, но с ними сравнительно очень скоро удалось прийти к соглашению. Колонисты заключили союзы, которые обеспечивали спокойствие новому населению. Администрации по справедливости следовало бы предоставить каждому колонисту свободу выбирать самому для себя место жительства и селиться там, где ему больше нравится; благодаря Богу, земли в то время было вдоволь. Но, вместо этого, начальство почему-то потребовало, чтобы все селились в одном месте. Одним словом, основали город. Затем точно так же основали второй городок, за ним третий и т. д. Словом, в новой колонии жители прежде всего обратились в горожан-ремесленников, которые буквально умирали с голоду, потому что не было сельского населения, не было фермеров-землепашцев. Но это было еще не все. Правительство разделило Новую Францию, еще необработанную и почти пустынную, на герцогства, графства и поместья и великодушно наделило ими толпу придворных, которым и в голову никогда не приходило переезжать через океан и которые посылали сюда управляющих с поручением блюсти их интересы. А эти управляющие — голь, без копейки денег — заботились только об одном: разбогатеть во что бы то ни стало. Результатом таких забот оказалось, что бедность только еще больше увеличилась и, несмотря на все усилия и самопожертвования некоторых отдельных личностей, она дошла, наконец, и притом в весьма короткий промежуток, до того состояния, в каком находится и теперь.— Но что же нужно сделать для того, чтобы исправить причиненное зло? — спросил капитан, на которого, видимо, произвела сильное впечатление мрачная картина, нарисованная рассказчиком.— Повторяю вам, теперь слишком поздно, граф… Впрочем, может быть, еще и удалось бы сделать что-нибудь, но для этого нужно действовать решительно.— То есть?— Прежде всего освободить колонии от этих пиявок — управляющих, сделать землю свободной и, отняв пожалованные поместья, предоставить каждому свободно эксплуатировать занятый им участок.— Гм! — сказал молодой человек, — это слишком сильное средство.— В этом случае мы последовали бы только примеру наших соседей англичан. Кроме того, нужно очистить страну от являющейся из Европы толпы негодяев, которые не в состоянии научить ничему доброму колонистов, а могут только привить им свои пороки.— Но, вы требуете гораздо больше, чем реформы, сударь; вы требуете целого переворота.— Я это знаю, капитан, и потому я уже и решил давно, что это невозможно.— Но, мне кажется, что не все присланные сюда колонисты такие испорченные люди, какими вы их считаете. Вы забываете, что, после заключения первого мира с ирокезами, офицерам кариньянского полка, — а все они народ, без сомнения, честный и храбрый, — предложено было, если желают, выйти в отставку, с условием поселиться в колонии.Облако грусти прошло по внезапно побледневшему лицу Изгнанника.— Да, это правда, капитан, — отвечал он взволнованным голосом, — многим из них были отведены даже целые поместья, а так как большинство из них были дворяне, то в настоящее время в одной только Новой Франции гораздо больше дворянских семей, чем во всех остальных колониях вместе взятых.— А вы не знаете, где теперь эти офицеры и солдаты?— Они рассеялись, — проговорил старик удушливым голосом, — и поселились на всем протяжении территории. Многие из них углубились в девственные леса, где они занялись расчисткой земли под пашню. Женились на индианках, сделались охотниками и, мало-помалу, слились с туземцами. Потомки этих переселенцев получили прозвище «горелых деревьев» за очень темный цвет кожи, происшедший вследствие скрещения белых с индейцами.— Может быть, и вы — один из потомков этих «горелых деревьев», сударь?— Кто знает? — отвечал тот с принужденной улыбкой.— Одна мысль, одно воспоминание мучило меня постоянно, — прошептал молодой человек.— Какое воспоминание?— Один из наших родственников служил в кариньянском полку.— Ax! — вскричал старик, вскакивая так быстро, как будто пуля попала ему в сердце. — А вот и завтрак готов, — отрывисто прибавил он, поворачивая голову.— Вы, наверное, тоже будете завтракать с нами? — спросил граф де Виллье, сильно удивленный этим странным изменением в голосе и в манерах своего хозяина.— Нет, господин граф, — это невозможно. Офицер хотел было настаивать, но взгляд Анжелы замкнул ему уста.— Вы извините меня, — продолжал отец, — меня заставляет вас покинуть одно непредвиденное дело… У меня назначено свидание, на которое я не могу не явиться… Это путешественники, которым я обещал быть проводником.— Не церемоньтесь, пожалуйста, любезный хозяин, — сказал капитан, от внимания которого не ускользнуло, что старый охотник просто искал предлога уйти из дому.— Благодарю вас, капитан. Я вас оставлю с моею дочерью. Она постарается сделать для вас незаметным мое отсутствие, — прибавил он, улыбаясь.— Я постараюсь, отец, — сказала она просто.— Капитан, — продолжал Изгнанник, пожимая ему руку, — помните, что я предан вам душой и телом.— Я верю этому.— Если когда-нибудь вы будете нуждаться в моей помощи, рассчитывайте на меня.— Я вполне верю вам.Старик поцеловал дочь и направился к двери. Он уже готов был перешагнуть порог, но раздумал и медленно повернул назад.— Господин граф, вы давно не получали известия о вашем брате? — спросил он.— Да. Но почему вы предлагаете мне подобный вопрос, сударь?— Вы давно не видели его? — продолжал старик, не обращая внимания на вопрос капитана.— Я не видел еще брата с самого прибытия моего в Америку, — сказал граф. — Когда я покинул Квебек, я думал застать его в форте Дюкэне, но утром, в день моего приезда, он выступил из форта по поручению губернатора, при котором он состоял в качестве адъютанта.— Ему дано было поручение к англичанам?— Да! Бедный брат! Как он должен жалеть, что не мог отложить своего выступления хотя бы на несколько часов, чтобы увидеться со мною.— А с тех пор?— Я с нетерпением ожидаю его возвращения.— В наших лесах лучше иметь дело с краснокожими и даже дикими зверями, чем с англичанами, — проговорил Изгнанник с горечью.— Что хотите вы этим сказать?— Побольше мужества, господин де Виллье, побольше мужества! — отвечал Изгнанник глухим голосом. Затем, повернувшись спиной к молодому человеку, удивленному этими загадочными словами, он быстро вышел из дому. Глава IX. ВЕСТНИК Оставшись одни, молодые люди некоторое время стояли неподвижно на своих местах. И ничем не вызванный уход и, наконец, эти слова, произнесенные таким печальным тоном, — все это не могло остаться ими незамеченным и не удивить их. Луи де Виллье почувствовал, что мужество оставляет его. Предчувствие какого-то близкого несчастья подавляло его, и у него болезненно сжималось сердце. В первую минуту он хотел было броситься вслед за отцом Анжелы, догнать его и потребовать от него объяснения странных слов, сказанных им на прощанье. Но присутствие молодой девушки удержало его. Она с трогательным беспокойством смотрела на него. Она чувствовала, что он страдает и страдала вместе с ним.Граф сделал над собою страшное усилие и сказал ей:— Анжела, вы ведь ничего не знаете, не правда ли? На это она торопливо ответила ему:— Ровно ничего! ничего такого, что могло бы вас огорчить или испугать.— Ваш отец не только заставил меня призадуматься, но даже испугал меня.— Почему вы вдруг так сильно взволновались, дорогой Луи? Мой отец высказывал ведь только одно предположение.— Может быть, он не хотел сразу огорчить меня и рассказать все, что ему известно о несчастье, случившемся с моим братом, и он ограничился тем, что приготовил меня к этому.— Какое несчастье? Что дало вам повод думать это? Вы скоро увидите своего брата, друг мой.— Дай-то Бог! Но последние слова вашего отца прозвучали в моих ушах, как звон погребального колокола.— Бог милостив! Надейтесь!— Вы советуете мне надеяться, Анжела! А ваш отец крикнул мне: мужайтесь. Почему же меня покинуло вдруг мужество? Почему теперь я утратил надежду?— Значит, вы очень любите вашего брата? — спросила она с легким волнением в голосе, которого не заметил капитан, всецело отдавшийся своим мрачным мыслям.— Как никого на свете! — отвечал граф.И затем, давая волю охватившему его чувству, добавил:— Бедный Жюмонвиль! Такой красивый, храбрый, честный! Для меня он был не только брат, но и друг в одно и то же время.Сам того не сознавая, брат графа де Жюмонвиля говорил о нем, как об умершем, и как бы произносил над его могилой надгробное слово.Молодая девушка заметила это и, желая отвлечь его от мрачных мыслей, сказала своим нежным голосом:— Луи!— Анжела! — повторил капитан, стараясь стряхнуть с себя оцепенение и невольную тоску. — Что такое с вами, скажите мне?— Неужели любовь в этом и состоит?— Да, дорогое дитя, именно в этом. Любовь, какая бы она ни была, состоит из радостей и горестей, наслаждений и труда, отчаяния и надежды.— И все-таки несчастный человек тот, кому не придется узнать ни этих радостей, ни этих страданий!— Да, это правда, Анжела, — сказал нежно офицер.— Дорогой мой Луи, в таком случае, я очень люблю тебя, потому что я то же чувствую и вполне разделяю все твои опасения.— Ты меня любишь, Анжела? — вскричал страстно молодой человек.— Пресвятая Дева! Мы в первый раз говорим друг другу «ты».— А я и не заметил этого, я дал волю своему сердцу.— При виде вашего горя я просто потеряла голову… у меня даже сердце перестало биться.— Правда?— Да! Я отдала бы все на свете, чтобы вернуть тебе… — тут она на минуту запнулась, и в то время, как он целовал ее руки, продолжала: — чтобы вернуть вам хоть каплю надежды. Мое бессилие приводит меня в отчаяние.— Чудный ангел!И он с восторгом внимал ей.Она продолжала:— Не правда ли, мой отец — самый лучший из людей? И как должны быть дурны те, которые не любят его? Он и оставил-то нас одних только потому, что знал, что тебе необходимо утешение.— Не говори так, Анжела, не напоминай мне, что мой брат подвергается опасности, которую я подозреваю и которую я предчувствую, хотя и не знаю, в чем она заключается. Дай мне смотреть только на тебя, читать в твоих глазах надежду на наше будущее счастье. Может быть, мне удастся хотя бы на минуту забыть волнующее меня опасение. О! Теперь я люблю в первый раз и люблю всем сердцем!— А я в первый и в последний раз, — прошептала юная дочь Изгнанника, приложив обе руки к сердцу. — Я хотела бы всегда жить так с тобою, видеть тебя!Упоение их было чисто и целомудренно. Ни одна преступная мысль не приходила на ум этому Дон-Жуану, пресыщенному гуляке Версаля. Заслышав быстрые шаги и полагая, что это вернулся Изгнанник, граф приблизился к Анжеле и, целуя ее в лоб, сказал взволнованным голосом.— Анжела, с этого момента мы с тобою жених и невеста. Ты точно так же принадлежишь мне, как и я тебе. Отныне никакая человеческая власть не сможет разъединить нас. Как только вернется твой отец, я попрошу у него твоей руки.Из груди дочери Изгнанника вырвался безумный крик радости, а затем, вспыхнув, как зарево, с лицом, залитым слезами, она бросилась в комнату, смежную с общею залой. Встревоженный капитан сделал движение, как бы желая последовать за нею; в эту минуту кто-то постучался в дверь снаружи. Граф остановился и, бросив последний взгляд в ту сторону, куда удалилась молодая девушка, сказал:— Войдите.Дверь отворилась Два человека появились на пороге. Первый был канадский охотник, второй — краснокожий. Истрепавшаяся, запачканная грязью и сильно изорванная одежда указывала на то, что они сделали длинный путь.— Какая бы причина ни привела вас сюда, — сказал капитан, — я приветствую вас, как желанных гостей. Если вы устали — садитесь отдохнуть, если вы голодны — на этом столе стоит пища. Если вы хотите пить — вот вода. Садитесь, пейте и кушайте.Канадский охотник наклонил голову в знак благодарности и сделал несколько шагов вперед.— Мы устали, — отвечал он мрачным голосом, — но для нас еще не пробил час отдыха. Как бы ни велики были наши голод и жажда, мы поклялись не отдыхать и не пить и не есть до тех пор, пока не исполним обязательства, взятого нам» на себя.— Делайте, как хотите, вы — полные хозяева в этом доме. Я не имею права противоречить вам в чем-либо: если вы не желаете разговаривать, я не стану вас ни о чем спрашивать.— Наоборот, спрашивайте, милостивый государь, и мы будем отвечать вам, потому что, именно вас-то мы и ищем.— Меня? — проговорил граф с удивлением.— Да, именно вас.— Вы меня не знаете?— Может быть, милостивый государь. Но, повторяю вамеще раз, мы ищем вас. У нас есть дело только к вам одному.— Как все это странно, — прошептал капитан. — Кто же вы такие, и почему вы так уверенно говорите со мною о вашем деле?— Я имею честь говорить с графом Луи Кулон де Виллье, не правда ли? — спросил суровым голосом канадец, не отвечая на предложенный ему вопрос.— Да. Я — граф Луи Кулон де Виллье, — отвечал молодой человек, — но раз вы так хорошо знаете меня, я тоже должен знать, кто вы такие?— Если вы этого желаете, капитан.— Я вас слушаю, сударь, — сказал нетерпеливо офицер.— Я — Пьер Жан-Батист Бержэ, — отвечал охотник. — Это — Тонкий Слух, вождь гуронов волков. Мы оба сопровождали графа де Жюмонвиля.— Моего брата! — вскричал молодой человек.— Да, господин граф, вашего брата, — подтвердил охотник, печально опустив голову.— Наконец-то, — продолжал весело граф, — я узнаю кое-что о моем брате! Я очень рад вас видеть! Рассказывайте же, я вас слушаю!— То, что мы должны рассказать вам, вы должны выслушать не здесь.— Где же в таком случае?— Пойдемте с нами, капитан, и вы это узнаете на месте.— Куда хотите вы меня вести?— К вашему брату.— Почему же не пришел он сам вместе с вами? Что могло задержать его?— В настоящее время, я не могу ответить вам на это. Следуйте за мной.— Конечно, я пойду с вами… Теперь я припоминаю, что уже не раз слышал о вас от брата, как о преданном друге.— Преданном до смерти; да, капитан, — сказал глухим голосом канадец.Молодой человек задрожал.— Вы пугаете меня, — произнес он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21